Ничего хорошего

И что это было? …Они делили матрас. Только наоборот: каждый отказывался спать на нём в пользу соперника. Их аргументы не уступали друг другу по логике и интенсивности оказываемой заботы. Старшая, заправляя за уши невысохшие завитушки, выдвинула на шахматную доску компромисс: разместиться вдвоём и поперёк. «Конечно, не очень удобно, – добавила она, заприметив перемену в застывших оленьих глазах, – когда ноги раскиданы по полу». Ноги? Какие там «ноги»? Чонгук не знает других слов кроме «вдвоём». Когда буквы состыковываются в слово – не особо зловеще. Но стоит им перевоплотиться в смысл, как запускается кинетоскоп и проецирует под носом столкновение десятка локомотивов; сталкиваются они, а взрывается почему-то непричастный Чонгук. В итоге – улеглись по обе стороны от матраса. Вентилятор перемешивал тёплый воздух, сдувая бризом с их его пят следы парафинового острова. Парень битый час сосредотачивался на однообразной работе лопастей в ожидании дрёмы, но куда быстрее сбегались мысли на чужое спокойное дыхание. Которое он, не отдавая себе отчёта, пытался насобирать в размытой темноте. С ним явно что-то не так. Чего он ждёт? Что произойдёт после мнимого стартового выстрела? Чонгук сдавленно выдохнул в сгиб локтя и, поёрзав, сильнее зажмурился, чтобы прогнать себя в сон. Не было внутричерепного балагана, когда это случилось. То, о чём тогда подумал Чонгук, рассматривая со своих четверенек освещаемое пламенем лицо, – чего он, сгорающий, остро захотел. «Поцеловать» – лежало сейчас перед ним. Прямое как рельса и чёткое как приговор. Выбросить нельзя и самому не удрать. И переубедить некого, что всему виной заблоченный мозг, разлад с Джанми, перегрев, обстоятельства… госпожа У целиком – от маленьких пяток до золотящихся завитушек. Приучающая прохладным касанием и разжигающая весь кислород Чонгука потеплевшим взглядом. Поцеловать. Взбрело слишком просто – и пронеслось мимо вроде болида «Формулы 1», из-под колёс которого раздавленной жестянкой вылетела обречённая мысль: «верхняя губа пухлее… красиво… хочу». Чонгук потёр запястьями веки, чтобы размельчить картинку и смешать её с темнотой. «Бред, тупой бред, грёбаное безумие», – бросает он в кучу к «перегреву» и «обстоятельствам». Нуна перехвалила сокровенное, и он просто поймал опасный трип. – Эй, ребёнок. Чонгук отозвался севшим голосом. – Сходить в аптеку? – Спросила госпожа У. Он мог бы увидеть очерченный лунным светом силуэт, если бы не целенаправленное рассматривание потолка, у которого спросил «зачем?», не особо соображая. – Вылетело из головы, что ты плохо спишь на новом месте… – Нуна, – если оторваться от обычного и логичного потолка, мир снова начнёт сужаться до ширины матраса между ними, пока вовсе не превратится в неосязаемую границу, которую Чонгук вдруг разучился воспринимать, – давай прогуляемся? Пожалуйста. Со склона открывался вид на центральный район, где глубокой ночью мелькала жизнь. Детскую площадку от ярких огней города укрывали дикие груши и клёны. Чонгук, задрав голову, медленно раскачивался на качелях туда-сюда и рассматривал нуну, перевёрнутую вместе с панорамой, что проступала сквозь густые ветви. Нуна сидела на перилах пластмассовой горки; раскачайся сильнее – сможешь дотронуться до вьющейся пряди. Сюрреалистичный момент, как ни посмотри: госпожа У в одежде для сна мурлыкала под нос, Чонгук сквозь туман ворочал инвалидное «поцеловать», а в перевёрнутом мире всё так же спокойно и где-то вдалеке скрипят шины ускоряющихся машин. – Мм, Чонгук? – Мурлыканье нуны разлилось внутри молочной рекой. – Ты вместе с Джанми на факультете коммуникаций? Вопрос застал его врасплох. Парень шаркнул ногой по земле, замедляясь, и бесцветно ответил «на экономическом». – О, – округлились губы, нечестным образом рассекретившие перед ним свою красоту, – ты хотел… – Нет, – тихо оборвал он, чтобы не показаться грубым. Неприятная тема грозилась разрушить магию. – Больше не знал куда. Уловив перемену, госпожа У помолчала. – Значит, и ты мне не объяснишь, что ещё, чёрт возьми, за коммуникации такие. – Потянув за нужную ниточку, она шевельнула в нём