Одинокий человек на кухне

Виктор Петрович уже давно караулил у перекрытого въезда во двор. Смешно признаться, но за всё это время, что он подвозил Лёву, он так и не узнал его адреса. Шеф ни разу не видел, в который подъезд Лёва заходит, даже к которому из двух домов идёт. От сопровождения Лёва всегда отмахивался. И сам Виктор Петрович не рвался, дурак старый. Могло статься, что Лёва вообще жил не здесь, а через двор, просто потому что в Москве стало модно загораживать проезды шлагбаумами и бетонными блоками. Баринов прождал почти до полудня и вышел из машины. Злость на это вынужденное ожидание немного сгладила тревогу от встречи со следователем. Сейчас гораздо больше волновало, что Лёва мог не показаться до самой ночи. Тогда придётся брать отгул на завтра. Ладно, он был готов ждать и завтра, и даже послезавтра, потому что в понедельник чёртов Студент просто обязан был вылезти на работу, главное, чтобы он всё-таки показался. Живой. Мрачно оглядывая подъезды, выходящие во двор, он уже подумывал звонить знакомому подполковнику, чтобы найти одного человечка, и плевать что тот подозревал его чёрте в чём, когда из подъезда вышел Лёва. Наконец-то. Завидев шефа, Лёва ещё больше вжал голову в плечи и согнулся чуть ли не знаком вопроса. Вид у него сделался крайне недружелюбным. Виктор Петрович не мог припомнить, чтобы Лёва вообще мог на кого-то так злобно смотреть. Как чужой. Теперь осталось выяснить, что конкретно в тот раз Баринов сделал не так. — Лёва, я хотел поговорить с тобой… — А я х-хотел сходить в магазин, — бросил Лёва, проходя мимо, как будто они вообще не были знакомы, и Лёва всё это сказал себе самому. Виктор Петрович не растерялся и пошёл за ним. — Тогда я составлю тебе компанию. Ты ведь не будешь против? Лёва не ответил. Наверное, против не был. Сегодня Виктор Петрович решил быть оптимистом. Они зашли в супермаркет на углу перекрёстка. Лёва взял тележку и поехал сразу к полкам с макаронной продукцией. Минут пять он внимательно изучал состав той или иной пачки, а потом бросил в огромную тележку жёлтую упаковку самых дешёвых бантиков и поехал на кассу. Это был самый странный поход в магазин, какой шеф мог себе представить. — Лёва. Виктор Петрович остановил его, когда они уже возвращались назад. Лёва снова сжался, скривил губы, как будто ему было одновременно больно и тошно, и покосился на Баринова. — Чт-т-то вам от меня надо? — Давай всё-таки поговорим. Лёва выдохнул сквозь зубы, будто смиряясь, что всё это действительно придётся пережить, и кивнул. Огляделся по сторонам, как если бы заблудился и кивнул в сторону подворотни. — П-пойдёмте туда. В бабье лето солнце жарило, как в Провансе, а скамейка, которая им досталась, стояла на самом солнцепёке. Другие, что стояли в тени деревьев были заняты парочками, детьми и стариками с газетами, которые тоже решили скоротать время в этом заросшем скверике. Оставалось только выпить какой-нибудь гадкой газировки и завести спор с подозрительным иностранцем в берете. — Г-говорите уже, — напомнил Лёва. И вот именно после того, как Лёва наконец-то был готов его слушать, Виктор Петрович понял, что понятия не имеет что говорить. Он уже сидел рядом с Лёвой, с ним как будто всё было в порядке. Разве что выглядел уставшим, будто не спал пару ночей. Хотелось прижать его к себе и поцеловать. Крепко и бесповоротно, как тогда, на стадионе. В голове по-прежнему был чёрный фон и тишина. — Лёва, в тот раз я, — неуверенно начал он, но на этот раз его перебил Лёва. — …Н-не знал, что на меня нашло, и всё это было ошибкой, — нервно договорил