Катя
Мой рот продолжает извергать все это дерьмо, и хотя мозг этого не хочет, я не могу себя контролировать. Конечно же, я не хочу, чтобы она уходила. Я хочу держать ее в объятиях и целовать ее волосы. Я хочу сказать, что не могу без нее, что я изменюсь и буду любить до самой смерти, но вместо этого выхожу из комнаты и оставляю ее там одну. Я слышу, как она чем-то шуршит в спальне. Нужно пойти и остановить ее сборы, но, с другой стороны, с какой стати? Все равно в понедельник она уезжает, так что может уйти и сейчас. Я до сих пор поражена, что она предложила мне попытаться продолжить наши отношения на расстоянии. Ничего не получится: она будет в часах езды от меня, мы будем перезваниваться один-два раза в день, но спать в разных постелях. Я этого не вынесу. По крайней мере, если наши отношения прекратятся, я не буду чувствовать вину, напиваясь и делая что в голову взбредет… Впрочем, кого я обманываю: я не хочу ничего делать без нее, я предпочел бы сидеть на диване и пересматривать вместе с ней «Друзей», чем одну минуту провести одному. Несколько мгновений спустя Таня появляется в коридоре с двумя чемоданами. Ее сумка перекинута через плечо, а лицо очень бледно. – Кажется, я все забрала, кроме нескольких книг, но я куплю новые. – говорит она тихим, дрожащим голосом. Вот он! Момент, которого я боялся с того дня, как встретился с ней. Она от меня уходит, а я стою и не делаю абсолютно ничего, чтобы ее остановить. Да я и не смогла бы; она всегда стремилась к чему-то большему, чем просто быть со мной. Быть с кем-то лучшим, чем я. Я знал это с самого начала, но надеялся как-то этого избежать. Вместо этого я говорю. – Окей. – Окей. – с трудом произносит она и ссутуливается. Когда она подходит к двери и поднимает руку, чтобы снять ключ с крючка, ее сумка соскальзывает с плеча. Не знаю, что со мной; я должна остановить ее или помочь, но я не могу. Таня оглядывается на меня. – Ну, вот и все. Все ссоры, слезы, любовь, смех – все в прошлом. – тихо говорит она. В ее словах нет и тени гнева, они пусты… и безразличны. Я киваю, не в состоянии ответить. Если бы я что-либо произнесла, расставание стало бы в сотню раз тяжелей, я знаю. Она качает головой и открывает дверь и придерживает ее ногой, чтобы перетащить через порог чемоданы. Затем, уже с той стороны, она смотрит на меня и еле слышно произносит. – Я буду любить тебя вечно. Надеюсь, ты это знаешь. — Перестань, Таня! Пожалуйста! – Надеюсь, кто-нибудь полюбит тебя так же сильно, как я. – Тсс! – тихо говорю я. Я не могу это слышать. – Ты не всегда будешь одна. Я сказала так, но если бы ты немного постаралась и научилась бы контролировать свой гнев, то мог бы кого-то найти. — Я проглатываю комок в горле и делаю шаг к двери. – Уходи. Просто уходи. – говорю я и захлопываю дверь перед ее лицом. Даже через толстое дерево слышу ее тяжелый вздох. Я только что захлопнула перед ней дверь. Что я наделала? Меня пронзает боль, и я начинаю страдать. Я контролировала себя достаточно долго, до тех пор, пока она не ушла. Хватаю себя за волосы, падаю на колени на бетонный пол. Я просто не знаю, как с собой справиться. Я самый главная неудачница в мире, и я ничего не могу с этим поделать. Казалось бы, так просто: поехать с ней в Сиэтл и жить долго и счастливо, но ни хрена это не просто! Там все будет по-другому. Она будет поглощена стажировкой и новым университетом; у нее появятся новые друзья, новые впечатления, и она про меня забудет. Я ей больше не буду нужна. Я вытираю слезы, выступившие у меня на глазах. Что? Я впервые осознала, какая я эгоистка. «Появятся новые друзья»? А что плохого в том, что