С твоей точки зрения

Золотистый туман рассеялся, и видения медленно растаяли, уступая место реальности. Дрим слегка поморщился, восстанавливая поток магии после довольно значительной затраты, и отступил обратно к Кроссу, надеясь, что большего от него не потребуют. Светлая атмосфера мира достаточно подпитывала его, но он слишком редко обращался к этой магии, а вмешаться в бодрствующий разум изначально было сложнее. Не говоря уже о том, что иллюзия должна была быть коллективной. Так что теперь он не отказался бы от пары минут передышки. К счастью, такой момент представился, пока остальные пытались осмыслить этот последний фрагмент истории. Первым к какому-то выводу пришел Стретч, и что примечательно, очередной попыткой удариться в обвинения это не было, остановившись на уровне обычных сомнений. В свете последних событий — приятное улучшение, даже если частично тут не обошлось без влияния чужих позитивных чувств, усиленных светлой магией. — Это не выглядело как дружеское воссоединение, — осторожно отметил он, скосив взгляд на брата и пока не зная, как именно интерпретировать увиденное. Но несмотря на долю опасений, его слова также были встречены без ожидаемого возмущения. — Конечно нет, — не стал спорить Даст, ограничив свою реакцию легким пожиманием плеч. — Это же было до обещания. — Мы заключили соглашение позже, когда встретились снова, но уже в битве за миры, — пояснил Блу, улыбнувшись, и на этот раз вышло гораздо искренней. Эти воспоминания были теплыми не только для жнеца и дарили маленькому защитнику дымку защищенности и спокойствия, позволяя говорить без скованности. — Тогда все немного остыло, и я вновь задался вопросом, могу ли рассчитывать хоть на какие-то отношения. Но когда я улучил момент и спросил об этом, Эррор не ответил, а спустя несколько дней у нас вдруг очутился Рэд. Уже позже я узнал, по чьей милости и с какой целью. Эррор хотел знать границу моих сил и что я вообще такое. Вот почему, даже согласившись общаться, он поставил нам с Дастом четкие условия. — Никому ничего не говорить, не влезать в дела друг друга без разрешения, и самое главное — никаких провокационных вопросов или попыток переманить на свою сторону. Только нейтральные темы, — по пунктам перечислил пыльный. — Хотя я в это все и так не особо лез. Основное, что меня волновало, это чтобы мне не прилетело по капюшону за роман на чужой стороне. Пришлось убедиться, что кое-кто не спалит меня перед боссом при первой же возможности. — Как будто мне делать больше нечего, — скривился разрушитель, в чьей системе еще отзывались остатки презрения. Доза была совсем небольшой, но пока еще давала о себе знать. — Для драмы и интриг мне хватает Андерновеллы, так что ваши шашни мне до лампочки. Я лишь надеялся исправить эту глупую ошибку. Но когда я наконец разобрался в коде Блу, оказалось, что не я один его испортил. — Эррор вновь красноречиво посмотрел на мечтателя, но тот едва ли заметил, слушая лишь наполовину. Глючный раздраженно фыркнул и решил не тратить ограниченные запасы недовольства на того, кто не может его оценить, отвернувшись и чуть тише пробормотав: — Вот только к моменту, как я это осознал, мы общались уже пару лет. И это… Было лучше, чем я мог ожидать от угрозы и аномалии вроде него. Хотя единственное, почему это продолжалось так долго, это потому что я так и не нашел способа его убить. Последнее заявление он бросил по привычке, и в нем не было той же уверенности или силы, что в остальных словах. Но в разрушителе говорил темный цвет, и он в любом случае не собирался уточнять, что это было правдой лишь наполовину. Он не мог подчинить душу другого глюка — деталь, которую он выяснил еще при первом знакомстве с Гено, и Блу действительно был почти неуязвим в Антипустоте. Родное измерение вступалось за маленького защитника так же, как вступалось за него самого, но на самом деле Эррор не предпринимал настоящих попыток покончить с ним где-то еще. Сначала опасался непредвиденных последствий — код Голубики был слишком запутан, и его обрывки вели сразу к множеству мест. Слишком много связей, слишком много вселенных, одна из которых и вовсе была частью центра. И если чему-то жизнь его и научила, это что удалять часть системы без точного понимания ее работы чревато целой кучей проблем и сбоев, разбираться с которыми в итоге ему же. И к этому разрушитель был не готов, хотя чем больше времени проходило, тем больше эта причина затмевалась иной, признать существование которой он отказывался до этого самого дня. Но теперь было поздно брать свои слова назад. Ширма спала, и запоздалая попытка прикрыться прошлыми оправданиями уже не имела должного эффекта, ведь кое-кто уже соединил все точки. — Не думаю, что ты хотел этого, — с сомнением протянул хранитель, заставив глючного дернуться на звук собственного голоса. На языке тут же созрела новая колкость, но Эррор запнулся, поняв, насколько