***
Дзззз. Дзззз. Дззззззззз. Ужасный дребежащий звонок старого, еще с наборным диском телефонного аппарата нещадно терзал барабанные перепонки, раскаленным сверлом ввинчиваясь в мозг. Сэймей с глухим стоном попытался натянуть на голову одеяло и спастись от назойливого дребезжания, но одеяло за что-то зацепилось и тянулось с трудом. Да и ему было непривычно тяжело – на его спину что-то давило. Он завозился и услышал тихое, невнятное и недовольное мычание. Замер, а потом приподнялся на локтях и посмотрел направо, недоуменно изучая светлую макушку. События прошедшей ночи тут же накатили на него с новой силой, и Возлюбленный задохнулся. Тем временем телефон перестал душераздирающе дребезжать, и Сэймей, затаив дыхание, подполз вплотную к Бойцу. Тот прятал лицо в сгибе локтя, слипшиеся неопрятными сосульками от грязи, крови, пота и слюны волосы пересекали щеку и спадали на шею. Там кожа была болезненно-красная, воспаленная, вся в в пятнах засохшей крови. Испытывая щемящую нежность, Возлюбленный сглотнул внезапно образовавшийся в горле давящий ком, коснулся пальцами грязных прядей и отвел их в сторону. Искусанные, запекшиеся губы Соби упрямо сжались, а после, не просыпаясь, он повел головой, словно стремясь продлить эту мимолетную ласку. Сэймей дрогнул и отдернул руку, сжимая пальцы в кулак. Он ощущал себя дикарем, зверем, вспоминая, как вбивался в почти бездыханное, податливое тело. Как ближе к самому концу оно выгибалось навстречу, как белели закушенные губы... Вкус крови из мелких ранок на своем языке он чувствовал и сейчас. Возлюбленный тихо вздохнул и осторожно пропихнул руку под подушку Соби, обхватил его другой рукой и прижал к себе. Боец так и не проснулся, лишь завозился и глубоко вздохнул, безвольно утыкаясь лицом в ключицы Жертвы, царапая кожу коркой на губах и опаляя болезненно-жарким дыханием. Баюкая Соби в своих объятьях, Сэймей вновь провалился в горячечный сон. В следующий раз Возлюбленный тоже проснулся из-за телефона. Быстро глянул на Соби и аккуратно выполз из под его руки, почти скатился с кровати, торопясь и путаясь ногами в сброшенном на пол покрывале, спотыкаясь, снял с рычага трубку. – Да? – прохрипел он и откашлялся, прочищая горло. – Я вас слушаю, – уже нормальным голосом сообщил он. – Напоминаем вам, что ваш выезд в 18.00, или же вы можете продлить номер. – Да, спасибо, – ответил Сэймей, оглядываясь на тихий скрип кровати и шорох одеял. Соби тяжело садился на постели, свесив голову, так что его лицо было занавешено спутанными светлыми волосами. Движения были болезненно-осторожными, на груди – разводы запекшейся крови. – Нам нужен обед в номер. Мисо-суп, рыбу, рис, салат, что-то сладкое к чаю. Всего по две порции, – попросил он ровным голосом. Ссутулившись и не поднимая головы, Соби прошел мимо Жертвы. Прошел осторожно и неуверенно. Как человек, который долго болел и много дней лежал в темной комнате. Он скрылся в ванной, и оттуда сразу же послышался звук льющийся воды. Сэймей же договорил и положил трубку. Не зная, чем занять себя, пока Агацума в душе, он оглядел номер и потянулся к джинсам Агацумы, поднимая и встряхивая их. “Мы переспали”, – сложить джинсы вдвое. “Ками-сама, мы переспали прошлой ночью”, – попытаться шевельнуть хвостом и постричь Ушками воздух, но лишь ощутить покалывание, какое бывает от затёкших конечностей. “Я лишился Ушек с Соби. И мне было хорошо”, – развесить вещи на стульях и отнести шарфы и пальто в шкаф. “Как же хорошо мне было…” Сэймей