Катя
Когда я стучу в дверь отцовского кабинета, меня почти тошнит. Никогда бы не подумала, что до этого дойдет. Мне нужен его совет. Мне нужно, чтобы кто-то выслушал меня, кто хотя бы примерно понимает, что я чувствую. Из-за двери доносится его голос. – Заходи, дорогая. — Мнусь перед порогом в предчувствии неловкой, но необходимой сцены. Вхожу, усаживаюсь в кресле перед большим письменным столом и слежу за тем, как отец пытается скрыть удивление. С его губ срывается смешок. – Извини, я думал, это Карен. — Но, заметив мое настроение, он сосредоточивается и внимательно смотрит на меня. Киваю и отвожу взгляд. – Не знаю, почему я здесь, но мне некуда пойти. — Опускаю голову на руки, и отец присаживается на краешек стола. – Я рад, что ты пришла ко мне. – тихо говорит он и ждет моей реакции. – Я не сказала, что пришла к тебе. – напоминаю я. Нет, конечно, я у него, просто не хочу, чтобы он думал, что я пришел изливать душу или откровенничать, хотя очень похоже на то. Смотрю, как он сглатывает слюну и медленно кивает, глядя куда угодно, кроме меня. – Не беспокойся. Я не собираюсь закатывать истерику или что-нибудь ломать. У меня нет на это сил. – Я гляжу на дощатую стену позади него. Он не отвечает, и я вздыхаю. Конечно, он это принимает за знак отчаяния и тут же спрашивает. – Не хочешь рассказать, что случилось? – Нет. Не хочу. – говорю я, рассматривая книги на полке. – Ладно… — Я снова вздыхаю, чувствуя неизбежность разговора. – Не хочу, но расскажу, наверное. — Отец озадаченно смотрит на меня некоторое время, его карие глаза расширяются в ожидании продолжения. – Поверь мне, если бы мне было к кому пойти, меня бы тут не было, но у этого придурка Ромы предвзятое мнение, он всегда на ее стороне. Конечно, это даже не полуправда, но советов Ромы мне сейчас не нужно. К тому же я не хочу признаваться ему, какой была идиоткой, что наговорила Тане за последние несколько дней. Его мнение меня не волнует, но в определенных обстоятельствах оно может иметь большое значение, больше, чем чье-то еще, кроме Тани, естественно. Мой отец через силу улыбается. – Я знаю, дочь. – Хорошо. — Не знаю, с чего начать, и, честно говоря, до сих пор не уверена, что именно привело меня сюда. Я собиралась пойти в бар и напиться, а вместо этого пришла к отцовскому… точнее, папиному подъезду. Это Таня всегда говорит «отец» и «мать» вместо «папа» и «мама», и это меня бесит, но теперь это проникло и в мою речь тоже. Ему повезло, что я обращаюсь к нему «отец» или «папа», а не «Кен» или «урод», как еще это было большую часть моей жизни. – В общем, как ты, наверное, уже догадался, Таня меня бросила. – признаюсь я и гляжу на него. Он делает все возможное, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, ждет продолжения, но я добавляю только. – И я ее не остановила. – Ты уверена, что она не вернется? – спрашивает папа. – Да, уверена. Она дала мне множество шансов, чтобы остановить ее, и не пыталась с тех пор ни позвонить, ни написать. – Я бросаю взгляд на настенные часы. – Прошло почти двадцать восемь часов, и я не имею ни малейшего понятия, где она. — Я надеялся увидеть ее машину возле дома Кена и Карен. Это одна из причин, по которой я приехала. Где же еще ей быть? Надеюсь, она не поехала в страшную даль к своей матери. – Вы и раньше ссорились. – начинает отец. – Но, кажется, всегда находили пути… – Ты меня слышишь? Я сказала, что она не вернется. – перебиваю я. – Слышу. Просто интересно, чем этот раз отличается от других. — Я свирепо таращусь на него, но отец отвечает мне бесстрастным взглядом, и я с трудом подавляю желание вскочить и покинуть его изысканный кабинет. – Это просто случилось. Не знаю, почему я это поняла. Ты, наверное, думаешь, что я немая бесчувственная дубина, но я просто устала, папа. Все это мне ужасно надоело, но я не знаю, что делать. — Твою мать! Это звучит так отчаянно и к тому же чертовски жалко! Он было открывает рот, но останавливает себя и молчит. – Это ты виноват. – продолжаю я. – Ты виноват во всем. Потому что, если бы ты захотел быть рядом со мной, может, ты показал бы мне, как… Я не особенный, чтобы относиться ко всем остальным людям, как к мусору. Если бы, когда я росла, в доме был мужчина, я не была бы такой упертой. Если я не смогу найти решение для нас с Таней, все закончится тем же, чем у тебя. Ну, то есть у тебя