Одинокий человек на кухне

Зачем курица переходит дорогу? Зачем вообще люди совершают те или иные поступки? Конечно, если спросить, то каждый наверняка придумает тысячи причин — планировали, так сделал бы каждый, попросили, было выгодно, пришлось… Но на самом деле причина будет только одна — потому что захотел. А все остальные причины отодвинуться на второй план тёмного подсознания. Вот и Виктор Петрович просто захотел накормить одного бедного студента и совершенно не отдавал себе отчёт, зачем всё это делает, и с тех пор, как у него вообще возникла эта идея, не задумывался на сей счёт. Задумываться он будет потом. Но будет уже поздно. Вместо пустых рассуждений о собственной мотивации, Баринов долго размышлял, как лучше обустроить эти дегустации французской кухни. Неделю. Сначала он хотел пригласить Лёву на кухню ресторана. Во-первых, это было удобно, всё необходимое под рукой, но при этом Виктору Петровичу иррационально не хотелось приводить туда Лёву, как будто там его мог увидеть неизвестный душегуб. На самом деле, Лёву мог увидеть кто угодно и начать задавать вопросы разной степени дебильности, на которые шеф мог ответить разве что на матерном или французском матерном. Но самой главной причиной было то, что Лёве в ресторане было неуютно. Последнее и решило муки выбора и неважно, что причиной был он сам. К концу недели Баринов закупил (умыкнул со склада) всё необходимое, чтобы готовить на квартире прямо на глазах у изумлённой публики, хотя презирал подобный выпендрёж. Но на первый раз Лёве должно было понравиться наблюдать за процессом. Проблема возникла в самом начале, из-за того, что Лёва не брал трубку. После первого звонка Виктор Петрович особенно не удивился. Мало ли. Забыл телефон или просто не услышал звонка. Он перезвонил после работы, но длинные гудки всё тянулись, а Баринов был слишком упрям, чтобы сдаваться, поэтому после десятого звонка отправил смс. «Это Баринов. Мы договаривались о дегустации. Сможешь сегодня? Я за тобой заеду». Теперь оставалось только ждать. Он был готов, в случае чего, перенести на завтра, на послезавтра, на следующую неделю, только бы Лёва взял проклятую трубку. Шефу чертовски не хватало того ощущения, которое ему, сам того не подозревая, дарил Лёва, поедающий его стряпню. Ответ пришёл через полчаса, за которые Виктор Петрович извёлся, как зверь в клетке. «Не надо ехать. Я помню, где вы живёте. Скоро буду». Ещё через полчаса Лёва переступал порог. Выглядел он скверно. Как будто ещё более худой и уставший, избегал смотреть на шефа и не выпускал из рук какую-то бумажку, которая оказалась старой новогодней открыткой. — Ну, здравствуй, Лёва. — Зд-дравствуйте. — Я боялся, что ты передумал. Проходи на кухню. Баринов не стал спрашивать, почему он не брал трубку. Пришёл и уже хорошо. Лёва сидел за столом, как и неделю назад. На нём была синяя, видно, что новая, клетчатая рубашка и старый бежевый кардиган, который ему наверняка связала бабушка или мама. Сидел, помешивая чай и вежливо улыбаясь, слушал развлекательный трёп, которым сопровождал свою работу шеф. Наверное, поэтому всё пошло по… наихудшему сценарию. До сих пор шеф думал, что пялился на Лёву исключительно из-за его манеры поедания деликатесов, но нет. В тот момент Лёва ничего не ел, и даже не пил ещё слишком горячий для этого чай. Просто был на кухне и наблюдал за процессом. И засмотревшись на него, Баринов впервые в жизни порезался. С его опытом, так позорно пораниться было чем-то из разряда фантастики. Ведь он виртуозно орудовал ножом, даже когда готовил пьяным, с завязанными