лёгкий смешок. Затем заговорила: – Вопрос будущего висит над человеком в любом возрасте. Думаю, не многие смогут ответить, где они видят себя через энное количество лет. Нас не учат тому, как принимать решения и делать это правильно. И что вообще представляет из себя «правильно» – тоже. Если ты не определился при поступлении, это абсолютно нормально. Чонгук развернулся к старшей. Ему нравились те редкие моменты, когда она рассуждала с ним о чём-то. Нравилось слушать её голос. Чонгук закинул руки на спинку качелей и уткнулся в плечо щекой, чтобы покоряться сверхреализму было гораздо удобнее. – Но мне уже двадцать. Тёплая усмешка в ответ: – Тебе всего двадцать. – Ты начинала, когда была младше меня. – Я не выбирала. – Взгляд старшей блуждал по иссиня-чёрным холмам на горизонте. – У тебя преимущество: у тебя, Чонгук, целый мир под рукой. Это правда так. И это здорово. Экономический действительно предлагает тебе некоторые варианты. Но он не обязывает им следовать. Помни об этом, если окажешься в тупике. В общем-то, ребёнок, ты мог бы стать кем угодно – всё в границах твоего воображения. Ты достигнешь любой цели, я уверена. В тебе кипит жажда жизни. Ты пышешь энергией и излучаешь свет – перед тобой раскинуты безграничные возможности. – Излучаю свет? – Ага. Яркий настолько, что с моей мигренью чокнуться можно… Старшая встретилась с огромными глазами Чонгука. Упустив момент крутости, парень наскоро занавесился волосами и стал небрежно ерошить уже имевшийся беспорядок. Госпожа У стала подтрунивать: – Никогда бы не подумала, что в ушах может поместиться столько крови. – Нуна очень добра ко мне, – прилетело ей, – я пока ещё не привык. – Не расслабляйся, это наблюдение, а не похвала. – Госпожа У зажмурила один глаз с видом оценщика драгоценных камней. – Вижу ещё гору упрямства, инициативности до безобразия… хм, несносность, – продолжала она под ползущую к ушам мальчишескую улыбку, – зато не видно жалости к собственному режиму и совести нуны. – Не хватает чего-то, – Чонгук потянулся вперёд, чтобы поближе, – присмотрись. Старшая присмотрелась к ямочкам на довольной физиономии. – В темноте не разобрать. Но смахивает на скверное послушание. – Брось, нуна, всего-то пару процентов! – Парень сильно толкнулся ногой и вскочил на сиденье босыми стопами, чтобы оказаться перед ней во весь рост под бледным снопом света уличного фонаря. – Остальное – это танцевальное мастерство. Госпожа У благодушно фыркнула и покачала головой. – Не зазнавайся, ребёнок. – Она оттолкнула носком подлетевшие качели, провожая взглядом лицо – наполовину скрывшееся под растрёпанными волосами, наполовину озарённое широкой улыбкой. – Иначе из тебя выйдет тот ещё головняк. – Ты строгий судья, поэтому меня ждёт будущее послушного мальчика. – …или смертный приговор, если страх ветром выдуло. – Ваша честь, я в состоянии аффекта! – веселился Чонгук. – Не каждый день нуна снисходит до комплиментов. – Ага, на свою голову. Парень спрыгнул с качелей и, обойдя их, остановился у ног старшей. Ускоренное дыхание долетало до её колен. Он наклонил назад растрёпанную голову. – Хочешь… взять обратно свои слова? Его глаза переливались звёздными огоньками – настолько сверкающими они казались в окружающем сумраке. Госпожа У хмыкнула: – Вот ещё. Видимо, она произнесла секретный код, благодаря чему запустилась микросистема бесчисленных электростанций, потому как Чонгук с каждой последующей секундой безмолвного времени светился всё ярче и ярче. В одних только озорных складочках у глаз теплилось больше жизни, чем в целой госпоже У. – А я уже думал, снова придётся танцевать, – отчего-то шёпотом произнёс Чонгук, нисколько не жалея улыбки для неё. Госпожа У потёрла виски, прежде чем спуститься с перил. – Бог мой, тебя, наверно, из космоса видать. Пойдём, не то людей в соседних домах перебудишь. Не человек, а светильник. Она обернулась на Чонгука, когда тот догнал её. Госпожа У присвистнула, ухватившись пальцами за его багровое ухо: – Ну и ну, неужто твою спесь так просто сбить. – Это всё от горячего сердца. Госпожа У потянула ухо сильнее, и Чонгук преувеличенно зашипел, опуская