После падения.

Таня.

Возвращаюсь из ванной с телефоном Кати в руке. Оан и отец сидят за кухонным столом. – Детка, я с голоду умираю. – говорит Катя, когда я подхожу. Отец застенчиво смотрит на нас. – Я бы съел… – неуверенно начинает он. Кладу руку на спинку стула Кати, и она отклоняет голову назад. Ее влажные волосы касаются моих пальцев. – Тогда предлагаю вам что-нибудь себе приготовить. – предлагаю я и кладу телефон перед ней. Катя смотрит на меня с совершенно нейтральным выражением. – Хорошо… – говорит она, встает и идет к холодильнику. – Ты голодна? – У меня осталось кое-что из кафе. – Ты расстроена, что мы сегодня напились? – спрашивает отец. Я смотрю на него и смягчаюсь. Кажется, он такой сейчас, как был, когда мы с ним встретились. – Я не расстроена, но не хочу, чтобы это стало обычным явлением. – Этого не будет. Кроме того, ты уедешь. – напоминает он мне. Гляжу через стол на человека, с которым знакома всего два дня, и не отвечаю. Вместо этого подхожу вместе с Катей к холодильнику и открываю дверцу морозилки. – Что бы ты хотела съесть? – спрашиваю я ее. Она осторожно смотрит мне в глаза, явно пытаясь угадать мое настроение. – Курицу, например… или можем что-нибудь заказать? – Давай закажем. — Я вздыхаю. Не хочу ей грубить, но в голове у меня кружится тысяча вариантов того, что могло быть в ее телефоне, раз она решила все удалить. После того как мы решаем сделать заказ, отец и Катя начинают спор, что заказать – китайскую еду или пиццу. Катя хочет пиццу и она побеждает, напомнив, что платить будет она. Отец, впрочем, не очень обижается, только смеется и машет руками. Так странно на них смотреть. После того как мой отец ушел, я часто думала о нем, когда видела отцов своих друзей. Я создала себе образ человека, похожего на тех, кого я видела, только старше, и, безусловно, не бездомного бродягу. Я всегда представляла, как он, с портфелем, набитым важными документами, идет к своей машине и несет в руке кружку кофе. Не думала, что он будет продолжать пить, что у него не будет средств к существованию и дома. Не могу представить себе маму и этого человека ведущими беседу, не говоря уже о том, чтобы они провели в браке несколько лет. – Как вы с мамой познакомились? – неожиданно спрашиваю я. – В колледже. – отвечает отец. Катя хватает телефон и выходит из комнаты, чтобы заказать пиццу. Наверное… А может, чтобы кому-нибудь позвонить, а потом быстренько удалить вызовы. Сажусь за кухонным столом напротив отца. – Вы долго были знакомы перед свадьбой? – Всего два года. Мы рано поженились. — Неловко спрашивать такое, но я понимаю, что у меня не будет возможности получить ответ от матери. – Почему? – Ты никогда не говорила об этом с мамой? – спрашивает он. – Нет. Мы никогда не говорили о тебе. Если даже я пыталась начать этот разговор, она замыкалась в себе. – отвечаю я, глядя, как заинтересованность на лице отца меняется смущением. – А. – Извини. – говорю я, хотя и не уверена, что мне есть за что извиняться. – Нет, я понимаю. Я ее не виню. – На мгновение он закрывает глаза, потом открывает их. Катя возвращается на кухню и садится рядом со мной. – Отвечаю на твой вопрос: мы поженились так рано, потому что она забеременела тобой, а твои бабушка с дедушкой ненавидели меня и старались, чтобы она держалась от меня подальше. Так вот мы с ней и соединились. — Он улыбается, наслаждаясь воспоминаниями. – Вы поженились назло бабушке с дедушкой? – с улыбкой спрашиваю я. Мои бабушка с дедушкой, царствие им небесное, были немножко… странные. Очень странные. В моих детских воспоминаниях осталось, как меня затыкают за обеденным столом, требуют, чтобы я не смеялась, и заставляют снимать обувь, прежде чем заходить на ковры. На мой день рождения они присылали совершенно невыразительные карточки сберегательного счета, которым можно воспользоваться через десять лет, – не лучший подарок для восьмилетней девочки. Моя мама