Одинокий человек на кухне

Люди говорят — пришла беда, отворяй ворота. Раньше, когда Виктор Петрович был молодым и глупым оптимистом, он искренне считал, что эта поговорка означает, что о своих проблемах нужно рассказывать, чтобы тебе кто-нибудь помог. Звучало красиво, а иногда и правда срабатывало. Потом, когда он стал старше, и вектор восприятия постепенно переменился, Баринов и старую поговорку стал понимать совсем по-другому. Беда никогда не приходит одна — вот был её истинный смысл. И чтобы не заебаться, встречая каждого гостя, проще открыть ворота нараспашку и быть морально готовым столкнуться с любой хернёй. Как правило, первую беду всегда было встречать тяжелее, чем последующие. Она приходила внезапно, и неизменно обязательно в тот момент, когда меньше всего ждёшь. Наверное, в этом она была очень похожа на любовь. Только неприятности сразу показывали своё неприглядное лицо. Первая беда на самом деле не была такой уж неожиданностью для Виктора Петровича. Он знал об этой угрозе, но старательно задвинул её на задний план, потому что по сути ничего и не мог с этим поделать. Всё было хорошо, совсем забылись старые опасения, что близкие отношения с мужчиной как-то непоправимо на него повлияют, изменят и это станет всем заметно. После того единственного раза, когда он подставился, то конечно почти неделю был не в себе, страшно психовал. Ему мерещилось, что люди как-то странно на него смотрят, что Луи видит эту перемену и всем расскажет. Все шутки, даже самые понятные казались какими-то двусмысленными и задевали. В конце концов он так замаялся, что просто устал и махнул рукой. Все его переживания оказались пустыми. Даже Луи ничего особенного не заметил, а может всё-таки умел хранить секреты, но Виктор Петрович и раньше вполне лояльно относился к гостю из Франции. На работе мало что изменилось. Разве что очередной су-шеф. Баринов всё так же срывался на ругань и погромы, когда его повара косячили, спорил с арт-директором и иногда с Нагиевым. У него по-прежнему всё было хорошо. Всё могло обойтись. С ним был Лёва. С каждым днём он всё меньше заикался. Теперь-то Баринов видел, что это был выученный дефект. Защитный. Они вместе встречали новый год, пили шампанское и целовались под бой курантов. Они засыпали вместе, и просыпались в одной постели. Иногда ссорились по мелочам, но Лёва не умел закатывать таких истерик, как прошлые жёны, поэтому мириться даже не приходилось. Мир приходил сам по себе. Совместный быт тоже наладился тихо и мирно. Даже не верилось. Они вместе занимались уборкой. Готовили вместе или друг для друга, если кто-то из них пришёл домой раньше. Возили машину на АТС, как домашнего питомца. Вместе смотрели футбольные матчи и старые фильмы. И по просьбе Лёвы ещё раз сходили в то подпольное казино, и Лёва даже что-то выиграл, хотя Баринов проиграл всё равно больше. Даже в серые дни, когда сил ни на что не оставалось, приходя домой, где его ждал Лёва, Виктор Петрович чувствовал себя так, словно в мире закончились все войны, несправедливости и смерть, а по зелёным лугам носились счастливые и голые хиппи. Его только иногда беспокоили Лёвины прогулки, в которые он всё же иногда срывался по какому-то совершенно стихийному непредсказуемому порыву души. В такие дни Виктору Петровичу казалось, что он превращается в героя той песни, в которой «он любил её, она — любила летать по ночам». Всё равно, это было слишком хорошо, но думать о притаившемся подвохе из-за этого тем более не хотелось. Праздник смены календаря давно прошёл, снова внушив новые надежды на будущий год. За мелкими заботами прошёл январь. Начался серый ветреный февраль. Всё это время беда шла по следу и в тот день притаилась в засаде, чтобы накрыть свою расслабленную, довольную жертву. Виктор Петрович никогда не посещал заведения общепита по известной причине, делая исключения только для баров. Дорогие рестораны вызывали неконтролируемый приступ зависти, а дешёвые кафетерии — брезгливое пренебрежение. Но иногда приходилось делать исключения. Когда они были уже на стоянке, а Баринов доставал из