Ничего хорошего

По потолку бегали тени от раскачивающихся ветвей. Из открытого окна шуршал уснувший сад. На загоревшемся экране телефона – два часа ночи. Парень в очередной раз поменял положение, повернувшись лицом к двери. Чонгук не ожидал, что сможет опьянеть от нескольких мисочек вина. Мысли текли медленно, как густые сливки, и он успевал рассмотреть каждую вдоль и поперёк. В колоссальных мучениях. Спотыкается, тупит, мямлит, роняет палочки, задевает стул, бьётся бедром об угол стола и, твою ж мать, налетает на госпожу У в коридоре, не успев затормозить. Чонгук перевернулся обратно на спину и заелозил по подушке, пытаясь втереться в ткань от стыда подальше. Выпитый алкоголь только разжигал огонь прокручиваемыми воспоминаниями. Он взмолился Вселенной, чтобы его убило хотя бы на несколько часов, отпустив в желанное небытие. Никогда ещё Чонгуку не было так стыдно. В замедленной съёмке госпожа У оборачивается, слегка наклоняет голову, наблюдая за безостановочными поклонами, кивает, закрывает за собой дверь. Он замечает, что вслушивается в её шаги. По ним решает, что она считает его недоразвитым. Мат вырвался в тишину непроизвольно; Чонгук обернулся на Юнхёна, который мирно посапывал, раскинув конечности, и не подозревал о внутренних терзаниях, разворачивающихся на соседнем матрасе. «Ты что, хён, – удивляется младший, когда он как бы невзначай упоминает семейный ужин, – да ты победитель, хён! Чужим и слова от неё не добиться, а тут её хватило на целый диалог, – Юнхён в знак важности махает руками, застрявшими в пододеяльнике. – Обычно она только страшнюче зыркает – мои друзья до сих пор боятся даже здороваться с ней…» Очередная ползущая мысль что-то шепнула о мягких руках. Чонгук принялся складывать и вычитать, сравнивать мягкость с ртутью и обратно, пока голова не загудела холодильным компрессором на весь Корейский полуостров. Парень спрятал лицо в ладони, подавив отчаянный стон. Он единственный, кто заметил. Чонгук замер. Мягкие руки и маленькая ямочка у краешка улыбающихся губ. Об этом знают только младшие. Теперь и он. Внутри зароилось волнение, воздух в комнате сгустился, несмотря на кондиционер; тонкая футболка липла к лопаткам. Каково это, когда она хлопает по плечу, треплет по голове или, ну, улыбается? Тебе. Чонгук облизнул губы. Меняется ли её взгляд? Возможно – только возможно – становится мягче? Ему понравилась эта мысль, и парень представил себя в небольшом кругу покровительства. Одобрение госпожи У это… чёрт, это приятно чешет самолюбие. Он нуждается в этом. Плана нет – только эйфория. Включить самого очаровательного мальчика не прокатит: госпожа У видит его насквозь, и это почти физически ощутимо. Быть полностью откровенным тоже рискованно, но это чертовски стоит того. У старшей нет выбора – она будет с ним взаимодействовать. «Да, Чонгук?» Слишком душно. Чонгук поднялся со скомканной постели, зацепившись ногой за простыню, и разлохматил волосы. На свежем воздухе он быстрее протрезвеет и придумает адекватную стратегию по завоеванию скупого сердца госпожи У. В коридоре было куда прохладнее, Чонгук с удовольствием вдохнул… и вдруг поперхнулся воздухом: в паре метров от себя он увидел узкую световую полоску, рассекающую коридор, приблизительно в том самом месте, где обитает та самая причина, из-за которой он творит всякое тупое дерьмо. Ну же, прямо сейчас! С такой порцией адреналина, долбящего по его мозгам, можно лезть на крыло самолёта. Просто подойти, постучать, спросить что-то вроде… нет, не нужно продумывать, она заметит. Господи, да она уже знает. Всё, похер. Чонгук подошёл, постучал, спро… Приоткрытая дверь отпрянула от нервного стука и показала ему пустовавшую комнату. Его окатило облегчением и разочарованием, и парень не знал, чего было больше. Героический план снова придётся отложить и… Чонгук остановился на пороге, схватившись за ручку. «Нет». Он думал слишком недолго. – Да, – и закрыл за собой. Понятия не имея, сколько у него времени, нахера он это делает и посадят ли его, если обнаружат, парень