The Book of Dreams

Стихия всегда неожиданна, даже если и долгожданна. Но не в этот раз, не сегодня. Дождь осенью в Лондоне — воплощение одиночества — он повсюду. И идет стенной, шумный, оглушает, обездвиживает. Дождь в Париже, Дождь в Лондоне. Всё было так знакомо Алану, что он в бессилии закрыл глаза. Видеть дождь необязательно. Он вполне осязаем и на слух. Бесконечный дождь, холодный, что-то спрашивающий у тех, кто забыл закрыть окно, впустив его в дом. Шелест дождя по одиноким листьям, деревьям с голыми ветками, похож на шипение виниловой пластинки, а если он идет всё дольше и сильнее, превращаясь в ливень, то значит, невидимая рука прибавила громкость, и жители домов сразу отчетливее различают отдаленные громы, спрятанные в нём. Лето, осень или скорая зима — да какая собственно, разница? Алан вспоминал фигуру Афины в коридоре и её молчание. «Разве я мог среагировать иначе?» — думал Алан, — «я понимаю, что сделал Афине больно своей резкостью и взглядом, но я не могу понять, почему ей стыдно за себя? Я ей чужой? Я её предам? Разве можно так думать о человеке?». Он вспомнил своё прошлое, и оно отозвалось болью в душе — повторения Алану не хотелось. Он винил себя за несдержанность, за то, что не смог остановить Афину, дал уйти. «Афина ушла. Это действительно конец, или можно еще что-то исправить?». Внезапно Алан резко вздрогнул. Ему показалось, что открывается входная дверь. Он бесшумно встал, и прошел в прихожую. Звук, напугавший Алана — был всего лишь случайно открытым порывом ветра окном, и занавеска наровила «улететь». Алан закрыл окно и посмотрел на улицу. Дождь шумел и не было ничего видно. Только лишь капли оставляли на стекле следы и иногда лист, сорванный с ветки, прибивался к подоконнику, гонимый ветром. Что делать сейчас? Куда Афина могла пойти в такую непогоду? Алан взял мобильный и нажал кнопку. Автоответчик. «Оставьте Ваше сообщение, я обязательно свяжусь с Вами позже…» — слышал Алан несколько раз в трубке. Он оставил сообщение с просьбой перезвонить ему. Но ни через 2, ни через 3, ни через 6 часов телефон признаков жизни не подавал. Ночью Алан лежал без сна, и в его голове плавали мысли о Кевине. Он вспоминал показ, то, как Кевин подошел к Афине и предупредил, что им нужно на сцену. Алан помнил свои ощущения неприятия этого человека. В Кевине было что-то странно-неуловимое, отталкивающее. Но Алан на долю секунды не мог допустить мысль о том, что этот мужчина, это животное изнасилует его, — Алана любимую женщину. Зачем Кевину это? Афина толком о нем не говорила ни во время их ссоры, ни раньше… Кто он на самом деле, и что ему нужно от неё? «Я стал расстёгивать на Афине рубашку только для того, чтобы посмотреть, насколько сильно он её изувечил». Алан вертелся в кровати, вставал и ходил по комнате, размышлял, поглядывал на телефон. Он ждал. Продолжения или же Развязки. На часах было 7 утра. Алану всё же удалось закимарить на полчаса, но его разбудил настойчивый звонок мобильного… Суровость и очарование родной Норвегии — всегда меня поражали до глубины души. Нетронутая природа, дома, дороги, люди и их характер. Близость океана и запахи сосны и моря — всё это было моим миром. «Здорово мечтать о странах, вспоминать те места, которые посетила, и думать о том, как хочется вернуться в Копенгаген или закоулки Замка Гамлета, пройтись по тихим улочкам Гётеборга, и увидеть, как засыпает Хельсингёр и залив. Ощущать, как встречает тебя Балтийское море, как оно тебе радуется, и что это — взаимно. Вы так скучали друг по другу, что ты сразу же идешь за теплой курткой и шарфом, и долго-долго, бесчисленное количество часов гуляешь по его берегу, и не можешь наговориться с морем. А ветер с волнами безумно счастливы: они словно щенки пепельного лабрадора, бегут к тебе на встречу и лижут руки, лицо, забираются в карманы своим любопытным носом в поисках вкусностей… Это и есть — мой мир…» Я стояла на веранде родительского дома, закутавшись в любимую теплую куртку и шарф, и слушала песни океана и сосен. Вспоминала поездку в Швецию и Данию — старалась отвлечься от тяжелых мыслей-камней, приведших меня в Норвегию. Я понимала, что инстинктивное поведение, взявшее надо мной верх, когда Алан резко схватив меня за руки, усадил в кресло и яростно чеканил слова, смотря в глаза, было лишь психологической защитой и реакцией «бей или беги». Я не могла позволить ему увидеть весь тот кошмар, что сделал Кевин. Алан любит меня. Я это чувствую и знаю, но даже при нём, я не имею права уронить своё женское внутреннее ощущение, после пережитого унижения. Рано или поздно, мне придется обнажиться перед Аланом. Но чтобы не было реакции «бей или беги» — мне нужно время прийти в себя окончательно. Внутри себя. Собраться с мыслями, подумать, представить, как Алану всё это рассказать откровенно и подробно. Тело иногда еще напоминало болью о происшедшем. Но постепенно и она затихала, и душевное равновесие медленно, но верно возвращалось. Я ходила босая по дому и думала. Тишина вокруг была мне только на руку. Я не хотела говорить. Посидев на ступенях лестницы между этажами, я вернулась к себе в комнату, и бросив очередной пакетик чая в чашку, залив его кипятком, устроилась под пледом в кровати, и заметила сообщение на телефоне. Алан просил перезвонить. Я вытащила чайный пакетик, бросила в чашку ягоды черной смородины из нашего сада, и удобнее обхватив чашку руками, стала ждать, когда Алан ответит… Алан снял трубку и коснулся левой рукой еще закрытых глаз… — Да… — Ты хотел, чтобы я перезвонила? — мой голос звучал спокойно и ровно. — Афина, любимая, где ты? — Алан вмиг проснулся и посмотрел на часы. — Дома, — непринужденно ответила я, отпивая из чашки очередной глоток «норвежского черносмородинового взрыва». — Ты у родителей? — Алан был взволнован. — Да, — терпеливо и спокойно подтвердила я догадку Алана, — я у родителей. Прилетела поздно ночью. — Ты не вернешься в Лондон? — голос Алана замер в ожидании ответа. Я тоже молчала. Я не могла сказать ничего определенного. — Через пару-тройку дней. Всё возможно. — Афина, прости меня. Я виноват. Я тебя обидел. — Не обидел. Напугал — это вернее звучит. — Мне всё равно, как это звучит. Я хочу, чтобы ты вернулась, и мы всё спокойно обсудили. — Не сейчас, Алан. Сейчас я не могу говорить об этом. — Но так может быть — что ты всё мне скажешь? — Скажу. Со временем. Алан выдохнул. — Я волнуюсь за тебя. Я люблю тебя, Афина. Давай я прилечу? — Пока я хочу побыть одна, Алан. Несколько дней. Пожалуйста. — я медленно продолжала пить чай. — Хорошо, Афина, — сказал тихо Алан. — Я люблю тебя, Алан, — я произнесла эту фразу и улыбнулась. — Весна моя, и я тебя сильно люблю. После этого разговора Алан прошел в кухню с желанием заварить чай. И ему совершенно неожиданно пришла в голову мысль: «Я хочу, чтобы Афина стала моей женой». С этими размышлениями он шел после обеда по центру Лондона в поисках ювелирного магазина.