кармана ключи, Лёва обмолвился, что проголодался. Возвращаться в театральный буфет было уже поздно, а Лёва с явным интересом разглядывал вывеску кафетерия. И Виктор Петрович подумал — почему бы и нет? Он тоже был не прочь запить концерт стаканчиком горячего кофе. — А вы п-пугали меня, что будете храпеть на всю консерваторию, — хмыкнул Лёва, когда они расположились за столиком вместе с бумажными стаканами кофе и бумажным на вид поздним ужином. Впрочем, Лёва вцепился в первый сэндвич так, будто это было блюдо французской кухни, а не хлеб с сомнительной ветчиной и перекисленным соусом на дряблом салатном листе. — Ты думаешь, я смог бы уснуть под этот визг? Во время аврала на кухне больше гармонии, чем… — …в третьей симфонии Рахманинова? Лёва прикончил первый сэндвич и с молчаливого согласия Баринова принялся за второй. В любом случае смотреть на Лёву за едой было одно удовольствие. — Рахманинов. Надо запомнить, чтобы больше на него не попасть, — сделал мысленную заметку Виктор Петрович и пригубил кофе, который оказался приторно сладким и холодным. А ведь он заказывал Американо. — Ст-транно, я думал, что вы смотрели, на что покупаете билеты. — Лёва, не хотел тебя расстраивать, но такая музыка — не мой конёк. Я просто взял билеты, которые выпадали на удобный день, когда наши выходные совпадали. — Удобный день для неудобной классики, — проговорил Лёва, медленно доедая второй сэндвич. — Тебе-то хоть понравилось? — П-понравилось, хотя я тоже не люблю Рахманинова. Да и классику — не очень, — ему просто нравилось бывать где-то с Виктором Петровичем, к тому же они не так часто могли выбраться на какое-нибудь культурное событие. И в зале филармонии было потрясающе красиво, так что он больше разглядывал убранство зала и людей вокруг. — Что ж ты мне сразу не сказал? Мы бы могли удрать на первом же перерыве. Лёва пожал плечами и промолчал, переключившись на жирный пончик в белой глазури с какой-то чудовищной посыпкой. Для полного восстановления сил не хватало только ударной дозы углеводов. — Странно, я думал, что знаю тебя лучше. А как же твоё безвременно оборвавшееся музыкальное прошлое? — На самом деле в музыкальной школе мне больше всего нравился п-преподаватель, — стыдливо признался Лёва. — Кхм. Баринов отпил кофе и снова поморщился, как будто хлебнул крепкого алкоголя. Хотя лучше бы это был самогон. — Нет, кларнет продали не из-за него, — догадливо пояснил Лёва. Одновременно хотелось спросить про этого препода и вместе с тем вообще о нём не знать. Он ведь наверняка был старше Лёвы. Значительно старше. «На себя посмотри». — Так что за музыку ты всё-таки слушаешь? Чтобы мне в следующий раз не промахнуться, — перевёл он тему, чтобы не загоняться из-за проскользнувшей мысли. — В студенчестве я подсел на русский рок. Но это всё равно как бы… не рок, ск-корее альтернатива, — путано объяснил Лёва, вытирая пальцы бумажной салфеткой, и для примера перечислил: — Гражданская Оборона, Наутилус, Аквариум… Не слышали, нет? — Видимо, нет. Ты же всегда в наушниках слушаешь. — Ну да, точно. Если хотите, могу как-нибудь включить пару песен. Под настроение, — Лёва неловко улыбнулся. Он всё ещё боялся оказаться навязчивым. — Я отойду в туалет. С его уходом Баринов снова почувствовал давление собственной профдеформации. В глаза как по волшебству бросались все недочёты заведения. Обшарпанная стойка, грязь на полу… Беда медленно приближалась. — О, Виктор Петрович! Какая встреча. Баринов вздрогнул и порадовался, что уже допил этот дрянной кофе, иначе упавший на колени стаканчик попортил бы ему настроение меньше, чем внезапное появление следователя Скворцова. Тот стоял над ним в дутой серой куртке и с большим стаканом кофе в руке. — И вам здравствуйте. — Вы не будете против, если я к вам подсяду? Впрочем, не дожидаясь ответа, он тут же уселся на место Лёвы, отпил через соломинку, одобрительно прицокнув. — Ох, горячий! Только сиропу переборщили… — Давно вас не видел, — отметил Виктор Петрович и мрачно пошутил: — Надеюсь, вы здесь случайно и тут через дорогу никого не убили. — Я тоже надеюсь, что