он. — Я т-так и понял. Вам не нужны такие отношения, п-потому что вы… Баринов, — назвал он фамилию, как будто она всё объясняла. Наверное, для Лёвы она всё и объясняла. Знаменитый шеф-повар, три развода, две дочери, разгульный образ жизни. Действительно, зачем ему ещё и Лёва? Не вписывается в логическую цепочку. -Я п-прав? — с тоской спросил он, потому что Виктор Петрович подумывал сам прикинуться немым, слепым, косым… — Лёва, ты… Ты не прав. Мимо прошла важная дама с огромным чёрным пуделем, компенсируя отсутствие подозрительно иностранца. Виктор Петрович обливался потом и ожидал с минуты на минуту солнечный удар или сердечный приступ. — В-вы не можете, — наконец выдавил Лёва, всё ещё не веря. Это неверие позволяло Виктору Петровичу надеяться на взаимность. Он поставил все, по-прежнему имея на руках весьма жалкий набор карт, с одним козырем, но всё же. Теперь пути назад не было. — Лёва, ну мне-то лучше знать, что я могу или не могу. Я много думал о случившемся, чтобы разобраться. Именно поэтому мне нужно знать, нужно ли тебе… всё это. Лёва отложил в сторону чёртову пачку бантиков и наконец-то посмотрел Баринову в лицо. — Я н-----… — всё не давалось непонятное слово, как будто Лёва пытался вытолкнуть из себя целую скалу. Он зажмурился, почти задыхаясь. — Тебе поцелуй-то понравился? — спросил Виктор Петрович и тронул Лёву за загривок. Лёва замер под рукой. Медленно дёрнулся кадык, когда он сглотнул, глядя на свои колени широко распахнутыми глазами. * — J'ai aimé ça, — наконец заговорил он, от волнения перескочив с французского на русский. — Это был мой первый настоящий le baiser. Я б-был удивлён, но не испытал противоречия. А знаете почему? Мне всегда aimé les garçons. — Постой, — кольнуло нехорошее подозрение. — Что значит, всегда? Ты… ** — Je n'ai rien prévu de toi, — поторопился объяснить Лёва. — М-можете быть спокойны. Я бы не осмелился. Мне было д-достаточно de votre société. Que tu veuilles être amis avec moi. Je vous ai aimé, mais je ne pensais pas que vous voudriez quelque chose de plus. Или н-не захотите. Я знаю, — пробубнил Лёва, нагнув голову. — Вы из жалости придумали эти ужины. Я не должен был, но вы первый, кто… Который первый, Лёва не договорил и нервно стиснул край облупившейся скамейки, когда Виктор Петрович всё-таки притянул его к себе и уткнулся лбом в висок. От этого признания как будто свалилась гора с плеч. Карта сыграла, Лёва не был убеждённым отшельником. И это уже можно было считать победой. — Ох, Лёва-Лёва, — тихо проговорил Баринов, поглаживая его по горячей спине. — Вы нравитесь мне, — придушенно признался он, отчего шефа снова затопило нежностью, и он почти поцеловал Лёву в острую скулу. — Зд-десь могут увидеть, — шёпотом выпалил он, оглядываясь по сторонам. Скамейка и впрямь стояла у всех на виду. Не лучшее место. — Тогда поехали ко мне? — предложил Виктор Петрович, и Лёва кивнул. *** В кастрюле варились бантики, хотя Баринов предлагал заехать в ресторан или вернуться в тот же супермаркет, чтобы нормально затариться продуктами, но Лёва упрямо хотел съесть свои макароны, утверждая, что обожает именно эту марку и вообще, это вкус детства. Виктор Петрович не спорил, потому что всё ещё был пьян от любви и разрешил бы Лёве всё на свете. Они сидели на кухне, и Лёва давился своими бантиками, которые предсказуемо разварились, но сдобренные маслом и молотым перцем, походили на царский обед для голодного студента. Шеф снова смотрел на Лёву глазами голодного гризли. Его больше не мучила неопределённость, сомнения и мёртвый «профессионал» на