Ничего хорошего

Джанми и Юнхён спорили друг с другом по любому поводу, потому что, видимо, на правах младших сиблингов им это положено. Но теперь они пришли к единому умозаключению – перебрасываясь через стол зрительными сигналами, – что сегодняшнему утру предшествовала какая-то паранормальная абракадабра, иначе как объяснить реакцию госпожи У на неформальное чонгуковское «тебя подбросить, нуна?», а если точнее – полное её отсутствие! «Ещё чего», – отозвалась старшая, причём, в ленивой и тягучей манере – так, будто разминала затёкшие мышцы. Она даже не смяла ни один рисовый пирожок, которые лепила детям на обед. Чонгук тоже почему-то не выглядел удивлённым, в отличие от Джанми, которая щипала под столом Юнхёна за ногу, и от Юнхёна, стремительно теряющего чувствительность в ноге. Обоюдное радостное сияние младшие условились – теми же взглядами – маскировать за любой другой радостью, чтобы случайно не спугнуть. Поэтому, когда госпожа У раскатала между ладонями последний кругляш и обернулась, её встретили три улыбающиеся физиономии, две из которых наперебой говорили о чудесной погоде и заключительной тренировке. Времени на подозрительность не хватало, и госпожа У оставила ситуацию без организационного руководства. «До вечера, нуна», – пробралось к ней сквозь гам на кухне, пока старшая завязывала шнурки. Она подняла голову на Чонгука, который выглядывал в коридор, сминая полотенце мыльными руками. «Как ты себя чувствуешь?» – вырвалось у госпожи У прежде, чем она успела что-нибудь сделать с откровенно бесполезным вопросом. Откровенно здоровый Чонгук улыбнулся ей – тепло и очень ярко, отчего на переносице собрались морщинки. А на кухне предельно увлечённые стратеги вершили их историю. Госпожа У не смыслила во всяких тонкостях юношеских отношений; воспоминания о времени, когда постигались эти тонкости, она решила оставить на самой дальней полке в ящике с пометкой «ирреальное». И всё же невежда госпожа У осознавала, что для влюблённой парочки Джанми и Чонгук ведут себя… странно. Разве они не должны быть вместе так часто, как это возможно? Впрочем, старшая, если и задумывалась об этом, то вскользь, рассеянно, чаще не замечая мысленного отголоска в бушующем потоке рабочих и бытовых соображений. Ощутимее зачесалось под коркой, когда у магазина её встретил Чонгук. Парень отобрал пакеты, и они, как обычно, пошли вдоль берега к домику-храму на далёком зелёном холме. Как обычно. Госпожа У прибегла к элементарной, но беспощадной математике: в третий, как обычно, раз. На её вопрос, куда запропастились кровные узурпаторы, Чонгук пожал плечами, перехватывая свою кладь поудобнее. «Юнхён на тренировке, а Джанми… кажется, приехала ещё одна подруга. Честно, я перестаю их различать». – Парень прихлопнул рукой скользкие упаковки приправ, пытающихся сбежать из пакета, и весело улыбнулся на ответное «аналогично». К слову. Чонгук много улыбался. Для госпожи У стало открытием, что такое возможно в её обществе. Поэтому она присматривалась к каждой улыбке, ожидая подвоха, насобирав целую коллекцию: весёлые, как сейчас, радостные, ироничные, хитрые, трогательные, смущённые; крохотные – и от уха до уха. Чонгуку шли все улыбки. Особенно та, которая сопровождалась звонким смехом в ответ на мрачноватое, со стариковским оттенком брюзжание старшей по поводу всего сущего. Отчего-то Чонгука это безумно веселило. Парень, смеясь, чуть запрокидывал голову, жмурился и морщил нос; его смех сливался с шипением грузных морских волн и разносился по пустому пляжу вечерним бризом. Может, совсем чуть-чуть цеплялся за уголки её губ, поддевая их вверх. Чонгук улыбался откровенно. Он был свободным и лёгким, размахивал рукой, играя очередную роль в своём рассказе, пинал прибрежные камни, говорил первое, что придёт в голову и… светился. Поворачивался к