задумчивым и отрешенным выглядел его противник. До этого пышущий энтузиазмом, Инк подозрительно притих и вжался в стену, вроде бы обращаясь к нему, но словно говоря сам с собой: — Если бы действительно хотел, ты бы этого добился, неважно как. Уж я-то знаю. — На этих словах пиксели вокруг резко передернуло, а все тело на кратчайший миг застыло от пробежавшейся по костям фантомной боли. Что, впрочем, не сбило приподнятого настроения самой речи. — Но в этом-то и дело, не так ли? Ты тогда говорил не о Блу. Ты говорил обо мне. Кажется, я наконец понимаю. — Не неси чушь, — прошипел разрушитель, весь ощетинившись, тогда как внутри него забила тревога. Он догадывался, куда шел ход мыслей художника, и абсолютно точно не хотел, чтобы это было озвучено. Вот только хранитель, как и до этого Дрим, как будто не услышал, уставившись в пол и продолжая медленно проговаривать мысль в пространство: — И этот мир… Ты никак не мог позволить кому-то узнать об этом. Особенно мне. — Заткнись. — Ведь эта вселенная как раз из тех, что ты обычно стираешь. — Я сказал заткнись! — Но вместо этого… — Не смей произносить этого! — Яростный крик в очередной раз оглушил и наконец вырвал Инка из дымки мыслей, заставив вновь обратить внимание на комнату и особенно на своего соперника. Глюк тяжело дышал, то и дело вздрагивал и весь напоминал пружину на взводе — руки сжаты в кулаки, костяшки пальцев впились в ладони почти до первых капель чернил, и казалось, ему было достаточно всего одного слова, чтобы сорваться. И они оба знали, что это было за слово. Но художник не сказал этого. Он еще пару минут изучающе осматривал Эррора, а затем шумно выдохнул и внезапно покладисто кивнул. — Хорошо. Полагаю, это не так уж и важно. Разрушителю показалось, что он ослышался. Глючный был готов оправдываться, злиться, отрицать, защищаться до последнего вздоха и ни за что не сдаваться без боя… Но уж точно не к тому, что известный отсутствием такта и вечно лезущий не в свое дело хранитель так просто сдаст позиции и отступит. Вся уже готовая выплеснуться энергия ушла вникуда, и Эррор просто замер, не в силах полностью обработать произошедшее. Теперь он выглядел не иначе как растерянно, откровенно пялясь на своего противника, но уже не в ожидании неизбежного, а в непонимании. До этого почти пропавшие зрачки вновь замелькали символами, но в очередной раз сдались в попытке выбрать подходящее значение, остановившись на обычных, разве что постоянно меняющих цвет вопросах. — Ты это сейчас серьезно?.. — Эй, ты ясно дал понять, что эта тема тебе неприятна, — смутился столь недоверчивой реакции Инк, защитно вскинув руки. — В таком случае закроем ее. Мы и без того достаточно надавили на вас всех. Так что я просто рад, что этот мир жив, и полагаю, мне больше ничего не надо об этом знать. Хотя если тебе самому есть, что сказать, я буду рад выслушать. Ну, а если нет, то нет, — пожал плечами художник, стараясь выглядеть как можно непринужденней. Крохи интереса и любопытства еще проскальзывали сквозь его выражение, но были старательно приглушены, и еще больше наседать с неудобными вопросами хранитель не собирался. Усилия, которые не спешили оценить по достоинству. — Да неужели? И я должен в это поверить? Что ты правда хочешь слушать меня? — Повысил голос разрушитель, приправив искаженную в издевке интонацию не менее кривой усмешкой. Ему это показалось плохой и неудачной шуткой, особенно после игнорирования его слов всего минуту назад. Будто в подтверждение, столь явный сарказм тоже остался не замечен, но вместо этого Инк одарил его открытой и внезапно теплой улыбкой. — Да. Да, я хочу. Глючный ожидал чего угодно, но не настолько простых и буквально режущих искренностью слов. И на такое ему действительно было нечего ответить, из-за чего тело сковало как от родного перезапуска. Но на этом сюрпризы не закончились, и художник воспользовался этой возможностью для еще одного откровения, решив, что и без того запоздал с этим. Конечно, он предпочел бы сказать это в более уединенной обстановке, но они все равно раскрывали все карты, и лучше прояснить все сейчас, чем неизвестно сколько ждать идеального момента, который не факт, что вообще когда-нибудь настанет. — И я хотел сказать тебе все еще тогда! Мое извинение, я так и не закончил! — Хранитель встретился взглядом со своими же разномастными зрачками, и теперь он смотрел иначе, как будто разрушитель был единственной вещью в мире, достойной внимания. В каком-то смысле для него так и было. Он в последний раз перевел дыхание и наконец озвучил то, что он не ожидал услышать от себя в ближайшие несколько лет так точно: — Эррор, я… Я больше не хочу предлагать тебе дружбу. Стоило столь простой фразе сорваться с языков, и в комнате повисла мертвая тишина. Инк знал, что это нетипичное для него заявление, но не думал, что оно будет иметь эффект оглушающего выстрела. Слова повисли в воздухе, заставив