После падения.

Таня

– Выключи его. – стонет Катя, когда будильник начинает греметь в темной спальне. Шарю впотьмах в поисках телефона, наконец я бью пальцем по экрану, и неприятный звук прекращается. Сажусь на постели, и плечи тянет вниз под весом сегодняшней угрозы: решение университета об отчислении Кати, возможность предъявления Заком обвинений против нее и, наконец, предполагаемая реакция Кати на сообщение о том, что я хочу перебраться в филиал Vance Publishing в Сиэтле и что я хочу, чтобы она тоже туда поехала, хотя она во всеуслышание заявляла, что ненавидит этот город. Не знаю, что меня пугает больше. Когда я включаю свет в ванной и плещу холодной водой себе в лицо, то понимаю, что обвинения в нападении – самое худшее. Если Катя окажется в тюрьме, я понятия не имею, что мне делать и что будет делать она. Даже мысль об этом вызывает у меня тошноту. Вспоминаю о просьбе Зака о встрече и прокручиваю всевозможные варианты тем нашего разговора, особенно с учетом его фразы о «влюбленности по уши» в меня, сказанной во время нашей последней встречи. Прижимаю висящее на стене полотенце к лицу и делаю глубокий вдох. Должна ли я ответить Заку или, по крайней мере, узнать то, чего он хочет? Может быть, он объяснит, почему он сказал Тристану про обвинения одно, а мне другое? Мне не очень удобно просить его не поступать так после того, как Катя сильно избила его, но я люблю Катю, а у Зака были те же самые намерения, что и у Кати в самом начале, – он стремился выиграть пари. Оба хороши. Прежде чем успеваю хорошенько подумать о последствиях, я уже набираю эсэмэс. Я всего лишь пытаюсь помочь Кате. Будь что будет, решаю я, нажимаю «Отправить» и переключаюсь на прическу и макияж. Когда я вижу аккуратно сложенное одеяло на подлокотнике дивана, мое сердце стонет. Он ушел? Как мне с ним связаться… Мягкий стук открывающихся полок на кухне возвращает меня к реальности. Войдя в темную кухню, включаю свет – и отец вздрагивает, с грохотом роняя ложку на кафельный пол. – Извини, я старался вести себя потише. – говорит он, быстро наклоняясь. – Ничего, все нормально. Я проснулась. Ты мог бы включить свет. – тихонько смеюсь я. – Не хотел вас разбудить. Просто пытался сварить кофе. Надеюсь, что ты не против. – Конечно, нет. – Я ставлю кофейник и смотрю на часы. Через пятнадцать минут нужно разбудить Катю. – Какие у вас на сегодня планы? – спрашивает он с полным ртом любимых хлопьев Кати. – Ну, у меня сегодня занятия, а Катю вызвали в ректорат на комиссию. – На комиссию? Серьезно… Я смотрю на отца, пытаясь понять, стоит ли ему рассказывать. Решив, что раз начала, то надо продолжать, я объясняю. – Она подралась в кампусе. – И из-за этого ее вызвали на комиссию? В мое время бы погрозили пальцем, и все. – Она разбил много вещей, дорогую частную собственность, и сломала парню нос. — Я вздыхаю, размешивая ложкой сахар в кофе. Мне сегодня потребуется много сил. – Прекрасно. А из-за чего же была драка? – Кажется, из-за меня. Она очень долго держалась, но под конец не выдержала и… взорвалась. – Ну, я еще больше похож на нее, чем думал прошлым вечером. – сияет отец. Хотя мне приятно, что он тепло относится к моей девушке , причина не очень достойная. Я не хочу, чтобы они сошлись на теме насилия. Я качаю головой и проглатываю полкружки кофе, позволяя горячей жидкости успокоить расшатанные нервы. – Откуда она? – Кажется, он искренне хочет получше узнать Катю. – Из Англии. – Я так и думал, судя по акценту. Хотя я иногда путаю его с австралийским. Значит, ее семья все еще там? – Мать. Отец здесь. Он ректор нашего университета. – Глупо получится, если ее отчислят. — В глазах отца загорается любопытство. – Очень. – вздыхаю я. – Твоя мать ее видела? – спрашивает он, зачерпывая большую ложку хлопьев. – Да, она ее ненавидит. – Я хмурюсь. – Ненависть – слишком сильное слово. – Поверь мне, в данном случае оно еще недостаточно точное. — Боль от мысли о разрыве с матерью сейчас кажется гораздо слабее, чем раньше. Не знаю, хорошо ли это. Отец кладет ложку и несколько раз кивает. – Она, может быть, несколько твердолобая, но она просто беспокоится о тебе. – Ей не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке. – Она