С твоей точки зрения

Когда Инк вернулся, разрушитель уже ждал на «улице», хотя от улицы тут был только клочок травы. В руках он грубо сжимал именную кисть. И вот что за имя такое, «Бруми»? Насколько нужно быть одиноким, чтобы начать разговаривать с собственным инструментом? Эррор огляделся вокруг, окинув взглядом столь знакомую белизну, и ответ возник сам собой. «Настолько же одиноким, насколько был он сам». Пустота внутри уже почти привычно напомнила о себе, но теперь он точно знал, что хочет ощутить. Эта эмоция была в списке на шарфе. Сочетание голубого, оранжевого и самую крохотную каплю розового. Грусть вперемешку с воодушевлением и привязанностью. Сочувствие. Вот только делать ему больше нечего, кроме как сочувствовать врагу. Да и розовая? Какого черта в этой эмоции забыла любовь? Вот уж точно обойдется. Эррор поспешно отбросил все эти мысли и сосредоточился на единственном, что его сейчас волновало. На порталах и том чернильном аду, через который ему придется ради них пройти. И тут куда больше подошла бы фиолетовая, но он в который раз подавил желание приложиться к этому флакончику. Если подумать, способность сознательно избегать негатива оказалась вполне полезной. И почему Инк не пользуется только положительными красками? Хотя для бездушного они все, наверное, одинаково ценны. Так, ладно, что-то он опять задумался не о том. Создать чернила не составило особого труда, и теперь они даже появились там, где и должны были — на конце кисти. Но что дальше? Просто провести ей по воздуху, как это Инк обычно и делал? Вряд ли все так просто, нужны координаты. И сам он открывал порталы через код, где в прямом смысле видел их. А тут как? Однако к удивлению глючного, Инк посоветовал сделать то же самое, что он сам сказал ему в прошлый раз — вспомнить название вселенной и найти его. Правда, где искать не уточнил, сказав сосредоточиться на ощущениях, и что тот сам все поймет. В качестве тренировочного полигона был выбран тихий, спокойный, а главное, абсолютно пустой Оутертейл на пути геноцида. Посетителей у этого таймлайна, кроме них, не было, как и риска, что их кто-то увидит. Плюс, эту вселенную Эррор знал лучше, чем какую-либо еще. Проведя кистью по «полу» и оставив темный полужидкий след, глючный прикоснулся к краске и четко представил место назначения. Космическая вселенная. Бескрайняя. Свободная. Слегка прохладная. Немного пыльная. Пустая, но как ни странно, совсем не вызывающая чувства одиночества. Он точно знал, где эта АУ. И пусть не сразу, но разрушитель действительно понял. Когда он уже начинал чувствовать себя глупо, с закрытыми глазницами сидя перед лужей чернил и приложив к ним руку, странное чувство, напоминающее легкую щекотку, прошлось по телу, а если точнее — по ребрам. И он уже ощущал его. Как будто что-то водит по костям невидимым узором, пока наконец не достигает нужной точки. Но в отличие от прошлого раза, теперь это ощущение не выжигало, а напротив, было едва заметным и даже нежным. Но не успел он подумать, что все не так уж плохо, как следующее чувство заставило его с головой окунуться в панику. Причем буквально. Эррор никогда не любил чернила. В основном из-за единственной ассоциации, которую они вызывали. И пусть ему удалось кое-как смириться с этой магией, сказать того же о переходе через краску никак не получалось. Чувство растекания собственного тела было просто невыносимым — чем-то напоминало заглючивание и потерю целостности от лагов, но вдобавок жидким, склизким и крайне противным. Единственным разом, когда он испытал нечто подобное, был один случай в давней битве, когда Найтмера запустили в полет особенно мощным ударом, а приземлился он аккурат на ошибку, придавив его всеми щупальцами. Огребли тогда все, а осьминог получил еще одно напоминание, что мир у них очень условный, и единственное, что тогда спасло ему жизнь — количество негатива, исходящее от того же глючного. Но сейчас все было даже хуже, чем тогда, так что стоило телу вновь сформироваться, и разрушитель еще несколько долгих минут не мог унять дрожь и новый порыв тошноты. — Я это ненавижу… — обреченно пробормотал он, завалившись на спину и уставившись в звездное небо. Воу… А ведь он впервые видит его настолько четко. Обычно ему всегда приходилось прикрывать один глаз, чтобы насладиться этой картиной без размывающихся пятен перед глазами, но теперь… Неприятные ощущения смыло волной восхищения, и он просто остался лежать так, не сводя взгляда с космического пространства. Окей, может, это того и стоило. — Да ладно, у тебя же получилось! Не раскисай ты так, — не заставил себя ждать художник, открыв разрыв рядом. Он знал, куда перемещаться. Они всегда встречались именно на этом обрыве. Именно в этом таймлайне. В единственной вселенной, где они ни разу не сражались. Только говорили, хотя таких моментов было всего четыре или пять, не больше. Как оказалось, после первой беседы хранитель стал частенько караулить его тут. А после второй глюк взял в привычку проверять, точно ли его излюбленное место не занято. Но даже несмотря на предосторожности, они все равно умудрились еще пару раз столкнуться, причем когда оба этого не ожидали. Конечно, Эррор мог легко отвоевать свой мир, вышвырнув радужного засранца пинком в вышеупомянутую часть тела и для верности запихнув его кисточку туда же. Или поставить блокировку и забыть о любых вторжениях, в навыках собственной изоляции ему можно было позавидовать. На крайний случай он мог просто зайти в другой геноцидный таймлайн — выбор был обширным, а разница несущественной. По итогу и там и там