глазами, стоя спиной к столу, на роликовых коньках… Преувеличить он тоже любил. Грибы купались в жертвенной крови, пока уже Лёва рылся в аптечке в поисках пластыря и антисептика. — Н-ничего страшного, — утешал он, обрабатывая ранку, которая пузырилась от перекиси. — П-порез совсем к-к-крошечный. Моя мама т-тоже часто резала пальцы, когда готовила. И к-когда шила… Вы, наверное, просто отвлеклись. Баринов хотел съязвить, что он не престарелая домохозяйка, чтобы так косячить, но прикусил язык. Лёва не был поваром с его кухни или надоедливым родственником. В конце концов, он сам его пригласил. Шеф тяжко вздохнул и таки решил добить грибы. С соусом проблем не возникло, он доходил на ещё горячей, но выключенной плите. Подозрения вызывало мясо в духовом шкафу. На ресторанной кухне температуру в печи можно было регулировать до градуса. Квартирная духовка оставалась загадкой. Виктор Петрович прикинул время на глаз, а пришлось принять на грудь, чтобы успокоить нервы. Потому что, снаружи мясо обуглилось, зато внутри оказалось практически с кровью. Можно было даже не пробовать. — Это… это провал, — шеф был вынужден признать свой позор. — Н-не переживайте. Это не ваша вина. П-п-просто п-печь… — Но я-то знал, что печка — совдеповское дерьмо! Прости Лёва, но сегодня тебе дегустировать нечего. Недопережаренная телятина отправилась в мусорное ведро. Виктор Петрович, посчитав, что сгорел сарай, гори и хата, взялся за кастрюльку с соусом, чтобы широким жестом низвергнуть его в пучины канализации, когда Лёва подскочил к нему уже у самой раковины и неожиданно крепко схватил за руки. Не двинуться. — Но с-соус же получился! — выпалил он, в ужасе глядя на шефа, будто тот собирался выбросить в пропасть собственное дитя. Виктор Петрович тоже с немалым удивлением уставился на внезапного смельчака и отстранённо подумал, что Лёва выше него всего лишь на полголовы. Не нашёлся, к чему это открытие. Вернул варево на место, но вслух признаваться, что погорячился, не стал. Соус было решено использовать для салата, хотя выглядело это совершенно варварски — мешать яйца с овощами на соусе для мяса. Блюдо получилось не для ресторанного меню, но для домашнего ужина сгодилось. Лёва с удовольствием съел целую тарелку, а после, думая, что остался незамеченным, промокнул остатки кусочком хлеба. И снова Виктор Петрович прятал довольную улыбку в усах. Это зрелище хоть немного, но скрашивало поражение в кулинарном бою с несовершенной техникой прошлого. — Вы всё ещё злитесь? — скорее уточнил, чем спросил Лёва, наблюдая, как Виктор Петрович мрачно отпивает из стакана виски. На самом деле этот алкогольный напиток никак иначе пить и не получалось. Только в руках оказывался низенький стакан с толстым донышком, всё превращалось в трагедию, даже если выпить собирались за здоровье. — Не на тебя, Лёва, — Виктор Петрович постарался придать уставшему лицу чуть более радушный вид. — Никогда так не пролетал. На кухне бы узнали, до самой смерти припоминали бы. Огрызки… — Вы не виноваты, — продолжал утешать Лёва, который выглядел ещё более виноватым, будто лично собирал эту духовку. — У нас дома п-похожая плитка. У мамы всё время коржи для «Медовика» с одного края сг-горали, а с другого — не пропекались. Приходилось засекать и поворачивать противень. Я д-думал, что у шеф-повара и печь дома будет стоять п-профессиональная. — А это и не мой дом. И плита тоже казенная. В жизни бы такую рухлядь не держал. После развода всё имущество пришлось оставить бывшей. Моя — только машина, да одежда. Если бы Дима не подсуетился, я бы в этой