она заведет новых друзей и у нее будут новые впечатления? Я была бы там, рядом с ней, и тоже разделяла бы их. Зачем мне ездить в такую даль, когда я могу быть там с ней вместе? Это была бы возможность доказать, что я могу стать тем, каким она хочет меня видеть. Вот и все, о чем она просила, а я не смогла ей этого дать. Если я позвоню ей прямо сейчас, она развернет машину, а я смогу упаковать свое барахло, и мы уедем куда-нибудь, заживем в Сиэтле. Нет, она не развернется. Она дала мне шанс ее остановить, но я им не воспользовалась. Она даже пыталась поддержать меня, когда я смотрела, как у меня на глазах умирает последняя надежда. Мне нужно было ее утешить, но вместо этого я захлопнула перед ней дверь. «Ты не всегда будешь одинока», – сказала она. Это неправда. Я буду одинока, а вот она нет. Она найдет кого-то, кто будет любить ее так, как не смогла я. Но больше, чем я, эту девушку не сможет любить никто; но, возможно, кто-то сумеет дать ей шанс почувствовать себя любимой и покажет, что значит любящий человек рядом, несмотря на все ссоры и размолвки. Такой она была для меня всегда. Она этого заслуживает. От мысли, что она получит то, чего заслуживает, с кем-то другим, у меня перехватывает дыхание, но так и должно быть. Мне давно нужно было позволить ей уйти, а не запускать в нее свои когти все глубже, заставляя тратить время на меня. Я раскалываюсь на две части. Половина меня знает, что она вернется ко мне, вечером или, может быть, завтра, и простит, но другая половина понимает, что она окончательно оставила попытки меня удержать. Через какое-то время поднимаюсь с пола и, шатаясь, иду в спальню. Вхожу, и ноги у меня подкашиваются. Браслет, который я ей купила, надетый на свернутый в трубку листок бумаги, лежит рядом с ее электронной книжкой и томиком «Грозового перевала». Поднимаю браслет, бессмысленно верчу значок бесконечности из двух сердец в пальцах и смотрю на аналогичную татуировку у меня на запястье. Почему она его оставила? Это был мой подарок, когда я была в отчаянии, пытаясь показать свою любовь. Мне нужны были ее любовь и прощение, и она дала их мне. К моему ужасу, листок в браслете – это письмо, которое я ей написала. Я разворачиваю и перечитываю его. Моя грудь медленно разрывается пополам, и то, что внутри, падает на жесткий пол. Воспоминания затапливают измученный мозг: первый раз, когда я сказала ей, что люблю ее, а затем отказался от своих слов; свидание с блондинкой, которой я пыталась заменить ее; то, как я себя чувствовала, когда увидела, что она, прочитавшая мое письмо, стоит в дверях. Я перечитываю собственное послание. «Ты любишь меня, хотя и не должна, и ты нужна мне. Ты всегда была нужна мне и всегда будешь. Когда ты на прошлой неделе от меня ушла, я чуть не умерла и была совершенно потеряна. Без тебя я была полностью опустошена. На прошлой неделе я ходила на свидание. Не собиралась тебе об этом говорить, но не могу больше тебя терять, что-либо скрывая». Пальцы дрожат, я почти рву бумагу, но удерживаюсь, чтобы дочитать. «Знаю, что ты сказала это лучше, чем я. Я не романтик и никогда не напишу тебе стихи и не спою песню, я не такая. Я не могу обещать тебе, что не причиню боли, но могу поклясться, что буду любить тебя до самой смерти. Я ужасный человек и не заслуживаю тебя, но надеюсь, что ты дашь мне шанс снова заслужить твое доверие. Прости меня за всю ту боль, которую я причинил, хотя я пойму, если ты не сможешь этого сделать». И она это сделала. Она меня простила. Она всегда прощала мне все оскорбления, но не в этот раз. Я должна была заслужить ее доверие, но вместо этого причиняла ей боль