голову ближе к ней. – Хм, что если я повторю свои слова утром, и на завтрак у нас будет запечённый омлет? – Какие именно слова? Нуна сегодня была такой щедрой… о! Можно ещё раз про закат? Старшая дёрнула мочку, и Чонгук рассмеялся, жмурясь. – У тебя не так много ушей, чтобы жертвовать хотя бы одним. – Это стоит того-ай-ай-ай!.. – И жизни тоже, хулиганьё? – Такая классная ночь бывает раз в тысячу лет!.. – Чонгук споткнулся, и смех теплом скользнул по её виску. – Давай сделаем второй круг? А потом, когда я усну, нуна может придушить меня подушкой. Все в плюсе. По-моему, справедливо. Ладонь, к которой он прижимался щекой, исчезла – старшая отпустила пылающее ухо. Но Чонгук не отстранился. Когда её ладонь превратилась… ну, типа, в её ладонь? Ощущения несовместимые, не положенные… да и за каким хреном его осязанию понадобился настолько колоссальный апгрейд? Знатный он хаос в себе наворотил, ни одного пустого закоулка не осталось – вот-вот забурлит и высветиться наружу. Вернись они в квартиру, стены припечатают их друг к другу – госпожу У, неискушённую и далёкую, и Чонгука, у которого из самого внятного осталось только желание быть с нуной так часто, насколько это неподозрительно возможно. Нуна щепетильна и аккуратна, кутала чужака мимолётным уютом только на пробу, так, что в скором времени волшебство рассеется до несложной пыли. Ничего бы этого не произошло, если бы её комфорт приравнивался к комфорту от связанных носков или горячего кофе зимой. В Чонгуке не зародилась бы безмерная жадность. На которую он, по сути, не имел никакого права. И теперь в голове его надрывалось: «Слишком близко, отойди от неё». Чонгук этого не сделал. Потому что внезапно, откровенно нагло не захотел. Совесть разъело где-то в эгоизме; хотелось этих рук на макушке и щеках, хотелось требовательно бодаться в плечо и бесстыжим мяуканьем добиваться смешков. Госпожа У отступила сама. А Чонгуку, у которого в данный момент соображалка работала как у избалованного, ничего не понимающего детсадовца, хотелось обратно к ней. Нуна заметила в нём эти дурацкие вспышки? Нуна разозлилась? Ну и о чём он только думает. Пиздец… Чонгук справился со сбившимся дыханием и подстроился под её шаг. С чего бы ей замечать то, что по всем законам логики произойти не может. В том числе и по логике Чонгука. Нуна выгуливала парня младшей сестры для профилактики его бессонницы. Потому что она близко принимала к сердцу, что он должным образом не отдыхает. Потому что она крутая и добрая. Тем временем старшая будто бы раздумывала над его словами: – Придушить? Ну нет, у меня рука не поднимется на ребёнка, который пускает слюни во сне. – Ничего я не пускаю, – запротестовал Чонгук, растягивая гласные. Госпожа У вынула телефон из кармана пижамных штанов. – Так и знала, что она мне когда-нибудь пригодится… Открыв галерею и пару раз перелистнув, она показала ему экран. Чонгук в шоке уставился на фотку, а именно на себя уснувшего за столом в их первый дискомфортно-комфортный тет-а-тет: он расплющил щёку на скрещенных руках и приоткрыл рот. В кадр, как назло, заглядывала лыбящаяся рожица Астробоя. Встретив его взгляд, нуна легонько усмехнулась. И не свернула к дому. Потому что она крутая и добрая. Потому что его заверили: «Ты обязательно полюбишь её!» – и Чонгук, кажется, на самом деле. В утреннем солнце сквозь записку просвечивали фрагменты скучных расчётных таблиц. Чонгук, удерживающий груз непроснувшихся век, заново шагал от одного наскоро начирканного слога к другому и наслаждался пузырящейся лёгкостью. «Ушла к нотариусу. Завтрак в пакете в прихожей, ключи там же. Советую не хулиганить – компромат пополнился» Раньше старшая не отчитывалась. Чонгук с удовольствием растянул мышцы спины и перекатился на живот, затем нашарил в простынях телефон. Он нажал на иконку переписки с новым контактом: «Какой смысл хулиганить, если нуна не рядом?» – напечатал парень, но, когда до залежавшегося в неге мозга наконец дошло, что он творит, – тут же стёр. Чонгук вскочил, и от такого хитрого манёвра помутнело в глазах, поэтому до ванной пришлось топать вслепую. Не, не флирт. Ни черта это не флирт. «Может, и было бы отдалённо похоже… – Чонгук подумал в компании зеркального отражения, жуя обмазанную зубной пастой губу, – не будь нуна… нуной». Капли скатились с мокрой чёлки на контакт «Госпожа У». Чонгук зачесал пятерней волосы и переименовал на «Нуна», чтобы не забываться. Он напечатал:

«Удачного дня». Сообщение отправилось, хотя Чонгук не совсем был уверен, к чему нуне удача в нотариальной конторе. После ремонта почти все комнаты были в пыли и штукатурной крошке. Старшая планировала перемыть квартиру перед отъездом, поэтому на кухне всё было подготовлено для уборки. Наскоро позавтракав, Чонгук взялся за тряпку. Увидели бы его сейчас приятели, на карачках сражающегося с грязью. Но парень помнил о Юнхёне, который делил с Джанми обязанности по дому, и поэтому вкладывал в прихорашивание паркета тройное усилие. В конце концов, он же хён. Осталась захламлённая гардеробная. Чонгук залез между стеллажами, когда айфон в кармане пиликнул сообщением. От неожиданности парень дёрнулся, задел один из стеллажей, и с верхней полки сбросилось несколько книг. Поднялся столп пыли. Отмахиваясь и чихая, Чонгук поднял книги, чтобы расставить по своим местам, пока в одной не заметил выглядывающий уголок фотографии. Словно белый флажок, он привлекал внимание и тянул за собой в какую-то тайну. Букинистическое пособие «Птицы околоводных и открытых пространств». Чонгук выбрался из пыльного облака в коридор и раскрыл книгу. Поверх информации о белых цаплях лежала смазанная, тусклая фотография. Видимо, она была сделана в сумерках на старый плёночный фотоаппарат. Железнодорожная станция Сеула. С перрона, сквозь падающий снег на Чонгука смотрели трое детей: девочка с короткими до ушей кудряшками; ребёнок на её руках, жующий свою варежку; вторая девочка, помладше, которая цеплялась за полы дублёнки сестры и, смеясь, махала в объектив змейкой проездных билетов. Распознать весёлую Джанми и жующего Юнхёна труда не составило, но вот старшая… Плотно сжав губы, Чонгук разглядывал залёгшую под глазами черноту, впалые щёки и пустой, ничего не выражающий взгляд. Девочка тянула губы в неживой улыбке. На детском лице клеймом выделялась глубокая усталость. Грудь сдавило. Чонгук потёр пыльными пальцами нахмуренный лоб, протяжно выдыхая. Он машинально перевернул фотографию. На обратной стороне было написано карандашом: «Мои внучата: малыш Юнхён – три года, Джанми – восемь л...» Чонгук покарябал ногтем содранное место на бумаге. Фотографию, видимо, вырвали из альбома. Но цифра «пятнадцать» была разборчиво выцарапана грифелем. Джанми говорила, что сестра пыталась избавиться от воспоминаний; видимо, по этой причине их бабушка решила что-нибудь сохранить, даже из тяжёлых времён. Зачем только фотку прятать в место, где шанс найти её равнялся нулю? Если ты, разумеется, не Чон Чонгук. Не иначе как бабуля У предвидела нарушителя порядка в стабильной жизни внуков. Получается, его приняли в соучастники заговора. Чонгук вспомнил о сообщении и вытянул телефон. «Спасибо, ребёнок». Неконтролируемая улыбка расцвела на лице. Взглянув последний раз на пятнадцатилетнюю госпожу У, Чонгук торжественно поклялся, что замышляет только хорошие воспоминания. И только в лифте пролетела странная мысль, минуя дознание: «Она старше всего на шесть лет». Обратная дорога летела быстрее. К негодованию Чонгука. Двух дней оказалось недостаточно. В месте пересечения двух магистралей расположилась небольшая закусочная, где они остановились, чтобы купить кофе. С высоты смотровой площадки открывался шикарный вид на гигантские холмы, которые поросли пушистыми хвойными деревьями. На их пики лениво наползало закатное небо, насыщенное цветом. Зажглись фонарики, что крепились снаружи площадки, и огородили от сумрака двух случайных путешественников. Облокотившись на выбеленные деревянные перила, они пили кофе из широких фарфоровых чашек. Чаще поднимался ветер; Чонгук видел, как нуна в очередной раз ёжится, как по её оголённой шее взбираются мурашки. Приятное волнение пробежало нитевым зарядом. Закат всё-таки – чертовски опасная вещь: он делает реальную картинку ещё