стал измерять комнату быстрыми шагами, пытаясь запомнить всё. «Ничего стрёмного, как детектив на месте преступления», – успокаивает себя он. «Как долбанный психопат на месте преступления, притворяющийся детективом», – звучит здравый смысл в ответ. Запоминать было нечего, комната оказалась слишком простой, без элементов декора или памятных вещей – хоть здесь он попал в десятку. Всё минималистично и не привлекает внимания, кроме ярко-зелёного одеяла – он за каким-то хреном отвернул один уголок – и книжной полки с выстроенными в ряд кожаными переплётами – по той же отсутствующей причине Чонгук провёл по ним пальцами. Дальнейшее его действие остановила дорожка пыли, тянущаяся вдоль всех книг; Чонгук наградил госпожу У предусмотрительностью. А потом он услышал, как звучит катастрофа. Точнее, тончайший писк открываемых ворот и включаемой сигнализации. Мозг дал команду рвануть к выключателю, видимо, просчитав все вероятности исхода ситуации. Он ему доверился. Затем Чонгук подбежал к приоткрытому окну. Отличающаяся мрачностью фигура госпожи У поднималась по каменной лестнице, не выражая при этом заинтересованности в собственном окне. Дав себе пару секунд на продумывание дальнейших действий, но получив в ответ сбой сигнала, Чонгук метнулся из комнаты. Вода. Точно, нужна вода. Он изначально шёл за ней. Он никому здесь не врёт. Семь шагов, шесть. Нужно расслабиться. Три. Выдохнуть. Два… Дверь открылась беззвучно. Застигнутый врасплох Чонгук не успел испугаться и прирос к паркету коридора. Госпоже У он напомнил оленёнка в свете фар огромной страшной фуры. Фонарный свет, выглядывающий из-за её спины, исчез за дверью. Они остались наедине. В темноте был различим только её силуэт. Смесь жара и стыда привычно закипела под кожей. Чонгук слышал собственное участившееся дыхание, силясь понять, смотрит ли госпожа У в глаза или изучает его всего? Задержавшаяся тишина давила, но во рту пересохло, а сердце глухо отбивало в ушах, не давая сконцентрироваться на неловкой реальности. Его слова всё испортят. Лучше так: в душном мраке, узком пространстве, не видя, но ощущая. – В чём дело? – донёсся до него твёрдый голос, провоцируя предвкушающую дрожь в кончиках пальцев. – Извините? Звук родился хриплым, едва удерживаясь на грани слышимости, и мгновенно растворился в пространстве. В ответ – стук опускаемой на пол обуви. – Кошмары? Да, прямо сейчас – он обездвижен и лишён способности повлиять на себя спящего. – Нет, я… Почти не различимые шаги стали выбивать такт по его осязанию. – …я на новом месте всегда так… – Снотворное? Она устала. Голос ощущался легче взгляда, притаившись на расстоянии вытянутой руки. Ожидал. Чонгук разрывался между желанием попятиться и потянуться за звуком. Его глупый наивный мозг сразу же пригрел мысль, что госпожа У беспокоится за него. – Всё в порядке, через пару дней… то есть, – почему он звучит и ведёт себя по-детски, – я хотел сказать, ночей… – по щекам и шее пополз стыдливый жар, – приду в форму, да. – Чонгук с предательским шумом втянул воздух, опустив глаза под ноги силуэту. Теперь стал различим тонкий запах. – Думал, попью холодной воды, чтобы… Незнакомый запах. Приятный. – Нет. Госпожа У прошла мимо на кухню, оставив на его неприкрытом плече вынужденное соприкосновение. Чонгук отступил дальше в коридор от внезапного яркого света. Он что, опять всё похерил? Шумный напор воды утонул на дне чайника. Госпожа У подняла голову, вылавливая загнанный взгляд мальчишки из темноты. – Кругом сквозняки, никакой холодной воды, – вместила она остатки недовольства в одну реплику. Конфорка вспыхнула синим пламенем. – Чего застыл. Иди сюда. «Иди сюда». Тело непроизвольно двинулось навстречу приказу. «Иди сюда», – билось в голове, в то время как он уже держал жестяную банку, плечо получало фантомное тепло от чужой рубашки, а руки слушались чужого усталого голоса. – …закипит, кинешь в заварник и зальёшь кипятком… Приятный запах. Тепло так близко. Почему он… что происходит. – …кружки возьмёшь здесь. «Иди сюда». Тогда