прежнего. – Я указываю на его строгий свитер и прекрасно отутюженные брюки. – Если я не найду способ перестать тебя ненавидеть, то буду не в состоянии… Я не хочу заканчивать фразу. Я хотела сказать, что если не перестану его ненавидеть, то не смогу выразить, как я люблю ее, и не научусь относиться к ней так, как она этого заслуживает. Невысказанная фраза зависает в душной, обшитой деревянными панелями комнате, и ни один из нас не знает, что сказать. – Ты права. – к моему удивлению, неожиданно соглашается он. – Да? – Да. Если бы у тебя был отец, чтобы направлять тебя и подсказывать, как стать человеком, ты была бы лучше подготовлена и к таким вещам, и вообще к жизни. Я винил себя за твое… – Я вижу, как он мучительно подбирает слова, а найдя, чуть подается вперед. – Поведение. Это моя вина. Все из-за меня и из-за ошибок, которые я наделал. Я испытываю вину всю свою жизнь и от этих ошибок очень, очень страдаю, дочь. — Он наконец замолкает, и вдруг я чувствую… чувствую… Что меня с души воротит. – Нет, ну здорово, что рано или поздно ты получишь прощение, но результатом-то стала такая я, какая есть! Что мне с этим делать? – Я рассматриваю заусенцы вокруг ногтей и с удивлением обнаруживаю, что костяшки на пальцах не разбиты. Почему-то это отвлекает мой гнев. – Что-то же нужно с этим делать. – говорю я тихо. – Думаю, тебе нужно с кем-то поговорить. — Ответа мне недостаточно, и снова поднимается раздражение. А что именно мне надо обсудить – ты, блин, не подскажешь? Машу руками. – А мы что делаем прямо сейчас? Разговариваем. – Я имею в виду – с профессионалом. – спокойно отвечает отец. – С детских лет в тебе осталось слишком много негативной энергии, гнева, и если ты не найдешь способ ее высвобождать или по крайней мере справляться с ней, как нормальные люди, то боюсь, прогресса ты не достигнешь. Я не могу дать тебе этого, потому что сам же и причинил тебе всю боль, с которой все началось, и в минуты ярости ты бы сомневалась, стоит ли мне что-то говорить, даже если бы слова оказались полезны. – Значит, мой приход сюда был пустой тратой времени? Ты ничем не можешь мне помочь? — Так я и знала, лучше – в бар. Сейчас я бы уже допивала второй виски с кока-колой. – Этот разговор не пустая трата времени. Это действительно большой шаг в твоих усилиях стать лучше. – Он смотрит мне в глаза, и на минуту я чувствую виски, который сегодня выпила. – Она будет так гордиться тобой. – добавляет он. Гордиться? С какого хрена ей гордиться мной? В этом может быть что угодно, но гордость… нет. – Она назвала меня алкоголиком. – вырывается у меня. – Она права? – спрашивает он, и на лице его появляется обеспокоенность. – Не знаю. Не думаю, что да, но я не знаю. – Если ты не знаешь, алкоголик ли ты, то следует это узнать, пока не стало слишком поздно. — Я смотрю ему в лицо и вижу во взгляде настоящую тревогу. Ту тревогу, которую должна испытывать я. – Почему ты начал пить тогда? – спрашиваю я. Я всегда хотел знать ответ на этот вопрос, но никогда не думала, что смогу об этом спросить. Он вздыхает и поднимает руку, чтобы провести ладонью по коротким волосам. – В то время мы с твоей мамой были не в лучших отношениях, они становились все хуже, и вот однажды вечером я ушел из дома и напился. Под «напился» я имею в виду, что я не мог идти домой. И я обнаружил, что мне это нравится – любая боль, которую я испытывал, замирала. А потом это вошло в привычку. Я проводил в этом проклятом баре через дорогу больше времени, чем с тобой и с ней. Дошло до того, что я уже не мог жить без спиртного, но с ним я тоже не мог жить. Это была заведомо проигрышная позиция. — Я не помню отца до того, как он стал пить, и всегда думал, что он стал таким еще до моего рождения. – И ты так страдал, что решил сбежать? – Дело не в этом. Дело в том, что в один прекрасный день я наконец проснулся и протрезвел. – После того, как ты бросил нас. – напоминаю я. – Да, дочь, после того, как я бросил вас. Вам обоим было лучше без меня. Я не мог быть отцом и мужем. Мама прекрасно тебя воспитывала, мне хотелось бы, чтобы она делала это не в одиночку, но все же это было лучше, чем со мной. — Внутри меня вскипает гнев, и я сжимаю подлокотники кресла. – Но для Карен ты можешь быть мужем, а для Ромы – отцом. — Теперь я это высказала. Во мне так много злобы к этому человеку! Я всегда помнила его как