все мертвы, и никто не помешает наслаждаться тишиной и помаргивающими звездами. Но разрушитель и сам не знал, почему не сделал ничего из этого. Может, не хотел лишний раз признавать и акцентировать внимание на хранителе, чье существование и так сидело у него в несуществующих печенках. Нет, в эту АУ он приходил за тем же, зачем и в Шокотейл. На время забыть о своем предназначении и, напротив, вспомнить, что он тоже живое существо, которому не чужды пристрастия. Звезды, шоколад и немного покоя. Неужели он так многого просит? Видимо да, ибо в комплекте с этим зачастую шла неугомонная клякса чернил, темным пятном перекрывающая любой возможный отдых. Но как ни странно, только в этой вселенной художник не бесил его. Во всяком случае, меньше, чем обычно. И этот раз не стал исключением, так что разрушитель лишь хрипло буркнул: — Не смешно! — Что, настолько плохо? — слегка расстроился Инк, и в этот раз беспокойство не было наигранным. Ему свои переходы никогда не доставляли дискомфорта, и он и представить не мог, что это может быть неприятно. Как и то, что его каламбуры не всегда уместны, а точнее всегда неуместны. Вместо ответа Эррор прорычал что-то неразборчивое, но явно нецензурное, и достал синий флакончик, без которого успокоиться никак не удавалось. Сделав без малого глоток, шутки Инка тут же стали последним, что его волновало. Теперь это было даже не просто спокойствие, а безмятежность. Безмятежность и Оутертейл… Более чем подходящее сочетание. Он потянулся к следующему бутыльку и добавил в смесь немного желтого. На лице тут же заиграла расслабленная улыбка. Это была не такая яркая радость, как до этого, но приятно-приглушенная. Кажется, именно такое чувство он испытывал, находясь здесь обычно. Разрушитель прикрыл глазницы, скользя взглядом от звезды к звезде, и не сразу заметил, что хранитель тоже улыбался, смотря на него его же глазами. — Чего еще? — Похоже, в этот раз ты без проблем определился с эмоцией. — Инк присел рядом, радуясь, что тот не напутал с дозировками, и перевел взгляд на небо. Перевел и так и замер, впервые ощутив то, что называют «захватывает дух». С тех пор, как хранитель наткнулся здесь на Эррора, он не раз посещал эту вселенную, вдохновлялся и рисовал ее, но даже с желтой краской он никогда не чувствовал ничего… подобного. От созерцания космоса душа наполнялась теплом, тихо стуча в такт мерцания звезд, а все мысли и тревоги утихали, оставляя лишь этот момент спокойствия, который хотелось продлить на вечность. Завораживает. Без сомнений, целая звездная вселенная была настоящим сокровищем Создателей. И теперь Инк в полной мере понимал, почему даже столь ярому разрушителю она приглянулась. А может, страсть к звездам это отличительная черта всех Сансов? Не даром же у доброй половины из них есть телескоп. И жаль, что большинству из них не доведется им воспользоваться. Но Оутеру в этом плане определенно повезло. — Просто часто здесь бывал и точно знаю, что должен чувствовать, — отмахнулся глюк, но в который раз обратив внимание на такое сильное влияние красок, снова всерьез задумался. Странное ощущение грызло изнутри, и наконец он решился на вопрос, который мучил его уже давно. Ну, как давно, с самой первой секунды, как он прикоснулся к его флакончикам. Эррор привстал и сосредоточенно посмотрел на хранителя. — Мне вот что интересно, чернильница. У меня есть причина ненавидеть АУ и есть сама эта ненависть, как причина для их разрушения. Но ты не такой. И если все твои мысли зависят от этого, — он указал на органайзер, — то какого черта ты строишь из себя добрячка и помогаешь всем? Я имею в виду, у тебя ведь нет настоящих причин их защищать, не так ли? Если закинешься негативными чувствами, то ты с таким же успехом мог бы состоять в шайке Найтмера, разве я не прав? Инк под пристальным взглядом разрушителя передернулся и резко помрачнел. Он не любил поднимать эту тему и не обсуждал ее ни с кем, кроме Дрима. Но сейчас, учитывая, что его состояние передалось кому-то еще, не считал, что есть какой-то смысл скрываться. Даже если он не ответит, Эррор рано или поздно сам все поймет, по сути уже почти понял. Художник долго молчал, смотря куда-то вдаль, прежде чем вздохнуть. — Хах, еще как прав, даже не представляешь, насколько. Я не хороший. По своей сути я никакой. Абсолютно нейтрален. Но сражаться за АУ — мой собственный выбор. Как раз потому, что все мои мысли зависят от этого. — Он повторил жест и указал на пояс. — Я зависим от этого. Как думаешь, откуда я беру краску? Эррор повернулся в сторону заглюченного портала, белым пятном зависшем позади них, и сквозь который был виден дом хранителя, но тот резко помотал головой. — В подвал я ее уже сам принес, — пояснил он, предугадав ход мыслей глюка. — Тогда не знаю. — Разрушитель пожал плечами. Этот вопрос его никогда не интересовал. — Когда мы встречались в битвах, они почти всегда были полными, так что я думал, ты домой за ней ходишь. — И ты почти прав. Но что является моим «домом»? Он кинул на пустоту художника еще один взгляд, не совсем понимая, о чем речь. Наконец Эррор неуверенно протянул: — Дуддл-сфера? — А она это? — Твое особое измерение, как моя Антипустота, с прямым доступом ко всем АУ. Ты ведь и сам все знаешь, или даже это из памяти выветрилось? — В голосе начинало проскакивать небольшое раздражение, хотя синяя краска почти полностью глушила его, сводя все не к злости, а к холодной серьезности. — Заканчивай эту дурацкую викторину и скажи уже прямо, причем тут АУ и… — он осекся, наконец поняв, к чему вел хранитель. Глючный перекинул взгляд