Плохой, хороший, мертвый

      Бывают дни, пропитанные спокойствием и сном, когда завтрак на обед и ужин, когда отгремели все бури. И вдруг такой день наступил, совсем не там и совсем не с теми.       Сквозь занавешенное окно просвечивал последний яркий свет сентябрьского солнца, время на часах близилось к полудню. За стенкой и закрытой дверью Костенко гремел посудой. Даже будить Пашу не стал.       Поднялся, периодически зевая, убрал матрац в шкаф уже по привычке. Он выучил эту квартиру наизусть: где лежат нитки с иголками, где и какая стоит кассета или книга, где всякие ненужные мелочи, которые Сергей абсолютно отказывался выкидывать, ссылаясь на «А вдруг пригодится», и где спрятан пистолет, который Костенко вместе с Пашей у ментов отжал. Всю её незамысловатую логику понимал.       Только владельца до конца не рассмотрел.       Никита смог вот так прожить всю жизнь, в шкуре человека прошлого. Получается, и Паша смог бы здесь остаться навсегда. Он может, раз приходится.       На кухне Костенко резал что-то к нему спиной. Витали серая дымка под потолком и запах гари.       — Тут что-то сгорело?       — Нет, — невозмутимо ответил он. — На улице листву жгут.       Паша ухмыльнулся, сделал несколько шагов к окну, но Сергей развернулся, встал перед ним.       — Уже сожгли, — провел рукой по воздуху. — Просто запах остался.       — Я так и понял, — закивал Паша, возвращаясь обратно в коридор, а потом вспомнив, спросил: — А ты же сегодня работать должен?       — Решил в отшельники уйти, еду вот с собой готовлю.       — Меня, надеюсь, в этот раз не потащишь с собой?       — Я вообще-то тогда специально выходной взял, — указал на Пашу ножом в левой руке. — Чтобы тебя отвлечь.       — Ты знаешь, — Паша засмеялся и уже из ванной добавил: — У тебя талант отвлекать.       Он всегда приносил с собой чувство лёгкости: когда воздух больше не забивает лёгкие, когда не давят стены, когда у его дома неосязаемо появилась душа. Сергей столько дней пытался сломать в себе любую привязанность: если отношения, то только на вечер, если друзья, то только до порога. Всё для того, чтобы ломать других, чтобы соответствовать работе, чтобы жить легко и без лишних переживаний. Но Паша пришел невесомым шагом, что Сергей даже не услышал, и принес всё то, от чего он так долго отнекивался.       Они хорошие друг для друга друзья, решили без слов уже давно. Нужные.       Да и почти за полгода жизни бок о бок выработалась типичная привычка. Списать бы всё на неё.       В открытую балконную дверь порыв ветра занёс жёлтые высохшие листья. Осень наступила слишком быстро. А дальше зима. К началу весны надо бы увезти Пашу в Киев, подальше от взрыва. И если он не вернётся в своё время, то каждый пойдёт своей дорогой, встречаясь, может быть, раз в год. Паша не пропадёт, а Сергей навечно останется в своей зиме.       Выбросил листья на балкон. Кто кому нужен сильнее, он так и не решил.       Вернулся Паша, всё также зевая, сел за стол. Прислонил голову к стене, закрыл заспанные глаза. Ещё совсем чуть-чуть грело солнце. Сергей коматозно изучал его футболку, каждую белую складку.       — Чё там с завтраком? — нарушил образовавшуюся тишину Паша.       — Ты его проспал, скоро обед будет, — поставил перед ним таз с картошкой и легко воткнул нож в верхнюю картофелину. — Поэтому помогай.       — Блин, — стряхнул капли воды с чёлки. — Лучше бы ещё поспал.       — Ты где кстати вчера был-то? Я пришёл, смотрю, тебя нет.       Медленно покрутил в руках нож, вздохнул и всё-таки начал чистить.       — Да Петр Сергеевич заманил, он под этим делом, — щёлкнул пальцами по горлу, — рассказывает охренительные истории.       — Ну понятно, — кивнул Сергей. — Он мне тоже раньше их рассказывал, а сейчас перестал. Наверное, лишнего сболтнуть боится.       — А ему стоит? — поднял взгляд на Сергея.       — Ты думаешь, если мне не рассказывать, я не знаю? — развел руки. — Очнись, Паш. У меня дома живёт путешественник во времени, что само по себе антисоветская пропаганда. Но мне всё ещё есть дело до того, как Петр Сергеич картошку с полей воровал?       — Вдруг, — пожал плечами Паша.       Улыбнулся, запрокинул голову к потолку, посмеялся беззвучно.       — Да, Паш, завтра же на расстрел его отдам.       Вернулся резать овощи.       Трещало масло на сковородке, кипела вода в кастрюле, тихо играло радио. Хотелось затеряться в этом дне и в этом его часе, между тенями деревьев на стенах, чувствуя лишь прохладный воздух.       Прозвенел дверной звонок. Явление настолько редкое, что Паша с Сергеем невольно переглянулись.       — Друзья, наверное, твои? — широко улыбнулся Паша.       — Нет, — также ответил Сергей. — Пацаны, наверное, в футбол хотят позвать играть. Но ты не переживай, я попрошу их поддаться.       — Сука, — пробурчал Паша себе под нос и поднялся из-за стола.       Те редкие гости, что когда-то и заходили, были в основном Петром Сергеевичем, приходившем за всякой ерундой, и Мариной Васильевной, приходившей со всякой ерундой. Поэтому Паша, особо не сомневаясь, открыл. И растерялся на секунду.       На пороге стояла невысокая пожилая женщина и, кажется, тоже смутилась. Окинула Пашу цепким взглядом из-под очков.       — Вам кого?       — Мне? — спросила она оскорблённо. — Внука моего.       — Боюсь, вы….       — Серёжа! — перебила она и протиснулась в квартиру.       На кухне что-то со звоном упало.       Наверное, Сергей, подумал Паша.       А женщина уже сняла пальто и всучила его Паше.       Вышел совсем другой Сергей, без улыбки или хотя бы усмешки, тяжёлым взглядом посмотрел на женщину.       — Привет, — нехотя проговорил он.       — Здравствуй, — улыбнулась она.       — Почему не предупредила, что приедешь? — Сергей смущен и расстроен, Сергей не знает, куда деть руки.       — По делам приехала и решила зайти.       Она обняла его так, словно видела вчера, слишком отстранённо и далеко, а он поднял лишь одну руку, легко похлопал её по спине. Почувствовал сладкий запах духов. От воспоминаний передёрнуло.       Наконец, отпустила Сергея и окинула изучающим взглядом Пашу, замершего с её пальто в руках и так и не решившего, что с ним делать: то ли выбросить в коридор, то ли повесить на вешалку.       — А это что за стебель, Серёж?       — Это… — медленно соображал Сергей. — Паша.       — Здравствуйте, я Паша, друг Сергея, — решил помочь он, — остановился у него на недельку. Я тут проездом.       — Очень приятно, Павел, а я его бабушка, — она кивнула на Сергея тоже, кажется, решавшего: выброситься ли в окно вниз головой или всё же потерпеть. — Меня Мария Андреевна зовут.       — Пройдёшь? — решил всё же потерпеть Сергей.       — Конечно, — сразу прошла на кухню, села за стол и громко затребовала чай.       Посмотрел на Пашу, губами беззвучно произнес: «Потом всё объясню», и Паша лишь кивнул.       Забавно, подумал он, человек, легко сливающийся с любой обстановкой, единица, обособленная ото всех, и вдруг так просто потерялся. Поэтому он даже мельком никогда не упоминал о своих родных.       Оставалось надеяться, что Костенко-старшая не решит пристрелить Пашу, как его друзья.       Сергей поставил чайник, облокотился на подоконник, скрестил руки на груди. Паша сел от неё по другую сторону стола и занялся картошкой, ещё надеясь на обед. Всё решилось бы гораздо проще, если бы можно было просто заказать пиццу.       — А ты откуда, Паш?       — Из Москвы.       — Заметно, — она улыбнулась и замолчала.       Тишина затягивалась, и что-то Паше подсказывало, что это из-за него.       Поднялся, поставил таз в мойку и на выдохе произнес:       — Ладно, я пойду… В магазин схожу.       — Зачем?       Открыл навесной ящик, указал туда рукой.       — Хлеба нет, а сегодня как раз в час привезти должны.       И, не дожидаясь ответа, ушёл в комнату.       Когда вышел в подъезд, остановился, прислонился к стене напротив двери и стал ждать. Знал, что Сергей выйдет, понимал.       Через несколько минут, и правда, вышел. Посмотрел на него, усмехнулся.       — Да, родственники у меня такие же странные, как и друзья.       — Просто ради интереса, сколько ты её не видел?       — Ну… — потер висок. — Больше полугода точно.       — А сейчас тогда зачем приехала?       — Не знаю, — пожал плечами. — Надеюсь, надолго не задержится.       — Как ты вообще жил?       — До тебя-то? — непроизвольно улыбнулся. — Хуже, Паш.       И Паша тоже улыбнулся, и завис так, болтаясь в безвоздушном пространстве. "Как дурак" - подумал он.       Хлопнула тяжёлая железная дверь на первом этаже, Паша пришел в себя, стёр улыбку с лица, махнул рукой и отступил вниз.       Сергей вернулся в квартиру, вошёл на кухню и сел напротив. Впервые за их последние встречи посмотрел на неё открыто. Постарела, еще больше постарела: волосы, уже все седые, забраны наверх, морщины глубокие на щеках, такие как раньше только глаза. Прокашлялась, глотнула чая из белой эмалированной кружки.       — У него проблемы, да?       — С чего ты взяла? — обратил внимание на кружку. Странно, что он не помнил, как она появилась. Раньше у него была одна голубая чашка, и он даже никогда не задумывался, из чего пил Паша.       — Ты, может, не понимаешь, но у него очень потерянный взгляд. — Посмотрел на пустующий стул. А ведь день обещал быть хорошим. — Ещё ты пустил его в свой дом.       — На несколько ночей.       — Ты ему доверяешь?       — А ты допрашивать меня приехала? — не выдержал он.       — Я переживаю за тебя! Поэтому и спрашиваю. И вообще, ты как со мной разговариваешь, малец?       Сергей растянул губы в приторной улыбке и качнул головой.       — Никак, извини.       Она схватила со стола салфетницу и запустила в него.       — Вот давай без этого, а? Нормально разговаривай. — Покрутила в руках чашку. — Чай — отвратительный.       — Спасибо, — он скрестил руки на груди.       — Я зачем приехала-то?       Опять зашуршали листья около балконной двери. Осень. Всё ещё осень.       — У тебя же день рождения завтра. А праздники надо отмечать с семьёй.       В дверь заколотили громкими и быстрыми ударами. "Спасение" - сначала подумал Сергей. А потом увидел на пороге испуганного и запыхавшегося Митяя.       Паша, первая мысль, конечно, Паша.       — Серый… там, — упёрся ладонями в колени, пытаясь отдышаться. — Там Паша.       Сердце вдруг отказалось перекачивать кровь.       — Где?       — Около подъезда.       Выбежал из квартиры, замелькали лестничные пролёты. Сразу же сбил дыхание и уже не пытался его восстановить. Судорожно соображал, куда он опять попал. Сознание сдавливала зелёная краска на стенах.       За подъездной дверью было всё то же яркое солнце, заливающее всю улицу. И Паша. Сидящий на асфальте с мутным взглядом в одну точку. Вокруг него столпилось несколько пацанов да бабушки, увидевшие его из окон.       Подбежал к нему, упал на колени.       — Живой? — в глаза бросились подтёки крови на щеке. Ещё дышал рвано, а взгляд постоянно терял фокус.       — Скорую вызвали?       — Я твоей сказал, она набрала, — послышался голос Митяя.       — Паш, — придержал его голову рукой. — Куда ты опять попал-то?       Часто заморгал, но всё же сфокусировался на лице Сергея. Пусть он будет в фокусе, пусть за него будет держаться.       Хотелось спать.       Выключить сознание.       — Это… Суки, — выдавил Паша. — Сиплый и этот… Рыжий?       — Блядь.       Вокруг всё ещё стояли люди. Пусть пялятся. Пусть глазеют. Похерам.       Ещё что-то сказал беззвучно и потерял сознание.       Но Сергей понял. Прокусил губу до крови.       «Извини».