парковке. Весь мир стал далёким и совершенно незначительным, ведь всё это время он нравился Лёве. Что-то подсказывало Виктору Петровичу, что это нихрена не меняло, и Лёва по-прежнему оставался кошмарно неопытным. Что скорей всего, в этом какую-то роль сыграло воспитание строгой мамы, с которой он так долго жил. Но это потом. Не сейчас. За окном гудели машины и чирикали птицы. Лёва доел свои жуткие макароны и допил чай. — Спасибо. — За что? Ты же сам их готовил. — За то, что п-приехал. Я бы никогда не решился п-показаться тебе на глаза. Я д-думал, что ты больше не хочешь меня видеть. Он думал, что будет видеть Баринова только на рекламных листовках в метро и в субботнем утреннем шоу по телевизору. Он не любил телевизоры. Это было бы двойной пыткой. Лёва обошёл стол и наклонился, чтобы поцеловать. Сам. Это был выдох облегчения, когда все сомнения оказались уже позади, и можно больше не бояться. — Хочешь? — на выдохе спросил Лёва, безумно глядя глаза в глаза. Не нужно было объяснять чего. Они пошли в спальню, которая была гостиной и могла бы быть кабинетом, если бы там стоял хоть один стол. Лёва задёрнул плотные шторы. Комната стала тёмно-рыжей, как в духовом шкафу. Виктор Петрович, раздеваясь, смотрел, как Лёва расстёгивает свою задротскую клетчатую рубашку, снимает брюки и всё остальное. Как хорошо, что совсем недавно менял постельное бельё, — отстранённо подумал шеф, неотрывно глядя, как Лёва устраивается на простынях. Перекатывается на живот и раздвигает длинные ноги. И прячет покрасневшее от стыда лицо в подушку. Лёва чувствовал себя на надувном матрасе, который несёт в открытое море, и крепче зажмурился, когда почувствовал, как диван рядом с ним прогнулся. Виктор Петрович зачарованно сел на край дивана. У Лёвы были длинные, стройные ноги, покрытые мягкими тонкими волосками. Они приятно ощущались под ладонью, но Виктору Петровичу на секунду не понравилось, как под этим прикосновением Лёва вздрогнул, как выгнул спину, сильнее вжимаясь лицом в подушку. Вся эта поза одновременно была такой вызывающе сладкой и какой-то неправильной. Выгнутая спина и отставленный зад с ямочками на ягодицах. Вот он я. Готовый и покорный. Только сделай всё быстро. Вот только ещё не родился на свет тот, кто бы смог указывать Баринову, что ему делать. Виктор Петрович разделся и лёг рядом. Снова положил ладонь на стриженый затылок, легонько поглаживая. Лёва приподнял голову и затравленно посмотрел. — Лёва, давай как-нибудь по-другому? Я сегодня не готов к таким экспериментам. Виктор Петрович немного лукавил, но сегодня он действительно был не готов. А ещё совершенно не готов был Лёва. Ни умом, ни телом. А уж Баринов разбирался в готовке. — А к-как?.. — Повернись ко мне. Он прижал Лёву к себе и с силой провёл большими ручищами по спине и узким бёдрам. Всё было непривычно, всё не так. И одновременно — именно так, как нужно. От Лёвы резковато пахло дешёвым одеколоном и совсем немного чёрным перцем. Он был сухопарым и по-мужски крепким. Ничего женственного. Даже Луи казался более женоподобным. Угловатый и жёсткий. Почему Баринову это нравилось, он всё ещё не знал, и не пытался понять, продолжая целовать неожиданно сильные мускулистые плечи и худую грудь. С каждым прикосновением Лёва смелел и сам гладил и целовал жадно, будто пробовал на вкус. И кажется, ему нравилось, потому что на его лице было то самое выражение, которое так запало в душу Баринову, когда он только впервые увидел в зале ресторана ещё безымянного Студента. Это сложно было назвать сексом. Скорее, близким знакомством. Как