потрясающее. Чонгук вспомнил, как нуна сравнила его с закатом, и против воли заулыбался. «Скорее с волнами», – исправил его размеренный голос. Интересно, что побудило её сказать это. Госпожа У уличила его в подглядывании, но Чонгук не перестал нагло светить улыбкой. – Что такое? – спросила она, приподняв бровь. Парень неоднозначно пожал плечами, заглядывая в кофейную гущу. – Просто… я рад, что нуна изменила своё мнение обо мне. – И каким оно было изначально, по-твоему? Чонгук прочистил горло: – Неодобрительное? – С чего ты взял? – прозвучало что-то похожее на недоумение, с которым Чонгук и столкнулся, подняв на неё глаза. – По правде говоря, – он потёр шею, – я думал, что при знакомстве с семьёй меня ждёт полный разнос… я имею в виду, глава семьи обычно хочет выведать побольше, а ты… тогда за ужином, тебе было, вроде как, всё равно, и я решил, что… в общем, что не понравился тебе… Сначала брови старшей ползли вверх. А затем она отвернулась и поднесла чашку к губам, чтобы – от удивления Чонгук часто заморгал – спрятать за фарфоровыми краями улыбку. – Нуна? Госпожа У словно вытирала с губ кофе, но на самом деле пыталась сделать то же самое с улыбкой, что упрямо рисовалась обратно. Когда её плечи стали подрагивать в сковываемом смехе, Чонгук не выдержал и улёгся торсом на перила, всматриваясь в лицо нуны с потоком вопросов. – Маленький Юнхён не любил врачей и не давал себя осматривать, – стала объяснять она, приглаживая распушённую ветром копну. – Я вычитала в книге, что, если поначалу акцентировать внимание на любимой игрушке или, к примеру, на другом человеке в комнате, ребёнок заинтересуется и начнёт активничать. – Хочешь сказать… Старшая взглянула вниз на Чонгука и всё-таки приглушённо рассмеялась: – Ты так волновался, что я решила попробовать. – Я же не сопливый детсадовец, нуна! – возмутился Чонгук. – Конечно, – заверила она парня, – но это не помешало тактике блестяще сработать. Чонгук недовольно свёл брови и уткнулся подбородком в вытянутую руку. – Уж лучше бы не понравился, – пробурчал он, как вдруг почувствовал лёгкое похлопывание между лопатками. Пульс зачастил. – Всем отпрыскам У пришлось опробовать на себе мои методики воспитания. Добро пожаловать в суровую реальность семьи, Чонгук. Юнхён вылетел из ворот к подъехавшей машине живым клубом переполоха. Чонгук передал ему из багажника немногочисленные вещи, и брат с сестрой поднялись к дому, пока парень парковался. Он был рад вернуться, но, провожая взглядом спину в белой футболке, почувствовал странное сожаление. Чонгук нашёл Джанми в саду: она убирала ветки у вишнёвого дерева, стоя к нему спиной. Её длинные волосы были закручены в два милых пучка. На голых плечах завязаны бретельки сарафана. Подкравшись, Чонгук поцеловал кожу рядом с узлом бантика, едва касаясь, и выпрямился, когда девушка быстро развернулась. Она зажимала губами черенок вишни, который парень вытянул двумя пальцами. Джанми хлопнула его по груди: – Ты чего это вдруг? – Здороваюсь, – ответил он, приближаясь. – Не понравилось? – Ну и методы у тебя! Фух, как же я испугалась... – Хорошо, давай по-другому, – улыбнулся Чонгук и, прислоняя девушку к дереву, поцеловал уже в губы. И тут в ночном саду раздалось отчётливое: «Фе», а за ним незамедлительно последовало шипящее: «Жить надоело?» – и парочка отскочила друг от друга как ужаленная, принимаясь высматривать птиц в пустом небе. Мимо них, не останавливаясь, промаршировал Юнхён. По пятам неминуемой карой его преследовала госпожа У. – Онни, а вы куда? – крикнула Джанми ей в спину. – К соседу. Будем через полча… через час. Да. Час. – Что? Час?! – послышалось юнхёновское. – Нуна!.. – Шире шаг, я сказала. Ворота за ними закрылись. – И чего онни так внезапно, – протянула Джанми, разворачиваясь к парню. Чонгук смотрел в ту сторону, нахмурившись. – А ты, что с тобой? – Мне нужна причина, чтобы тебя поцеловать? – Он вскинул бровь, притягивая девушку за талию. – Ты просто странно… ох, подожди, как всё прошло? Парень положил подбородок на её макушку. В доме забыли выключить свет. Чонгук вдохнул полной грудью, прикрывая глаза. – Лучше, чем я думал.