должна сама до этого дойти. Тебе не нужно выбирать между двумя близкими людьми. – Отец улыбается. – Твоя бабушка тоже была не в восторге от меня – ее, наверное, и на том свете от меня перекашивает, как говорится. — Это так странно – через столько лет сидеть на кухне с отцом и трепаться за чашкой кофе и тарелкой хлопьев. – Мне просто тяжело от того, что мы всегда были очень близки… настолько близки, насколько с ней это возможно, по крайней мере. – Она всегда хотела, чтобы ты была такая же, как она, была уверена, что ты станешь такой с пеленок. Она ведь неплохой человек, Тань. Просто боится. – Чего боится? — Я гляжу на него с недоумением. – Всего. Боится потерять контроль. Я уверен, что, встретив тебя с Катей, она ужаснулась именно тому, что поняла, что уже не имеет над тобой власти. – Из-за этого ты ушел? Потому что она хотела все контролировать? — Я смотрю на пустую кружку. Отец негромко кряхтит. – Нет, я ушел, потому что у меня были свои проблемы и мы не очень хорошо подходили друг другу. Не беспокойся о нас. – смеется он. – Думай лучше о себе и своей вспыльчивой подруге. — Не могу представить себе, что человек, сидящий сейчас передо мной, и моя мать способны поддерживать беседу, они такие разные! Гляжу на часы и понимаю, что уже девятый час. Я встаю и кладу кружку в посудомоечную машину. – Мне надо разбудить Катю. Вчера вечером я бросила твою одежду в стирку. Сейчас переоденусь и принесу ее. — Захожу в спальню и вижу, что Катя не спит. – Может, наденешь что-нибудь более строгое? — Предлагаю я, когда я вижу, что она натягивает черную футболку. – Зачем? – Затем, что они будут принимать решение о твоем будущем обучении, а черная футболка не сигнализирует о твоей заинтересованности. Потом можешь переодеться, но сейчас, я считаю, тебе нужно одеться солидно. – Чеееерт! – тянет она, запрокидывая голову назад. Я прохожу мимо нее к шкафу и достаю черную рубашку и брюки. – Только не брюки – ради бога, нет! – Это только на некоторое время. — Я передаю их ей. Она держит одежду, словно это ядерные отходы или артефакт с другой планеты. – Если я напялю это дерьмо, а меня все-таки выгонят, я сожгу к черту весь этот городок. – Ты слишком драматично все воспринимаешь. — Я закатываю глаза, но Хорошенко явно не до смеха. Она начинает переодеваться. – Наша квартира по-прежнему работает в качестве приюта для бездомных? — Я бросаю рубашку вместе с вешалкой на кровать и поворачиваюсь к двери. Катя резко проводит по волосам. – Черт возьми, Тань, я извиняюсь. Я просто не в себе от того, что не могу даже трахнуть тебя по-человечески, потому что твой папа спит на нашем диване. — Ее грубые слова возбуждают меня, но она прав: присутствие отца в соседней комнате – серьезное препятствие. Я подхожу к Кате поближе и осторожно отвожу ее длинные пальцы от верхней пуговицы рубашки, с которой она не может справиться. – Разреши мне. – предлагаю я. Взгляд смягчается, но я вижу, что Катя начинает волноваться. Терпеть не могу видеть ее такой, это так необычно. Она всегда так спокоена и ни о чем не беспокоится, разве что обо мне, и даже в этом случае умеет скрывать свои чувства. – Все будет хорошо, малыш. Все пройдет удачно. – Малыш? – Она резко усмехается, и я вспыхиваю. – Да… малыш. – Я поправляю ей воротник, и она наклоняется, чтобы поцеловать меня в кончик носа. – Ты права. На худой конец, уедем в Англию. — Не обращаю внимания на комментарий, возвращаясь к шкафу, чтобы выбрать себе одежду. – Как думаешь, мне разрешат тебя сопровождать? – спрашиваю я, раздумывая, что бы надеть. – Ты этого хочешь? – Если разрешат. — Я хватаю новое фиолетовое платье, которое хотела надеть завтра на работу. Натягиваю его так быстро, как это возможно. Я выбираю к нему черные туфли на каблуках и выхожу, одергивая платье спереди. – Ты не могла бы мне помочь? – прошу я Хорошенко, поворачиваясь к ней спиной. – Ты нарочно меня мучаешь. – Ее пальцы скользят по моим голым плечам и вниз по спине, отчего по коже бегут мурашки. – Извини. – В горле пересохло. Она медленно застегивает молнию и прижимается губами к моему затылку. Я дрожу. – Нам нужно поторопиться. – говорю я, и она стонет, сжимая