на парящие недалеко от дома острова. — Погоди… то есть… ты черпаешь краску оттуда? Инк кивнул, тоже сосредоточившись на затемненной части родного пространства с легкой улыбкой. Он притянул ноги к себе и обхватил колени руками, положив на них голову. Следующие слова были воодушевленными, но с долей грусти. — Каждый Создатель, проектируя свою вселенную, хочет чего-то добиться. Вложить в нее какие-то свои чувства. Они не всегда хорошие, и не всегда в их мирах все идет хорошо. Но мне нужно это, чтобы чувствовать. Чтобы ощущать себя счастливым, даже если это фальшивка. — Художник снова поник, пряча лицо. Образ зашелся помехами, но лишь слегка. — Об этом знает только Дрим. И может, Найтмер догадывается, они оба способны чувствовать эмоции и их подлинность, хотя не думаю, что его интересует что-то, кроме знания, что как источник негативных чувств я для него бесполезен. Остальным же лучше и легче верить, что я помогаю по доброте душевной. Им нужен герой, и я не против занять эту роль, как и взять ответственность за нее. Но как сам понимаешь, души у меня нет. Об этом, кстати, тоже знают немногие. — Он замолк, и Эррору понадобилось немного времени, чтобы осмыслить сказанное. А когда осмыслил — не смог скрыть смешка. — Ха, то есть все во имя личных целей? Ты ведь знаешь, как это зовется? — Он издевательски ухмыльнулся, однако хранитель никак не отреагировал, посмотрев в ответ неожиданно спокойно, как будто и сам отхлебнул из лазурного бутылька. — Притворство? Ложь? Использование? Лицемерие? Эгоизм? О, поверь, прекрасно знаю. К тому же… Есть еще одна причина. Пока ты был в Области Набросков, ты уничтожал АУ? Скорее всего да, я сильно сомневаюсь, что кто-то вроде тебя смог бы сдержаться. От напоминания об этом глючный резко отшатнулся, облокотившись на руки и нервно сжав ладони, почти царапая камень, в который они упирались. Он слегка затрясся и приложил руку к груди, смяв слои ткани. Не столь давняя боль все еще эхом отдавалась в костях, и хотя больше он ее не ощущал, воспоминания были до ужаса четкими. После напряженной и вымученной паузы разрушитель отвел взгляд и выдавил из себя еле слышный ответ: — Одну. — Всего одну? — Чернильный слегка удивленно поднял бровь и тут же весело рассмеялся, прикрыв рот ладонью. — Надо же, ты даже почти не прибавил мне работы! Ну и что, как ощущения? — Он прищурился, и теперь уже его ухмылка стала издевательской. — Твой сарказм тут неуместен! Лучше объясни, что это за чертовщина была? — прошипел глючный, и на секунду показалось, что в его голосе промелькнули родные металлические нотки. — Ладно, ладно. На самом деле все не так сложно. — Хранитель поднял руки в примирительном жесте и вновь посмотрел в сторону островов. — Дуддл-сфера не просто мое измерение. Оно как бы… часть меня, и я с ним в нерушимой связи. Как и ты с Антипустотой, я полагаю. А оно, в свою очередь, связано со всеми существующими мирами. Это моя суть. Я наполняюсь от эмоций Создателей и терплю их боль, когда их творения разрушаются. Неприятно, но я привык, за столько-то времени. Но точно так же, как ты избегаешь прикосновений, чтобы не почувствовать большей боли, я стараюсь избежать разрушения АУ. В каком-то смысле это такая же гаптофобия. А еще таким образом я легко могу отследить тебя, ведь я чувствую, какая именно вселенная страдает. Он старательно избежал в объяснении упоминание про узоры, но в остальном ничего не утаил. Переварив и эту порцию внезапных откровений, которые Инк выдал даже как-то слишком просто, Эррор задался новым вопросом. А если точнее — очень старым, преследующим его аккурат со дня их знакомства, хотя тот уже давно утонул во времени. Он честно был без понятия, насколько давно знает художника. Конечно, пытаться высчитывать это в условиях Мультиверса было изначально гиблым делом, но даже так разрушитель не мог вспомнить момента, когда не проклинал Инка во всех своих бедах. Тот просто однажды встал у него на пути, и с тех пор жизнь без драк с хранителем казалась чем-то нереальным и эфемерным. Но несмотря на уходящее в годы противостояние, Эррор вдруг понял, что сколько бы ни прокручивал эти вопросы в голове, он никогда не задавал их, хотя возможностей для этого было более чем достаточно. Как будто боялся, что ответы могли что-то изменить. Но здесь и сейчас его словно что-то подталкивало к этим расспросам, и он решился. — И при всем при этом ты продолжаешь толкать высокопарные речи? Что, мол, они прекрасны и бла-бла-бла? И к чему хрень про дружбу, если она тебя не заботит? Повисла еще одна пауза. Хранитель странно посмотрел на Эррора, будто не мог решить, продолжать ли диалог, и лишь спустя несколько минут понял, что же его так смутило. Он был удивлен. Удивлен, потому что Эррор впервые задал подобный вопрос. Несмотря на забывчивость, сейчас он был твердо уверен в этом. На каждый крик «Я тебя ненавижу!» и «Я должен уничтожить все АУ!» со стороны глюка, Инк почти всегда спрашивал, почему он так думает. Но стоило ему самому вступиться за Альтернативы или предложить дружбу, как разрушителя просто заклинивало на проклятиях и ругательствах в его адрес, без даже крохотного любопытства или предположения, зачем же художник это делает. Складывалось ощущение, что для глючного хранитель был некой константой. Роботом с набором заложенных фраз и одной единственной программой — защищать АУ до потери несуществующего пульса, чтобы потом воскреснуть и продолжить вставлять кисть во все его планы. А когда Эррор обнаружил отсутствие души, а после и бессмертие, то лишь окончательно уверился в подобном к нему