обоих его друзей синхронно подавиться, в то время как у глюка едва не отключились логические процессы в принципе. Разум просто отказывался это воспринимать, не готовый к самой возможности подобной ситуации и раз за разом выдавая критическую ошибку. — Ч-чего?.. С чего это ты вдруг? Неужели мозги появились? — нахмурился разрушитель, тщетно пытаясь понять, в какую игру играет художник на этот раз. Но тому было не до его обычных глупостей, и вместо этого хранитель сосредоточился на сборе своих беспорядочных мыслей воедино, чтобы хоть раз донести их верно и избежать недопониманий. Он неловко прочистил горло и поспешно поправил себя: — Прости, я не совсем так выразился. Я больше не хочу прикрываться таким словом как «дружба». Или надоедать с моими обычными речами. Все равно ты их слышал так много раз, что уже, наверное, выучил наизусть. Ты, в отличие от меня, не забываешь все так просто. — Инк попытался сказать это в шутливом тоне, но вышло немного натянуто, и в голосе проскользнула предательская нервозность. Казалось, ничего особенного не происходило, но он все равно ощутил себя крайне неуютно — слишком открытым, слишком беззащитным. Художник никогда не думал, что быть искренним и вдумчивым со своими словами, когда его действительно волновало, какие последствия они понесут, может быть так сложно. Но напряжение отчасти спало, когда Эррор тоже расщедрился на подобие ухмылки, пусть до сих пор пронизанной сарказмом. — Вот уж точно. Наслушался на десять жизней вперед! — хмыкнул он, меж тем все еще оставаясь настороже. Фраза вышла такой же раздраженной, но напоминание о чем-то знакомом и обыденном для них обоих немного заземлило разрушителя. Что, в свою очередь, прибавило Инку уверенности. — Но… Я все еще хочу узнать тебя, — уже тверже добавил хранитель, хотя обычного для него давления в интонации не было. Или вернее, оно с переменным успехом подавлялось, в то время как он пытался звучать одновременно и настойчиво, и уступчиво. — Хотя бы попробовать, если ты позволишь. Да, именно если позволишь. Ведь это всегда было только моим любопытством. Вечно задаваясь вопросами о твоих мотивах, я никогда не учитывал, как же ты сам к этому относишься. Черт, я знаю тебя так давно, и не смог вбить себе в голову, что ты не любишь прикосновения, а ведь ты один из немногих, кого я более-менее нормально помню! Голос подскочил на пару тонов и сорвался на еще одну усмешку, но теперь в ней явно проглядывался упрек, вот только направленный не на собеседника, а на самого себя. Признание неправоты давалось художнику с трудом, как будто он точно не знал, как ему полагается действовать, хотя казалось, в свое время Инк наглотался достаточно малиновой, чтобы иметь об этом представление. Но даже тогда, любая вина была как будто навязанной, колыхала и бушевала на поверхности, но не имела настоящего источника внутри, чтобы извинения и муки совести шли от сердца. А стоило краске утихнуть, как любые сожаления просто смывало, не оставляя ничего за собой. И очень долго хранителя это устраивало. Ведь так легко оставить все обиды в прошлом и спокойно жить дальше, как будто ничего не случилось. Он знал много историй затяжной мести или, напротив, искупления, и даже имел живой пример перед глазами в виде Кросса, но в то же время никогда не понимал этого в полной мере. И тем парадоксальнее, что теперь он пытался собрать в своих новообретенных чувствах каждую крупицу, что была способна на это, чтобы убедить в реальности этого не столько Эррора, но самого себя. Доказать в первую очередь себе, что он изменился. Даже если ради этого пришлось сперва признать и принять свои самые худшие стороны. — Эх, я просто… Я эгоист, и едва ли я смогу так просто с этим что-то сделать. Но если я что-то о себе и знаю, так это то, что я сам выбираю, каким мне быть. И на самом деле… Думаю, после всего увиденного я завидую Блу. Ведь у него получилось то, что не получилось у меня. — Маленький защитник удивленно вздрогнул на это упоминание, но брошенный на него следом взгляд не нес никакой злобы или обиды. Это было разочарование в себе, но никак не в том, кто просто оказался лучше него. Да и сам настрой склонялся скорее к восхищению, чем к упомянутой зависти. Художник даже нашел в себе силы на еще одну улыбку. — Он стал близок тебе, и я могу лишь мечтать стать для тебя кем-то похожим. Может, не другом. Но кем-то, кого ты согласишься подпустить к себе, с кем захочешь поговорить, без поднимания таких тем, как наши идеологии или жизненные выборы. Потому что мы оба понимаем, что такое одиночество в Мультивселенском смысле. И иногда нам нужен кто-то, кто может его разделить. Во всяком случае, это нужно мне. А ты… Я хочу узнать твой собственный ответ. И принять его, каким бы он ни был. Инк наконец замолк, напряженно замерев в ожидании реакции, но несмотря на бушующий внутри ураган эмоций, не смел отвернуться. На этот раз он