ней, сощурив улыбающиеся глаза, и излучал беззаботный свет. Чонгук не чувствовал себя как те, кто вынужден находиться рядом с ней, – Чонгуку было, кажется, вполне комфортно. И он с упорством тянул старшую за собой в уют: насвистывал мелодии, или протягивал ей фрагменты историй, или плёл для неё ненавязчивые вопросы обо всём. На этот раз Чонгук загорелся выпытать любимую песню: – …Какая-нибудь крепкая рыбацкая о хороших рыбацких деньках? – Нет. – М, гимн? – Полегче на поворотах, молодой человек… – Может, что-то неожиданное… Бейонсе! – Нет, чем бы это ни было. – Нуна-а, – не унимался Чонгук, – хотя бы скажи, о чём в ней поётся? – Тебе нельзя знать. – Почему это? – Нечего захламлять голову старпёрскими тяготами. Парень прыснул, и пирамидка специй на верхушке пакета опасно покачнулась. – О, так она про артрит? – Нет, но тоже о вечном. Госпожа У обернулась, когда Чонгук замедлил шаг. – Почему она тебе понравилась? – неожиданно спросил он. Любопытные глазища ожидали, что к вопросу подойдут серьёзно. Ну что ж, всё просто. В её песне безумно много моря. Она звучала как море. В ней завывал ветер и жалостно кричали беспокойные чайки. Госпожа У любила её за меланхолию и за пасмурную, шумную воду на фоне. Она любила её как любит море – в урон душевному покою, когда гребенчатый простор особенно тосклив, но так красив, что слезятся глаза. В песне умещалось столько всего, и госпожа У не знала, как корейским языком определить эту любовь. За её размышлениями наблюдали. Оказывается, они всё это время стояли на месте. Чонгук будто ожидал, что вот-вот раскроется суть сложнейшего фокуса. Но слова её ссохлись, не успев родиться: кусок любви был вязким, густым, лип к мыслям и тянул внутри – разве можно вот так вот кидаться им в светящегося мальчишку. – Ну… – возобновляя шаг, госпожа У вдохнула морскую солёность полной грудью. – Наверно, звучанием. Оно… – неосознанный мах рукой в сторону моря, – глубокое. Непредсказуемое. Есть о чём подумать, но думать не хочется – хочется просто… эм, слушать. А ещё лучше утонуть в нём. Да, лучше почувствовать на себе, как оно играется обрывками ощущений и… мм, переносит из покоя в смятение и обратно… – она мельком взглянула на Чонгука, который жадно отрывал себе каждое произнесённое слово, и запнулась. – Сложно сказать, в общем. Такую улыбку госпожа У ещё не видела. Невозможно было определить, что она могла означать: Чонгук опустил голову, улыбаясь краешком губ себе под ноги.   – Однозначно гимн. Старшая не сдержала усмешку при виде теперь уж знакомой шкодливой физиономии. «Жаль, что здесь нет Джанми, – подумала она, – у них должно быть больше таких вот уютных моментов на двоих». Но дети умудрились разбежаться по малюсенькому городу. Возможно, поссорились – разумеется, это никоим образом не касалось старшей... Только если совсем слегка – там, где жила обеспокоенность. Но разве сейчас не лучшее время для примирения? Летнее солнце, пустой пляж и расстилающиеся бесконечным маревом закаты – утаённый городок был в их распоряжении. Сколько нежных воспоминаний он мог бы им подарить. Поднимаясь следом за парнем по каменной лестнице, госпожа У решилась на благодеяние: – На завтра рыбный ресторанчик предложил мне резерв. Вы с Джанми могли бы сходить, там хорошая… Чонгук развернулся лицом, посмотрев на старшую сверху. Его кудлатую макушку поприветствовала кленовая ветка. – А ты? И Юнхён. – Мы уедем в Сеул на пару дней. – Госпожа У переступила с ноги на ногу, немного отстраняясь в другой уголок личного пространства. – За которые, я надеюсь, дом не рухнет. – Отлично. Спасибо. – Чонгук отвернулся. – Джанми будет рада. «Ещё бы, – пробубнил внутренний голос. – Пусть только попробует позвать подруг с собой». Возможно, взгляды госпожи У, касающиеся совместного времяпровождения влюблённых, утратили актуальность, но, тем