зачем она уходит… Чонгук медленно собрал осколки внимания на банке в руках и наконец опомнился. Его «хорошо» не пролетело и полпути до удаляющейся спины. Он слышал, как слабо скрипнула дверь и щёлкнул выключатель, как она провела рукой по волосам, как на зелёное одеяло упала белая рубашка… В чайнике солидарно забурлило. Конечно, ничего он не слышал. Просто макколли какое-то слишком убойное. Ясное дело, госпожа У повесила бы рубашку в шкаф. В котором одни костюмы. Открой он его, не увидел бы ни одного платья. Вероятнее всего. Горячая капля побежала по стенке чашки с изображением Астробоя. Из всех его рука выбрала нелепое вот это, круто. Раз собрался выставлять себя кретином, нужно идти до победного. А в следующий раз что, госпожа У застукает Чонгука рассматривающим внутренности своего шкафа? Приехали. В смысле «следующий раз». Чтобы узнать, есть ли там платье. Чонгук бессознательно наполнил вторую кружку. Зачем? Ну, типа лазейки? Да, ему нужны лазейки. Мало информации, одних мягких рук и тонких лодыжек не хватало. Там точно будут туфли. Тонкие лодыжки подразумевают под собой туфли. Вроде тех на шпильке, которые носят на свидания… она же встречается с мужчинами? Выходит по ночам, берёт с собой шпильки… да какого чёрта, нахрена он об этом думает? – Закипел? – раздалось рядом, и шарахнувшийся Чонгук предпринял попытку самоубиться опрокинутым кипятком из покачнувшейся кружки. Случайно и безрезультатно, о чём в тот же миг пожалел. – Чёрт, простите, это… Поднятую ладонь Чонгук расценил как приказ заткнуться и сесть где-нибудь вне зоны внимания. Звание кретина дня он с мужеством отстоял. Кухонный стол был крохотным – мог вместить только троих, – и Чонгук собрался в кучку своими длинными руками-ногами, чтобы старшая, вытирающая за ним столешницу, не беспокоилась о его существовании. Он решился поднять глаза только на её спину; в старом мужском нэмаки узкие плечи тонули, делая весь силуэт хрупким, из-за чего внутренняя стойкость госпожи У теряла убедительность. Внезапно ему стало хреново, но Чонгук не понимал, что с этим делать. Хотелось помочь – чем угодно и во всём сразу, – и он только открыл рот, не имея понятия, что собирается говорить, как старшая, будто почувствовав, развернулась к нему лицом. Чонгук должен был получить от этого взгляда мурашки по спине и сбившийся ритм за грудиной, но госпоже У интереснее была гладь отвара. – Лимонник, душица – хорошо успокаивает, – сказала она, поставив перед ним кружку, – бабушкины методы. Под смущённую благодарность госпожа У присела сбоку, подняла кружку с Астробоем и тихонько подула, прогоняя пар. Чонгук пялился на улыбающуюся мультяшную физиономию и, забывшись, схватился за керамические прогретые бока. Продержался он хороших пятнадцать секунд и положил ладони на колени с видом, словно не материт про себя всё мироздание. – Это ты выключил свет в комнате? У Чонгука был в запасе ворох извинений, неуместных оправданий и совершенно тупых вопросов, вроде «что сделал?» и «в какой комнате?», о которых госпожа У, видимо, знала, потому что не дала позору случиться: – Спасибо. Без проблем. Хотел бы он сказать, а не сдерживать улыбку трёхлетнего, притянувшего любимой воспитательнице корявый одуванчик. – Извините, что ворвался без спроса… «В вашу жизнь». – …дверь была открыта, поэтому я… Пожалуйста, помогите ему не звучать так отстойно. – Всё нормально. Пей, остыло. Приятный вкус стал для него неожиданностью. Чонгук сделал ещё глоток. Неожиданным было и то, что, несмотря на дискомфортное молчание, прилипшее к ним обоим, ему нравилось. Вот это, что у них было сейчас. И вкус, и запах, и обстановка, и время суток. И голос. Услышать бы ещё что-нибудь, но Чонгук видел, что госпожа У не разделяет его желания. Зато разделяла вкус, запах, обстановку и время суток. Интересно, это он прогрессировал или она жалела? Госпожа У потягивала отвар, прикрыв глаза – Чонгук воспользовался этим моментом благородно, наблюдая за постукивающими по столешнице пальцами. Никакая мелодия не приходила в потяжелевшую