не позволит чему-либо их прервать. Он хотел знать, кем они были друг другу, и кем они могли друг для друга стать. Даже если это значило поставить точку и оставить все притязания на того, кто так долго привлекал его внимание. Было лучше покончить со всем сейчас и перестать тратить силы на несбыточные надежды, чем и дальше отравлять чужую жизнь. Конечно, часть его боялась такого исхода, и еще большая часть противилась собственному выбору, не готовая так просто отпустить, но он не был тем, чей выбор тут хоть что-то значил. Слово оставалось за разрушителем, и именно оно было решающим, но тот пока не спешил с вынесением приговора, все еще с трудом веря в услышанное. В поисках подвоха, глючный снова и снова всматривался в родной образ, пытаясь разглядеть за ним того радужного засранца, что бесил его долгие годы. И не нашел его. Нет, вместо этого он увидел кого-то другого. Это все еще был Инк, тот Инк, которого он знал, и все же… В нем как будто значительно поубавились самые раздражающие черты, которые не позволили бы Эррору принять его раньше, но зато как никогда ярко проявилось то, что наоборот, заставило потянуться к нему. И разрушитель почувствовал, что здесь и сейчас, такому Инку он может довериться. На краткое время взявшая верх, темная смесь дрогнула, и сквозь нее пробился иной цвет, сменив направление утопших в негативе мыслей. Но стоило нащупать ускользающий ответ, к которому он уже пришел чуть раньше, как все слова застряли в глотке, наткнувшись на комок. И дело было не в том, что Эррору было сложно сказать это хранителю или любому в этой комнате. Ему было сложно сказать это самому себе. Иронично, но и в прямом и в переносном смысле. Ведь произнести это вслух означало окончательно признать то, что он предпочел забыть и отрицать… Но почему-то позволил существовать. Позволил стать еще одним надоедливым исключением. Переполняющие его противоположные краски вступили в борьбу, пытаясь перевесить друг друга, но в итоге лишь смешиваясь в какую-то пестрящую тошнотворную муть, пока глючному это вконец не надоело. Да к черту все! Инк хочет знать, что он о нем думает?! Ну вот и отлично! С такой мыслью разрушитель с силой сглотнул уже щекочущую горло едкую магию, меж тем нащупав цвет, к которому он не думал, что когда-либо вот так обратится. Пальцы мимолетно прошлись по розовому, но скользнули в сторону, и руках оказался малиновый флакон, заставив до этого относительно терпеливо наблюдающего художника мгновенно напрячься. Трехцветные фаланги кратко дернулись в его сторону, буквально крича о желании перехватить жидкую эмоцию, но хранитель вовремя удержал их, для начала ограничившись словесным предупреждением. — Эррор, осторожнее с этой краской, она!.. — Без тебя знаю! — перебил его глюк, но вопреки ожиданиям, не стал прикладываться к новому цвету. Он с силой сжал бутылек, добрую минуту разглядывая яркий и почти кислотный оттенок так, будто тот его лично обидел, и одного этого хватило, чтобы ощутить толчок к действиям. Вместо столь тяжело дающихся слов, разрушитель рывком достал из-под одежды блокнот и вытряхнул оттуда несколько испачканных листов, вернув художнику упрек: — И уж кто бы говорил! — Э-это… Откуда… — Инк резко побледнел и шумно сглотнул, с первого взгляда узнав как собственный почерк, так и собственную магию. Остаточная и истощившаяся, но она была там, и было не так много способов, как она могла попасть туда. По дрянной памяти как будто ударили чем-то тяжелым, когда взгляд сам собой метнулся к настолько же испуганному Дриму. Мечтатель не должен был видеть напоминание об этом, черт, он думал, что избавился от них! Он обещал… Только не говорите… Он забыл, не так ли? Но хранитель не успел в полной мере сосредоточиться на этой мысли, когда его противник окончательно переборол замешательство и с новыми силами пошел в разнос. — Если бы тебе была важна эта писанина, она бы не валялась где ни попадя! — повторил Эррор свою же фразу, с размаху шлепнув стопкой бумаги по полу, в то время как флакон вновь занял свое место в органайзере, спасаясь от участи быть нещадно раздавленным. И на момент глючному действительно хотелось это сделать. — Сколько раз, Инк?! Сколько раз ты травился малиновым?! — Не намного чаще, чем другими цветами, — глухо отозвался художник спустя мучительную паузу. Во рту разом пересохло, а стремительно упавший и сиплый голос оказался безжалостно зажеван всепроедающей статикой. — Но мне и самому интересно. Я никогда не считал. — Зачем ты это делал, дурень?! — тут же набросился с новым возмущением разрушитель, явно не удовлетворенный подобным ответом. — А что мне остается?! — тоже сорвался на крик хранитель, не выдержав нагнетаемого давления. Глюки прошлись по телу мощной волной, отзываясь покалывающим ощущением на пальцах и щеках, но едва ли магия могла ему сейчас чем-то помочь. — Эррор, я не способен почувствовать сам! — на одном дыхании