не менее, хорошая взбучка для Джанми гарантирована. Что за идея такая, возиться с подружками, а не с парнем, которого завезла к чёрту на рога. Точнее, к чёрту в логово. Они поднялись молча, и молчание это вылезло на обозрение. Стоило им переступить порог, как они столкнулись с Юнхёном. И всеми его удильными приспособлениями, прислонёнными к косяку. Госпожа У успела поймать падающую на Чонгука удочку. В щёку тепло выдохнули. – О, нуна, хён! Вы уже вернулись! – обрадовался младший, опустив на пол пластмассовое ведро. К несчастью Юнхёна, госпожа У не увидела в его телодвижениях ни малейшего сожаления. Она сбросила обувь и прошла на кухню, кинув красноречивый взгляд на брата. То был сигнал тревоги. – Ты почему так поздно вернулся? – спросила она тоном, сковавших льдом сразу обоих мальчишек. Бумажный пакет перекочевал от Чонгука к Юнхёну. Чтобы произвести впечатление раскаяния, брат принялся с космической скоростью раскладывать продукты по полкам холодильника. – Я обещал другу потренировать бросок и… – Юнхён, – старшая понизила голос, чтобы не добралось до коридора, – у нас гость. – Но я позвонил хёну, и он сказал, чтобы я не переживал… – У него хорошие манеры, в отличие от некоторых. – Она скрестила руки на груди, наблюдая за понурившим голову братом, который теперь грустно тренькал по черенку манго. – Не вежливо бросать его одного. Тем более, в незнакомом городе. – Но ты ведь была с ним, – засопел младший. – Я не… «Я не то что ему нужно». Она не сказала в слух. Благо, чёрт её дери, госпожа У этого не сделала – в проёме стоял Чонгук. – Джанми написала, что вернётся через час, – произнёс он безэмоционально. – Тогда пойдём на рыбалку сейчас, хён! – отозвался Юнхён из-за холодильной дверцы. – Как раз успеем… Грохнул сильный напор из крана, испугав от неожиданности ребят: вода остервенело молотила по дну кастрюли, пока госпожа У пугающе медленно закатывала рукава. – Нуна, ты ведь не против? – попробовал младший брат, аккуратно закрывая холодильник. – Время ужинать, У Юнхён. – Мы вернёмся к приезду Джанми, – он склонился со сложенными над головой руками, – клянусь сборником комиксов! Выключив воду, госпожа У стряхнула с кистей капли. – А ты, – кивнула она на Чонгука, подпирающего стену, – чем пожертвуешь? Чонгук как-то странно на неё посмотрел и заявил: – Пойду ва-банк. – Звучишь как максималист. Чертовски глупо. – Госпожа У спряталась за дверцей шкафчика. – Слышал, Юнхён, какая ответственность? Просияв, мальчик заверил, что катастрофические последствия обойдут хёна стороной. Между тем способствуя их приближению. – Хён? Очнувшись, Чонгук повернулся на голос Юнхёна. Тот присел на корточки рядом с ведром и отпустил мелкого минтая к остальной дюжине. – Ты чего такой… – мальчик скорчил сверхсерьёзную рожицу. Чонгук запрокинул голову. Далеко над ними вились крики чаек. – Похоже, я напрягаю нуну своим существованием. – Не-е, – протянул младший и вернулся к хёну, устраиваясь на плоском камне. Блесна его удочки, взметнувшись, коротко сверкнула на фоне закатного неба. – Хочу сказать – знаешь, это круто, хён, – очень круто, – что тебя это волнует. На удивлённый взгляд Чонгука младший задумчиво почесал обгоревший курносый нос. – Как бы это… у нас с Джанми много друзей. Они все наслушались хреновых сказок, и до сих пор нуна для них вроде привидения со всеми этими цепями и завываниями. А потом приехал хён. – И?.. – И я очень рад, что он не идиот. С груди скатилась тяжесть, освобождая пространство под смех. – Такая штука… – Юнхён подёргал удочку и, видимо, оставшись недовольным, полез с ней на другой камень. – Я уже мелким хотел стать бейсболистом, но денег вообще не было на занятия, поездки, форму и всякое такое… – взобравшись на громадный валун, мальчик пожевал губу, прикидывая. – Точно запомнил – была пятница; нуна