Таня
Рома открывает дверь, протирая глаза. Он полуодет, на нем одни клетчатые штаны. – Можно я посплю у тебя? – спрашиваю я, и он сонно кивает, не задавая никаких вопросов. – Прости, что разбудила. – Все нормально. – бормочет он и ковыляет обратно к кровати. – Вот, ты можешь лечь на другую половину. Рома передает мне высокую белую подушку. Улыбаясь, я прижимаю ее к себе и сажусь на край кровати. – Вот за это я тебя и люблю. То есть не только поэтому, но и за это тоже. – За то, что я дал тебе самую лучшую подушку? – Улыбка полусонного Ромы еще более очаровательна. – Нет. За то, что ты всегда помогаешь мне… И у тебя есть мягкие подушки. — Я так медленно говорю, когда я пьяная… даже странно. Рома ложится на спину. Сдвигается к краю кровати, чтобы освободить мне побольше места. – Она тоже собирается сюда прийти? – спрашивает он. – Не думаю. — На мгновение шутка Ромы и его мягкие подушки исчезают за стеной боли от слов, которыми мы с Катей обменялись несколько минут назад. Ложусь на свою половину и смотрю на Рому. – Помнишь, ты сказал, что она еще не безнадежна? – шепчу я. – Да. – Ты действительно в это веришь? – Да, конечно… – Он делает паузу. – Если она не натворила что-то еще. – Нет, но… на самом деле ничего нового. Просто я не знаю, что еще делать. Мы постоянно возвращаемся к исходной точке. Каждый раз, когда я думаю, что мы делаем успехи, она становится той же Катей, которую я встретила полгода назад. Она называет меня эгоистичной сукой или говорит, что не любит меня. – и я знаю, что она так не думает. Но каждое новое оскорбление давит на меня немного сильнее, чем раньше. И начинаю думать, что он такой от природы. Она не может измениться. Рома задумчиво смотрит на меня, прежде чем ответить. – Она назвала тебя сукой? Сегодня? — Я киваю, и он тяжело вздыхает, потирая рукой лицо. – Я тоже наговорила ей всякого. – Я икаю. Завтра тяжелое сочетание вина и виски даст о себе знать. – Она не должна тебя так называть – это всегда плохо, Тесса. Так что, пожалуйста, не оправдывай ее. – Я не оправдываю… Просто… – Я вздыхаю, понимая, что все-таки пытаюсь оправдать Катю. – Думаю, что все это из-за Сиэтла. Она сделала для меня татуировку, говорила, что не может жить без меня, а потом сказала, что возвращается ко мне, просто чтобы потрахаться. О черт! Извини, Рома! – Прячу лицо в ладонях. Не могу поверить, что я это ему сказала. – Все нормально, ты же просто ловила рыбу в джакузи своими трусами, помнишь? – усмехается он, снимая напряжение. Надеюсь, что в комнате достаточно темно, чтобы не было видно, как я краснею. – Эта поездка стала катастрофой. – Я прижимаюсь головой к прохладной подушке. – Может быть, и нет. Может быть, это то, что необходимо вам обоим. – Чтобы расстаться? – Нет… А что, это уже произошло? – Он поворачивает ко мне голову. – Я не знаю. – Я прячу лицо в подушке. – Ты этого хочешь? – деликатно спрашивает он. – Нет, но, кажется, я должна этого хотеть. Неправильно, если это так и будет продолжаться из дня в день. Может, я и сама не ангел, я всегда ждала от нее слишком многого. Это у меня от матери. Она тоже ждет от всех слишком многого. — Рома недолго ворочается. – Нет ничего плохого в том, чтобы ждать от нее чего-то, особенно если это что-то разумно. – отвечает он. – Она должна понять, чем владеет. Ты лучшее, что у нее когда-либо было, и она это понимает. – Она сказала, что это я виновата… в том, что она такая. Я хочу только, чтобы она относилась ко мне по-доброму, по крайней мере иногда. Хочу уверенности в наших отношениях, вот и все. Хотя все это глупо. – говорю я дрожащим голосом, все еще ощущая привкус виски и мяты на своем языке. – А ты бы поехал в Сиэтл на моем месте? Мне кажется иногда, что я должна просто забыть о нем и остаться здесь или уехать с ней в Англию. Если она ведет себя так, потому что я собираюсь в Сиэтл, может быть, мне стоит… – Ты не можешь не поехать в Сиэтл. – перебивает меня Рома. – Ты мечтала об этом с того дня, как я тебя встретил. Если Катя не поедет с тобой, то это ее ошибка. Кроме того, я бы дала ему еще неделю после отъезда, чтобы она возникла на твоем пороге. В этом ты не можешь отступить; она