Новость о том, что Герман хочет развестись, была для Мэгги ударом. Вот уже больше трех недель в их отношениях явно была трещина. Герман поздно приходил домой, телефон выключал и Мэгги перестал рассказывать о работе, и уделять ей внимание. Мэгги старалась спасти брак, понять, почему всё это происходит. Но, чем больше она думала, пыталась найти ответы, оправдать мужа, да и просто узнать причину: почему некогда нежный, внимательный и любящий Герман, с которым у них всё было хорошо, и они хотели ребенка, превратился фактически в чужого ей мужчину, тем больше она запутывалась, накручивала себя и нервничала. Однажды утром, когда Герман был уже на работе, Мэгги стало нехорошо. Она испугалась и пошла к врачу. В клинике ей сказали, что она беременна и срок более четырех — пяти недель. Мэгги беременна. Что ей делать: радоваться или плакать? Она была в растерянности. Как сказать Герману? Станет ли он её слушать? Что подумает? Как отреагирует? Ворох вопросов, волнение, страх, радость — пока Мэгги добиралась домой, крутились в её голове, и на чем остановиться и как действовать — она не представляла. Сев дома под плед с чашкой чая, Мэгги набрала мой номер.
— Да, Мэгги, здравствуй.
— Здравствуй, Афина. Я не помешала?
— Нет-нет. У меня перерыв. Как ты? Что-то случилось?
— Афина, ты можешь приехать ко мне домой?
— Сейчас?
— Да, — Мэгги волновалась.
— Конечно. Жди. Я буду через пятнадцать — двадцать минут.
— Спасибо.
Меня насторожил её звонок. Мэгги знала, что у нас с Германом очень давно были отношения, но далее платонической любви — не зашло. Да и то, платоническая любовь была лишь со стороны Германа, но не с моей. Поэтому — чувства вины у меня не было ни тогда, ни сейчас, после его признания в пламенных чувствах. Через двадцать минут я подъехала к дому Мэгги и Германа. Открывшая мне дверь Мэгги, была еще сильнее взволнована, чем когда ехала из клиники домой.
— Привет, Афина. Проходи. Спасибо, что приехала…- Мэгги отошла в сторону, пропуская меня внутрь.
— Привет, Мэгги. Что случилось? На тебе лица нет, — я сняла пальто и туфли, и мы прошли на кухню, где кипел чайник и пахло свежей заваркой из банки. Мэгги предложила выбрать удобное место, и я села на стул, утопающий в подушках.
— Афина, я хочу поговорить с тобой, — Мэгги наливала кипяток в чайник, медленно и аккуратно. Потом закрыла чайник крышкой, накинула красивую салфетку сверху, а сама села, расставляя попутно чашки.
— О чем? — подвинула я к себе чашку, и посмотрела в взволнованное лицо Мэгги.
— Я знаю о ваших давнишних с Германом отношениях… — она замолкла. — Он хочет развестись. — её голос немного дрожал.
Я внимательно слушала и улыбнулась на фразу о давнишних отношениях.
— Мэгги… — улыбнулась я, — позволь объяснить?
— Объясни, — она смотрела на меня всё тем же взволнованным взглядом.
— То, что ты называешь «давнишними отношениями», было в действительности, но они были платоническими, и только со стороны Германа. Мне было не интересно ничего кроме учёбы. Мы общались, ходили в кино, кафе, но мы даже не были с ним физически близки. На третьем курсе — расстались и случайно встретились уже сейчас, на работе. Когда мы с ним встретились случайно на работе, я уже встречалась в то время с Кевином, ты помнишь, да?
Мэгги кивнула, откусив шоколад.
— А когда мы с Кевином расстались, — продолжила я, — То у Германа не знаю почему — всё перемешалось. Я знаю, что он любит. Но это не взаимно. И рушить семью я не собиралась.
— Но он хочет развестись… — испугалась Мэгги.
— Это эмоции. Не бери в голову.
Её глаза округлились.
— Забыть эту фразу?
— Да. Я ему сказала, чтобы он с тобой помирился, и вы жили счастливо.
— Афина…
— А? — я подняла вверх голову вопросительно.
— Я жду ребенка.
— Я тебя поздравляю Мэгги! — я её приобняла. — Какой срок?
— Больше четырех-пяти недель.
— Чудо. А Герман знает?
— Нет. Я не знаю, как ему сказать.
— Прямо.
— Но… Он же…
— Хватит думать чепуху, Мэгги. Он просто придумал себе реальность, что если я ни с кем не встречаюсь, то так будет всегда, и что Кевин или он — обязательные составляющие счастья, — я засмеялась.
— А у тебя есть кто-нибудь? — полюбопытствовала Мэгги.
Я вновь ушла от ответа.
— Вечером Герман вернется с работы, и скажи ему о том, что ты в положении. И всё у вас будет хорошо, — я снова обняла её, а после мы попрощались, и я вернулась в офис.
***
Герман вернулся поздно, но Мэгги еще не спала. Она читала в постели. Герман зашел в спальню.
— Здравствуй, Мэгги, — только и сказал он.
— Здравствуй, Герман, — Мэгги смотрела на мужа, боясь начать разговор. Когда Герман был уже в домашней футболке поверх брюк, она все же решилась.
— Герман, присядь, пожалуйста, — она положила руку на его половину кровати.
Он молча посмотрел на жену, но сел.
— Я беременна, Герман.
Повисло молчание, в котором слышалась борьба чувств Германа. Он понимал всю абсурдность ситуации с признанием в любви Афине и его грызло чувство вины от причиненной Мэгги боли.
Он смотрел в лицо жене, вглядываясь в каждую её черту, и пытался до конца осознать мысль.
— Мэгги, милая моя, — из глаз Германа полились слёзы, — Прости меня, Мэгги, — он обнял её нежно и с таким чувством, что и она растрогалась. — У нас будет малыш, это замечательно. А кто — не знаешь? — посмотрел Герман на Мэгги.
— Пока нет, — улыбнулась она.
— А срок большой?
— Больше четырех-пяти недель.
Герман снова улыбнулся и прижал жену к себе:
— Прости меня, Мэгги. Прости… Прости…
— Я люблю тебя, Герман, — шепнула Мэгги и поцеловала его.
***
Ночь опустилась на Лондон тихо, и только в двух домах горел свет: в доме Германа и Мэгги, где они ужинали и улыбались, и в моей спальне: я стояла у окна и, глядя на засыпающий город, думала о показе и Алане Дженнингсе, чье лицо с теплым взглядом светло-карих глаз, вот уже который день не покидало мою душу.