отношении. Да, Инк и сам признавал, что не блистал оригинальностью в их кратких диалогах, но что еще он мог сделать? Пригласить на чай и рассказать о себе? Уже пытался и был послан далеко и надолго таким набором эпитетов, что самая отбитая Фелл-вселенная пойдет подбирать челюсть. Формулировку он, кстати, как ни странно, запомнил. До последнего слова. Но вот всего несколько часов в его теле, и, по сути, тот же самый Эррор сидит рядом, заваливает вопросами, сверлит выжидающим взглядом, не пытается убить, и сам, похоже, умирает от нетерпения услышать ответы. Конечно, может, дело лишь в зеленой краске, которой он недавно глотнул. Но что, если обмен хоть на краткое мгновение заставил его задуматься, а с кем же он сражался все это время? От такой мысли на позаимствованной душе вновь потеплело. Этого было мало. Но это было хоть что-то. Начало чего-то, что, возможно, сможет изменить все. Художник вздрогнул от внезапно накатившего дежавю. В самый первый раз, оказавшись на этом самом месте и наконец увидев разрушителя с другой стороны, он поймал себя на точно такой же мысли. И это вселило в него призрачную надежду, что, может, его старания не напрасны, и что даже до такого, как Эррор, можно достучаться. А сейчас это чувство возникло вновь и причем было куда ощутимее, пульсируя изнутри, обдавая тело энергией и согревая каждую его частичку. Жарко, но совсем не так, как от глюков. Нет, это было больше похоже на… Возможно ли, что именно так ощущается решимость? Инк не знал, но был настроен более чем решительно. Он слабо улыбнулся и зарекся, что в этом диалоге больше ничего не утаит. Если глюку нужна правда, он ее получит. Ее и гораздо больше. На этот раз он поставит на кон все. — Она заботит, — неторопливо начал он, снова устремив взгляд в небо. — Я восхищаюсь вселенными, и мне приятно ими восхищаться, вне зависимости от того, в краске причина или в чем-то еще. То же самое с друзьями. Да, может, я и делаю это сознательно, но что плохого в желании ощущать положительные чувства от общения с кем-то? И это касается и тебя, Эррор. Странно, но сейчас я искренне это понимаю. — Художник приложил руку к футболке и, вопреки возражениям глючного, осторожным движением вытянул на свет темно-синее сердечко. — Твоя душа… Нестабильна, но она дала мне то, что я так долго искал. Собственные чувства. Они не контролируются и постоянно меняются, даже прежде, чем я сам это осознаю, и если честно, это пугает. Но в то же время это здорово. Я могу беспокоиться за остальных и понимать, как они мне дороги, и, ох, это лучше всего! Как… как внутреннее тепло. Впервые ощущаю нечто подобное. — Он посмотрел на полупрозрачный сгусток магии с нежностью, а затем перевел такой же взгляд на его обладателя. — И оказавшись там, в твоем теле, я в первую очередь беспокоился о тебе. И все еще беспокоюсь. Я знаю, что мое состояние ужасно, и я уж точно не хотел, чтобы это случалось с кем-то еще, а особенно с тобой. С чувствами или нет, ты всегда был мне дорог. Возможно, единственный из всех. За подобное обращение с самой его сутью Эррор уже был готов наплевать на влияние краски и по всем канонам влезть в драку, но внезапно опешил и замер на месте. Нет, от этого идиота он слышал много похожего бреда, и все же в этот раз что-то незримо отличалось. Слишком искренне и в то же время слишком неправдоподобно. Ладно в друзья его записывать, но такое… Он почувствовал, что опять нуждается в зеленом цвете, ибо он ничего не понимал. — Что за чушь?.. Я, конечно, знаю, что с памятью у тебя не ахти, но не забывай, что я уничтожитель миров! Именно я являюсь причиной той самой боли, и не важно, сколько вселенных ты восстановишь, ты лишь даешь мне шанс ранить тебя снова в то же место. Продолжаешь топтаться по этим граблям. И после всего этого заявляешь, что я тебе дорог? Ха, если это шутка, то ты превзошел сам себя, хотя чувство юмора у тебя всегда было крайне хреновое. — О, мое отношение никак не связано с нашей работой, — просто ответил Инк, поднявшись и неспешно проследовав к порталу. Эррор, однако, вставать не спешил, не сразу вникнув в столь неожиданные слова. — В каком это смысле? — в недоумении спросил он, чувствуя, как даже сквозь спокойствие проскакивает небольшое напряжение. Сколько он себя помнил, они только и делали, что сражались. Это было единственным, из чего состояли их отношения, если это вообще можно было назвать отношениями. И как мнение о противнике может не касаться этого — глючный не понимал. Хранитель же остановился на самой границе разрыва и обвел руками белую часть пространства по ту сторону. — Оглянись вокруг. Ничего не напоминает? Ты прожил в похожем месте очень долго, не так ли? Антипустота… На самом деле, именно так выглядела и моя Область Набросков, до того, как я за нее взялся. И до того, как вообще назвал ее так. Когда-то очень давно это была просто Пустота. Такая же белая, такая же безжизненная. И такая же одинокая. Конечно, в то время меня ничто не волновало, а потому и собственное одиночество тоже. Но у тебя ведь эмоции были всегда, не так ли? Я… Боюсь даже представить, какого это. — Он напрягся и сжал руки в карманах, резко отведя взгляд. На последних словах голос предательски задрожал и почти полностью утонул в помехах, ведь на деле он как раз-таки мог это представить. А теперь особенно. То время, что художник провел в Антипустоте после пробуждения, было несравнимо кратким по сравнению с предположительным заточением глюка, но его оказалось более чем достаточно, чтобы прочувствовать все то отчаяние и безысходность. Настоящее отчаяние и безысходность. И