машине и жил. Баринов не стал рассказывать, что это была его вторая съёмная квартира за год. Из предыдущей его со скандалом выгнал арендодатель, потому как шефу катастрофически не везло на тотализаторе, и по этой причине он «забывал» о ежемесячной оплате. За эту квартиру платёж шёл в обход него, перечисляясь сразу из зарплаты. Приём оказался беспроигрышный, но иногда эта кабала раздражала. В любом случае, и с этими драконовскими мерами Виктор Петрович не вылезал из долгов, но рассказывать о своём бедственном положении больше не хотелось, поэтому он решил виртуозно сменить тему. — Ты сегодня часто упоминал маму. Ты с ней живёшь? — Жил. Она умерла д-два года назад. Сменил, называется, тему. На всякий случай, Баринов извинился. Теперь вообще было модно извиняться. — Н-ничего. Она д-долго болела. Сейчас, ей н-наверное, лучше. — А ты? Живёшь сейчас с кем-то? Женат? — Н-нет, — Лёва мотнул головой. — У меня никого нет. — Даже подружки? — Н-нет. Мне с-сложно знакомиться с н-новыми людьми. Н-начинаю заикаться ещё б-б-больше, а это… не в-всем нравится. Девушки люб-бят ушами, ведь так? — Так, погоди… Я правильно понял? У тебя до сих пор не было девушки? — поразился Виктор Петрович. — Тебе сколько лет, парень? — В этом г-году должно б-быть тридцать пять. — Так. И всё это время у тебя ни разу не было…? Лёва смотрел в кружку, трагически заломив брови, и молчал. — С ума сойти. Слушай, Лёва, хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю? Идея, на старости лет становиться сводней для почти сорокалетнего девственника, была такой себе, но Виктору Петровичу казалось несправедливым, что такой хороший парень, как Лёва из-за дурацкого заикания обречён на жизнь монахом. — Н-не думаю, что из этого что-то получится, — задумчиво ответил Лёва, снова складывая и раскладывая из мятой открытки крошечный самолётик. — Почему, Лёва? Девушки разные бывают. Можно и… — Я зн-наю, — перебил он и нервно продолжил: — Оч-чень разные. Моя мама ч-часто устраивала свидания. К-коренные москвички. Х-хорошие девушки. Х--хозяйственные. Очень к-красивые. Мама очень х-хотела внуков… Я б-больше не хотел бы это повторять, — резко заключил он, как будто говоря не о свиданиях, а об этом конкретном разговоре. Виктор Петрович на секунду попытался представить, каких девушек могла подбирать заботливая мама для своего любимого нерешительного сына и внутренне содрогнулся. Не повезло парню. Нельзя ему менять тему. Не его это. — На самом деле, может, и к лучшему, — проговорил Баринов, чтобы сгладить напряжение. — Я был трижды женат. Влюблялся, и каждый раз мне казалось, что это на всю жизнь, а потом… всё и пролюбил. *** В этот раз шеф решил больше не выпендриваться, и готовить в стенах родной кухни. Он выбрал понедельник, когда посетителей после бурных выходных в зале сидело три калеки, и расчётливо ушёл с работы сразу после обеда. Шеф достаточно хорошо знал своих огрызков, чтобы предсказать, что в его отсутствие они расползутся по домам, как тараканы, один за другим, и к вечеру на кухне останется разве что Айнура. На всякий случай, перед тем, как забрать Лёву, он ещё раз заехал в «Клод Монэ», чтобы проверить обстановку, но застал только бармена Костю, который ничего не замечая, флиртовал с одной из официанток. В зале сидел последний клиент, лениво ковыряясь в отбивной. Виктория Сергеевна уже собиралась уходить. Кухня была пуста. — А мне т-точно сюда можно? Лёва заходил в святая святых ресторана, будто в тёмный лес, ожидая, что из любой кастрюли на него выскочит какая-нибудь дичь. — Можешь быть спокоен, Лёва. Кухня в