снова и снова. Быстрыми движениями рву это жалкое несдержанное обещание. Обрывки падают, кружась в воздухе, и застывают на холодном полу в странном узоре. Смотрите! Я все уничтожила! Я знала, как много значит для нее эта бумажка, а я превратила ее в кучу мусора. – Нет! Нет, нет, нет! — Я встаю на корточки, отчаянно пытаясь собрать кусочки и восстановить листок, но кусочки слишком мелкие и никак не встают на место. Я снова бросаю их на пол, глядя, как они рассыпаются в разные стороны. Наверное, это похоже на то, что она чувствовала, пытаясь вернуть меня. Я встаю и пинаю обрывки ботинком, затем быстро нагибаюсь, снова собираю их и складываю кучкой на столе. Прикрываю их книгой, чтобы не разлетелись, и вижу, что схватила «Гордость и предубеждение». Черт, ну разумеется! Ложусь на кровать и тупо жду писка входной двери, который будет означать ее возвращение. Я буду ждать час за часом, но сигнал никогда не прозвучит.Таня
Я вру Маше. Не хочу никому рассказывать о своих проблемах, особенно сейчас, когда у меня нет ни единого шанса повлиять на происходящее. Именно поэтому я и позвонила именно ей: Рома слишком в теме, и мне больше не хочется его беспокоить. Других вариантов у меня нет, и это естественно, когда у вас один-единственный друг, да и тот сводный брат вашей девушки. Впрочем, уже бывшей девушки… Поэтому, когда Маша начинает озабоченно распрашивать меня по телефону, быстро отвечаю: – Нет-нет. Все в порядке. Просто… Катя уехала… из города вместе с отцом и заперла дверь, так что мне нужно где-то перекантоваться до понедельника, пока она не вернется. – Очень похоже на Катю. – отвечает она, и я облегченно вздыхаю оттого, что ложь прокатила. – Хорошо, приходи. Та же комната, что и раньше. Как в старые добрые времена! – шутит она, и я с усилием хмыкаю. Отлично. Как в старые времена. – Нам с Тристаном нужно будет позже сходить в торговый центр, а ты можешь посидеть тут, если хочешь, или пойти с нами. Как тебе захочется. – Мне перед Сиэтлом нужно много всего сделать, так что я бы осталась в комнате, если ты не против. – Конечно, конечно. – соглашается Маша и добавляет. – Надеюсь, ты подготовилась к завтрашней вечеринке! – Вечеринке? – переспрашиваю я.Ах да… вечеринка. Я так замоталась, что совсем о ней забыла, забыла и то, как Маша предлагала отметить мой отъезд. Как и на «дне рождения» Кати, я уверена, ее друзья будут пить и тусить, появлюсь я там или нет. Но Маша, похоже, действительно хочет, чтобы я пошла, к тому же она делает мне одолжение, и я должна согласиться. – В последний раз, давай! Знаю, Катя, наверное, не одобрит, но… – Катя не решает, что мне делать. – напоминаю я, и она смеется. – Я знаю! Просто мы никогда больше не увидимся. Я, как и ты, переезжаю. – Ладно, я подумаю об этом. Сейчас у меня так много дел. – говорю я. Но вместо того, чтобы отправиться прямо в общежитие, делаю несколько кругов по улицам. Мне нужно убедиться, что я смогу держать себя в руках и не расплачусь. Не плакать. Не плакать. Я закусываю губу, чтобы остановить приближающиеся слезы. В последнее время я уже привыкла к боли, и это помогает. Я почти ничего не чувствую. Когда я оказываюсь в комнате Маши, она как раз одевается, натягивает красное платье и черные ажурные чулки. – Я так соскучилась! – визжит она и обнимает меня. Я чуть не раскисаю, но уверенно беру себя в руки. – Я тоже по тебе скучала, хоть мы и недавно виделись. – улыбаюсь я. Маша кивает. Такое чувство, что мы с Катей встретили ее в тату-салоне миллион лет назад, а не на прошлой неделе. – Надеюсь. Похоже на то. – Она хватает из шкафа сапоги и садится на кровати. – Я, наверное, не