я здесь случайно, — подмигнул Скворцов, фирменным движением пальцев пригладив свои пышные усы. Под Пуаро косил, не иначе. Отчего-то сегодня встреча с подполковником не радовала особенно. Хотя, когда бы она могла это сделать, тоже был вопрос. Встреча казалась совершенно не случайной и от этого ещё более тягостной. Виктор Петрович устало пожевал губу и с тоской посмотрел в сторону туалетов. Нужно было отделаться от Скворцова до возвращения Лёвы. — А вы тут с другом, — не спросил, а снова заметил проницательный ублюдок. — Я ещё у стойки видел, как он отошёл. Собственно, я почему к вам и подсел… — Место освободилось? — иронично предположил Баринов. В кафе оставалось ещё много свободных столиков. — Ну, да, — хохотнул Скворцов, снова пригладив усы. — А всё-таки, кем вам приходится этот парень? Виктор Петрович закашлялся и допил кофейные остатки из Лёвиного стаканчика. — Это мой очень хороший друг. Спасительная формулировка. Бесспорно очень хороший. Друг. Ключевое слово — «мой». И наверное, если бы Лёва действительно был его приятелем, родственником или коллегой, то Виктор Петрович не чувствовал бы себя так, будто кого-то убил. Да, за то, что ты спишь с мужиком, теперь не сажали, но… это не значило, что можно спокойно рассказывать об этом всем подряд и не огрести последствий. Это только у Луи выходило, но у того было преимущество. Его никто не воспринимал всерьёз. — И как давно вы знакомы? — не унимался следователь. Виктор Петрович прикинул, сколько времени Лёва заказывал блюда от шефа, прежде чем они познакомились на самом деле, и округлил. — Года два. А что случилось, Сергей Юрьевич? Надеюсь, это никак не связано с вашим неуловимым маньяком? — Ну, с того дня, как мы виделись с вами в последний раз, в деле образовалось затишье. Ни одного сувенира. И эта тишина, признаться честно, меня пугает. Что-то грядёт… Кстати, а чего же вы не сказали, что знали Григория Полякова? — Кого? — переспросил Баринов, выгадывая спасительное время для раздумья. — Того «фрилансера», которого убили на парковке недалеко от вашей съёмной квартиры. Он ведь в ту ночь выезжал по вашему адресу. А вы мне ничего не сказали. Нехорошо получается, Виктор Петрович. — Кхм, — шеф откашлялся, изобразив сначала усиленное вспоминание, а после досаду и раскаяние. — Надо же… Да, действительно, нехорошо получилось. Но кто же знал… Оговорюсь сразу, я никого не вызывал. Скворцов ни на секунду не поверив, снова отпил кофе с выражением — ну давай, ври дальше, я тебя внимательно слушаю. — Я был дома, смотрел повтор игры Спартака с ЦСК, — отличная полуправда. — Кто выигрывал? — До второго тайма была ничья, — как хорошо, что он помнил расписания всех матчей, как отче наш. Хоть ночью разбуди. — Ну-ну, — с чуть большим интересом закивал Скворцов. — И что же дальше? — Ну и во время второго тайма заявился этот… фрилансер. Дурацкая история получилась на самом деле. Я наорал на него. Он всё не уходил, хотел разобраться, почему адрес не тот, и мы всё-таки выяснили, что я никого не вызывал и вообще… Послал его в пешее дальнее… Не со зла. На самом деле я довольно спокойно отношусь к этим… меньшинствам. Но лучше бы это был курьер из «Красное и белое». — А что было с Поляковым? — Ушёл, конечно. У меня же матч по телеку. Я досмотрел до финала, выпил немного, чтобы отметить победу и спать лёг. А на следующее утро, когда вас встретил, даже не подумал, что это он был. Ну, Поляков, этот ваш. Тело уже увезли. И он как-то по-другому тогда представился, я не запомнил даже. — Так значит, вас кто-то разыграл или считаете, что это совпадение? Вы не выясняли, кто мог подослать вам этого «казачка»? — Совпадение, как же, — хмыкнул Баринов, откинувшись на спинку стула. — Уже на работе выяснил, что телефон на кухне оставил, и кто-то из моих обормотов с него вызвал этого парня. Типа разыграли. Инвалиды… Устроил им разбор полётов конечно, но они так и не сознались. Наверняка Сеня… Ещё никогда Баринов так нагло не блефовал, имея на руках настолько слабые карты. Всё это можно было легко проверить и выяснить, что в тот день он вообще не