даже передозировки темными цветами — до этого самые мрачные его воспоминания, сейчас казались не реальнее фильмов в жанре ужасов. Да, страшно, но когда знаешь, что это постановка, впечатления теряются. А вот для Эррора все было очень даже реально. В его голове на секунду всплыли уже почти забытые образы из времени, когда он еще не освоил порталы и не мог покинуть то место, как бы ни хотел. И тогда там действительно ничего не было. Разрушитель судорожно поежился, прекрасно понимая, что Инк имеет в виду, но быстро отогнал эти мысли прочь, ни в коем случае не собираясь идти на поводу у такой явной провокации. — З-заткнись… Мне… Мне нравится моя Антипустота. Если бы не нравилась, я бы заставил ее всяким хламом, как ты. Но нет. Я люблю простор и чистоту, и там ничего лишнего. — Простор бывает разным, — поучительно заметил хранитель, кивая в сторону звездного полотна. Этот вид отвлекал его от неприятной темы, так что он снова погрузился в созерцание, чувствуя, как дрожь постепенно утихает. — Оутертейл тоже просторный, но он совсем не пустой. Наоборот, это одно из самых наполненных мест в Мультивселенной. И он тебе нравится, не так ли? Теперь я с уверенностью могу сказать, что мне тоже. — Мы уже обсуждали это. Я просто… — Уничтожишь его попозже, — перебил его художник. — А до тех пор так и будешь бегать сюда, чтобы насладиться видом. Ты любишь проводить тут время, он успокаивает тебя, вдохновляет на творчество, а твое вязание это творчество, и все это и значит — нравится. На это разрушителю ответить было нечего. Инк улыбнулся шире, понимая, что полностью перехватил инициативу в разговоре, и неспешно продолжил, решив немного разбавить напряженную атмосферу. — Кстати, пока я был в Антипустоте, успел рассмотреть твои игрушки. Ты действительно хорош в этом. — У меня было много времени на практику. А когда единственное, что ты можешь создать, это нити, вариантов не так уж и много, — нехотя отозвался Эррор, чувствуя слабый отголосок радости. Да, желтый в недавней смеси тоже был, хотя он не был уверен, хочет ли, чтобы причина была только в этом. Его вообще редко за что хвалили, да и то, в основном это были голоса. От более же реальных собеседников, как правило невольных, приходилось довольствоваться лишь проклятиями в свой адрес. И даже от Звездных, а если точнее, звезданутых дружков чернильницы, единственных, кто относился к нему более-менее спокойно, звучали лишь извечные недовольства его действиями. Ну, кроме Блу, но с ним вообще отдельная история. Он помотал головой, выбивая и эти мысли. — Но не меняй тему, радужка. Причем тут одиночество? Я не одинок. У меня есть все, что мне нужно — куклы, шоколад и пуфик. Остальное — ненужный мусор. — Если и так, насколько я знаю, кроме меня ты единственный владелец подобного пространства, при этом никогда не имевший своего собственного мира. Даже Омегатаймлайн был создан Кор уже после получения своих сил, и до падения в ЯДРО история Фриск ничем не отличалась от сотен других АУ. Лишь мы двое такие. И мы разные. Но кое в чем все же похожи. И я… как бы объяснить… всегда чувствовал эту похожесть. — Он снова коснулся груди, явно ощущая, как внутри пылает и разрастается приятное тепло, а после вспомнил кое о чем и уточнил: — То есть, сначала, когда мы только встретились, я действительно просто пытался остановить твои разрушения. Но потом я впервые попал в Антипустоту. Успел проскочить через твой же портал и как будто окунулся в собственное прошлое. Это вызвало у меня стойкое дежавю, и тогда я попытался узнать о тебе побольше. Начал разговаривать с тобой во время битв, наблюдать и… — Ты… Подонок, ты изучал меня?! — Разрушитель мигом вскочил и впился в Инка самым ненавидящим взглядом из возможных в его состоянии. Тот же, напротив, добродушно улыбнулся и пожал плечами. — А чему ты так удивляешься? Мы же противники, это естественно. Хотя признаюсь, мой интерес был более… Личным. — Он на мгновение смутился, не уверенный, упоминать ли еще один неоднозначный факт, но затем решил, что если уж идти, то до конца. Все равно сейчас ему ничего не грозило, да и в принципе, чего ему бояться? Мнение о нем глюка и так было слишком плохим, чтобы оно могло испортиться еще больше. — Те записи, что ты перебирал, среди них есть отдельный сборник о тебе. О, кстати, еще одна причина моего интереса! Тебя я не забываю. То есть, повседневные вещи да, как обычно, но все равно я помню тебя гораздо лучше, чем остальных. Хотя не знаю, почему. С каждым откровением, сказанным с такой беззаботностью, у Эррора появлялось все большее желание выпить из красного флакончика и, забив на все, забить врага до полусмерти. И то, только наполовину лишь потому, что тело было собственным. Но нахлынувшее на него волной спокойствие практически вынуждало сохранять самообладание, и Инк, очевидно, знал об этом, как еще объяснить такую наглость? — Зашибись. Ко всему прочему ты еще и чертов сталкер, — ледяным тоном подытожил он. — Интересно, а как бы назвали жители Андерновеллы тебя, узнав, как тщательно ты следишь за ними? — отразил удар художник. — Не твое дело. И не смей снова лезть в этот мир, радужный засранец! Я еще помню, какую хрень ты наворотил в тот дурацкий ивент. В Андерновелле не знают о Мультивселенной, и ты хоть представляешь, чего мне стоило все исправить? Узнаю, что ты там шныряешь — можешь сразу рыть себе могилу и звать Рипера, и в этот раз я позабочусь, чтобы ты задержался в мире мертвых подольше! Он постарался придать лицу угрожающее выражение и уже протянул руку к нужной краске, в любой момент готовый воплотить