вернулся и растерянно оглядел раздраконеную постель, потащил на себя одеяло, разглядывая на бежевом хлопке пятна крови. Он стащил простынь и кинул все на пол. Зябко передернул плечами, только сейчас осознавая, что обнажен, но не собираясь что-то с этим делать. Это было столь же естественно, как и то, что он занимался с Соби любовью. Аояги нашёл в шкафу чистое постельное белье и перестелил постель. Шум воды в ванной стих, и Жертва внутренне напрягся, поворачивая голову в ту сторону. Соби появился в дверях меньше чем через минуту, укутанный в белый гостиничный халат, промакивая чистые волосы полотенцем. На шее краснели тонкие полосы Имени и “ошейника”, грудь и шея были дочиста отмыты от пятен крови, и кожа розовела, выдавая, что остервенело терли. Боец поднял голову и встретился взглядом с Жертвой. Глаза его были потухшими и отстраненными, пустыми. От Бойца веяло холодом. Сэймею стало настолько жутко, что он инстинктивно прижал к груди собственный свитер, который только-только собирался сложить. В комнате потемнело, и послышался тихий писк, точно вот-вот загрузится Система. Стук в дверь разрушил это ощущение. Соби моргнул, и пустота из глаз исчезла, сменившись растерянностью. Он посмотрел в сторону двери, а Сэймей, воспользовавшись ситуацией, проскользнул в ванну, бросив: – Возьми кошелек в моей куртке. Захлопнув дверь, Жертва прижался к ней спиной и протяжно выдохнул, закрывая глаза. Несчастное сердце бешено колотилось в груди, и Возлюбленный прижал к ней кулак, пытаясь как-то унять, успокоить. Из комнаты доносились голоса и шорохи, Сэймей заметил, что напряженно прислушивается к ним, одернул себя и пошел мыться. После душа ему полегчало. Напряжение смылось вместе с грязью, и Возлюбленный чувствовал себя спокойным и расслабленным. Он изучающе смотрел на себя в зеркало, пока чистил зубы. За последние несколько дней он точно повзрослел, лицо исхудало и заострилось, резко очертились скулы. Сплюнув зубную пасту и прополоскав рот, он уперся руками в раковину и вновь посмотрел на себя в зеркало. Линия искусанных губ была жесткой, глаза потемнели, их взгляд казался тяжелым, а под ними темнели синяки. Шею и плечи покрывали темные следы засосов и в основном укусов. Всю прошлую ночь Соби глушил крики, впиваясь ртом в его тело… Глухо хмыкнув, Сэймей бросил зубную щетку в стакан. Та пару раз подпрыгнула и приземлилась рядом с щеткой Агацумы. В груди что-то тепло дрогнуло, и Аояги подумал, что это правильно. Правильно, что их щетки лежат рядом друг с другом. Он взял гостиничную расческу, уже распакованную Бойцом, углядел на ней несколько светлых волосков и принялся расчесывать мокрые волосы – это тоже казалось правильным. Завернувшись в халат, Сэймей вышел из ванной. Соби никак не отреагировал на него, он сидел на постели и доедал свой обед. Возлюбленный тоже ничего не сказал и устроился рядом, берясь за еду. К концу супа матрас мягко прогнулся – это Боец отодвинулся подальше от края кровати, и все то время, что Сэймей ел, он чувствовал затылком жгучий взгляд. Ушки уже совсем не шевелились, замерли на голове, а хвост повис безжизненной плетью, отмирая. Аояги никогда не понимал, зачем природа сохранила им эти рудименты. Давным-давно, еще в каменном веке, они имели значение, когда детеныши должны были рано стоять на ногах и хвост был подспорьем. И дополнительные Ушки чутко слышали звуки, помогали вовремя обнаружить опасность и спрятаться. Когда же детеныш взрослел и был готов завести и защищать