***
В моем офисе тем временем кипели дискуссионные страсти. Мы с Кэтрин Брукс — эффектной брюнеткой в ярко-оранжевом свитере и темно-синих брюках, обсуждали фильм «Момент» Девида Фишера, который получил пару лет назад на кинофестивале в Венеции приз зрительских симпатий. — Нет, мисс Роуз, Девид Фишер совсем не философ, и его фильм о другом. — Разве? — я поправила прядь, убрав её за заколку. — В фильме — открытый финал и символическое название. — Так в этом и есть философское «междустрочье»: каждый решает для себя, что ему думать. — И думать ли вообще? — подхватила Кэтрин. — Над чем? — улыбнулась я. — Над финалом фильма. Можно же просто выключить — и забыть. — Согласна, — я одобрительно ей кивнула, а она улыбнулась и села в кресло, чувствуя, что разговор вышел из пике. — Поймите, мисс Брукс… — Кэтрин — называйте меня Кэтрин, так удобнее, — поправила она меня. — Хорошо. Кэтрин, фильмы для того и снимаются и рецензии пишутся, и критики спорят, — чтобы идеи не исчерпывали себя. И режиссеры их ищут. Идея может как яблоко — упасть на голову, как Ньютону в своем веке, и теория всемирного тяготения родилась. То же и здесь: «Момент» — Фишера — это его взгляд — в постановке, и оператора при съемке, но эмоции — они отдают зрителям. Я видела эту картину. Она закрытая, потому что её такой создали. — Да нет же, — запротестовала вновь Кэтрин, — Она открытая и понятная. — Для Вас. — я поставила логическое ударение и паузу здесь. Она замешкалась. — Но он интересный. — Спор не об этом. Вы с финала начали, — я повернула к ней блокнот. Кэтрин смотрела в мои записи, а потом отложила их. — Но я всё равно считаю эту картину несложной. — Увидим, что в этот раз предложит мистер Фишер. Хотите чаю? — Благодарю. Я позвала в кабинет Кристину и через некоторое время мы с Кэтрин сменили тему беседы и выпили чаю. Кэтрин нравилась мне. Она была жизнерадостной, энергичной и любопытной. Её яркость приятно вписывалась в характер, и определяла в некоторой степени самоподачу. Селектор голосом Кристины оповестил, что в приёмной ждёт Саманта Энглер. И мы на позитивной ноте расстались с Кэтрин, договорившись встретиться на показе.***
Саманта, и для меня это было неожиданностью, оказалась полной противоположностью всех кинокритиков. Усталая, занудная, в странного цвета костюме и с не менее странной стрижкой, заняла почти два часа рабочего времени. Масса фактов, цифр, бумаг… Математический анализ или экзамен по статистике? Самопиар и какие-то нападки на коллег — не профессиональное поведение. Остановить её было не так просто, но через полтора часа мне это удалось. И когда она ушла — я откинулась на спинку кресла и достала из ящика стола веер. Даже Виктор Маерс со своим эпатажным поведением, на фоне Саманты — смотрится забавно.***
Рабочий день плавными шагами двигался к концу, и я решила позвонить Герману. — Привет, Афина, рад тебя слышать, — Герман улыбнулся в телефон. — Здравствуй, Герман. Как ты? Через пару часов я заканчиваю. Ты хотел поговорить? — Я в порядке. Да, хотел. Давай я зайду к тебе через пару часов, и мы сходим поужинаем где-нибудь. Ты как? — было слышно, что Герман волновался. — Договорились. — Отлично. До встречи. И когда я повесила трубку, вспомнила, что на вечер договорилась с Кристиной. Я вышла в приёмную. … — Да Генрих. Приходи, конечно. Вечером? В 7? Могу. Буду ждать. Пока. Кристина цвела. — Афина… — её ясные глаза, полные счастья смотрели на меня. — У меня тоже слегка поменялись планы. Ничего, перенесём наш девичник на потом, — я с пониманием улыбнулась, — Будьте с Генрихом счастливы. Это важно, Кристина. Кристина улыбаясь, закивала энергично головой.***
К вечеру Лондон, освеженный дождём весь блестел. Осенние дожди хотя и холодные, но уют создают и вокруг, и в душе. Мы с Германом спустились по ступеням, и медленно пошли к ресторану в двух кварталах от работы. Шли, болтали обо всём, иногда смотрели по сторонам. А после того, как оказались в ресторане, и ждали заказ, Герман разволновался. — Афина, я хотел поговорить… — начал Герман. — Я слушаю тебя, — спокойно и с улыбкой ответила ему я. — Не волнуйся. Он долго собирался с мыслями, но они не хотели выстраиваться, как ему это было нужно. И вот то краснея, то бледнея, то хватая и тут же отставляя стакан, Герман сбиваясь, произнес на остатках дыхания: — Афина, я больше не могу молчать. Я уже полгода как люблю тебя! Я перестала резать курицу на тарелке, и слегка повернув голову вправо, вопросительно посмотрела на него. Герман не мог ничего сказать. — Прости…? Но Герман, ты же женат на Мэгги. А у меня правило: я не иду на связи с женатыми мужчинами. — Мы с Мэгги разводимся… — Почему? — Я не могу жить с другой, думая о тебе. — Герман, это не серьёзно. — У меня серьёзно! — Ты женат. — Я разведусь вот уже через пару месяцев. — И что? — И мы будем вместе, Афина. Я не могу без тебя. Ситуация принимала угрожающий оборот, и я решила идти ва-банк: — У меня есть поклонник. Герман опешил. — Как?! — Что как? Просто. Я — не одна. — Кто он, Афина? Я промолчала. — Герман, помирись с Мэгги и живите спокойно. Герман хлопал глазами. — Но… — Никаких «но». Я — не свободна. И это всё, что ты должен знать. Остаток вечера мы провели в молчании.***
Конечно, я блефовала, говоря о поклоннике, но моё сердце говорило мне обратное. А разве его разговоры нужно с кем-то обсуждать?