пьяного кретина – того, кто испортил мне всю жизнь, но сумел снова завести семью, жениться, получить от судьбы нового сына и новую жизнь. Не говоря о том, что теперь он богат, а когда я была ребенком, у нас не было ни хрена. Карен и Рома получили все, что должны были получить мы с мамой. – Я знаю, так выглядит со стороны, Катя, но это не так. Я встретил Карен через два года после того, как бросил пить. Роме было уже шестнадцать, и я не пытался стать ему отцом. Он рос без мужчины в доме, но быстро свыкся со мной. В мои намерения не входило завести новую семью и заменить тебя – никто не смог бы заменить тебя. Ты никогда не хотела иметь со мной ничего общего, и я не виню тебя за это, но, дочь, я провел большую часть своей жизни в кромешной тьме, в пустыне. И Карен – это мой свет, как Таня – твой. — Мое сердце чуть не останавливается при упоминании о Тане. Я так погрузился в воспоминания о собственном проклятом детстве, что на мгновение перестал о ней думать. – Я не могу не быть счастлив от того, что Карен и Рома появились в моей жизни, и благодарен судьбе за это. – продолжает Кен. – Я отдал бы все, чтобы у нас с тобой были такие же отношения, как у меня с ним; может быть, однажды это случится. — Видя, как волнуется отец, я просто теряю дар речи. Я никогда не вела подобных разговоров ни с ним, ни еще с кем-то, кроме Тани. Она во всем была исключением. Не знаю, что ответить. Я не простила его за то, что он сломал мне жизнь и променяла мою маму на бутылку, но когда я говорила, что у него есть шанс получить прощение, я говорила правду. Если я этого не сделаю, у меня нет шанса стать нормальным человеком. На самом деле, не уверена, что смогу им стать, но я хочу иметь возможность прожить неделю, ничего не испортив и никого не обидев. Перед глазами ясно всплывают страдание и обида на лице Тани, когда я сказала ей, чтобы она уходила. Но вместо того, чтобы, как обычно, воевать с ней, я ее обнимаю. Я должна помнить, что я ей сделала, и не прятаться от последствий своих поступков. – Ты ничего не сказала. — Папа перебивает мои мысли. Воображаемое лицо Тани расплывается и, хотя я стараюсь удержать его, ускользает. Единственное утешение – то, что очень скоро оно вернется и будет меня преследовать. – Я правда не знаю, что, блин, мне рассказать. Так много всего; не знаю, что и думать. – признаюсь я. Собственная честность меня пугает, и я жду, что отец ляпнет какую-нибудь фигню. Но нет. Он просто кивает в знак согласия и встает. – Если захочешь остаться, Карен приготовит что-нибудь на ужин. – Нет, я пас. — Хочу домой. Единственная проблема с домом в том, что там нет Тани. И я в этом виновата. Замечаю в коридоре Рому, но не обращаю на него внимания и ухожу прежде, чем он успевает дать мне непрошеный совет. Надо бы спросить его, где Таня, – мне необходимо это знать. Но я знаю и то, что немедленно отправлюсь туда, где она находится, и попытаюсь убедить ее остаться со мной. Мне надо быть там, где она. Выслушивание объяснений отца, почему он был таким хреновым родителем, стало для меня шагом в правильном направлении, но чуда не произошло, и я внезапно не перестал быть контрол-фриком. И я не хочу, чтобы Таня сейчас оказалась, например, с Заком… А вдруг она с Заком? Черт возьми, что, если они вместе сейчас? Не думаю, что это так, но я позволил ей иметь много друзей. И если она не с Ромой… Нет, она не с Заком. Просто не с ним. Я продолжаю убеждать себя в этом, пока поднимаюсь в лифте в нашу квартиру. Почти надеюсь, что придурок, что к нам вломился, сейчас снова там; я могла бы использовать его, чтобы дать выход своему гневу. По спине и по всему телу бегут мурашки: вдруг Таня была дома одна, когда ворвался грабитель? В мозгу вспыхивает ее окровавленное заплаканное лицо из моих кошмаров, и тело застывает. Если кто-нибудь когда-нибудь попытается сделать ей больно, это будет последнее, что он сделает. Какая я все-таки лицемерка! Угрожаю убить того, кто сделает ей больно, хотя сам только этим и занимаюсь. Выпив воды, обвожу взглядом пустую квартиру и начинаю нервничать. Чтобы как-то занять себя, перебираю книжки Тани. Она очень много пропустила, а это для нее просто беда. Еще одно доказательство, насколько я для нее вредна. Замечаю тетрадь в кожаной обложке, зажатую между двумя томами «Эммы», и щелкаю застежкой. Раскрываю на середине, перелистываю несколько страниц, заполненных почерком Тани. Это что-то вроде дневника, как это я не знала, что он у нее есть? «Введение в мировые религии» – аккуратно написано на первой странице. Сажусь на кровать и приступаю к чтению.Таня