свое потомство – они отмирали. Какой смысл теперь в этих Ушках и хвосте? Чтобы каждый знал, что ты вчера лишился девственности? Что ты трахался? Что скрывается за этими отпавшими рудиментами? Любовь, глупость, насилие, необходимость? – Ты закончил? Сэймей отставил опустевшую чашечку с чаем и обернулся, спокойно глядя на Соби. – Вот и отлично, – подытожил Боец и притянул Жертву к себе для поцелуя. … Когда Агацума перевернул его, возбужденного и подготовленного, на живот, а потом потянул за уже совсем нечувствительный хвост, заставляя приподнять бедра, Аояги подумал, что, пожалуй, он счастлив. Потом Соби в него толкнулся, и в ближайшие несколько часов Сэймей не мог думать ни о чем. Уже поздним вечером они лежали в постели бок о бок, мокрые и утомленные, разгоряченные неоднократной близостью. Их тела обсыхали от пота, в воздухе повис плотный и стойкий запах секса, спермы и дыма сигарет, которые Соби скурил одну за другой и прикончил уже половину пачки. Сэймей не ругался, не приказывал прекратить. Он лежал, слушая, как Соби глубоко затягивается и выдыхает, как сгорает табак, и глубоко вдыхал густую смесь запахов, чувствуя, как она заполняет легкие, голову, тело, забивает носоглотку, и дышать приходится рвано, раскрывая губы, точно выброшенная на берег рыба. В груди жгло и пекло, что-то рвалось и растекалось сладкой патокой, смешиваясь с дымом сигарет, наполняя теплотой и нежностью. Сэймею казалось, что внутри него раздуваются пузырьки счастья, лопаются и ранят, точно разрывные пули, въедаются в клетки дурманящим опиумом. Именно поэтому ему так больно и сладко, так хорошо. Поэтому так хочется вскрыть клетку ребер и засунуть Соби внутрь, искупать в своей крови, прижать к сильному сердцу, влажно пульсирующему в груди. – Я люблю тебя, – прозвучало в тишине. Звук тлеющей сигареты исчез, и Боец даже не дышал. Сэймей повернул голову, глядя на точеный профиль, освещаемый мягким и уютным светом бра, и повторил: – Я тебя люблю. Агацума молчал. Сигарета прогорела, оставив столбик пепла, затлел фильтр, подбираясь ближе к пальцам и обжигая их. Боец вздрогнул от неожиданности, пепел опал на одеяло. Соби кинул окурок в пепельницу и, не глядя на Жертву, произнес: – Я люблю Рицку. Осознание произошло не сразу. Оно накатывало на Сэймея медленными волнами прибоя, пока не накрыло с головой и он не начал захлебываться. Легкие горели, точно он действительно тонул, сознание медленно затоплялось темнотой. Резкая и хлесткая пощечина заставила вынырнуть из этого безумия, потом послышался голос, точно приглушенный подушкой: – Дыши, Сэймей, дыши… Зрение прояснилось, и теперь он мог видеть над собой серьезное, мрачное лицо Соби. В его глазах не было ни извинения, ни сожаления, ни насмешки, но Аояги все равно чувствовал себя растоптанным. Ослабевшей рукой он отпихнул Агацуму, даже не надеясь, что получится. Но тот, к его удивлению, послушался и отодвинулся. Аояги тяжело сел, глядя перед собой, потом тяжело вздохнул: – Ясно. Я понял тебя. – Я любил тебя, я хотел твоей любви. Но потом ты исчез, и Рицка… – Я понял! – крикнул Сэймей, не выдерживая. – Не продолжай! Соби осекся, а Возлюбленный смотрел на изножье кровати, где лежал его мертвый пушистый хвост. Уже отдельно от него. Агацума оторвал хвост, когда трахал его во второй раз. То ли слишком потянул, то ли дернул. Он помнил лишь громкий хруст и резкую боль. Сразу же после этого любовник кончил в него, потом зализал ранку. Кровь на копчике уже запеклась, но все равно