нашем полном распоряжении. Хочешь чего-нибудь выпить? — Пока нет. А к-к-куда мне сесть или встать, чтобы не мешаться? — О, Лёва, сегодня мне может помешать разве что сатана или санинспекция. Совсем наоборот, я рассчитываю на твою посильную помощь. Почистишь овощи? — Т-тогда мне нужно помыть руки… Работа закипела. На своей кухне, где был заучен каждый половник, шеф был, как у себя дома, даже больше, чем на съёмной квартире. Пока Виктор Петрович колдовал над мясом, Лёва быстро разобрался с чисткой, но браться за что-то сложнее отказался. — Я лучше п-посмотрю. Можно? — Тогда тебе придётся развлекать меня беседой. — Из меня п-плохой рассказчик, вы же знаете. — Нет уж, не придумывай, Лёва. Отговорки не принимаются. Виктор Петрович мог и сам разбавить тишину очередной забавной историей, но за прошлый вечер успел пересказать, кажется, всю свою жизнь, а сам Лёва продолжал отмалчиваться, так удобно прикрываясь заиканием. Это казалось несправедливым. — Т-тогда что вам рассказать? — Хотя бы об увлечениях своих. Что тебе нравится? Может, ты ходил в какую-нибудь секцию… Не знаю. Да хоть, как космические корабли бороздят большой театр. Лёва задумался, с сомнением поглядывая на шефа, как будто решал, что можно доверить ушам нового знакомого. — Ну, одно время я х--ходил в музыкальную школу, — всё-таки признался он. — И на чём играл? Дай угадаю. — Шеф быстро глянул на длинные Лёвины пальцы. — Пианино! Лёва мотнул головой и неожиданно проказливо улыбнулся. — У вас ещё д-две попытки. — Тогда на что играем? — азартно прищурился шеф, прикидывая, чего бы он мог запросить в случае выигрыша. — Н-ни на что. Не хочу загонять вас в долги, — коварно улыбался дегустатор. — Стервец. Но если я выиграю, хотя бы порежешь помидоры. — Идёт. — Ладно, — задумался шеф. — Прилежные мальчики всегда играют на скрипках или вроде того. — А в-вот и нет. В детстве я был шалопаем и лазил по заборам. И на с-скрипке никогда не играл. У вас осталась п-п-последняя попытка. Неожиданно и приятно было узнать, что Лёва не всегда был таким зажатым, хотя глядя на него не очень-то и верилось. — А ты меня не обманываешь? — Это т-точно не скрипка. — Тогда, флейта, — выбрал последнюю догадку шеф. — Нет, погоди — фагот! — Всё равно не угадали, н-но вы были близки. Это был к-кларнет. Маме кто-то сказал, что игра на д--духовых помогает от заикания. — Судя по всему, не помогает. — Помогает, н-но у меня другой тип. Я проходил в музыкалку б-больше года. Мне там нравилось, но возникли п-проблемы с деньгами, и к--кларнет пришлось продать. — Надо было гитару выбирать, — знающе хмыкнул шеф. — Девушки любят гитаристов. У меня был один приятель. Ему даже петь не обязательно было, три аккорда и все девушки его были. Пашка-Пашка… Баринов погрузился в ностальгию, вспоминая приятеля молодости. Не было ничего удивительного, что Пашка не пел под гитару, Пашка был немой. — И всё же это б-был кларнет, — с какой-то обидой заикнулся Лёва. — Его п-подарил один хороший папин друг. Сразу, как узнал, что занятие музыкой может помочь с речью. Мама д-даже не сказала, что собирается его продать. — Ну да, продавать чужой подарок… некрасиво, — согласился Баринов, тактично умолчав, как однажды заложил в ломбард собственный нож японской работы, а в другой раз и чужую технику… — А какие ещё оригинальные способы лечения от заикания существуют? — Иногда мне к-кажется, что я перепробовал их все, — невесело признался Лёва. — Традиционные и не очень. Разные невропатологи и логопеды с их п-приёмами. Лекарства, г-гимнастика, плавание… Я играл, пел, говорил