выпалил Инк, чувствуя, как ему почти физически больно от этих слов. — И ты удивляешься, что я хочу это восполнить? Хоть как-нибудь, но познать то, что мне недоступно, даже если… — он осекся и стиснул зубы, закончив начавшуюся в запале фразу с куда меньшим энтузиазмом: — Даже если иногда все идет не так, как задумано. Та смесь была ошибкой. Признание вышло опустошающим. Художник сам начал тему откровений, но не думал, что все зайдет настолько далеко, и теперь чувствовал себя загнанным в угол, зажатый между удушающим давлением глюка и знакомым, но почти прожигающим взглядом его самого близкого друга. И как бы его ни воротило от этой мысли, из двух зол он был готов выбрать большее, лишь бы не смотреть на Дрима в ответ. Однако на этом его мучения не заканчивались. — С чего тебе вообще захотелось попробовать что-то подобное?! Постой, дай угадаю, «было любопытно»? — скептично хмыкнул Эррор, не собираясь так просто оставлять тему, и колкая фраза прозвучала как пощечина. — Ты сам это сказал, тебе всегда любопытно. Я не так много знаю о тебе, но точно знаю, как ты сражаешься. Каждый раз дурачишься, как будто это лишь игра, развлечение. И порой это и правда было весело, но скажи мне вот что. Ты действительно настолько не ценишь свою жизнь?! — Зрачки сузились до двух тонких щелочек, которыми он сверлил поникшего хранителя, прежде чем подать голос снова, хотя сейчас это напоминало глухой и крайне требовательный рык: — Инк. Не делай этого больше. — Ч-что? — Подавленный настрой дрогнул под чужими словами, и художник невольно встрепенулся, уверенный, что из-за оглушающих помех что-то не так понял. — Почему ты?.. — Что слышал! Может, тебе плевать на всех, но увы, далеко не всем плевать на тебя. И это ведь то, чего ты хочешь. Внимания, чтобы тебя помнили, значить что-то для других. Так жаждешь не быть пустым местом, так для начала сам не относись к себе так! И запомни чернильница… — Глючный резко сократил дистанцию, ни на секунду не разрывая зрительного контакта, хотя тянуть хранителя вниз, как до этого Стретча, не стал, на этот раз игнорируя разницу в росте. — Я единственный, кто имеет право забирать твою жизнь! И Рипер свидетель, только попробуй еще хоть раз вытворить подобное, с того света достану, ты меня понял?! — разъяренно выкрикнул разрушитель, едва ли заботясь о громкости своего голоса. Ну, подумаешь, перебудит половину вселенной. Все его существо было приковано лишь к Инку, и теперь настала очередь художника быть окончательно потерянным, ибо это было определенно последним, что он ожидал когда-либо услышать от своего противника. — Да почему тебя это вообще волнует? — непонимающе пробормотал хранитель, нахмурившись и тщетно пытаясь найти объяснение чужому поведению. — Ты ведешь себя так, как будто ты… — очередная фраза оборвалась, когда сознание пронзила даже слишком простая догадка. У его поступков был весьма скудный список причин, ограниченный лишь собственным органайзером, да парочкой личных бзиков. Вот только то, что происходило здесь и сейчас, просто не могло быть ненавистью. Вернее, не только ненавистью. Инк отступил в почти неверящей усмешке. — Ты что, краски налакался? — Боже, не тупи! — закатил глаза Эррор, как будто услышал самую идиотскую вещь в своей жизни. — Сейчас я это ты, забыл? Конечно налакался! Но мне почему-то хватает ума помнить твои дурацкие предупреждения! — Будто в подтверждение, он сжал шарф в руке, но стоило упомянуть пометки, как на него свалилась внезапная идея. Глючный скосил на предмет одежды не сулящий ничего хорошего взгляд, а затем расплылся в хищном оскале. — Моя нить, — приказал он, требовательно протянув руку, но когда художник не среагировал в следующие несколько секунд, вновь повысил голос: — Живо! Хранитель колебался еще мгновение, но затем неуверенно подчинился, пусть и едва ли понимал смысл этой просьбы. Разрушитель не мог использовать их сейчас, да и зачем?.. Однако стоило ему так подумать, как он тут же получил доказательство обратного. Эррор нетерпеливо выхватил конец струны, прежде чем до ужаса привычным движением коснуться щеки, зацепив подтеки чернил и на ходу изменив их суть, заставляя застыть в форме иглы. На этот раз материализация не потребовала и десятой части прежней сосредоточенности или усилий, но глючный не обратил на это внимания, даже не полностью осознав действие, захваченный более навязчивой мыслью. Тонкий инструмент сверкнул в руках, где секунду назад блестели капли краски, и тут же был пущен в дело, нещадно впиваясь в одну из самых дорогих для Инка вещей и пронизывая ее воплощением разрушительной магии. Но почему-то мысли о вреде и порче предмета были последним, что приходило на ум от этой картины, потому что о звезды! Художник уже не раз успел оценить мастерство Эррора во владении нитями, но это не шло ни в какое сравнение даже с самыми искусными боями! Нет, потому что это было чем-то совершенно