будто в постели оказались два пришельца с разных планет, которые медленно на ощупь, на запах и на вкус изучали друг друга. С каждым прикосновением, с каждым движением Лёва действовал всё уверенней. Его касания были крепкими и алчными. Ладони на спине, на боках и на собственной заднице. Так по-хозяйски Баринов обычно сам оглаживал любимую женщину. Теперь же как будто это он был чьим-то объектом. Это вызывало противоречие, хотя и приятное противоречие. Хотелось повалить Лёву на спину и подмять под себя. Показать, кто тут главный, но Баринов был крупным мужчиной и перестал так делать ещё пару десятков килограммов назад. Но кажется, Лёву всё устраивало. Его твёрдый член влажно прижимался к животу шефа и это тоже казалось безумно непривычным. Решающей каплей стало прикосновение твёрдых чувствительных пальцев к собственному члену. Лёва сжимал и поглаживал, с совершенно невинным любопытством следя за реакцией на свои действия. Ему совсем сорвало стоп-кран от близости. Он трогал везде и совершенно ничего не стеснялся. Торопился. Как будто в любую секунду всё могло закончиться. — Знаете… В первую ночь, когда вы привезли меня к себе, — без малейшей запинки зашептал Лёва, будто рассказывая самый страшный секрет. — Я фантазировал, что вы похитили меня для того, чтобы трахнуть. Взять силой. Знаете, я ждал этого. Мне так хотелось, чтобы хоть кто-то это сделал. Я бы стонал ваше имя. Я так хотел и так боялся… Лёва кусал тонкие губы, которые даже в сумраке спальни заметно покраснели и потемнели. В глазах темнело, а слышать это признание было тошно и сладко. — Лёва, — только и смог вымолвить Виктор Петрович и прижался губами к этим губам. Он всё-таки повалил Лёву на спину и сам оказался сверху. Только старался удерживать себя на локтях и не наваливаться. Лёва не разрывая поцелуй, шарил руками по его спине, снова гладил и сжимал. И было до одури приятно ощущать эти касания. Лучше этого было разве что, целовать его длинную шею до тёмных пятен, прикусывать выпирающий кадык и зализывать ярёмную впадину под ним. Лёва стонал, охал и продолжал своё упорное изучение чужого тела и наконец добрался до их членов, зажатых между животами так близко, что они тёрлись друг о друга. Это было хорошо, но хотелось теснее и крепче. Баринов сместил вес на левый локоть, а другой рукой присоединился к Лёвиной. Обе задвигались в одном ритме. Как хотелось. Крепко и тесно скользя по натёкшей смазке. Виктор Петрович уткнулся лбом в подушку над твёрдым плечом. Он почувствовал, как дёрнулся под ним Лёва, на этот раз просто, потому что кончал. Он вцепился жёсткой рукой в широкий затылок Баринова, беззвучно разевая рот, а под рукой толчками натекала горячая сперма. Дыша через подушку, не хватало воздуха, Виктор Петрович слышал собственный пульс и, кажется, Лёвин. Двигать руками уже не хватало мозгов, поэтому он судорожно толкался бёдрами в переплетённые ладони и кончал. Последних сил хватило на то, чтобы коротким поцелуем мазнуть по щеке и перекатиться на спину рядом. Что у него будет болеть больше? Ноги или плечи? Лёва почти сразу повернулся на бок и закинул ногу на горячее бедро. Блестя глазами, он водил пальцами по животу и груди. Баринова клонило в сон, до вечера ещё оставалось полно времени, и за этими старыми шторами вовсю жарило солнце. — Я не ожидал, что это может быть так… хорошо, — признался Лёва. Звучало как-то обидно, но всерьёз обижаться не было сил. — Я тоже, — неохотно согласился Виктор Петрович, бездумно ероша его по взмокшему затылку. — А может ещё? — Лёва, я даже не твой ровесник. Мне нужно