по-французски, д-декламировал с камешками во рту… *- Sérieux? — перебил Баринов. — Ce qui est amusant, c'est que quand je parle français, je ne bégaie pas. Alors j'ai défendu ma thèse. — L'Histoire de France? — Non. La Rome antique. Le règne de Servilia Tullius. — Incroyable, — только и смог выдохнуть Баринов, потому что Лёва говорил без запинок с простительным для иностранца акцентом. И это касалось не только речи, говоря сейчас на другом языке, Лёва как будто сам менялся на глазах. Неуловимо и даже таинственно. Перед Виктором Петровичем стоял другой человек. Не зажатый заика, но интересный открытый собеседник. И снова шефа кольнуло крохотное непонимание. Почему Лёва не использовал этот приём для знакомства? Девицы млеют от иностранцев — в очередной раз рассуждал Баринов, но снова расспрашивать об этом Лёву не стал. Уже самому казалось назойливым, докапываться до чужой личной жизни. Какое ему дело, в самом-то деле? **- Dommage qu'il n'y ait personne pour lui parler, — посетовал Лёва. — … avant vous. — Dans la cuisine, seuls Louis et moi connaissons le français. Mais il ne compte pas, c'est sa langue maternelle, — отмахнулся Баринов. — Oui, vous avez vécu en France. — Assez longtemps. — J'ai probablement une prononciation terrible, — Лёва намеренно ещё больше начал грассировать, явно дурачась, зато теперь верилось, что в детстве он действительно был ещё тем озорником. — Beaucoup mieux que Louis quand il parle russe. Il a un drôle d'accent, — и в доказательство спародировал несколько коронный выражений Луи на русском. — J'aimerais pratiquer plus souvent, — посетовал Лёва. — Pas de problème. Nous sommes dans un restaurant français. Nous sommes obligés de parler français. Pour compléter le tableau, nous devons boire du vin. Là-bas, dans le cabinet devrait être une bouteille de Bordeaux …если её не спёр Сеня. Помяни чёрта. — Шеф? Сеня стоял в дверях, вытаращив глаза и, сжимая в загребущих руках веселенький пакет с котятами. В пакете что-то не менее весело звякнуло. Не упомянутое Бордо, потому что ту самую бутылку уже достал из шкафчика Лёва, да так и застыл с нею в руках, застигнутый врасплох внезапным появлением. — Сеня? *Que fais-tu?.. тьфу! Что ты здесь забыл? — Дома соль закончилась, — выдал Сеня, состроив самое честное выражение лица, на которое только был способен. — И ехать до работы через пол-Москвы тебе, конечно же, оказалось ближе, чем до соседнего продуктового. Сеня! — Баринов внезапно ударил кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнули и повар-воришка, и Лёва, и фужеры на столе. — Я ещё мог понять, когда ты в штанине выносил телятину или рябчиков. Но соль, Сеня! Кого ты хочешь обмануть? Сеня моргнул и с ещё большим удивлением уставился на Лёву с бутылкой вина, потом перевёл взгляд на бокалы и снова на шефа. — Вы правы, шеф. Наверное, я просто слишком сильно задумался и вместо продуктового по привычке приехал на работу. А вы тут с… — Сеня, — предупредительно перебил его Баринов, уже теряя терпение. — Продуктовый, наверное, уже закрылся. Может, я всё-таки возьму немного… Сеня уже довольно долго работал на кухне и к замашкам шефа успел привыкнуть, а потому договаривать не стал, вместо этого быстро захлопнув за собой дверь, об которую в тот же момент, разлетаясь на листья, врезался кочан капусты. — Огрызок. Совсем уже оборзел. То уксус ворует, теперь до соли дошёл… — Вы к-к-крут на расправу, — выдавил Лёва, всё ещё потрясённо сжимая бутылку. — Не обращай внимания. С ними по-другому нельзя. Ещё больше борзеют. Сам откроешь? — Д-да. Лёва взял протянутый