болела, саднила. Сэймей сосредоточился на этом, это отвлекало. Возлюбленный не знал, сколько он так просидел. Соби больше не пытался говорить или трогать его, лишь курил да вздыхал время от времени. В какой-то момент тот завозился, поднялся с кровати. Повернув голову, Сэймей тупо следил за ним. Как тот берет свои вещи, ищет трусы. Смотрел на его изрезанную шрамами спину, на следы их занятий любовью… – Как скажем Рицке? Возлюбленный несколько раз ошалело моргнул. – Что? – Рицке, – терпеливо повторил Соби. – Нужно будет сказать ему об этом. – О чем? – Сэймей непонимающе смотрел на него. – Что мы переспали с тобой. Он заинтересуется. И… Я не могу не сказать ему. Он любит меня, он почувствует, что что-то не так. – Агацума, ты охренел? – отстраненно поинтересовался Аояги. – Ты правда собираешься сказать Рицке, что трахался с его братом? Что я трахал тебя, а ты меня? Что мы имели друг друга, сосали, вылизывали и целовались? Боец вздрогнул, точно его ударили, отшатнулся, лицо исказилось от боли. – Он поймет… – просипел Соби, точно шипы ошейника впились ему в горло. – Рицка добрый… Он все поймет… Нам нужно было выжить… – Выжить?! – Сэймей расхохотался, а затем поднялся на ноги, гордо вздернув подбородок. Смех оборвался, точно его и не было. – Что ж, вначале это было так. А потом? Когда мы с тобой трахались на этой самой, – он ткнул пальцем, – кровати? Это тоже было во спасение? Ты бредишь! Да он пошлет и тебя, и меня. Соби насупился и хмуро смотрел на Жертву исподлобья, застыв, закрывшись. Сэймей тяжело дышал и отдал бы многое, чтобы узнать, что творится в его голове. И понял, что ничего не добился, когда губы упрямо сжались и челюсть немного выдвинулась вперед, точно Соби был не взрослым парнем, а подростком. Одухотворенным, верным своим идеалам и… просто чрезвычайно, до невозможности глупым! – Я все равно должен попытаться, – отрезал он и стал решительно одеваться. – Ты должен понять. – Ты либо святой мученик, либо мазохист. Я склоняюсь к последнему, – выплюнул Сэймей, чувствуя, что одновременно и любит, и ненавидит этого человека. Соби вздрогнул, но не ответил. Он как раз заканчивал застегивать свою рубашку, когда Возлюбленный принял решение. – Что ж… – медленно проговорил Аояги. – Любви мне твоей все равно не видать… Терять нечего. Агацума непонимающе оглянулся на него. – О чем ты?.. Сэймей вскинул темный, горящий взор, расправил плечи. Он словно стал выше, вокруг него, точно вихрь, закручивалась еще невидимая, но ощутимая Сила. Имя на руке налилось, засияло. Соби вскрикнул – шрамы на шее вскрылись, набухли кровью, потекли светом. Последней проявилась Связь. Тонкая, но крепкая нить сейчас дрожала в страхе. Она знала то, чего еще не знал Боец. – Я приказываю. Ко мне. Секунда, пару размашистых шагов, и Соби уже у Его ног, на коленях, скованный Его волей, не может вымолвить и слова. – Ты и слова не скажешь Рицке, – протест в голубых глазах. – Ты даже не вспомнишь, – ужас. Возлюбленный касается щеки своего Бойца, мягко, даже нежно гладит по щеке. – Прости меня за это. За все прости, возлюбленный. Прости – и забудь.***