получила первую зарплату на краболовном, и мы поехали за продуктами. Я надеялся, что мне разрешат взять чипсы или виноградную газировку. Но нуна повела меня в спортивный отдел. Она сказала: «Эй, ты же разбираешься во всех этих штуковинах, правда?» Это был лучший день в моей жизни, хён! – Юнхён широко взмахнул руками, чтобы его радость передалась Чонгуку. – Мы вышли с огро-омными такими пакетами! Но она вдруг затормозила, типа, забыла что-то на кассе. Я побежал за нуной потом… нашёл на парковке с заплаканными глазами. Закинув удочку, Юнхён воткнул рукоять в расщелину между камнями и обернулся к Чонгуку. Под его растерянным видом младший приосанился до древнегреческого оратора. – Скорее всего, я шагнул к ужасной смерти прямо сейчас. Ценой жизни я оторвал тебе пропуск в родовое гнездо. Потому что ты, хён, – младший нацелил указательный палец на засмеявшегося Чонгука, – сможешь разобраться с этим оружием и помочь нам с нападением! Теперь я уверен, что победа за нами! Поплавок забеспокоился, погоняя рябь. Чонгук потянулся, наслаждаясь расслабленностью в мышцах, и не торопясь поднялся. – Завоюю в одиночку, – улыбнулся парень, вытягивая улов, – дезертирство – не честный ход. – Нет, хён, это гражданская война! – проповедовал Юнхён со своего валуна. – Между поколениями разногласия, и мы больше не можем терпеть: Джанми не молодеет, а нуна тебя… Договорить он не успел: вода с громким всплеском захватила поскользнувшегося Юнхёна, проглотив с макушкой. – Прости, хён. Чонгук наклонился, чтобы удобнее подхватить под коленками сидящего на спине Юнхёна, а тот, в свою очередь, старался держать рыболовные снасти подальше от ног Чонгука, поднимающегося по лестнице к дому. – Всё нормально, – заверил парень. Младший отогнал от него нависшую растительность. – Зато вовремя. – Надеюсь, нуна отыгралась на Джанми, не то меня убьют не накормив. …Успев получить годовую порцию воспитания в самой безжалостной форме, Джанми будто бы старалась выглядеть незаметнее, только жалобно поджала губы на взгляд Чонгука. Она по приказу старшей вынесла во двор стул и обмотанный полотенцем лёд и юркнула обратно в дом, но периодически высовывалась из окна с деревянной лопаткой в руке, тем самым заверяя сестру, что наказание отбывается. Госпожа У вместе с Чонгуком усадили младшего; основную помощь оказал запах жарко́го и пряной рыбы. Именно он побудил Юнхёна зацепиться за жизнь, пока его нуна, приземлившись на каменные плиты у крыльца, проводила осмотр пострадавшей ноги. Морская вода от Юнхёна щедро пропитала и одежду Чонгука. Он вытер с шеи сбегающие за шиворот капли и наклонился к старшей: – Нуна, давай я по… – Значит так! Ещё хоть раз взвалишь на себя пакеты, какого-нибудь ребёнка или ответственность, я возьму этот стул и выбью из тебя всё, что не имеет отношения к нормальному гостю! – Но… – Сел! И Чонгук сел. На припудренные землёй плиты. В мокрой одежде. Сложив руки на коленях, как послушник. – Нуна, ты чего, это просто ушиб, – заныл Юнхён. Он пытался освободиться из цепких пальцев, со знанием дела ощупывающих ногу. – Лучше вызвать скорую, – влез Чонгук, потому что затыкаться ему пока что не велели. А потом… – Дорогой… А потом Чонгук в отдалении услышал собственное сердцебиение, на секунду затихшее – и врезавшееся в грудину оглушающим пулемётным запалом. Если гражданская война звучит так же – это чертовски страшно. Он поднял глаза, зная, что госпожа У будет смотреть на брата, аккуратно двигая его стопу в суставе. Знать-то знает, но раскрошилось уже, размелось и забилось по закоулкам шершавым раздражением – «а если вдруг?..» – …послушай хотя бы хёна. – Чонгук втянул побольше воздуха, чтобы проветрить задымленную голову. – Нужно съездить в больницу, чтобы сделали снимок. – Да я сто раз так падал, нуна! Я и без врачей знаю, что через день буду