немного времени. На самом деле много. И в душ. И что-нибудь съесть. И выпить, но Лёва уже спал, и Баринов тоже почувствовал, что неотвратимо проваливается в сон. *** Он проснулся, когда уже стемнело. Подушка рядом была пуста, а шторы отдёрнуты. Уличное освещение в темноте казалось безумно ярким. Лёва стоял у окна чёрным силуэтом, и было непонятно, смотрит он в окно или на постель. Виктор Петрович в который раз подумал, что у Лёвы очень красивая спина, когда он не сутулится. — Давно проснулся? Силуэт в окне дёрнулся и крутанулся на месте, но понятней всё равно не стал. — Пару минут назад. Я тебя разбудил? — Лёва, если бы я просыпался каждый раз, когда на меня кто-то пялится в темноте, я был бы убеждённым трезвенником. — Я больше не буду. Они снова сидели на кухне. Баринов в трусах и майке ел прямо из кастрюли остатки холодных слипшихся бантиков под кетчупом. Напротив него с чашкой чая расположился Лёва, уютно завёрнутый в бордовый халат шефа. Всегда прилежно зачёсанные на пробор волосы после душа были растрёпаны и делали Лёву ещё моложе и счастливее. — Какая гадость, — приговаривал шеф. — Как ты их ел? Это же отрава. Если я не выживу, это останется на твоей совести. Всё-таки надо было заехать в продуктовый… — Повар без продуктов, как сапожник без сапог, да? — поддел Лёва. — И без хорошей плиты. Сам знаю, — не стал отпираться шеф. — Не думал, что ты такой злопамятный. — Я не умею шутить. Прости. — Вот выпьешь со мной, и прощу. Может, продукты и были в доме Баринова редкими гостями — зачем вообще их покупать, если живёшь на работе и там же столоваешься? — то коллекция алкоголя была атрибутом обязательным. Из шеренги бутылок он вытащил непочатую пузатую бутылку бурбона, которую держал до особого случая. Что это, если не он? К тому же в морозилке так кстати нашлась пластинка кубиков льда. — Бурбон? Это ведь тот же виски. — Да, знаменит своим долгим послевкусием, а это то, что нужно, чтобы перебить привкус разваренных макарон. Без обид, они были дрянью изначально. — И зачем вы тогда их ели? — От безысходности, Лёва. Безысходности и страшного голода после физических нагрузок. Заодно, отметим наше грехопадение. — Мне нравится, как это звучит. Грехопадение, — повторил Лёва и поднял стакан. — За грехопадение? — За нас, — поправил Виктор Петрович. Звякнуло стекло и кубики льда внутри. Лёва пригубил совсем немного, оценивая вкус. — Как тебе? — спросил Баринов, думая совсем не о бурбоне. — Крепко, но тепло, — задумчиво ответил Лёва. Его тоже мало заботил напиток. — Я только сейчас заметил. Ты больше не заикаешься. — Это ненадолго. Лёва криво улыбнулся, избегая взгляда, как будто его подловили. — Это как? — Раньше, когда я сильно уставал на учёбе, или после бассейна… у меня были короткие эпизоды ровной речи. — Значит, ты просто устал? В это объяснение верилось с трудом, но Лёва говорил вполне уверенно, как будто ему было всё равно — поверят ему или нет. — Немного. На самом деле… — Лёва снова запнулся и мотнул головой, что должно было значить — не сейчас. Не сейчас. Виктор Петрович согласно кивнул и сделал глоток бурбона. Сейчас было слишком хорошо, так зачем портить этот дивный вечер, когда будущее казалось таким далёким и незначительным? Лёва был здесь и сейчас, и мир был прекрасен и удивителен. И бурбона было ещё много. _____________________________________ * — Мне понравилось. …поцелуй. …нравились мальчики. ** — Я ничего не планировал на ваш счёт. …вашей компании. Того, что вы хотите со мной дружить. Вы мне понравились, но я и не думал, что вы захотите чего-то большего.