была абсолютным клоном моей бабушки, только поживее. Хотя она старалась, мама тратила дни и ночи, пытаясь стать такой же совершенной, какой, по воспоминаниям, была ее мать. Или настолько совершенной, насколько она ее представляла, неожиданно думаю я. Отец усмехается. – В некотором смысле да, назло. Но твоя мама всегда мечтала выйти замуж. Она практически приволокла меня к алтарю. — Он снова смеется, и Катя смотрит на меня, прежде чем тоже усмехнуться. Я хмуро поглядываю на нее, вспоминая ее реплики по поводу моих суждений о браке. Потом снова обращаюсь к папе. – А ты был против брака? – Нет. Честно говоря, я не помню; помню только, что был напуган, как всякий девятнадцатилетний пацан. – И не зря. Мы видим, как это на тебе отразилось. – вставляет Катя. Я кидаю на него негодующий взгляд, но отец только отмахивается. – Не то чтобы я это рекомендую, но многим молодым родителям это полезно. – Он машет рукой. – Я просто не был из их числа. – А. – хмыкаю я. Не могу представить себе родителей в моем возрасте. Он улыбается, давая мне понять, что готов отвечать еще. – Еще вопросы, Тань? – Нет… думаю, это все. – говорю я. Мне точно не очень уютно рядом с ним, но определенно уютнее, чем если бы на его месте сидела мать. – Если захочешь узнать еще, спрашивай. А пока, если никто не против, я приму душ перед ужином? – Конечно. Давай. – отвечаю я. Просто не верится, что он тут всего два дня. Так много всего произошло с тех пор, как он тут появился, Катю отчислили или не отчислили, встреча с Заком на парковке, обед с Машей и Молли, стертый журнал вызовов – даже очень много. Это просто кошмар, куча вопросов постоянно растет, и кажется, что уменьшится она еще не скоро. – Что-то случилось? – спрашивает Катя, когда отец исчезает в коридоре. – Ничего. – Я встаю и прохожу несколько шагов, прежде чем она меня останавливает, коснувшись моей талии и поворачивая к себе лицом. – Я хорошо тебя знаю. Скажи мне, что случилось. – тихо требует она, положив руки мне на бедра. Я пристально смотрю ей в глаза. – Ты. – Я… что? Поясни. – Ты странно себя ведешь. Ты удалила все сообщения и вызовы. — Она раздраженно морщится, потирает нос. – Почему бы тебе не перестать лазить в моем телефоне? – Потому что ты ведешь себя подозрительно и… – Так ты все-таки в нем копалась? Разве я тебе не говорила, чтобы ты так не делала? — Ее негодование так меня возмущает, что кровь немедленно вскипает от гнева. – Я знаю, что не должна копаться в твоих вещах, но ты не должена давать мне для этого причины. И если тебе нечего скрывать, что ты так беспокоишься? Я была бы не против, если бы ты посмотрела мой телефон. Мне нечего скрывать. — Я достаю из кармана телефон и протягиваю ей. И мгновенно вспоминаю, что, кажется, не удалила сообщение от Зака, и начинаю паниковать, но Катя отклоняет мою руку. – Ты это делаешь просто в оправдание своего психоза. – заявляет она. Ее слова обижают меня. Но мне нечего сказать. То есть много есть что сказать, но слова застревают в горле. Я сбрасываю ее руки с бедер и несусь прочь. Она сказала, что знает меня достаточно хорошо, чтобы чувствовать, когда со мной что-то не так. А я знаю ее достаточно хорошо, чтобы определить, когда ловлю ее на чем-то – будь то маленькая ложь или ставка на то, что кто-то лишит меня девственности. Каждый раз происходит одно и то же: сначала она себя ведет подозрительно, а потом, когда я прижимаю ее к стенке, сердится, защищается и наконец меня оскорбляет. – Не уходи от меня! – бубнит она за моей спиной. – Не ходи за мной! – требую я, уходя в спальню. Но через секунду она появляется в дверях. – Мне не нравится, когда ты лезешь в мое барахло. – Мне тоже не нравится, но приходится. — Она закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. – Не стоит. Я их удалила, потому что… это вышло случайно. Там не было ничего, что бы заставило тебя волноваться. – Волноваться? Ты хотела сказать «психовать»? – Я