голову. Только засыпая он услышал сбивчивый ритм начинающегося дождя. С утра воспоминания были потёртыми. Они завтракали втроём за тем же столом. Джанми сказала, что сестра ушла в семь утра. «Мы легли в пять», – нечаянно вспомнил Чонгук. Вспомнил, что поставил чашку в раковину, даже пытался помыть. Вспомнил голос, повторяющий его имя, прикосновение к плечу, размытую усмешку и «иди ложись». – Плохой выбор, – Джанми, смеясь, отобрала у него аляповатую кружку с мультяшной рожицей, которую он снова вытащил из всех имеющихся, – я подарила её онни с первых карманных и… – Не приближайся к этой стрёмной штуке, хён, если не хочешь быть закопанным в нашем саду, – влез Юнхён, тут же увернувшись от прилетевшего подзатыльника. Проснуться. Госпожа У помассировала веки, прежде чем открыть слезящиеся глаза и откинуть напевающий телефон. Нужно было не ложиться вовсе. Подняться. Тело ощущалось отвратительно, будто за ночь его перекроили по новой. А голова… зачем она, уберите. Собраться. Холодная вода радушия не придала. Выглаженная рубашка умудрилась точно передать душевное состояние хозяйки, повиснув на теле сплошным разочарованием. Приготовить завтрак. Странно готовить на одну порцию больше. Ничего примечательного, но назло примечалось. Кофе пить не обязательно, потому что в её бодрость и так никто не поверит – лицо никуда не денешь. Выйти из дома. Можно не спешить, он же ещё спит. Но шнурки всё равно завязывались у ворот. А то вдруг. Дальше по плану «выжить». С этим сложнее. Внешний мир оставался расчищенным от людей вплоть до самой бухты. Госпожа У ведь едва ли не единственная, кто в выходной день предпочёл работу отдыху. Непомерное для субботы количество этой самой работы вытеснило из мыслей пустое и безрадостное до самого вечера. Времени едва хватило, чтобы разгрузить обязанности. Зато впереди были долгие, увлекательные часы копошения в раздумьях. Поэтому, когда её помощники зашевелились в ощущении приближающейся свободы, госпожа У серьёзно занервничала. Ей категорически нельзя браться за дела, намеченные на следующую неделю: нужно выжить хотя бы ради детей, в конце концов. Их нужно кормить. Хотя, Джанми справилась бы с ужином, да и Юнхён не раз брался за готовку. Но госпожа У знала, как это могло выглядеть со стороны. Частично правдиво, может. Звонила Джанми – старшая не поднимала. Автобус двигался нехотя; госпоже У показалось это забавным, как будто тот пытался помочь с оттягиванием времени. Пришло сообщение: «не заходи в магазин, мы всё купили». Ну да, теперь «мы». Или, возможно, она имела в виду Юнхёна. И вот госпожа У обнаружила себя расшнуровывающей шнурки и сплетающей их обратно неподалёку от ярко-красной машины. Пора бы посмеяться с себя, трусихи, но её это расшатало окончательно. Она не могла справиться с комом в горле, поднимаясь по лестнице к дому. Туда, где Джанми со своим парнем приготовили ужин и Юнхён без умолку тараторил старшей про его омлет. И правда, омлет был вкусным, парень неплохим, а она жалкой. Не создавать неловкость было задачей трудновыполнимой. Спасал Юнхён, черпающий вдохновение для разговоров из ведомого только ему источника, и атмосфера наполнялась весёлостью. Втроём им было комфортно. Госпожа У радовалась этому, считая про себя, сколько ложек риса осталось до ухода. Пережёвывала, проглатывала – то рис, то мысли о начавшейся панике. Когда от последних начало мутить, она переключилась на ничего не значащие реплики, вроде: «не кричи так, Юнхён», «Джанми, подай мне… да, спасибо», «нужно поставить это в холодильник», «завтра возьмёшь с собой», «мне нужно за работу» и случайно – в чужие глаза – «спасибо за ужин». Заваленная не такими уж срочными бумагами, госпожа У не слышала, как парочка ушла прогуляться. Вечером городок, выкрашенный неоном, выглядел чуть более современно. Не для сеульчанина, конечно. Она оторвалась от расчётного листа, только когда в спине больно кольнуло. На часах высветилось 1:17. Пора лечить душу. Чонгук стоял у шкафа, влепившись в дверцу лбом. Телефонный фонарик бил в