должна знать, что на этот раз ты настроена серьезно. Ты должна дать ей поскучать по тебе. — Улыбаюсь, вообразив Катю с лилиями в руках: она появляется через неделю после моего отъезда и отчаянно просит у меня прощения. – У меня еще даже нет порога, на котором ей нужно появиться. – Это ее рук дело? В этом причина, что та женщина тебе не перезванивает? – Да. – Я так и знал. Риелторы всегда отвечают на звонки. Ты должна ехать. Кен поможет тебе найти место, где остановиться, пока ты не подберешь себе постоянное жилье. – А что делать, если она все-таки не приедет? Или еще хуже, если она приедет, но еще злее, чем сейчас, потому что ненавидит Сиэтл? – Таня, я это сказал, потому что желаю тебе добра, понимаешь? – Он ждет моего ответа, и я киваю. – Только псих откажется от Сиэтла ради того, кто любит тебя больше всего на свете, но при этом готов уделять тебе только половину своего времени. — Вспоминаю слова Кати, что я постоянно ошибаюсь и заставляю ее вести себя так, как она. – Ты думаешь, без меня она была бы лучше? — Приподнявшись, Рома отвечает. – Нет, черт возьми, нет! Но я полагаю, что ты не говоришь мне и половины тех гадостей, что вываливает на тебя она, и, может быть, это действительно не сработает. — Он протягивает руку и легко пожимает мне ладонь. Уговариваю себя, что я пьяная и не замечаю, что Рома, один из немногих людей, кто действительно верил в мои отношения с Катей, только что поднял белый флаг. – Завтра мне будет ужасно плохо. – сообщаю, чтобы сменить тему, прежде чем нарушить данное самой себе обещание не плакать. – Да уж. – подтверждает он. – От тебя пахнет, как из винной лавки. – Я встретила друга Лилиан, он угостила меня виски. Да, и я танцевала на барной стойке. — Он радостно охает. – Не может быть! – Может! Это было очень глупо. Это идея Райли. – Он… интересный. – улыбается Лэндон и, кажется, заметив, что продолжает гладить мою ладонь, отдергивает руку и прячет ее под голову. – Он мужской вариант Кати. – смеюсь я. – Вот как? Неудивительно, что он ее так раздражает – подхватывает он мой смех. И в этот момент у меня появляется шальная мысль, от которой я поворачиваюсь к двери, ожидая увидеть там Катю, которая с мрачным видом слушает шутливое оскорбление Ромы. – Благодаря тебе я могу обо всем забыть. – говорю я не подумав. – Ну, я рад. — Мой лучший друг улыбается и берет одеяло, лежащее в ногах. Он закрывает нас обоих, и веки мои слипаются. Минута проходит в тишине. В голове крутятся мысли, хотя меня клонит в сон. Дыхание Ромы выравнивается. С закрытыми глазами представляю себе, что рядом лежит Катя, иначе мне не успокоиться. Перед тем как наконец провалиться в сон, вижу перед собой злобного Катю и слышу ее оскорбление: «Ты эгоистичная сука». – НЕТ! — Рывком просыпаюсь от крика Кати. Я не сразу вспоминаю, что нахожусь в комнате Ромы и что Катя спит в другой комнате одна. – Отстань от нее! – эхом разносится по коридору. Выскакиваю из кровати и оказываюсь в дверях, прежде чем эхо успевает замолкнуть. «Ты не можешь отступить, она должна знать, что на этот раз ты настроена серьезно. Ты должна дать ей поскучать по себе». Если я брошусь в ее комнату, то я прощу ей все. Я увижу ее слабость и страх и скажу ей то, что она хочет услышать, чтобы утешить. Скрепя сердце возвращаюсь к кровати. Опускаю голову на подушку, и тут по дому разносится новое «НЕТ!». – Таня… Ты… – шепчет Рома. – Нет. – отвечаю я срывающимся голосом. Я кусаю край подушки и не сдерживаю собственного обещания – плачу. Не из-за себя, из-за Кати. Девочки, не знающей, как вести себя с теми, кто ее любит, которой снятся кошмары, когда я не сплю с ней в одной постели, но утверждающую, что не любит меня. Девочке, которой действительно нужно напомнить, что значит быть одной.Катя