сильно задержусь. Чувствуй себя как дома… но ничего не убирай! – добавляет она, заметив, как я осматриваю грязную комнату. – Я и не собираюсь! – вру я. – Ты так всегда делала! И, наверное, и дальше так же будешь. – смеется она. Пытаюсь поддержать веселье. Ничего не получается: выходит какой-то звук, похожий на фыркание или кашель. Но подруга не обращает на это внимания. – Я уже всем сказала, что ты придешь. Все удивились! – добавляет она, уже захлопывая дверь. Я открываю рот, чтобы возразить, но уже некому. С этой комнатой связано слишком много воспоминаний. Это тягостно и приятно одновременно. Моя кровать еще пуста, хотя Маша и закидала ее своими сумками и одеждой. Провожу пальцами по спинке, вспоминая, как Катя впервые спала со мной в этой маленькой кроватке. Скорее бы покинуть этот город – весь город со всеми его обитателями. С того дня, как я приехала в университет, со мной не происходило ничего, кроме горя, и мне хотелось бы никогда сюда не возвращаться. Даже стены здесь напоминают мне Катю и то, как она разбросала мои конспекты по комнате, и мне хотелось ее ударить, а потом она внезапно страстно поцеловала меня. Я провожу пальцами по губам, они дрожат: вдруг мне никогда не поцеловать ее снова? Не думаю, что смогу остаться здесь. Воспоминания будут преследовать меня всякий раз, как я закрою глаза. Хочу на что-нибудь отвлечься, беру ноутбук и ищу себе жилье в Сиэтле. Как я и предполагала, дело безнадежное. Нахожу только одну квартиру в получасе езды от издательства, но мой бюджет ее не выдержит. Сохраняю в телефоне массу номеров на всякий случай, и через час поисков, подавив гордость, звоню Кимберли. Я не хотела останавливаться у них с Кристианом, но Катя не оставила мне выбора. Кимберли, конечно же, с радостью соглашается, уверяет, что они будут рады принять меня в своем новом доме в Сиэтле, и хвастается, что дом даже немного больше, чем прежний. Обещаю ей, что не задержусь дольше, чем на две недели. Надеюсь, что этого времени мне хватит, чтобы найти подходящую квартиру с окнами, не выходящими на кабак. Внезапно понимаю, что из-за сцены с Катей начисто забыла о беспорядке в квартире и о том, что кто-то влез, пока нас не было дома. Хотелось бы думать, что это не мой отец, но не знаю, могу ли быть в этом уверена. Если бы это был он, то ничего бы не украл; может быть, ему нужно было где-то переночевать и ему некуда было идти. Молюсь, чтобы Катя не стала его искать и не обвинила бы в ограблении. Но какой в этом смысл? Тем не менее я попытаюсь его найти, но сейчас уже поздно, и, честно говоря, я немного побаиваюсь ехать в тот район одна. Просыпаюсь в полночь оттого, что вернулась Маша. Она, шатаясь, вваливается и тут же падает на кровать. Не помню, как я заснула сидя за столом. Поднимаю голову – у меня болит шея, а когда я пытаюсь размять ее руками, становится еще хуже. – Не забывай, завтра твоя вечеринка. – бормочет Маша и почти мгновенно отключается. Стаскиваю с нее сапоги, Маша так и храпит, и про себя благодарю ее за то, что она, мой верный друг, разрешила остановиться в своей комнате, хотя я попросила об этом всего за час. Она стонет и что-то бессвязно бормочет, потом вытягивается и тихо сопит. Ложусь на свою старую постель и перебираю в уме события прошедшего дня. Не хочется ни думать о Кате, ни куда-то идти, ни, особенно, с кем-то разговаривать, хотя наверняка все равно придется. Вряд ли она где-то рядом, но я параноик с разбитым сердцем и сделаю все, чтобы избежать даже случайной встречи. Маша спит до четырех дня. – Я собираюсь заказать пиццу – не хочешь? – спрашивает она, стирая маленькой салфеткой с глаз