бегать. – Вот и поделишься квалифицированным мнением с травматологом, – заключила госпожа У, поднимаясь на ноги. Юнхён схватился за сестринскую брючину, потупив взгляд. Госпожа У стала выжидать, разместив руки на талии, когда же из надутых щёк вылетит несогласие. – Если тренер узнает, меня не выпустят на матч, – пробормотал он. – И мне придётся ныть до конца своих дней. То ли дело было в тяжёлом рабочем дне за её спиной, то ли – надеялся Чонгук – в чём-то куда более волнительном, бунтующем – потрясном, которое он пока что не способен осознать, но госпожа У вдруг добровольно – как обычный человек – и простосердечно – как самый офигенный человек – рассмеялась. Беззвучно – лишь плечи под футболкой вздрагивали – и коротко, но кадр пропечатался сетчаткой до пикселя и останется с Чонгуком, даже когда зрачок перестанет реагировать на свет. Не было ничего магического в прогретой атмосфере и щебетании птиц-невидимок – откровенно говоря, задник подкачал, оттеняя фигуру госпожи У бесформенной бытовухой. И брюки её зацепили земляную пыль, и мокрая одежда неприятно липла к телу Чонгука – и ничего из этого не имело значения. Маловероятно, что парень обратил внимание на всякое такое чепуховое. Он думать-то не мог – думал кто-то за него. Вот госпожа У посмотрела на него и сказала, улыбаясь: – Поразмысли прежде чем заводить детей, Чонгук: носишься с ними, а они тебе шантаж в благодарность. А Чонгук не думает. За него подумал ребёнок, что старшая возвышается как добрый великан с обложки сказок, который любит свой волшебный сад, вздымает любые тяжести и повелевает морскими бурями. И ему захотелось схватиться за брючную ткань, как другие лилипуты, потому что он не боится. Другой, что взрослее и скучнее, подумал просто: «Вау» – а материальный Чонгук воссоздал это в ответной улыбке. Под коркой снова чесалось и чесалось чудовищно. Госпожа У запустила руку в волосы, по незнанию копошась в поисках причины. Причина, не подозревая, опиралась на подоконник Юнхёновой комнаты. И единственная из всех детей осмеливалась смотреть на старшую. Причём, во все глаза, будто чем больше они будут раскрыты, тем быстрее госпожа У передумает. – Нет. Утроенный вздох колыхнул бамбуковые жалюзи. – Тебе всё равно больше не с кем ехать, нуна, – протянул Юнхён, разглядывая узор на простыне, пока старшая закрепляла бинт. – Нет. – Онни, ты же справишься так гораздо быстрее, – сменила брата Джанми, вертя в руках бейсбольную награду. – Нет. – Нуна, пожалуйста, – схватившись за подоконник, Чонгук подался вперёд, – позволь мне помочь. – Я. Сказала. Нет. «Точка, Чонгук, слышишь? Глаза в глаза ведь. Чтобы достучаться до самых бараноупёртых частиц твоей вихревой натуры». Чонгук услышал и, более того, понял все угрожающие подсмыслы. Но, серьёзно, разбрасываться целыми секундами, пока старшая выходит из комнаты, чтобы принять её авторитет? – что ж, он займётся этим по дороге в Сеул, когда не ревут, саботируя, отдалённые местности, где бенгальских искр хватило на массовые поджоги. Чонгук вплыл перед самым носом госпожи У, чтобы весь его безудержный вид выместил из её зрительного поля пути маневрирования. – Почему? – спросил он невинно. А челюсть напряжена и кадык дёргался – рано ему тягаться в гляделки. «Потому что я еле успела забронировать вам столик в этом чёртовом ресторане, глупый ребёнок». – Выезд рано утром. – Отлично, – Чонгук облизнул губы, – поставлю будильник? Вздох – непонятно какой, непонятно чей, при всех-то четырёх вариантах. – Долго ехать. – Возьмём по дороге кофе? – Чонгук, – процедила старшая, – ты приехал отдыхать. – Посмотрю на Сеул глазами туриста? – Там нужно выполнить большой объём работы. На её слова озорством откликнулась улыбка: – Я многофункциональный? Вот-вот-вот, подумали за Чонгука, колотя в сердце, вот оно, это кристально чистое