угрозу в реальность, однако реакция Инка была совершенно противоположной от ожидаемой — он зашелся помехами и глючно рассмеялся, приведя разрушителя в полнейшее недоумение. — Ха-ха-ха! Ох, ну надо же! Ты и правда сказал это? Погоди, погоди, это мое тело так влияет или… а знаешь, неважно! Но это так мило, что даже ты способен так трепетно заботиться о каком-то мире! Я знал, что в тебе это есть! — Смех никак не утихал, а от лагов еще и постоянно повторял сам себя, как будто тут был не один Инк, а как минимум трое, что еще больше выбивало глючного из колеи. — Ч-чего… Ты… Заткнись сейчас же. Ни о чем я не забочусь! — Ты уверен? — Хранитель смахнул невидимую слезу, наконец слегка притихнув и пытаясь отдышаться, и тут внезапно задумался. В голове сам собой нарисовался план — глупый, рискованный и абсолютно безрассудный, однако видя Эррора таким, он почему-то действительно хотел верить, что это сработает. Он хитро прищурился и уверенно встал напротив разрушителя, достав очки и для эффекта сверкнув линзами, поправив их рукой. Этот трюк художник иногда видел в многочисленных аниме самых разных вселенных. — Может, поспорим? — с азартом предложил он. Эррор от такого слегка опешил. — Как это? — В голос закралось подозрение. — О, все просто. У меня сейчас твоя сила, правильно? — Инк натянул между пальцами несколько струн, и в этот раз для этого оказалось достаточно лишь слегка коснуться полосок, символизируя о возросшем контроле над этой магией. Следующая фраза была решающей. — Так почему бы мне не уничтожить эти миры? Вот теперь глючный окончательно выпал в осадок. Поняв, что он снова упирается в невидимую стену внутренней пустоты, разрушитель не выдержал и достал флакон, но не красный, а все-таки зеленый, спустя секунду хмуро уставившись на хранителя исподлобья. Обратная разница в росте все еще его бесила, но сейчас это лишь подчеркивало создаваемый эффект. — Что ты такое говоришь? — скрестив руки на груди, спросил он. Художник терпеливо выждал, пока тот выпьет краски, и тут же пояснил со слегка возбужденной улыбкой, хотя в ней так и читался сарказм вперемешку с крайне коварным замыслом: — Ох, ну как же. Это же «всего лишь ошибки». И ты хочешь стереть их все до единой, верно? Так почему бы мне не подменить тебя? Конееечно, для тебя это отзовется болью, но немного ты же потерпишь? Ради своего «высшего предназначения», коим ты это называешь, можно, не правда ли? Все-таки, я как-то терпел и не жаловался, да еще и сражаться с тобой в процессе умудрялся. Градус офигивания рос с каждой секундой, и Эррор был уверен — будь он в своем теле, уже давно бы перезагрузился, причем несколько раз подряд. Вместо этого ему пришлось сдерживать очередной чернильный порыв. Черт, это действительно было отвратительно, и даже то, что краска легко стиралась с одежды простейшим движением, не впитываясь в нее, никак не умаляло противности подобной реакции на избыток эмоций. Вот же адская чернильница. — П-прекрати… В любом случае… Тебе-то с этого какая польза? Вот что действительно было странно. Сколько они были знакомы, Инк ни разу не одобрил его действий, не смирился с ними, а уж предложение подобного самому — такого разрушитель даже в своих самых светлых снах не видел. Конечно, тот часто спрашивал о причинах столь ярой ненависти, но ответы его никогда не устраивали, и битва продолжалась, как и шла. Хранитель, похоже, всерьез задумался об этом же. Он приложил пальцы к подбородку и сосредоточился на каменистой поверхности между ним и собеседником. — Польза? Хороший вопрос. Знаешь, оказавшись в твоем теле, я понял интересную вещь. Даже с твоей душой я все еще «я». Моя пусть и скудная, но память, моя личность, если это можно так назвать, учитывая мои особенности. Но зато теперь еще и свои эмоции. И с ними я наконец-то могу понять, чего же мне хочется и нравится на самом деле, чтобы перестать быть фальшивкой. Это то, о чем я всегда мечтал! Он резко вскинул взгляд и широко улыбнулся, и Эррор узнал собственное безумно-пугающее выражение, которое возникало у него, когда он с упоением расщеплял на строчки кода очередную вселенную. Да уж, теперь глючный ясно понимал, почему его так боялись. Инк же продолжил свою мысль. — Но это же не значит, что я обязан делать только хорошее, верно? Сам сказал, я могу и к Найтмеру записаться, было бы желание. Кстати, в твоем теле я вроде как уже это сделал. Но главное, я хочу понять, а есть ли у меня такое желание? Для чего нужно проверить, как я буду реагировать на ситуации без сознательного выбора краски. Так почему бы мне, кроме прочего, не разрушить что-нибудь? В общем, это эксперимент, — подытожил он, а после отвел взгляд с легким налетом грусти, тем не менее все еще улыбаясь. — К тому же… ты не принял меня как друга, пока мы были по разные стороны. Но может, примешь, если будем на одной? Я всегда предлагал тебе именно это. Но... Кто сказал, что эта сторона должна быть моей? Сейчас мне не грозит боль, а эмоции я чувствую и так, так что ничего личного меня с мирами не связывает. Это редкий шанс попробовать изменить наши отношения, и я не собираюсь его упускать. Сказать, что Эррор был в шоке — ничего не сказать. Сам того почти не осознавая, он снова приложился к зеленой, ибо иначе никак не мог почувствовать то, что хотел. Казалось, еще немного, и он грохнется в обморок, однако сознание стойко держалось. Похоже, тело чернильницы вообще было невосприимчиво к отключкам, в отличие от его собственного. Выждав довольно долгую паузу и убеждаясь, что действительно услышал то, что услышал, он сглотнул и попытался