правда не хотела этого говорить. — Она вздыхает. – Тогда перестань говорить то, что не хотела говорить. Потому что я не понимаю, что ты серьезно говоришь, а что нет. – Тогда не ройся в моем барахле. Потому что я не могу понять, могу я доверять тебе или нет. – Ну ладно. – Я сажусь за стол. – Ну ладно. – повторяет она, садясь на кровать. Не могу решить, верю я ей или нет. Ничего не прибавилось, но и не убавилось. Может, она удалил вызовы и эсэмэс случайно, а может – потому что говорил по телефону с Машей. Распаленное воображение развивает обрывки разговора, которые я слышала, но я не могу спросить об этом разговоре Катю, потому что не хочу, чтобы она знала, что я подслушивала. Кроме того, она все равно не скажет, о чем они говорили. – Я не хочу, чтобы между нами были секреты. Это должно остаться в прошлом. – напоминаю я. – Черт, я знаю. Нет никаких тайн. Ты просто сходишь с ума. – Хватит называть меня сумасшедшей. Не тебе называть так кого-либо. — Я уже жалею о своих словах, но Катя, кажется, не обижается. – Прости, ладно? Ты не сумасшедшая. – говорит она и улыбается. – Ты просто просматриваешь мой мобильник. —.В ответ выдавливаю из себя улыбку, пытаясь убедить себя, что все нормально, а я просто параноик. В худшем случае она что-то от меня скрывает. В конце концов я об этом узнаю, так что не стоит делать из этого такое большое событие сейчас. В итоге я все узнаю. Мысленно я повторяю эти аргументы раз за разом, пока не убеждаюсь в них окончательно. Из другой комнаты кричит что-то отец, и Катя замечает. – Наверное, пиццу принесли. Ты же не собираешься злиться на меня весь вечер, верно? — И она выходит из комнаты, не дав мне шанса ответить. Я поворачиваюсь на месте и смотрю туда, где оставила телефон. С интересом проверяю его – и конечно: еще одно сообщение от Зака. На этот раз не стану его читать. Следующий день – последний в моем старом офисе, поэтому еду на работу медленнее, чем обычно. Хочется запомнить каждую улицу, каждое здание на пути. Эта оплачиваемая стажировка стала сбывшейся мечтой. Я знаю, что буду продолжать работать на Вэнса в Сиэтле, но это место, где все началось, где началась моя карьера. Когда я выхожу из лифта, Кимберли сидит за столом. Рядом с ним стоят несколько картонных коробок. – Доброе утро! – щебечет она. – Доброе утро. – отвечаю я не так весело, как она. Чувствую себя неловко и словно на взводе. – Как тебе последняя неделя? – спрашивает Ким, пока я наливаю себе кофе в пластиковый стаканчик. – Да-а, точнее, последний день. Мне нужно будет уехать до конца недели. – напоминаю я ей. – Ах да, чуть не забыла. Надо же! Твой последний день! Надо вручить тебе открытку. – улыбается она. – Но раз так, отдам тебе ее на следующей неделе в твоем новом кабинете. — Я смеюсь. – А ты готова? Когда вы выезжаете? – В пятницу! Новый дом уже обставлен и ждет нашего приезда. — Я абсолютно уверена, что новый дом Кристиана и Кимберли большой, красивый и современный, совсем как старый. Обручальное кольцо Кимберли сверкает на свету, и я невольно разглядываю его каждый раз, когда замечаю. – Я все еще жду звонка насчет квартиры. – рассказываю я. Ким оборачивается и смотрит на меня. – Что? Ты еще не нашла себе квартиру? – Я… я уже послала ей документы. Надо только договориться о деталях аренды. – У тебя осталось всего шесть дней! – Кимберли в ужасе глядит на меня. – Я знаю, все под контролем. – уверяю я, надеясь, что это правда. Если бы дело происходило несколько месяцев назад, я бы тщательно спланировала каждую деталь, но сейчас я слишком загружена, чтобы сосредоточиваться на чем-либо, даже на переезде в Сиэтл. – Ладно, если тебе потребуется помощь, просто дай знать. — предлагает она и переключается на звонящий на ее столе телефон. Иду в свой кабинет по пустым коридорам. У меня не так много личных вещей, так что на сборы не должно уйти много времени. Через двадцать минут после того, как я