вчерашний макияж. – Да, пожалуйста. – Желудок ноет, напоминая, что сегодня я еще не ела. Следующие два часа мы с Машей проводим за едой и разговорами о ее переезде в Луизиану. Родители Тристана не очень довольны, что из-за нее он собирается менять место учебы. – Надеюсь, они смирятся с этим, ты же им нравишься? – спрашиваю я ее. – Да, типа того. Но его семья просто одержима Вашингтонским центральным университетом, это типа традиция и все такое. – Маша закатывает глаза, и я смеюсь, не желая обсуждать, что для семей значат традиции. – Итак, вечеринка. Ты уже знаешь, что наденешь? – спрашивает она, широко улыбаясь. – Или хочешь взять что-нибудь из моего, как в старые добрые времена? Я качаю головой. – Невероятно, я соглашаюсь на это даже после… – Я чуть не упоминаю про Катю, но вовремя прикусываю язык. – В конце концов, ты же меня затащила на эти вечеринки. – Но эта – последняя. Кроме того, ты же знаешь, что не найдешь в Сиэтле такой крутой компании. — Она взмахивает длинными накладными ресницами, и я охаю. – Я помню, как первый раз тебя увидела. Открыла дверь в эту комнату и чуть не получила сердечный приступ. Не обижайся. – Она улыбается мне в ответ. – Ты сказала, что тут крутые вечеринки, и моя мама чуть в обморок не упала. Она хотела поменять мне комнату, но я отказалась. – Хорошо, что ты так сделала, иначе не встретила бы Катю. – замечает она с усмешкой и поворачивается ко мне. На мгновение представляю себе, что могло случиться, если бы я поменяла комнату и никогда его больше не увидела. Несмотря на все, что мы пережили, я ничего не желала бы менять. – Хватит воспоминаний – давай готовиться! – восклицает она, хлопая в ладоши, затем хватает меня за руки и тащит с кровати. – Теперь я вспоминаю, за что я ненавижу общий душ. – мычу я, вытирая полотенцем волосы. – Не так уж он и плох. – смеется Стеф, и я закатываю глаза, представляя себе душ в квартире. Любая мелочь напоминает мне о Кате, и я изо всех сил стараюсь изображать на лице веселье, хотя внутри меня сжигает пламя. Наконец макияж нанесен, волосы уложены, Маша помогает мне застегнуть молнию на черно-желтом платье, которое я недавно купила. Единственное, что меня удерживает, – это надежда, что вечеринка действительно окажется веселой и мне будет обеспечено хотя бы два часа покоя. Вскоре после восьми за нами приезжает Тристан. Маша не пускает меня за руль, потому что планирует напоить меня до полного окосения. Кажется, это как раз то, чего я хочу. Если я действительно напьюсь, то не буду видеть ямочки от улыбки Кати каждый раз, когда открываю глаза. Впрочем, это не поможет, когда глаза закрыты. – А где Катя? – спрашивает Нэт сбоку. На мгновение теряюсь. – Уехала. За город с отцом. – вру я. – Разве вы не вместе уезжаете в Сиэтл? – Да, планируем так. – Чувствую, что мои ладони начинаю потеть. Ненавижу врать! Нэт, приветливо улыбаясь, оборачивается. – Ну и прекрасно, удачи вам обоим. Я хотел бы повидаться с ним перед вашим отъездом. — Лицо горит. – Хорошо, Нэт. Я передам. Когда мы подъезжаем к дому братства, я уже жалею о своем решении. Я и так знала, что это не лучшая мысль, но не осознавала всего и надеялась таким образом отвлечься. Но это не отвлекает, наоборот, еще больше напоминает обо всем, через что я прошла и что впоследствии потеряла. Мне почти смешно, что каждый раз я жалею о приезде, но почему-то всегда в конце концов оказываюсь в этом проклятом братстве. – Представление начинается! – восклицает Маша. Она берет меня под руку и широко улыбается. На секунду ее глаза вспыхивают, и я не могу отделаться от чувства, что в ее словах таится какой-то скрытый смысл.