***

      Провалился в липкую и густую темноту. Что ж, в этот раз хотя бы без происков Зоны. Обычная такая потеря сознания. Среднестатистическая.       Ещё совсем недолго чувствовал руку Костенко на затылке.       Потом и это прошло.       Дальше время от времени просачивался ор Сергея.       А орал он редко. Почти никогда даже.       Вспомнилась их первая встреча в КГБ. Сколько же шагов сделал Паша в сторону, полностью той противоположную.       Но даже тогда, получается, он не орал.       А сейчас словно забивал крышку гроба.       Сначала товарищам врачам.       Потом какому-то Григорию Ивановичу, который почему-то в выходной был дома.       Хотелось с кем-то поговорить. С кем-то давно знакомым. Кому не надо всё по сотому кругу объяснять, а просто рассказать как он устал от своей грёбаной судьбы. Пожаловаться.       Был бы Лёха здесь. Только чтобы его Лёха. Друг-упырь, который бы и поржал над ним, и пожалел по-своему. Как он всегда делал.       Или Аня. Его Аня. Из его Москвы, без красного галстука на шее, без жизни в детдоме. Та «Мажорочка», как говорил Леха.       Только он умер, больше так не скажет.       И она умерла.       Все умерли.       Только Паша всё живет за каким-то чёртом.       Всё ведь. Сказали же.       Извольте издохнуть в назначенный срок. Не хотите? Тогда дохните сейчас.       Мёртвых не вернуть, живых не воскресить.       Из сна вырвал далёкий голос Костенко.       Кости приобретали болезненный вес, сломанные — двойной.       Приоткрыл глаза. Над ним стояли силуэты в белых халатах.       — Я умер?       — Да, — ответил грузный силуэт у него над головой. — Всё, голубчик, получите, распишитесь.       — Григорий Иванович, — голос с укором с другой стороны. — Не пугайте пациента.       — Да не переживай, всё будет хорошо, — хотя умереть за десять лет до своего рождения очень необычно. — В больнице ты. Но мы тебя быстро подлатаем. Скоро дома будешь.       Дом… В этом слове слишком много иронии.       Григорий Иванович развернулся и сказал кому-то:       — Присмотрите за ним.       — Я могу остаться? — почти бесцветный голос Костенко.       — Вы у меня разрешения спрашиваете? — засмеялся невесёлым смехом. — Десять минут назад вам было всё равно на мои слова.       Сергей промолчал.       — Да ладно вам, Григорий Иванович, — мягкий женский голос. — Ну перенервничал мальчик, с кем не бывает.       — Перенервничал, — усмехнулся он. — Оставайтесь. Но мы ему успокоительное вкололи, так что поговорите вы с ним не скоро. Лучше идите домой и хотя бы обуйтесь.       — Спасибо.       Сознание опять поплыло в далекие дали и пришел обычный сон.       Тяжело опустился на стул рядом с кроватью. Сердце успокоилось и вновь начало перекачивать кровь, только за то время, что оно стояло, скопилась отравляющая чернота.       Он уже ничему не удивлялся. Даже тому, что за Пашу он переживал больше, чем за себя. Хотя зарекался же так не делать, иначе ведь можно пропустить шальную пулю и останутся тогда только годы жизни на могильном камне. Он и представить не мог, что будет так за него переживать.       В конечном итоге, себя на хуй послал на виду у всех.       «Когда рванёт, его не заденет». Его уже сейчас задело, а что будет дальше лучше не представлять.       