штопор, откупорил пробку и разлил по бокалам бордовое Бордо. ***- Alors, de quoi on parlait? — спросил Виктор Петрович, снова переходя на французский. — Je ne m'en souviens pas. Et vous n'aurez pas de problèmes? — Из-за Сени? Ne sois pas ridicule. Вот если бы нас застал Нагиев… — Il pourrait? — не притворно испугался Лёва. — Je peux vous présenter. Tu veux? — Non! — ещё больше ужаснулся он. — Il est déjà partout. — Что есть, то есть. Вечер продолжился в такой же спокойной уютной обстановке. Блюдо вышло на славу. И Лёва снова незаконно вкусно поедал кусочек за кусочком, а Виктор Петрович, забыв о приличиях, на него пялился. И снова по груди разливалось это давно забытое чувство тепла и обволакивающей нежности. После ужина, они всё-таки прикончили ещё одну бутылку вина, а потому пришлось вызвать такси. И Виктор Петрович, забывшись, говорил с диспетчером на французском. И в машине они продолжали перекидываться репликами en français, громко смеясь, когда на светофорах таксист злобно на них поглядывал. Это был потрясающий вечер. *** На следующий день у шефа даже не было похмелья, да и с чего бы. Но лучше бы было, потому что иметь с утра хорошее настроение, будучи гражданином Златоглавой, было чревато. — Я сам видел! Они там пили вино и говорили по-французски! И Шеф готовил что-то специально для Студента! Я сам охренел! — О-ля-ля! Свидание! Как романтик! — восторженно всплеснул руками Луи. — Луи! Это не обязательно то, о чём ты только и думаешь, — осадил кондитера су-шеф. — Ну, а что это ещё может бить? — обиделся Луи. — Может, он… не знаю. Виктор Петрович никогда бы не привёл на кухню кого попало. — А может, Студент его сын? — Какой сын, Федя? — Внебрачный. — А что, по возрасту подходит. — А вдруг… Что там за очередной «а вдруг» так и осталось загадкой, потому что повара, наконец, заметили стоящего в дверях мрачного шефа и как тараканы разбежались по своим местам, изображая активную работу. Шеф прошёл в свой кабинет и устало сел за стол. Подслушанный разговор его не сколько разозлил, сколько удивил. Он ведь не рассматривал Лёву в романтическом плане? Ведь так? Уж за столько лет можно было разобраться в своих предпочтениях и не загоняться из-за ерунды. Просто так совпало — вино и французский язык. А уж догадка про сына и вовсе была бредовой, но пусть считают лучше так, чем… Чем что? Виктор Петрович снова отогнал ненужные размышления, которые грозились вылиться во внеплановый запой и решил заняться делом. — Да, Аркадий? — неуверенно спросил он рыбку, подсыпая крупинки корма. Аркадий разевал рот, подбирая кусочки, и был совершенно солидарен с чем бы то ни было. _________________________________________________ *- Серьёзно? — Самое смешное, что когда я говорю по-французски, я не заикаюсь. Таким образом я защитил дипломную работу. — История Франции? — Нет. Древний Рим. Период правления Сервилия Туллия. — Потрясающе. **- Жаль, что не с кем поговорить. …До вас. — На кухне французский знают только я и Луи. Но он не считается, это его родной язык. — Да, вы ведь жили во Франции. — Довольно долго. — У меня, наверное, ужасное произношение. — Намного лучше, чем у Луи, когда он говорит на русском. У него смешной акцент. — Мне бы хотелось чаще практиковаться. — Без проблем. Мы в ресторане французской кухни. Мы обязаны говорить на французском. Для полноты картины нам нужно выпить вина. Вон там, в шкафчике должна быть бутылка Бордо… *- Что ты здесь?.. ***- Так, о чём мы говорили? — Не помню. А у вас не будет проблем? — …Не смеши меня. — А он мог?.. — Хочешь, познакомлю? — Нет! Он и так уже везде.