The Book of Dreams

… Где уже в этот миг была душа Алана… В небе Лондона было не так, как в реальной жизни, в реальном мире. Здесь было тише, спокойнее и светлее. Вокруг Алана был тот же Лондон, но он был и другой. Те же дома, площади, тротуары, дороги, деревья… Но всё призрачное, скрытое туманом. И поэтому, Алан не сразу понял, что он ушел в Другой Лондон, в тот город, откуда нельзя вернуться, в тот Лондон, с площади, улицы, дома которого можно наблюдать за теми, кого любишь, за теми, кто остался в реальном мире, и кто тоскует по тебе. Алан огляделся. У него было чувство, что он всё здесь знал, и знал, где найти Бога. Он сел в автобус, шедший до Стоунхенджа. Алан сидел в салоне один, и смотрел на улицы, и понимал, и ощущал, что теперь ему отсюда, из этого Другого Лондона — будет невозможно вернуться. Нет пути назад. И это ощущение, давящее — не давало ему покоя. Он знал, что там, в Реальном Лондоне, — у него осталась Афина, его любимая жена, женщина его жизни. Хотел ли он вернуться? Хотел, но только к Афине. Он не испытывал сейчас ни страха, ни вопля, ни боли, ни болезни. Ему было просто тихо и грустно. Алан увидел в окно очертания Стоунхенджа. Вышел из автобуса, и пошел к памятнику. — Здравствуй, Алан, — тихо произнес мужчина, выходивший из-за камня, навстречу Алану. Он был одет в темные брюки и белую свободную рубашку, а поверх неё был накинут жакет, — Я ждал тебя. — Здравствуй, Кристофер, — Алан смотрел на подошедшего грустным взглядом. — Я понимаю, что ты грустишь. Я вижу это. Давай поговорим не на воздухе, а то холодно, а за чаем? — Хорошо. Кристофер взял Алана за руку, и они зашли внутрь Стоунхенджа. И круг, где они вместе стояли, рядом друг с другом, стал теплым, появились стены, камин, стол, диван, кресла, чашки с чаем. — Проходи, располагайся, где тебе удобнее, — Кристофер улыбнулся гостю. Алан сел ближе к огню, Кристофер налил чай, и пододвинул десерт ближе к Алану, — Угощайся. — Спасибо. — Алан взял в руки чашку, печенье, и стал греть озябшие пальцы. — Почему ты не спрашиваешь о причинах, приведших меня сюда, к тебе? — спросил Алан, откусывая небольшой кусочек печенья, и отпивая чай. — Я знаю, почему ты здесь. И не виню тебя в твоём решении. Но ты почему-то грустишь. Зачем? Ведь всё закончилось. Ты свободен. От всего. — Я женат. — Я знаю, — кивнул Кристофер. — И мне без неё — невыносимо — И что ты хочешь? — Ты можешь сделать так, чтобы я мог бывать с ней? — О чем ты? — Я хочу иметь возможность хотя бы иногда возвращаться из этого, Другого Лондона, в тот, где моя любимая женщина. Я хочу видеть её, знать, что у неё всё хорошо. И что она меня — помнит. — Ты хочешь стать Невидимым? — А кто такие — Невидимые? — Невидимые — это Души, имеющие право покидать Другой Лондон, путешествовать, и всегда возвращаются сюда. Помни, что Другой Лондон — это твой дом. Здесь всё точно также, как и там, даже твой загородный дом и квартира — здесь есть. — Да? — удивился Алан — Да. Алан некоторое время молчал, свыкаясь с обстановкой, и с тем, что он услышал от Кристофера. Он размышлял. — Я хочу стать Невидимым. — Ты точно уверен? — вновь спросил Кристофер Алана, серьёзно глядя ему в глаза. — Абсолютно. — Хорошо. Я выполню твою просьбу. Жду тебя через 3 дня здесь же, у Стоунхенджа, в это же время. А сейчас — вот держи, — и Кристофер достал 2 связки ключей откуда-то с полки тайного шкафчика у своего кресла, — твои ключи. От квартиры и загородного дома. Реши, куда ты хочешь поехать. И просто живи. А всё остальное — оставь мне. — Спасибо тебе, Кристофер. — Пожалуйста, — улыбнулся мужчина, и они оба встали, а ещё через мгновение, оказались под открытым ночным, английским небом, в окружении тысячелетних монолитов, безмолвно окружавших Кристофера и Алана, и будто — спящих. — Ни о чем не думай, — Кристофер пожал Алану руку. — Хорошо, — Алан убрал ключи в карман джинсов, и развернувшись, вышел из-за камня, оставляя Стоунхендж и Кристофера — за спиной. Первое время он решил пожить в своей квартире, а уже потом, когда он сможет стать Невидимым — переедет в загородный дом. Алан шел к центру города, и думал об Афине. «Любовь Вечна, даже если меня с тобой нет» — вспомнились ему, его же слова из письма к любимой, и картина, оставленная на мольберте.