смятение! Пускай так мало – хватайся! Упивайся же, ну, пока она так близко! – Это неуважение, – понизился голос госпожи У, – пренебрегать моим гостеприимством. – Вдруг ты передумаешь, если я рано проснусь, проеду сотню километров и помогу тебе со всякими объёмными работами. Ладонь легла под левую ключицу. Чтобы отстранить. Точно не для того, чтобы прочувствовать несущийся ритм. Чонгук не предвидел – и Чонгук так глупо проиграл. – Хватит перечить. – Сухо, холодно. – Тема закрыта. Теперь же точно? Она узнала? Нечто далёкое от понимание самого Чонгука? – Джанми, список обязанностей на холодильнике. Вернусь в час ночи – чтобы все к этому времени спали. Дверь закрылась, и младшие охнули как по команде, засочувствовали и заутешали как по команде, как в юмореске. Чонгук не слышал; перед ним была закрытая дверь. Джанми коснулась его руки – напряжение в теле стало заметным только в сравнении с её нежными пальцами. Чонгук посмотрел на девушку, восстанавливая по её лицу связь с тёплыми оттенками. Ничего общего с радужкой цвета ядовитого жидкого металла, спаянного с человеческими эмоциями. – Не переживай. Всё равно… – Джанми, – прервал материальный Чонгук, – во сколько у нуны завтра автобус? С открытого кухонного окна тянуло трезвящей прохладой. Именно она убедила сонную госпожу У взять в дорогу хоть что-нибудь съестное. В холодильнике из удобного – только сэндвичи с тунцом, которые обожал Юнхён, уплетая их в подражании любимому американскому бейсболисту. Но сэндвич принесёт гораздо больше удовольствия брату, чем её безразличному желудку. И вкус рыбы точно не придаст утру лёгкости – госпожа У и без этого ощущала себя такой же пролежавшей в банке, полной солёного маринада, рыбёхой. Переломанной и передавленной варварскими руками. Ещё и автобус наверняка подберёт кучу народа, законсервировав их в своём брюхе. Ну, вода – тоже съестное. Ею можно запить духоту на какое-то время. А времени у духоты за дорогу будет предостаточно. Обуваясь, госпожа У предвкушала отвратность. Благо, ранним утром солнечный свет был миролюбивым и свежим, поэтому день мог оказаться куда… – Доброе утро, нуна. Госпожа У окаменела в проёме: поперёк всего крыльца, согнув одну ногу в колене, с сэндвичем в руке сидел Чонгук. Он щурился ей, задрав голову. Улыбался. Выбрал самую… да какого чёрта он творит?! – Что. Происходит, – выдохнула старшая. К разбросанным крошкам резвыми прыжками вновь подобралась перепуганная стайка садовых птиц. – М, – Чонгук пробовал на вкус задушенное изумление, прослеживая за её взглядом, – завтракаем? Рыбный фарш не собирался брать ответственность за рациональность. Зато радостно взялся за эмоциональную составляющую: госпожа У прислонилась к косяку, передавленная и пересоленная, потёрла лицо. Надавила на виски, на лоб, прогоняя вяленую бесхарактерность. Выдавила из себя: – Вернись в дом. – Нам ведь пора выезжать, нуна, – без тени улыбки. Даже мягко. Странно. Она надавила куда-то не туда, наверно. – Зачем ты это делаешь. Остатки тоста полетели в гущу голодных птиц. – Потому что я не придумал другого способа выразить свои мысли правильно, – высказались ей по ту сторону ладоней. – Мне нужно было донести, что нуна всегда может положиться на меня, а не разгребать всё самостоятельно… И ещё, чтобы она не воспринимала меня как гостя. – Голос звучал ближе, тише, но оглушительно в сравнении с фоновым чириканьем. – Но нуна не любит слова. Поэтому я выпил две чашки кофе. Госпожа У оторвала от лица руки; Чонгук опирался на противоположный косяк и наблюдал за птичьей заварушкой. У крыльца стояла спортивная дорожная сумка. Надо же. А ведь то же крыльцо, и та же сумка. А с ними двумя – что? – К чёрту тунца. – Тунца? – Рыба такая, ребёнок, – госпожа У подцепила свою сумку, – остановимся по пути и купим что-нибудь максимально противоположное.