улыбнуться, все еще не веря в происходящее. — Ты… это серьезно?.. На все сто процентов? Учти, мне плевать, в чем состоит твоя магия, восстанавливать эти миры я не собираюсь. А без своих красок ты сделать этого не сможешь, верно? И ты все равно хочешь сделать это? Инк слегка дернулся, и его уверенность на мгновение пошатнулась. Разрушитель задал очень правильный, но очень неудобный для него сейчас вопрос. Он тяжело вздохнул, не скрывая легкой дрожи в ладонях и беспокойного взгляда, но быстро взял себя в руки. — Хм, ну, как сказать… Мне это не нравится. Я хотел узнать, как отреагирую на свое же предложение, и думаю, что это плохая идея. Похоже, АУ мне нравятся и без краски. Это отлично! Но раз уж предложил, отказываться не буду. Так ты согласен или как? — Нет, пока не скажешь, в чем подвох, — резко отрезал глючный. Его недоверие никак не утихало, и он подозревал в этом переизбыток краски. Все-таки с цветами надо было быть осторожнее — флакон успел опустошиться наполовину. — Никакого подвоха, — заверил хранитель, но на его лице вновь всплыла хитрая улыбка. — Я честно уничтожу столько миров, сколько ты захочешь, при условии, что Андерновелла и Оутертейл будут в их числе. В обмен я научу тебя восстанавливать миры. И если ты не сорвешься и не попробуешь починить их, пока мы не вернемся в свои тела — ну, что ж, ты выиграешь. И я навсегда от тебя отстану, хотя это уже по твоему желанию. Эррор замер. Звучало слишком невероятно, и он ясно понимал, что если художник не шутит, то второго такого шанса у него просто не будет. Но это было слишком хорошо и слишком внезапно. Конечно, мало ли какие заморочки могла повлечь за собой смена тел, и кто знает — вдруг душа глючного на него как-то повлияла, и внезапный интерес к разрушениям стал последствиями. А может, это все ловушка, и все обещания, разумеется, вылетят из его черепушки, дырам в которой сам Хоррор позавидует. И все же… — Навсегда? — неуверенно и на удивление тихо спросил он. Инк тут же кивнул. — Навсегда. — И не попытаешься восстановить эти миры сам? Уж я-то знаю, как ты за них цепляешься. — Обещаю никак на это не влиять, хотя за Создателей не отвечаю. Могу и на шарфе записать, на самом видном месте. Считай это чем-то вроде моего вклада в это сотрудничество, — покладисто отозвался художник, стараясь придать голосу максимальную серьезность и убедительность. — А… — глюк осекся, как будто боясь следующего вопроса, но, еще раз сглотнув, все же спросил, еще тише чем до этого, почти прошептал: — Если сорвусь? — Так ты не считаешь, что это невозможно? — Хранитель сразу повеселел. — Здорово! — Конечно нет! — взвился разрушитель, мгновенно вернувшись к подозрительно-недовольному тону. — Просто хочу знать, чего ты хочешь. — О, почти ничего. Просто если я выиграю, это будет значить, что ты признаешь любовь к этим мирам. И значит, я смогу тебя переубедить, рано или поздно. А потому удвою свое рвение! — с тем же энтузиазмом пообещал Инк. Вот только тянуло не на обещание, а на угрозу. Голос был таким настойчивым, что Эррор был уверен — не только удвоит, но и утроит, а может, вообще удесятерит. Это он мог. И тогда никакие уговоры не помогут, прицепится, как въевшееся пятно на его же щеке. Весьма незавидная перспектива, но учитывая, что чернильница и так ему проходу не дает, не слишком пугающая. Художник мог попросить больше, гораздо больше, то же прекращение разрушений например. Нет, тут определенно что-то было не так, и глючный с сомнением переспросил: — И все? Ты… серьезно… Хочешь поставить два жалких мира против моей полной победы?.. — Он расплылся в неверящей усмешке. — Вот так просто? Предать все, за что ты сражался?! Услышав последнюю фразу, хранитель опять убрал руки в карманы и слегка опустил голову, так, что глаза скрылись за отсветом линз. От яркого белого окружения позади его образ выглядел затемненным, лишь подстегивая недоверие ко всей этой ситуации. Он все еще слабо улыбался, но радости в следующих словах не было, лишь холодная уверенность. — Я эгоист. Притворщик. И лицемер. Я всегда сражался за себя. И в данном случае со мной ничего не случится. Так чего мне бояться? Ну же, Эррор. Разве не это твоя цель? Это ведь довольно просто, не правда ли? И еще одна пауза. Весь этот разговор постоянно прерывался на размышления и осознания, как будто мир не успевал подгружаться за спешно меняющейся реальностью и то и дело зависал. Разум глючного метался из стороны в сторону, снова и снова прокручивая наплыв информации в голове и цепляясь за каждое слово. Да, это его цель. Должна быть его целью. Инк чертовски прав во всем, и в других обстоятельствах он бы уже сто раз сказал «да», но сейчас что-то упорно не давало ему покоя. Мысли роились, будто выискивая любой повод отказаться, хотя он и сам не понимал, зачем ему это нужно. И как ни странно, повод нашелся. Эррор помнил, чем для него обернулась одна Альтернатива. Для Инка это было уже до ужаса привычно, так что понятно, почему он не воспринимал подобного всерьез, но разрушитель был совсем не уверен, что может сказать о себе то же самое. Чувство разорванного на клочки мира было несравнимо ни с одной болью до этого, и если бы ему пришлось испытывать такое годами… Да он бы скорее сразу самоубился, наплевав на любые поставленные цели. Вот только… хранителю ведь даже это не поможет. Глюк помрачнел от воспоминаний и с той же подозрительностью уставился на него. — Почему мне кажется, что ты просто хочешь отомстить за все те страдания? Посмотреть, как ты будешь разрушать, конечно, заманчиво, но в мазохисты я записываться не собираюсь. В