упаковываю последний ящик, раздается осторожный стук в дверь. – Войдите. – громко говорю я. На мгновение думаю, что это Катя, но, обернувшись, вижу Тревора в широких джинсах и белой глаженой футболке. Я удивлена его неформальным видом, так как я привыкла видеть его в костюме. – Готова к большому скачку? – спрашивает он, пока я пытаюсь поднять коробку, которую чересчур перегрузила. – Да, почти. А ты? — Тревор подходит, забирает у меня коробку и ставит на стол. – Спасибо. – улыбаюсь я, вытирая руки о свое зеленое платье. – И я. Уезжаю сегодня, как только здесь все доделаю. – Поразительно. Я знаю, что ты переедешь в Сиэтл, еще с момента, как мы были там в прошлый раз. — Чувствую, как краснею, и я вижу, что по его щекам тоже расползается румянец. «Когда мы были там последний раз», Тревор пригласил меня на замечательный ужин, а в благодарность я уклонилась от его поцелуя, а потом еще Катя угрожала ему и толкнула. Понятия не имею, зачем я согласилась тогда с ним пойти. Он смотрит на меня совершенно нейтрально. – Это было интересное завершение недели. Во всяком случае, ты тоже, наверное, рада. Ты всегда хотела жить в Сиэтле. – Да, не могу дождаться. — Тревор оглядывает мой кабинет. – Конечно, это не мое дело… И все-таки: Катя переедет в Сиэтл вместе с тобой? – Нет. – Это вырывается раньше, чем я успеваю подумать. – Ну, я не уверена. Она говорил, что не хочет, но надеюсь, что она передумает… – продолжаю тараторить я слишком быстро. Тревор несколько смущенно засовывает руки в карманы и прерывает меня. – Почему она не хочет ехать с тобой? – Я точно не знаю, но надеюсь, что она переедет. – вздыхаю я, садясь в свое кожаное кресло. Голубые глаза Тревора встречаются с моими. – Она псих, если этого не сделает. – Она и так псих! – смеюсь я, пытаясь разрядить обстановку. Он тоже смеется и качает головой. – Ну, мне нужно заканчивать работу и выезжать. Буду рад увидеться с тобой в Сиэтле. — Он, улыбаясь, уходит, и я почему-то чувствую себя немного виноватой. Достаю телефон и пишу сообщение Кате, между делом давая ему понять, что Тревор заходил в мой кабинет. Может быть, на этот раз Катя так взревнует меня к Тревору, что решит переехать в Сиэтл? Это маловероятно, но не могу удержаться, чтобы не схватиться за соломинку, надеясь, что она передумает. Времени мало, шесть дней – слишком короткий срок, чтобы раздумывать. Ей придется сделать запрос на перевод, что не так уж сложно, учитывая положение Кена. Шесть дней – не такой уж долгий срок и для меня, хотя я и собираюсь в Сиэтл. Я должна там быть. Это мое будущее, и я не могу ставить в центр мира Катю, если она не желает идти на компромисс. Я предложила вполне разумный план: мы едем в Сиэтл, и если там ничего не сложится, едем в Англию. Но она об этом не хочет и слышать. Надеюсь, поездка с ее семьей, которую мы запланировали, заставит ее вместе со мной, Ромой, Карен и Кеном заняться чем-нибудь веселым и позитивным, это не так уж сложно. Но с Катей все сложно. Звенит телефон на столе, отвлекая меня от тяжких дум о Сиэтле. – К вам посетитель. – говорит Кимберли мне в ухо, и сердце подпрыгивает при мысли, что это Катя. Прошло всего несколько часов, а я уже соскучилась по ней, потому что мы далеко друг от друга. – Скажи Кате пусть войдет. Странно, что она даже попросила тебя доложить о своем прибытии. – прошу я. – Гм, это не Катя. — Может быть, Хардин привез сюда папу? – Это пожилой человек с бородой? – Нет… молодой парень… – отвечает она почти шепотом. – У него на лице есть синяки? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. – Да. Попросить его уйти? — Я не хочу, чтобы она заставляла Зака уезжать, он ведь не сделал ничего плохого, за исключением того, что не послушался предупреждения Кати держаться от меня подальше. – Нет, все нормально. Это мой друг. Ты можешь разрешить ему войти. — Зачем он пришел? Уверена, что мне не стоит его слушать, но ведь что-то заставило его сорок минут крутить баранку, чтобы сообщить мне о чем-то. Вешаю трубку, раздумывая, написать ли Кате эсэмэску, что пришел Зак. Кладу телефон в ящик стола и закрываю его. Меньше всего мне нужно, чтобы Катя примчался в состоянии, в котором не может контролировать гнев и, конечно же, устроит сцену в мой последний день на работе. И меньше всего я хочу, чтобы ее снова арестовали. Открываю дверь кабинета. Зак стоит в коридоре, как ангел смерти. На нем красно-черная клетчатая рубашка, черные джинсы и кроссовки. Отек на лице немного спал, а синяки вокруг глаз и у носа поменяли цвет от темно-фиолетового до зеленовато-голубого. – Привет… Извини, что я вот так пришел, – начинает он. – Что-то случилось? – спрашиваю я, возвращаясь к столу. Он неловко мнется в дверях с минуту, затем заходит внутрь. – Нет. То есть да, со вчерашнего дня я пытался поговорить с тобой, но ты не отвечала на эсэмэс. – Я знаю, просто у нас с Катей сейчас и так достаточно проблем, не желаю создавать новые, к тому же он не хочет, чтобы мы с тобой разговаривали. – Ты позволяешь ей указывать, с кем тебе можно разговаривать? — Зак садится в кресло перед столом, а я сажусь с другой стороны. Разговор становится серьезным, почти официальным. Не то чтобы так неудобно, просто слишком формально. Смотрю в окно, а потом отвечаю. – Нет. Я знаю, что она своего рода деспот и может что-то делать неправильно, но не могу сказать, что виню ее за то, что она не желает нашей с тобой дружбы. Я бы не хотела, чтобы она проводила время с кем-то, к кому испытывает какие-то чувства. — Глаза Зака расширяются. – Что ты сказала? — Черт! – Ничего, я только имела в виду… — Вокруг меня сгущается воздух и сжимаются стены. Зачем я это только что сказала? Не то чтобы это неправда, но это совсем не помогает делу. – Ты испытываешь ко мне какие-то чувства? – спрашивает он, и с каждым словом его глаза сияют все ярче. – Нет… То есть были. Не знаю. — Я путаюсь и отчаянно жалею, что не могу стукнуть себя за то, что ляпнула не подумав. – Ничего страшного, если ты не испытываешь их ко мне, только не надо лгать. – Я не вру, ты мне нравился. И до сих пор, возможно, что-то остается, не знаю. Все так запутано. Ты всегда говорил все правильно, всегда оказывался в нужном месте. Это имело бы смысл, если бы я развивала это чувство. Я уже говорила, что ты мне небезразличен, но мы оба знаем, что это безнадежное дело. – Почему? — Не знаю, сколько еще раз надо повторить, прежде чем он поймет, к чему я клоню. – Потому что это бессмысленно. Я никогда не смогу быть с тобой или с кем-то другим, раз уж на то пошло. Ни с кем, кроме нее. – Ты говоришь так только потому, что ты у нее на крючке. — Стараюсь сдержать медленно нарастающий гнев. Зак, конечно, имеет право относиться к Кате плохо, но мне совсем не нравится, когда он намекает, что я совершенно бесправна и безвольна, когда речь идет о моих личных делах. – Нет, я говорю, потому что ее люблю. Не хотела говорить тебе прямо сейчас, но я знаю, что должна это сделать. Я не хочу приближать тебя к себе больше, чем есть сейчас. Я знаю, что ты не понимаешь, почему я остаюсь с ней после всего, что произошло, но я очень ее люблю, сильнее, чем когда-либо, и я не на крючке. Я хочу быть с ней. — Так и есть. Все, что я только что сказала Заку, истинная правда. Поедет Катя со мной в Сиэтл или нет, мы сможем попытаться сохранить отношения. Общаться по скайпу, видеться по выходным, пока она не уедет в Англию. Надеюсь, что к тому времени она уже не захочет отдаляться от меня. Может быть, расстояние смягчит сердце Кати и она согласится ко мне переехать. История наших отношений показывает, что нам очень плохо друг без друга и, сознательно или нет, в конце концов мы все равно оказываемся вместе. Мне трудно вспомнить время, когда мои дни и ночи не были связаны с этим человеком. Снова и снова пытаюсь представить себе жизнь без нее, но это почти невозможно.