паркет, вырисовывая в темноте его голые ступни. В течение дня он же насочинял сотню обещаний, что ни при каких условиях не сделает это снова. Тогда вопрос: ну и какого? Так, он не маньяк и не сталкер: Чонгук просто хотел узнать о госпоже У… больше. Просто здоровый интерес к главе чудаковатой семьи, к которой он уже пригрелся. Похоже, все кругом считали её каменным изваянием, не пытаясь разобраться. Вот Джанми и Юнхён разбирались. Чонгук тоже захотел. А раз уж начал... Упёртым баранам, типа него, неизвестно, что существуют остановки в начале пути. Просто нужно отойти от шкафа – ведь он баран, а не маньяк – и осмотреться, как сделал бы это, например, Юнхён. На застеленной кровати лежал тёмно-синий нэмаки. Чонгук притянул к себе рукав, склонившись, как если бы целовал руку (тупое сравнение), чтобы рассмотреть. Он напоминал те, что носят в японских люксовых отелях, но поношенный, с мелким геометрическим узором. Отцовский, предположил Чонгук, игнорируя некомфортное чувство. Но оно только усилилось, когда на рабочем столе парень нашёл пузырёк с капсулами; неизвестное название Чонгук вписал в заметки, чтобы позже пробить и убедиться, что это обычное обезболивающее или вроде того. Свет фонарика заполнил противоположную часть комнаты. В остальном ничего не изменилось. Чонгук подошёл к трельяжу и оробел, когда к голени что-то прикоснулось. Он посветил вниз. Из нижнего ящика показалась белоснежная бретелька… Чонгук тут же выключил фонарик. В темноте смущение было легче переносить. Он обошёл тревожное место. На тумбе трельяжа стоял флакончик, который отражался в зеркале. Запихнув телефон в карман, парень взял его в руки; крышка с лёгкостью поддалась. Чонгук снова почувствовал этот запах. Он глубоко вдохнул несколько раз. Рядом с ней почти не чувствовалось, только если она совсем близко. Или сама позовёт. Пальцы соскользнули с флакончика, но Чонгук успел и его перехватить, и с жизнью проститься. Свет из окна подсветил надпись «миндальное масло» и несколько капель на футболке в области груди. – Твою мать… Пусть она и пренебрегла указанной дозой, госпоже У показалось, что стало легче. К тому же, приятно охлаждающий ветер выдул из неё тяжкие мысли, оставляя ленную истому и малость сонливости, как бывает после пары бокалов по особо злосчастным дням. Госпожа У затащила своё обмякшее тело в прихожую. По привычке не включая свет, она откинула запачканные землёй оксфорды, не желая разбираться с ними, и поплыла в кухню за дозой релакса для неё одной. Госпоже У нравились эти звуки, контрастировавшие со спящей тишиной: включаемая плита и открываемая дверца кухонного шкафчика, бурлящий чайник, звон кружки и… глухой стук со стороны комнат?.. Она остановилась с чайником в руке и присмотрелась к чёрной пустоте за широким арочным проёмом. Та подозрительно молчала. Эти мгновения принадлежали только ей одной? Молчание затянулось. Госпожа У сделала вид, что продолжает верить в своё одиночество, и потянулась за второй кружкой. У темноты получалось быть убедительной достаточно продолжительное время, за которое отвар успел настояться, а госпожа У – усомниться. Может, кто-то из младших проснулся? Она окружила ладонями кружку и буквально услышала неуверенность в приближающихся шагах. А нет – это тот самый ребёнок, что извиняется чаще, чем дышит. – Извините, я думал… – в её желудке трепыхнулся смешок, – что все уже спят. Парень неловко зацепил одной рукой другую за локоть, загораживаясь. Ей незачем отвечать. Она и молчала, только в последний момент – прямо перед тем, как он поджал губы – решила, что нужно хотя бы кивнуть. – Я, эм… – госпожа У вздохнула так тихо, как могла, – не помешаю, если я?.. На автомате она отрицательно качнула головой, но, заметив опущенные глаза, ответила вслух. Со стороны голос прозвучал, наверно, грубовато. Она не слышала его, скорее, увидела в реакции мальчишки, который топтался на пороге и собирался вот-вот сжаться до размеров рождающейся чёрной дыры. Своей неловкостью уже начал затягивать и её. Госпожа У расправила