ответ художник чуть оттаял и посмотрел с легким, но искренним беспокойством. — Понимаю, почему ты так думаешь, но нет. Сколько мы сражались, я никогда не хотел навредить тебе, — уверенно заявил он, и это было правдой. На это разрушитель фыркнул. — Сказал тот, кто каждый раз лезет ко мне с прикосновениями. А может, ты все помнил, но делал это назло? — Он язвительно прищурился, видимо уже готовый придираться к любой мелочи. — К-конечно нет, я… — Инк стушевался, но затем лишь виновато отвел взгляд. Тут у него оправданий не было. — Ладно, это и правда мой просчет. Извечный просчет. Но я честно не знаю, почему это никак не желает закрепляться у меня в памяти. Он тяжело вздохнул. Почему-то сколько бы раз он ни записывал о фобии глючного, этот факт вместе с самими напоминаниями стабильно умудрялся теряться, будто кто-то специально стирал информацию и так и желал, чтобы на Эррора в очередной раз набросились с объятиями. Художник уже и не помнил, сколько раз ему приходилось за это извиняться, но в итоге рано или поздно совершал одну и ту же ошибку, что, очевидно, не способствовало его сближению с этой самой ошибкой. И теперь это опять могло все испортить. Этого хранитель не хотел. Пытаясь спешно найти выход из ситуации, он углубился в мысли и на несколько минут будто бы выпал из реальности. А очнувшись, резко вздрогнул, словно что-то осознал, и в несколько шагов оказался рядом, быстрым движением схватившись за шарф. Глюк от такой неожиданной близости отшатнулся, но Инк крепко держал ткань, и попытки отойти лишь сильнее затягивали ее на шее, почти душа и заставляя смириться. На закономерный вопрос «Какого черта?» художник не ответил, сосредоточенно блуждая взглядом по собственным записям, которые на противоположной стороне были бледнее, и похоже, что старше. Наконец он наткнулся на нужную, наискосок пробежался по ней и только после этого отпустил разрушителя. Тот поспешно отдернул ворот от горла и уже хотел возмутиться, что это за хрень только что была, но вид Инка заставил мысленно осечься. Его взгляд изменился, как будто помутнев, и это снова было то же холодное выражение, что и пару минут назад. — Если проблема только в боли, то есть один способ. — Хранитель был спокоен, и все же на краткое мгновение в нем промелькнуло явное нежелание, словно он пересилил себя, чтобы сказать это. — Ты почти ничего не почувствуешь, если миры будут уничтожены не твоей магией, а моей. Я могу научить тебя стирать. А условия те же — разрушаешь, но не восстанавливаешь. Я вмешиваться не буду, при условии, что никто не узнает, что ты вытворяешь в моем теле. Не хочу портить свою репутацию. И прежде, чем ты решишь меня этим шантажировать — не забывай, что в моих руках твоя, и я многое могу с ней сделать. — Тон не был угрожающим, но явно сквозил металлом, и сейчас его можно было сравнить со сталью. Если честно, Эррор уже устал удивляться, а потому просто спросил с уже закрепившейся неверящей интонацией: — Стирать? Ты способен на что-то такое? — Конечно. Странно, что ты об этом не знал. Карандаши и ластик дополняют друг друга, и даже у меня иногда бывают неудачные творения. — Инк еле заметно пожал плечами, как будто говорил о чем-то элементарном, и указал в самый край пояса. — Если не веришь, вон та прозрачная склянка — растворитель, созданный моей магией. Моя, пожалуй, самая сильная способность, разъедает пространство не хуже твоих нитей. Ношу с собой на крайний случай, хотя предпочитаю не использовать. Можешь сам убедиться. Разрушитель только сейчас заметил в органайзере баночку чуть побольше флаконов и неуверенно поднес ее к глазницам. Жидкость внутри на первый взгляд не отличалась от обычной воды, но теперь, обратив на это внимание, он явно понимал, что это не так. Нет, в ней была магия, много концентрированной магии, однако она разительно отличалась от того, что он чувствовал в чернилах. Эта энергия куда больше напоминала его собственную, такая же резкая, мощная, уничтожающая… И все же она принадлежала хранителю. До этого дня он и подумать не мог, что в его арсенале есть нечто подобное. — Ну так что скажешь? Или у тебя есть другие причины отказаться? — Владелец бутыльков, включая этот, на несколько секунд замолк и уже чуть более теплым тоном добавил: — Знаешь, я ведь ни к чему не принуждаю. Не хочешь — не надо. Тогда все просто останется как есть, и я буду уговаривать тебя как прежде, не больше и не меньше. — Инк протянул руку, ожидая ответа. Он знал, что повлечет за собой прикосновение, но этим лишь подтверждал серьезность своих намерений. Эррор еще раз осмотрел художника. Тот выглядел на удивление уверенным для того, кто только что обрек Мультивселенную на гибель. Впрочем… почему это должно его волновать? Разрушитель оскалился. Один ответный жест, глюки взбушевались от контакта, обжигая ладонь и забираясь выше, до локтя, но Инк не обращал на них внимания. Для него имело значение лишь одно слово, эхом отдавшееся в голове собственным голосом. — Согласен. Хранитель вновь улыбнулся, на этот раз гораздо искренней, и тут же прервал рукопожатие, зная, что глючному от него тоже не по себе, может, не физически, но ментально. Он до сих пор не мог поверить в то, что он сделал. Что предложил и на что решился. Правильно ли он поступил? О, нет, совершенно точно и абсолютно нет. Эту авантюру художник записал бы в список самых плохих и необдуманных решений, что он успел принять за все свое существование. И если все провалится, то эта ошибка будет стоить и ему и всей Мультивселенной слишком многого. Впрочем, ради этой ошибки… он был готов рискнуть.