И всё это время на языке вертелось его имя.       Слабый предутренний свет перекрасил белую палату в серый. И Паша вновь воскрес. Заканчивалось действие лекарств: надламывались рёбра и раскалывалась голова, ныл порез на скуле.       Резкий запах лекарств возвращал в детство.       Приподнялся на локтях, попытался сесть. Рядом на стуле дремал Костенко, уронив голову на грудь.       Накатывала тошнота, комната кружилась адской каруселью. Вдруг стало холодно, мелкая дрожь зазмеилась по рукам. Остановить бы комнату, остановить бы дрожь и боль.       Дотронулся до плеча Сергея, он ведь снова находился рядом настолько, что Паша смог до него дотянуться. Резко открыл глаза, перехватил Пашину руку своей, перевёл на него туманный взгляд.       И не отпустил.       Только сжал сильнее.       — Знаешь, Паш, — его горячая рука грела холодные Пашины пальцы. — Ты очень сильный идиот. Тебе мало было всего, что с тобой произошло?       Паша медленно набрал воздух в лёгкие, сглотнул.       — А я-то чего? — голос хриплый и шершавый. — Я им звонил, наверное, да? «Алло, утырки, я сейчас в магазин пойду, не хотите меня по дороге отпиздить», так, да?       "Конечно, нет," — понимал Сергей, — "идиот на самом деле он, он ведь не мог поймать их столько месяцев, он ведь упускал их каждый грёбаный раз."       — Они меня в подвал затащили, — начал Паша, пытаясь не обращать внимания на то, что его рука всё ещё в руке Костенко. — Подумал уже всё: Зона устала меня защищать. А потом Митяй, кажется, крик поднял. Думаю, всё, сейчас и ему пиздец, а потом тебе пиздец, и всему миру.       — Так как?       — Как… Генерал ФСБ с автоматом наперевес сильно их напугал, — усмехнулся, заболел порез на скуле. — Теперь они точно с головой дружить не будут. Не думал, что скажу это, но спасибо Зоне.       — Паша, — покачал головой Сергей.       Ошибка номер два. Паше бы высвободить свою руку, быть собой, Павлом Вершининым. Но впервые держали его, а не он, и было от этого так… Спокойно.       Сергей ещё сильнее сжал его руку. Хотелось прийти в себя, освободиться от этого морока, но ещё сильнее хотелось дотронуться до его лица. Провести большим пальцем по порезу на скуле, указательным по прямой линии носа. Убедиться, наконец, что он здесь, что он реальный и всегда им был.       Не существовало мира вокруг, а только Паша.       Через мутную завесу пришло осознание того, что он делает. Разжал руку, поднялся, отошёл на расстояние, с которого он не сможет до него дотянуться. Посмотрел в окно, там вчерашний спокойный день закончился и началось новое серое утро. Зима придёт, как бы он не был против.       Паша отвернулся. Комната застыла на секунду и раскрутилась вновь.       — Я уеду дня на три, — голос отдалённо напоминал тот, что был раньше. — Надо взять их. Бабка моя зайдёт к тебе.       — Удачи.       Удачи, Сергей.       Найди преступников и сожри их. Вместе с собой. Сожри и прах развей на ветру, чтобы спасти того, кем ты когда-то был.       — Спасибо, — подошел к двери, посмотрел на него через плечо. — Поправляйся.       Поправляйся, Паш.       Поправляйся от этих глупых мыслей.       Поправляйся от этих лишних движений.       Поправляйся, Паш, чтобы быть собой по его возвращении.