Мерно и раздражающе тикали часы, слышалось тихое и размеренное дыхание. Посреди гостиничного номера, привалившись спиной к кровати и сгорбившись, подтянув ноги к груди, сидел юноша с глазами старика. Рядом лежало тело другого юноши. Казалось, тот спит: так спокойно было его лицо, так размеренно вздымалась грудь. На шее болезненно краснели шрамы. Шрамы, которые больше никогда не вскроются и со временем совсем побледнеют. Может быть, даже сойдут, и Соби, наконец-то, сможет ходить с открытой шеей. Ему больше не придется носить с собой перекись и рулоны бинтов, пластыри… Он будет свободен. Глаза пекло, в них полопались сосуды, и один из белков залило кровью. Под носом было мокро, и губы воспалились. Сэймей больше не мог плакать. Он вымотался, устал. Лицо горело от соли слез, веки покраснели, были тяжелыми. Ему хотелось бы подольше побыть рядом со своим возлюбленным, но время работало против них. Он уже ощущал близость врага. Аура Бездонных, точно черная дыра, тянула, манила, опасно надвигалась. Аояги чувствовал её давно, теперь всего в квартале от отеля, приближалась медленно, неотвратимо. Медлить больше нельзя - он приговорён к казни. Сэймей потянулся к карману Соби, вытащил оттуда телефон, потом батарею. Вставил в аппарат, нажал на кнопку включения. Экран загорелся, раздалась тихая мелодия приветствия. Телефон сменился, а заставка с мерцающей бабочкой осталась прежней. Порывшись в записной книжке, Аояги нажал на вызов и прижал трубку к уху, слушая гудки. Бездонные были уже рядом с отелем. – Соби-кун? – раздалось удивленное. Удивиться действительно было чему. – Нет, Рицу, – после недолгого молчания сказал Сэймей, – это не он. – О, – теперь голос был холоден и официален, – Аояги. Чем обязан? Возлюбленный потер виски. Кажется, у него началась мигрень. Раскаленные спицы втыкались в его голову, мешали думать. – Отзови собак, – сказал он и прижал подушечки пальцев к векам. Казалось, глазные яблоки так разбухли, что скоро лопнут. – С чего бы это? – Я больше не иду против Семи Лун. – И что с того? У тебя много иных проступков, благодаря которым ты давным давно подписал себе смертный приговор. – Я… – больной взгляд упал на тело, – я отпускаю Соби. Я больше не его Жертва. Он волен идти, куда хочет, и делать, что захочет. Теперь молчание повисло на другой стороне. Оно было столь продолжительным, что Сэймей даже отвел от уха телефон и посмотрел на него. Звонок еще шел, но из динамика не раздавалось ни звука. Аура Бездонных замерла на уровне первого этажа. Аояги так и видел, как Жертва переминается у диванчика возле ресепшена и выдувает пузыри из резинки. Те лопаются и липнут к губам, а она отдирает их и жует. А в кресле, в том самом, где сутки назад сидел Соби, развалился её Боец. Крайне неприятный тип лет тридцати – тридцати пяти, с длинными и острыми ногтями. Рицу все молчал и, не выдержав, Сэймей дунул в микрофон. – Вот как, – тут же отозвался Минами. – Это кое-что меняет. Но почему такое решение? – Это неважно, – взвинчено отрезал Возлюбленный. – Или так, или тебе придется убить обоих. – Тише, Сэймей, я все понял. Вас не тронут. Что дальше? Возлюбленный устало потер ладонью лицо. Он чувствовал себя разбитым, утрачивал чувство реальности. – Когда я уйду – сможете забрать Соби. Ему нужна помощь. Но не раньше. – Хорошо. Возлюбленный? – Да? – Один вопрос. – Я слушаю. – Почему ты так решил? – Это не ваше дело. Аояги уже собирался сбросить звонок, но из динамика вновь послышалось: – Возлюбленный? – М? – Свяжись со мной, как оправишься. – Я подумаю. Отключившись, Сэймей посмотрел на телефон и аккуратно вернул его в карман Соби. Взглянул на его лицо, тронул пальцами губы, а затем провел самыми их кончиками по следам своего Имени. Как будто и не было его никогда... Сэймей уткнулся в колени и душераздирающе взвыл. С его головы свалилось одно ушко, а второе он отодрал сам.