появлялся на работе. Хотя, зная его команду, они на всякий случай могли сказать, что их шеф не только весь день был на кухне, он и ночевал там же. Все в папочку. — Меня смущает только, что вы пришли ко мне с этими расспросами спустя… когда убили этого парня? — переспросил он Скворцова. — В сентябре, октябре? — В сентябре, да. Прошло ровно полгода. Но вычислить место работы этого «фрилансера» оказалось не так-то просто, — стал оправдываться подполковник. — С такими умениями шифроваться ему бы в разведку, а он… Наконец-то в проходе показался Лёва и, стараясь никого не задеть, возвращался к столику. Нужно было срочно сворачивать этот разговор. — Ладно, Сергей Юрьевич, — Баринов хлопнул по столу. — Засиделся я уже с вами. Если будут какие-то новости или вопросы, обращайтесь, звоните, приходите в гости, а мне уже пора. Мне ещё друга до дома надо подбросить. А завтра на работу… — А, ну тогда да, — согласился Скворцов. — Всего хорошего. И надеюсь, что с вами и вашим черноглазым другом ничего не случится. Виктор Петрович нервно хохотнул. — Если бы я не был с вами знаком, то подумал бы, что вы мне угрожаете. — Предостерегаю, Виктор Петрович. Ради вашей же безопасности. — Всего доброго. Баринов уже у самого столика перехватил Лёву за локоть и потащил на выход. — А кто это был? — Потом расскажу. Пошли. *** И ничего не рассказал. Пока ехали до дома, Баринов только обмолвился, что просто встретил старого знакомого. Не самого приятного, а потому и говорить там не о чём. Кажется, Лёва ему не поверил, но докапываться не стал. Он ведь не был ментом, который вёл дело о неуловимом маньяке. Оставшийся вечер не задался. Виктор Петрович раз за разом прокручивал диалог с подполковником и больше ни о чём думать не мог. Когда совсем извёлся, открыл шкаф, где держал алкоголь. Полюбовался и закрыл, потому что при Лёве надираться было стыдно. И потом пришлось бы объяснять причину, рассказывать всю эту охуительную историю. — Ты ведь обещал включить мне свою музыку, да? — напомнил он, надеясь, что эта дребедень поможет ему отвлечься от мрачных мыслей. Лёва защёлкал клавишами ноутбука, включил, но пока начинался проигрыш, Баринов снова вернулся мыслями к недавнему разговору. Вспомнился Поляков. Он действительно не видел его тела, но почему-то теперь перед глазами упорно маячило его лицо с широко распахнутыми голубыми глазами. А он ведь правда подумывал с ним переспать. Пробная версия, ну да. Пришла беда, отворяй ворота. Ну, рассказал бы он о том, что вызванного им проститута убил маньяк и теперь он под подозрением. И чем Лёва мог ему помочь? Это уже не говоря о том, что пришлось бы объяснять, зачем он вызывал этого Полякова. Лёва бы, наверное, понял, но рассказывать об этом всё равно было совестно. Что делать, если Скворцов официально предъявит ему обвинения? Сухари сушить? Тогда уж с солью и специями. «Я не забуду о тебе, никогда. Никогда. Никогда… С тобою буду до конца, до конца, до конца, до конца…» — надрывался из динамиков незнакомый певец, когда Баринов вынырнул из размышлений. Песня уже заканчивалась. Начался следующий трек, и Лёва нажал на стоп. — Это был Наутилус, да? — спросил Виктор Петрович, потому что понятия не имел, как реагировать на эту песню. Несмотря на довольно обнадёживающий текст, она показалась ему тягостной и мрачной, как закручивающийся водоворот тоски. — Нет. Для вас пел вокально-инструментальный ансамбль «Агата Кристи», — наигранно пафосно представил Лёва и невесело заключил. — И похоже, что их творчество тебе не понравилось. — Да нет. Просто мрачную музыку ты слушаешь, Лёва. Беда уже пришла, и Виктор Петрович открыл все двери нараспашку в ожидании новых проблем, которые не заставили себя ждать. *** Он всё равно напился на следующий день на работе, снова превратившись в весёлого долбоёба, который не думает о последствиях. Признаться честно, не думал он о последствиях ещё до того, как решил надраться прямо в середине рабочего дня. И по закону подлости именно в этот день к нему пришли брать интервью для передачи, и Баринов высказал на камеру всё, что думал о