иным. Белые пальцы точно и умело сновали над тканью, подчиняясь чужим отработанным рефлексам, и он едва поспевал за отрывистыми движениями. Осознание настигло, только когда глюк закончил, придирчиво глянув на свою работу, а затем удовлетворенно кивнул и с небольшим усилием оборвал остаточную нить некогда родной магии, что и вывело хранителя из транса. — Что ты тогда сказал? «Меня ты не забываешь», — задумчиво припомнил разрушитель вместо пояснений, прежде чем самую малость самодовольная ухмылка вновь сменилась раздраженной гримасой. — Может, хоть так твоя одержимость принесет пользу. А вздумаешь проигнорировать, я, черт возьми, узнаю, и тогда твоей радужной заднице не поздоровится! — С этой угрозой он рывком впихнул шарф художнику в руки, позволяя рассмотреть результат этого спонтанного вмешательства. Это была надпись. Вышивка надписи, точно повторяющая каждое из его правил использования красок. Немного грубая из-за скорости и вложенного настроения, но даже так стежки были на редкость аккуратными. Но что важнее, это была магия. И не какая-то там, а личная, единственная в своем роде. А то, как ярко-голубая струна переливалась и почти светилась на бледной ткани, складываясь в буквы и передавая в своей сути все, что из себя представлял разрушитель… Дать кому-то свою магическую подпись? Пусть даже в буквальном смысле? Каждый идиот знал, что это значило. Все чувства замкнуло от одной лишь мысли, балансируя на грани перезагрузки, и Инк был уверен, что в любую секунду вылетит, но каким-то чудом его удержало на этой стороне реальности. Пальцы еще раз прошлись по вплетенному в родную вещь дополнении, параллельно скользя по узору внутренним взором и будто пытаясь запомнить каждый изгиб. Не то что бы он считал, что преуспеет в этом, но… Что-то подсказывало, что как минимум одна вещь теперь вряд ли так просто ускользнет от него. И почему-то художнику как никогда сильно захотелось ответить. Но что он мог?.. Взгляд наткнулся на одно из пустых мест в органайзере, и хранителя будто прошибло. Рефлексы были быстрее мыслей, спешно ощупав карманы толстовки в инстинктивном порыве, когда в них блеснула черная склянка. Но не краска. Магия в чистом виде. Его собственная, абсолютно уникальная и неповторимая, а в такой форме — создающая самую лучшую связь для возможного призыва. Отражение всего его существа… Инк улыбнулся. Мысли покинули его голову и сформировались в слова. — Моя кисть, — попросил художник, тоже протянув руку. Голос терялся в лагах, подскакивая на каждом втором звуке, но сам тон был твердым и почти таким же требовательным. — Маленькая, не Бруми, — уточнил он секундой позже, когда глюк на автомате потянулся за спину. Тот лишь скептично вскинув бровь, но как ни странно, не стал противиться указанию, скользнув рукой по поясу и нащупав нужный инструмент. Но вместо того, чтобы просто передать кисточку, он ее подкинул, позволив Инку ловким движением перехватить ту в воздухе. Шарф обернулся вокруг шеи, чтобы не мешать, и кисть окунулась в темную жидкость, заставив Эррора резко дернуться. Он почувствовал это. Как будто фантомное прикосновение к его нитям, хотя несколько иначе. А еще сама магия была странной. Слишком концентрированной, вязкой и тягучей, почему-то напоминая… Взгляд сам собой впился во все еще раскиданные по полу страницы, на некоторых из которых еще виднелись остатки черных пятен, и в разуме всплыла ужасающая догадка, заставив судорожно сглотнуть. Какого черта?.. Хранитель, однако, был занят иным. Он задумчиво снял очки и вспомнил, что подумал о них в первый раз. Подарок. Сотворенный не чем-нибудь, а его магией. И это уже могло считаться заявлением… Но для этого он должен был сам приложить к ним руку. Что художник и сделал, быстрым и уверенным движением проведя кистью по оправе. Да, глюк мог быть потрясающим, когда дело касалось струн, но он не собирался уступать. Магия завилась в небольшой узор, посылая по костям разрушителя мурашки, и потерявшись в странном ощущении, тот пропустил момент, когда Инк закончил, протянув очки ему. Все равно у него еще остались старые. — Тогда ты тоже, — отчеканил он, стараясь говорить как можно ровнее, но интонацию все равно немного зажевывало от подавляемого волнения. — И ты знаешь, о чем я. Твой план умереть, когда закончишь свою работу. — Хранитель помрачнел, и хватка враз стала тверже, но не настолько, чтобы как-то навредить столь важной сейчас вещи. — Может, ты прав, и я не особо забочусь о своей жизни, но я точно пытался ценить твою. Я не вижу этой Мультивселенной без тебя в ней. Так что пожалуйста, не делай этого. Даже если это значит вечно стоять у тебя на пути или отбить у самой смерти… Я не позволю! Это мое условие! Эррор от таких слов замер, не ожидая ответного напора, но очки все же забрал, а точнее довольно резко выхватил, с долей подозрительности глянув, что художник с ними вытворил. Никаких рисованных цветочков