плечи, перехватила поудобнее кружку. Носа коснулся приятный травянистый запах, даже захотелось улыбнуться на этот уют. Уютного цвета была его футболка, блекло-жёлтая, как проснувшееся солнце. Лохматый он какой-то, в мурашках. Не заспанный. – И что это? – вопросила госпожа У, скрывая подтрунивание за важностью. Он проследил за её взглядом на мокрой футболке и – ожидаемо – покраснел. Немного, для полноты картины. – Ах, ну, это так… – Она сделала глоток, глядя на содержимое кружки, чтобы унять его стеснительность. – Решил умыться… – Умыться, – кивнула старшая, словно сверялась с правильностью ответа. – Да, – продолжил мальчишка с запинкой, – потом захотелось пить и… – он кивнул на холодильник, выискивая в нём поддержку, – потому что не знал, можно… могу ли я пользоваться… заварить без вас, то есть, это же ваше… Ох, боже. – Чонгук. Чонгук поднял глаза. Похоже, он и правда нервничал из-за ведомой только ему оплошности. – Во-первых, я не готова почти месяц выслушивать твои извинения, – госпожа У поднялась и встала к Чонгуку спиной, давая ему возможность сесть за стол без лишних волнений, – а во-вторых… – она с показательным стуком опустила перед ним отвар, – уже остыло. Госпожа У встретила его взгляд. «Понял?» У него дрогнула нижняя губа. «Понял». Старшая села не напротив, а вполоборота, чтобы беречь молодые нервы. У Чонгука была удивительно богатая мимика – наверно, прямо сейчас продумывает дальнейшую беседу, чтобы аккурат не разгневать. Она не хотела разговаривать. Но, оказалось, чувствовать на себе его волнение не хотела ещё больше. – Вы завтра тоже работаете? Госпожа У приподняла бровь. Его пальцы дрогнули у кружки, и Чонгук потянулся рукой к загривку. – Просто, Джанми хочет съездить к предкам… – И тебе интересно это дряхлое кладбище? – спросила она. Чонгук закивал. – А вы?.. – Там и без меня полно старой рухляди, – резковато перебила госпожа У, но потом взяла себя в руки из-за затянувшейся паузы и продолжила медленнее, тише, будто теперь разговаривала с ночными духами, для которых громкость голоса не имела значения: – Хотя, место красивое. В своё время один мафиози немало вбухал в восстановление мемориала после войны. Рядом – старинный парк, а ближе к городу будет рыбный ресторанчик – нас там знают, поэтому не обидят плохим обедом. Кстати, не ведись на разговоры Юнхёна о рыбалке: он не выйдет из дома, пока не перескажет мне прочитанное за месяц. Подул ветер, принося с сада сладкий цветочный запах, смешался с голосом. Чонгук замер в ожидании продолжения, но сообразил, что это диалог. – О… да, понял… я могу помочь, если вы… – У Джанми серьёзные планы на тебя, не рассчитывай на свободное время. – С новым дуновением госпожа У прикрыла глаза. – Как тебе наш засоленный городок? – Мне нравится. Помолчали. Госпожа У прислушалась. Уже лучше. – Я… люблю море, – она приоткрыла один глаз, чтобы увидеть, как Чонгук улыбался, думая о чём-то своём. – В детстве жил в Пусане. У моря мне становится… знаете, будто вернулся на нужное место… – и посмотрел на неё. – Знаю. Парень, вспомнив приличия, вернул взгляд своей кружке. Отвар остыл, запах поредел, но менее вкусно от этого не стало. – После Пусана тебе здесь будет тесновато, – сказала госпожа У, чуть раскачиваясь на стуле. – Не бывает тесно рядом с морем. Она вдруг чётко увидела: эта улыбка на фоне нескончаемого синего простора ещё ярче, и бриз никак не наиграется с волнистыми каштановыми волосами. Было бы проще, найди она в нём то, за что недолюбливать. Госпожа У задержала взгляд на нём дольше, чем рассчитывала: она заметила, что мальчишка замер. Как же шумно он думал. Старшая поставила кружку с Астробоем, потянулась к высокому потолку и улыбнулась Чонгуку – легко до странности. – Ты прав. Об авторитете стоит поразмышлять после пары-тройки часов сна, преподносящих ей крупицы здравого смысла. И оксфорды почистит тогда же. Сейчас всё молчаливо, но уже не напряжённо, с ночной свежестью, бледно-жёлтым солнцем и ароматом трав, воспаряющим от какого-то нескончаемого отвара в его кружке.