пальцами мои бедра. – По дороге я собираюсь позвонить отцу. Нам надо подбросить… твоего отца куда-нибудь? – Я его сейчас спрошу. Ты захватишь мою сумку? – спрашиваю я, и она кивает. – Тань? – окликает она меня, когда я берусь за дверную ручку. – Мне нравится, как ты одета. И ты. То есть я люблю тебя, конечно… и твое новое платье, – путается она. – Я люблю тебя и твою модную одежду. — Я делаю реверанс и поворачиваюсь вокруг себя, чтобы она меня рассмотрела. Я, конечно, ненавижу, когда Катя нервничает, но иногда это даже привлекательно, потому что напоминает мне, что, в конце концов, она не так уж жестока. Отец дремлет на диване в гостиной. Не знаю, стоит ли мне разбудить его или оставить отдохнуть, пока мы не вернемся из кампуса. – Пусть спит. – отвечает на мои мысли подошедшая Катя. Быстро набрасываю записку: объясняю, когда мы вернемся, и даю наши телефонные номера. Сомневаюсь, что у отца есть мобильный телефон, но на всякий случай я решаю их оставить. Дорога до кампуса недолгая, слишком недолгая, и Катя выглядит так, будто готова наорать на кого-нибудь или ударить. Когда мы прибываем на место, он оглядывает стоянку в поисках автомобиля Кена. – Он сказал, что мы встретимся здесь, – говорит Катя, пятый раз за пять минут проверяя экран мобильника. – Вот он. – указываю я на серебристо-серый автомобиль, заезжающий на стоянку. – Наконец-то! Какого хрена он так долго? – Будь с ним вежлива, он делает это для тебя. Пожалуйста, просто будь помягче. – прошу я. Катя расстроенно вздыхает, но соглашается. К удивлению Хорошенко, Кен привез с собой жену Карен и сводного брата Кати, Рому, которому я приветливо улыбаюсь. Я люблю их за то, что они поддерживают Катю, даже когда она ведет себя так, словно не нуждается в их поддержке. – Тебе что, нечем заняться? – говорит Катя Роме, когда они приветствуют нас. – А тебе? – отвечает Рома, заставляя Хорошенко усмехнуться. Слушая их пререкания, Карен радостно улыбается, что резко контрастирует с выражением ее лица, с которым она выходила из машины. – Надеюсь, это будет недолго. Я попросил всех, кого мог, написать на тебя отзывы и молюсь, чтобы все прошло удачно. – говорит Кен, когда мы подходим к административному зданию. Остановившись на минуту, он поворачивается к Кате. – Позволь мне там говорить – это необходимо. – Он смотрит на дочь, ожидая его согласия. – Ладно, хорошо, – легко соглашается Катя. Кен кивает и рывком открывает большие деревянные двери, впуская нас внутрь. Оглянувшись через плечо, авторитетно произносит. – Тань, извини, но ты не можешь зайти с нами. Я не хочу тебя огорчать, но тебе придется подождать нас снаружи. – Он поворачивается ко мне, улыбаясь как можно более дружески. Катя автоматически переходит в режим полной паники. – Что значит «она не может войти внутрь»? Она нужна мне там! – Я понимаю. Мне очень жаль, но присутствовать могут только члены семьи. — отвечает отец, ведя нас по коридору. – Если она не является свидетелем, то даже тогда будет большой конфликт интересов сторон. — Кен останавливается перед конференц-залом. — А я не могу допустить заинтересованности наблюдателей и необъективности, пока я ректор. Но ты моя дочь, и давай нарушение будет только в этом, ладно? — Он прав, так будет лучше. Все нормально. – уверяю я. Она отпускает мою руку и кивает, бросая на отца взгляды, полные яда. Кен вздыхает. – Катя, пожалуйста, постарайся произвести самое… – Хорошо, хорошо, – говорит она поднимаю руки и целует меня в лоб. Все четверо заходят в комнату. Я было хочу попросить Рому подождать со мной, но понимаю, что он нужнее Кате, признает та это или нет. Я чувствую себя совершенно бесполезной здесь, вне комнаты, где несколько мрачных мужчин в костюмах будут решать, станет ли Катя учиться дальше. Но, может, есть один способ, которым я могу помочь… Я достаю телефон и пишу Заку. «Я в административном корпусе, можешь приехать сюда?» — Я смотрю на экран, ожидая ответа, и экран вспыхивает меньше чем через минуту. «Да, я еду». «Я буду снаружи». – отправляю я эсэмэску. Бросив последний взгляд на дверь, выхожу из здания. Холодно, слишком холодно, чтобы ждать тут, в коротком платье до колен, но у меня нет выбора. Через