или завитушек, чего он никогда бы не потерпел, но вместо этого оправу украшали почти незаметные линии на внутренней стороне, которые почти складывались во что-то под определенным углом, но ему никак не удавалось понять, во что именно. Глючный придирчиво потер отпечаток темной магии пальцем и тут же вновь вздрогнул — еще не остывшая, энергия покалывала и отдавала тем самым странным ощущением связи. Если это будет работать как координаты, будет проблематично. Но в каком-то смысле это казалось равноценным, так что разрушитель решил пока не считать вещь испорченной, временно убрав очки в одно из свободных мест в органайзере. Носить их сейчас было непрактично, но возвращение вещицы обратно было бы понято неправильно. К счастью, Инка такой компромисс устроил, и хранитель немного расслабился, уже внутренне готовый к отказу или новым возражениям. На секунду повисла тишина, пока они переваривали все сказанное в адрес друг друга, но им не удалось насладиться трепетным моментом в полной мере, когда этот обмен то ли просьбами, то ли требованиями прервал тихий смешок Рипера. Бог уже какое-то время следил за этим диалогом с завидным интересом, особенно с того момента, как упомянули его. А с последних слов художника так и вовсе развеселился: — Отбить у меня? А ведь у тебя и правда есть все шансы это сделать. Но мне это нравится! — внезапно заявил он, заставив хранителя и разрушителя синхронно подскочить на месте и наконец оторвать взгляды друг от друга, только сейчас вспомнив, что они были там не одни. До этого по возможности сдерживаемая, магия жнеца опалила пространство холодом, в то время как он сам выпрямился и навис над комнатой мрачной тенью. Черные крылья раскрылись с громким хлопком, и несколько перьев остались медленно кружиться в воздухе, но они никого не коснулись, как будто специально облетая всех, с кем могли столкнуться. Рипер выставил косу перед собой, направив ее на глюка, но не в угрожающем жесте, а скорее в наигранно-пафосном. Голубоватое кольцо зрачка искрилось непонятным предвкушением, и это было единственным сигналом, что воинственным его настроение не было, однако зная характер бога, ничего хорошего это все равно не предвещало. — Что скажешь, Эррор? — ухмыльнулся жнец еще шире, придав и без того по умолчанию хитрой и наглой интонации чуть любопытствующий оттенок. — Ты согласен с этим? Променяешь столь долгожданное свидание со мной на вечность с ним? Разрушитель скривился от формулировки и безо всякой опаски оттолкнул поблескивающее лезвие от своего лица, но позволил себе всерьез задуматься над вопросом. Это воплощение Смерти ему по ряду причин не нравилось. Сама смерть?.. Готов ли он так просто исчезнуть и оставить все позади? Раньше он был абсолютно уверен, что да. Ему было достаточно первого раза, когда смерть не пришла за ним, и уклоняться от нее во второй раз он не собирался — разве что убедился бы, что перед этим закончит все свои дела. Глюк жил ради одного единственного предназначения и не видел своего существования за рамками этого. Но теперь кое-кто видел это за него. Кто-то, кто хотел, чтобы он был там, чтобы он имел место в этом мире. Когда в последний раз он испытывал нечто подобное? Быть действительно нужным кому-то. Чужая грудная клетка оставалась пуста, но Эррор был готов поклясться, что на мгновение там что-то дрогнуло. — Если это значит, что этот идиот перестанет маяться дурью, тогда да, — наконец выдавил из себя разрушитель, демонстративно отвернувшись, но на деле все еще следя за жнецом краем глаза, потому что его чувство подвоха только усилилось. Бог, однако, уже переключил внимание, легким движением поведя плечами, и коса скользнула в сторону, теперь нацелившись на второго участника сделки. Он прищурился, заглядывая прямо в позаимствованную душу, и задал аналогичный вопрос: — Инк? Твое слово? Принимаешь эти условия? — почти что пропел Рипер, не делая ничего, чтобы спрятать свое нетерпение и почти что восторг. — Звучит как слишком много обязательств. А я никогда не был с ними хорош, — покачал головой хранитель, не собираясь строить иллюзий на этот счет. Он не хотел давать еще одно легкомысленное обещание только чтобы нарушить его на следующий же день от скуки. У него уже был весьма неудачный опыт подобного. И все же художник не мог отрицать, что сама идея была заманчивой. Его интерес в отношении красок определенно был силен, но в отношении разрушителя он уже давно был сильнее. И он же мог поступиться малой частью своего любопытства, чтобы получить взамен нечто гораздо более ценное? Может, это было лишь проявлением бурлящей в чужом теле решимости, но упустить подобный шанс показалось преступлением. — Но я хочу попробовать. Так что если Эррор согласен, я тоже отвечу да. На мгновение напрягшийся, бог Смерти едва заметно выдохнул и звонко рассмеялся, выглядя веселее, чем за всю свою жизнь вместе взятую. Обычно он контролировал