Они не хотят, не желают перестать ее лапать. Его грязные, потные руки хватают ее бедра, она стонет, а второй, схватив ее волосы в кулак, резко запрокидывает голову назад. – Оставьте ее! – пытаюсь крикнуть я, но они меня не слышат. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу сдвинуться с места, замираю на лестнице, как тогда, в детстве. Ее серо-голубые глаза распахнуты, в них ужас, она безжизненно смотрит на меня, а на щеке у нее багровеет кровоподтек. – Ты меня не любишь. – шепчет она. С горящим взглядом она протягивает руку и обнимает меня за шею. Что? – Нет, нет! Я люблю тебя, Таня! – кричу я, но она не слушает. Она качает головой, а один из них хватает ее еще крепче и раздвигает ей ноги. – Нет! – последний раз кричу я, прежде чем она начинает растворяться, исчезать из поля в воздухе. – Ты меня не любишь… — Ее глаза полны боли, но я не могу ничего сделать, чтобы помочь ей. – Таня! — Я шарю руками по кровати, пытаясь найти ее. Как только я прикоснусь к ней, паника исчезнет, и вместе с ней пропадут образы проклятых рук, давящих ее шею. Ее здесь нет. Она не вернется. Сажусь, включаю ночник и оглядываю комнату. Мое сердце стучит в груди, как молот, я весь в поту. Легкий стук заставляет меня задержать дыхание, и со скрипом дверь отворяется. Таня, пожалуйста… – Катя? – раздается мягкий голос Карен. Твою мать! – Все в порядке. – резко отвечаю я, и она приоткрывает дверь. – Если тебе что-нибудь нужно, ты скажи мне… – Я же сказала, твою мать, что все в порядке! — Я смахиваю с тумбочки лампу, и она с отвратительным грохотом хлопается на пол. Карен молча выходит из комнаты, закрыв за собой дверь, и я остаюсь в темноте. Таня сидит, опустив голову на стол, подложив под нее скрещенные руки. Она все еще в пижаме, ее волосы забраны в пучок на макушке. – Мне нужно принять таблетку тайленола и попить воды. – стонет она. Рома сидит рядом с ней и жует кукурузные хлопья. – Я тебе принесу. Как только мы погрузим вещи в машину, то сразу же уедем, хотя Кен еще в постели. Он плохо спал этой ночью. – говорит Карен. Таня смотрит на нее, но молчит. Я знаю, что она думает о том, слышали ли они, как она кричала, как жалкая сучка. Карен открывает ящик и достает пачку таблеток. Смотрю на них, ожидая, что кто-нибудь из этой троицы обратит на меня внимание. Но никто на меня не смотрит. – Пойду собираться; большое спасибо за тайленол. – мягко говорит Таня и поднимается. Она быстро запивает таблетку. Когда она ставит стакан обратно на стол, наши взгляды встречаются, но Таня быстро отворачивается. Всего одна ночь без нее, а я уже так сильно по ней скучаю. Я не могу забыть навязчивые образы из кошмара, особенно когда она равнодушно проходит мимо меня. Никаких признаков того, что мы с ней помиримся. Сон становится реальностью, она уже охладела ко мне. На мгновение застываю, раздумывая, пойти ли за ней, но ноги решают за меня. Поднимаюсь по лестнице, захожу в комнату. Она стоит на коленях возле открытого чемодана. – Как только я все упакую, мы можем ехать. – говорит она, не оборачиваясь. Я киваю, но понимаю, что она не может этого увидеть. – Да, хорошо. – бормочу я. Я не знаю, о чем она думает, что чувствует и что я должна ей сказать. Я, как обычно, стою, как бесчувственная овца. – Мне очень жаль. – чересчур громко произношу я. – Я знаю. – быстро отвечает она и, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, продолжает складывать свою одежду с пола и из шкафа. – Мне правда очень жаль. Я не хотела этого говорить. – Мне очень нужно, чтобы она посмотрела на меня, чтобы убедиться, что это был всего лишь кошмар. – Я знаю, что ты не хотела. Все нормально. – вздыхает она, и я вижу, что ее плечи опускаются еще ниже. – Знаешь… я наговорила тебе много всякого. «Ты больна, Катя, и я не могу тебе помочь» – это худшее, что она могла сказать. Она понимает, что я облажалась. И, что еще важнее, она понимает, что меня никак не исправить. Никто не может мне помочь, кроме нее. – Я тоже. У меня очень болит голова. Мы можем поговорить в другой раз? – Конечно. — Я пинаю осколок лампы, которую разбила прошлой ночью. Я должен купить отцу и Карен по крайней мере пять этих чертовых ламп. Чувствую легкую вину за то, что наорала ночью на Карен, но я не хочу заговаривать об этом первой, а она, вероятно, слишком вежлива, чтобы напоминать мне. – Пожалуйста, забери свои вещи из ванной. – просит Таня. Оставшееся время в этом чертовом доме я провожу, наблюдая, как Таня упаковывает вещи и собирает осколки. Она молчит и даже не глядит на меня.