некоторое время, когда я уже решаю вернуться внутрь, на стоянку въезжает старый джип Зака. Он выходит, одетый в черную толстовку и темные джинсы. Ужасаюсь глубоким кровоподтекам на его лице, несмотря на то что видела их только вчера. Он прячет руки в карманы. – Привет. – Привет. Спасибо, что встретился со мной. – Это была моя идея, помнишь? – улыбается он, и я чувствую себя немного менее нерешительной. – Думаю, ты прав. — Я улыбаюсь в ответ. – Я хочу поговорить с тобой о том, что ты сказала в больнице. – говорит он, и это именно то, о чем я планировала поговорить. – Я тоже. – Тогда начинай первая. – Маша сказала, что ты говорил Тристану, что ты выдвинешь обвинения против Кати. – Я стараюсь не смотреть на его синяк и заплывшие глаза. – Да, это так. – Но мне ты сказал, что не будешь выдвигать обвинения. Почему ты соврал? – Я уверена, что он слышит, как дрожит мой голос. – Я не соврал, я действительно так думал, когда это сказал. – Значит, ты передумал? — Я делаю шаг к нему. – Все очень непросто. Я думал обо всем том дерьме, что она натворила по отношению ко мне и к тебе. Она не заслуживает того, чтобы просто так отделаться. – Зак показывает на свое лицо. – Господи, да ты посмотри на меня! — Я не знаю, что я могу ответить Заку. Он имеет право быть обиженным на Катю, но я хочу, чтобы он не предпринимал против нее юридические действия. – У нее уже проблемы с университетом, – говорю я, надеясь, что он изменит решение. – Ну, она не пропадет. Маша рассказала мне, что ее папаша ректор, – издевается он. Черт возьми, Маша, зачем ты ему это рассказала? Я согласно киваю. – Это не значит, что у нее не будет проблем. — Но мои слова только раздражают его. – Таня, почему ты всегда кидаешься ее защищать? Независимо от того, что она делает, ты всегда борешься на ее стороне! – Это неправда. – вру я. – Нет, это правда! – Он недоверчиво машет рукой. – Ты знаешь, что так и есть! Ты говорила, что ты думаешь о том, чтобы уйти от нее, но день спустя я видел тебя с ней в тату-салоне. Это бессмысленно. – Я знаю, ты не понимаешь, но я люблю ее. – Если ты его так сильно любишь, почему убегаешь от нее в Сиэтл? — Меня как громом поражает. На секунду теряюсь, но затем отвечаю. – Я не убегаю. Я собираюсь переехать, потому что там больше возможностей. – Она за тобой не поедет. Так говорят в нашей компании, ты в курсе? Что? – Она собиралась. – вру я. Но я точно могу сказать, что Зак видит ее насквозь. Он задумчиво смотрит в сторону, затем переводит взгляд на меня. – Если ты скажешь, что не испытываешь ко мне никаких чувств, вообще никаких, я сниму обвинения. — В этот момент мне начинает казаться, что ветер усилился и воздух стал еще холоднее. – Что? – Ты слышала. Скажи мне, чтобы я оставил тебя в покое и никогда больше не заговаривал, и я это сделаю. — Его просьба напоминает то, что говорила Катя когда-то очень давно. – Но я этого не хочу. Я не хочу больше никогда не говорить с тобой. – признаюсь я. – Так чего же ты хочешь? – спрашивает он, и в голосе его звучит печаль и гнев. – Мне кажется, ты так же запуталась, как и я! Ты пишешь мне эсэмэски и встречаешься со мной; ты целуешь меня, спишь со мной в одной постели; ты приходишь ко мне, когда она причиняет тебе боль! Чего ты от меня хочешь? — Я думала, что уже прояснила все свои намерения в больнице. – Я не знаю, чего я хочу от тебя, но я люблю ее, и этого не изменить. Мне жаль, что я давала тебе неясные намеки, но я… – Объясни, почему ты собираешься на неделю в Сиэтл и не говоришь ей об этом! – кричит он, размахивая руками. – Я не знаю… Я собиралась сказать ей, когда подвернется возможность. – Ты не говоришь ей, потому что знаешь, что она тебя бросит. – резко говорит Зак, глядя мимо меня. – Ох… ладно… – Я не знаю, что ответить, потому что действительно боюсь, что Зак окажется прав. – Знаешь, что я думаю, Тань? Вскоре ты можешь меня поблагодарить. – За что? — Я смотрю, как его губы растягиваются в злобной ухмылке. Зак вытягивает руку, указывая на что-то позади меня, и я вздрагиваю. – За то, что сказал это за тебя. — Я знаю, что, когда обернусь, там будет стоять Катя. Клянусь, я слышу ее прерывистое дыхание сквозь холодный зимний ветер.