свой голос, умело подстраивая под любую интонацию, но тут позволил себе сорваться на почти птичью трель, что случалось с ним лишь в моменты крайне ярких эмоций. После чего, немного смутившись, скользнул взглядом по остальной части комнаты и обратился уже к ним: — О, как же я мог забыть. Какие-нибудь возражения? И нет, если скажете сейчас, я не заставлю замолчать навсегда, — на всякий случай уточнил он, но желающих влезть в это внезапное представление не оказалось, на что жнец лишний раз расплылся в довольной, но явно отдающей коварством улыбке. — Ну, раз возражений нет, у вас есть мое слово и свидетельство. И властью, данной мне моим миром, да будет так! — с прежней напускной важностью декларировал Рипер, вернув на секунду потерянное самообладание и специально сделав голос глубже и ниже. Ведомое ловкими пальцами, оружие Смерти взмыло в воздух и очертило круг, прежде чем резко опуститься и с еще одним звоном встретиться с полом, но этот раз звук был гораздо громче и чище. Металл вибрировал, продолжая мелодично греметь и посылая волны неизвестной энергии сквозь души всех присутствующих. Но наконец звук постепенно утих, как и этот импульс, оставив после себя странное ошеломление, а сам жнец чинно сложил крылья, вернув полностью беспечный и даже слишком расслабленный вид. Остальные, однако, сохраняли здравый градус подозрительности, ибо даже далекому от Мультивселенной монстру было известно, что с магией богов шутки плохи. А если этот бог сам решил подшутить — еще хуже. Рипер мог сколько угодно возмущаться списком навешанных на него правил и запретов, но даже он признавал, что минимум половина из них существуют не просто так. Таким как он было опасно идти против установленного порядка вещей, как раз потому, что у них была сила этот порядок сломать и переиначить под себя. Что зачастую означало лишь больше ответственности и соответственно больше работы, так что неважно, насколько бог Смерти любил сделать все по-своему, большую часть времени он действительно старался держать себя в руках. Что не отменяло редких случаев, когда он все же давал себе свободу, что почти всегда вело к скандалу, ставя весь пантеон богов и половину Мультивселенной в придачу на уши. Так что неудивительно, что любое странное и нетипичное поведение жнеца неизбежно настораживало. Однако шанса вытрясти из него признание, что конкретно он вытворил на этот раз, не представилось, потому что стоило Риперу вновь уткнуться в телефон, как его веселье померкло, а зрачки утонули во тьме пустых глазниц. — И почему именно сейчас? — вполголоса процедил он, уставившись на экран так, будто тот пророчил ему лишнюю неделю отработок, и впервые с момента его появления тут, в тоне бога промелькнул намек на злость. Аура вокруг него стремительно помрачнела, воздух заколол кристалликами льда, а пальцы крепче вцепились в оружие, которое как будто разом стало острее и опаснее. Впрочем, жнец быстро опомнился и поспешно приглушил влияние своей губительной энергии, но было поздно, и от его непринужденности не осталось и следа. — Я знаю, что приносить смертельные известия моя работа, но думаю, у нас проблемы, — вновь обратился Рипер к компании, пользуясь тем, что внимание все еще было приковано к нему, однако в отличие от остальных его заявлений, это было на порядок серьезнее и мрачнее. — Что-то случилось? — мгновенно напрягся Блу, встревоженный столь быстрой сменой настроения. В ответ бог кисло улыбнулся, надеясь сбавить градус напряжения, но теперь от этого выражения так и тянуло фальшивостью и натянутостью, а интонация звучала жалкой пародией на саму себя: — Что ж, я переписывался со своей Тори, и она сказала, что недавно встретилась с Корицей. Кто-то из вас должен быть в курсе, хотя лично я удивлен. Время богов устроено иначе, и обычно это не проблема, но обычно Мультивселенная не разъезжается по швам. Как я понял, пришлось просить одну наглую похитительницу косы о помощи. Напомните, почему они вообще дружат? — задумчиво спросил жнец в пространство, как будто и правда интересовался этим вопросом, но незаметно увильнуть от темы не вышло. — Рипер! К сути, — огрызнулся разрушитель, которому эти божественные интриги уже порядком надоели. Тот лишь вздохнул, но больше тянуть не стал. — Если к сути, то вас там потеряли. Этот мир слишком изолирован, и кое-кто специально настроил здешние блокировки так, чтобы туманить зрение Кор. А ваша помощь им не помешает. — Он слегка качнул головой, и хотя без зрачков было сложно сказать, куда он смотрит, Дрим был уверен, что этот пустой взгляд был адресован ему. — Это касается твоего брата. И если ничего не сделать, то скоро у меня либо будет слишком много работы, либо я лишусь ее совсем. — Найтмер? Где он? Что он сделал? — затаил дыхание мечтатель, уже предчувствуя неладное. Но даже самые худшие предположения не подготовили его к следующей простой фразе:  — Напал на Рипертейл.