ресторане, его работниках и, самое хреновое, о его непосредственном владельце. Виктор Петрович всегда был уверен, что его не уволят даже, если он будет бегать по залу голышом, играя в бадминтон замороженной курицей, но так заморачиваться и не пришлось. Оказалось достаточным просто сообщить на всю страну, что Нагиев ни на что негодный актёришка и… — Ты уволен. Очередная беда проходила в распахнутые двери. Проклятое интервью видел и Лёва. А даже, если бы и не видел, что? Месяц февраль был не только богатым на проблемы, но и самым коротким. До конца оставалась неделя с небольшим, а после предполагалось платить за квартиру либо из своего кармана, либо съезжать, ведь шеф-поваром «Клода Монэ» Баринов больше не значился. Нужно было искать новую работу. Если бы он не был на ножах с шефиней соседнего ресторана, можно было, наступив на горло своей гордыне, перейти к бывшим конкурентам, и за компанию тем самым позлить Нагиева. Но это был не тот случай, когда он мог поступиться своей гордостью. — Что вы собираетесь делать? — спросил Лёва, когда Баринов описал ему весь пиздец положения. Весь. Пришлось поведать и про Скворцова, потому что Лёва — падла, оказался чертовски проницательным и отчего-то не поверил, что Баринов напился на радостях от очередной победы Спартака, потому что смотрел с ним все матчи и знал, что на этой неделе у Спартака вообще не было игр. Если бы он так же врал Скворцову, то уже сидел бы на нарах. — Что делать, — проворчал он. — Искать новую работу. Не волнуйся, Лёва, меня возьмут в любой ресторан. В этом он не соврал. Хотя хорошо помнил, что когда-то говорил ему Дима. «С твоим алкоголизмом, ленью и скотским характером тебя терплю только я». На чистом азарте, чтобы утереть ему нос, Баринов был готов даже завязать со спиртным. Он и так уже не мог вспомнить, когда напивался в последний раз. Хорошо. В предпоследний. На новом месте он прилежно соблюдал чёртов график без опозданий и нареканий, но… Себя не изменишь. Это была чужая кухня, на которой он был — подумать только — су-шефом. Здесь был свой папочка и уже сложившаяся команда, в которую он вписаться не мог, хотя пытался. Правда пытался. Баринов сорвался через месяц. Уже через месяц работодатель выдал расчёт, удержав приличную сумму за погром, который он учинил на кухне, не поладив с другим шефом. Этих денег едва хватило бы, чтобы рассчитаться за жильё, если бы в самый тёмный час на свою квартиру не пожаловала владелица, которая перестала получать жирные вкусные денежные переводы за свою однушку и пришла разбираться. Дверь ей открыл Лёва и уже по алчно загоревшимся глазам старушки, Виктор Петрович понял, что за второго жильца она захочет в два раза больше, и как назло угадал. Старуха забрала конверт с деньгами и пообещала зайти в конце недели за второй частью. Где взять ещё денег, кроме как заложить машину в ломбард или проиграть последнее в казино, он не представлял. Баринов уже искал в контактах на телефоне того самого Толика, когда Лёва неохотно, и было заметно, что он долго обдумывал правильность своего решения, предложил переехать к нему. — Я думал, что ты её сдаёшь, — сказал Виктор Петрович, чтобы совсем не сойти за идиота. На самом деле он обдумывал этот вариант, но совсем в крайнем случае. Он с трудом представлял, насколько должен был оказаться крайним этот случай. — Н-нет. Я так и не дал объявление. Забыл. Только я давно там не был. Придётся устроить генеральную уборку. Я, наверное, заеду туда завтра после работы и приберусь, а на этих выходных можно будет уже переехать. Так много слов за последний месяц Виктор Петрович от него ещё не слышал. После того, как Баринов рассказал о беседе со следователем, Лёва всё больше помалкивал, летая где-то не здесь. Переживал, наверное. — Нет, Лёва. С уборкой я тебе помогу. Даже не спорь. Завтра я за тобой заеду, и поедем к тебе. — Вик-ктор Петрович, я лучше сам. Там… — Лёва, мне всё равно нечем заняться. Я безработный. Или ты хочешь, чтобы я от безделья напился? Смехотворная угроза подействовала. Лёва обречённо кивнул. Ворота были всё ещё открыты для беды.