The Book of Dreams

…Но отступить — это было не в правилах Алана. Странно… даже в таком жесте гуманизма, гуманизма для себя, во имя любимой женщины, Алан был предан своим принципам. Это была среда. Афина уже была на работе, и никто не мог помешать Алану подготовиться к этому шагу. На улице было тихо и непривычно солнечно для английской зимы. Алан позавтракал, медленно, смакуя каждый кусочек тоста, капельку джема, глоток чая. Он ясно понимал, что это его последний завтрак. Последний момент побыть наедине с собой, на кухне, последние взгляды за окно на небо, последние вдохи ароматов жизни, и поэтому он их все вдыхал медленно, стараясь запомнить, сберечь в памяти на остаток дня… После завтрака он пошел в мастерскую. Некоторое время поработал над картиной «Любовь Вечна, даже если меня с тобой нет» — так он назвал этот пейзаж: небо Лондона, и в нём муж и жена, которые целуют друг друга. Бесконечность полёта? Бесконечность бытия? Бесконечность Любви? Алан специально сделал так, чтобы картина осталась незаконченной, как и их история жизни с Афиной, начатая так нежно и трогательно, продолженная нервно и напряженно, но всё равно с любовью и в преданности друг другу. И вот сейчас, в самом расцвете лет, Алан должен уйти, потому что его жизнь изменилась. Он не хочет причинять Афине каждодневно страдания своим беспомощным видом, пониманием, что он зависит от неё. Он сильный, мужественный, а значит, он должен справиться сам со всем этим. Но не в случае невозможности ходить. Эта ситуация выше его понимания, выше его сил, выше его собственной морали. Он не в состоянии смириться с этим. И он имеет право на этот акт. На уход. На то, чтобы остаться в памяти близких сильным и творческим, а не моральном убитым человеком в кресле… Он нанес еще два-три маска на картину, отложил кисть, провел пальцами по сухим местам, запоминая запах масляных красок, видя очертания пары на холсте, их губы… понимая, что это они с Афиной. И что совсем скоро так и будет. Он уйдет. В небо Лондона. Он имеет на это право. Алан провел ладонями по ногам, ощущая их неподвижность и абсолютное отсутствие чувствительности, и ещё раз убедился в верности своего решения. Это такая простая, очень человеческая, невозможность смириться… Алан перешел в кабинет. Сел к столу, достал из ящика пачку листов, конверт и ручку. Единственное, что он не может сделать — это уйти не попрощавшись с Афиной. Он должен объяснить ей всё, и он надеялся, что прочитав письмо, Афина его поймёт и не будет злиться за его решение. Алан положил перед собой лист, открыл ручку… Афина, любовь моя. Любовь Вечна, даже если меня с тобой нет. Ты открыла этот конверт и увидела первую строку, а это значит, что я сейчас, — на небе. Небе Лондона. Не надо плакать, Афина. Не надо. Я всё вижу. И я хочу сказать тебе почему я ушёл. Почему не выдержал. И хочу, чтобы ты меня поняла. И не злилась, и не мучилась чувством вины. Афина, любовь моя, ты не виновата в том, что случилось. Ни в аварии, ни в том, что я оказался в кресле, ни в том, тем более, что я ушел. Это моё решение. Это акт гуманизма по отношению к тебе. Я не настолько эгоист, чтобы подвергать тебя страданиям, ухаживаниям за мной. Я сильный. Самодостаточный. Странно писать такое, особенно: «самодостаточный» — на пороге смерти, но я напишу, не сердись на меня. Я привык ухаживать, но не привык к обратному. И когда мне врач сказал, что я не встану, никогда не встану, я понял, что это конец. А ведь было столько планов. Мы хотели с тобой поехать в Канаду, помнишь? Мы много чего хотели, но получилось вот так, как получилось. Страшно ли мне? Уже нет, не страшно. Ещё в выходные и в понедельник было, и во вторник страх пробирался, а сегодня — нет. Мне только беспокойно. За тебя. Ведь это я ухожу, а ты — остаешься здесь. В мире, где есть море, солнце, небо, облака, еловые и сосновые чащи в Норвегии и бесконечные ветра и ливни в Британии. Пообещай мне радоваться. Пообещай жить. Я буду наблюдать за тобой. Я всё равно буду с тобой. Просто ты меня не будешь видеть. Афина, любовь моя, я ухожу, потому что не могу жить в таком состоянии. Афина, любовь моя, невозможность ходить для меня — каторга. Я пытался не думать. Я пытался привыкнуть, радоваться хотя бы креслу поначалу, но со временем я понял, что не могу смириться. Это такая простая, очень человеческая невозможность смириться. Я счастлив, что между нами была история. История, пусть и короткой, но такой яркой жизни, полной любви и тепла. Помни её. Помни меня. И живи. А я буду наблюдать за тобой, и всегда буду рядом — Ангелом. Любовь Вечна, даже если меня с тобой нет. Искренне и навсегда только твой, Алан. Алан запечатал письмо в конверт и ушел к себе в комнату. В комнате он положил конверт на столик рядом с кроватью, налил в стакан воды и поставил на столик, а рядом, уже стояла баночка со снотворным. Алан пересел с кресла на кровать. Взял баночку и стал медленно, беря по 5 штук в ладонь, пить таблетки. Спустя некоторое время баночка опустела. Он запил всё ещё одним стаканом воды и лёг. Закрыл глаза. Ждал. Ждал, когда уснет. И ждал, когда Небо Лондона…