Логан кричит мне с другого конца кухни, но поняв, что я все равно не услышу, пробирается ко мне. – Здорово, что ты пришла! Я не думал, что у тебя получится! – улыбается мне он. – Я не могла пропустить собственную прощальную вечеринку. – отвечаю я и дрожащими руками поднимаю красную кружку в своего рода тосте. – Я скучал по тебе, а о Молли пока никто и не вспоминает. — Он смеется и, запрокинув голову, пьет крепкий виски прямо из горлышка. Сделав глоток, он мигает и откашливается, мотая головой так, что я в ужасе представляю, что его горло, наверное, сейчас полыхает огнем. – Ты станешь моим героем навеки. – шутит он и предлагает мне бутылку. Я качаю головой, по-прежнему сжимая полупустую кружку в руке. – Скоро, я уверена, такой герой найдется и повторит твой подвиг. – Ого. Не поминай черта… – говорит Логан, глядя куда-то через мое плечо. Не хочу поворачиваться. – Ну почему? – тихо тяну я, опершись локтями на стол. Логан снова с улыбкой предлагает мне бутылку, и я беру. – Пей. – усмехается он и уходит. Молли появляется в поле моего зрения и приветственно поднимает чашку. – Так грустно, что вы уезжаете. – говорит она обманчиво сладким голосом. – Нет, я рада, что больше тебя не увижу. Но буду скучать по Кате… эта девочка ловко работает языком… — Я закатываю глаза, пытаясь думать о том, чтобы уйти, но безуспешно. Ревность холодит мою кровь, как лед, и мне хочется задушить ее прямо здесь и сейчас. – Уйди. – говорю я в конце концов, но Молли только смеется. – Да ладно тебе, Таня. Я же была твоим первым врагом в колледже – это ведь что-то значит, верно? – подмигивает она и, проходя мимо, толкает меня бедром. Дурацкая была затея с этой вечеринкой. Я знала, что лучше не приходить, тем более без Кати. Маша куда-то пропала, а Логана хватило, чтобы занять меня на минутку, прежде чем он нашел более доступный объект. Я смотрю на его девушку: она стоит в профиль и сначала кажется очень милой и скромной, но когда поворачивается, я чуть не падаю, заметив, что вторая половина ее лица закрашена татуировкой. Ого! Пока я гадаю, постоянная ли это татуировка, виски в кружке становится больше, чем нужно. Я планирую растянуть его на всю ночь и пить очень медленно. Иначе маска, которую я надела, спадет, и я окажусь той раздражающей пьяной девчонкой, которая ревет, как только на нее кто-нибудь обратит внимание. Наконец замечаю Нэта, но он тоже увлечен болтовней с какими-то девчонками, и мне не хочется его отвлекать. Чувствую себя совершенно неуместной. Не только потому, что не вписываюсь в эту тусовку, но меня преследует чувство, что, несмотря на то что эта вечеринка и называется «прощальной» в нашу честь, вряд ли кого-то всерьез беспокоит, уедем ли мы с Катей. Возможно, они бы проявляли больше интереса, если бы Катя действительно была со мной; в конце концов, она их друг. После часа одинокого сидения на кухне наконец слышу, как Маша кричит. – Ты тут! — К этому моменту я уже съедаю тарелку кренделей и выпиваю две кружки и начинаю подумывать, не вызывать ли такси. Но теперь, когда Маша нашлась, я попробую пробыть тут немного дольше. За ней идут Тристан, Молли и Дэн, и я стараюсь изо всех сил сохранять нейтральное выражение лица. Скучаю по Кате. – Я думала, вы уже уехали! – кричу я из-за музыки, отгоняя от себя мысль о том, как странно находиться здесь без Кати. Весь прошедший час я с трудом сдерживалась, чтобы держаться подальше от его старой спальни на втором этаже; так тянет пойти туда, скрыться от всей этой неприятной толпы и вспомнить… не знаю что. Мой взгляд опять и опять застывает на лестнице, и это похоже на медленный яд. – Ни в коем случае! Я принесла тебе выпить. — Улыбаясь, Маша берет у меня из рук уже полную кружку и заменяет ее точно такой же с розовой жидкостью. – Вишневая водка, класс! – визжит она, заметив мое замешательство, и я неловко смеюсь, поднося напиток к губам. – За твою последнюю вечеринку с нами! – восклицает Маша, и какие-то незнакомые люди поднимают кружки, присоединяясь к тосту. Молли глядит в сторону, пока я запрокидываю голову, глотая ароматный вишневый напиток. – Легок на помине. – замечает Молли и я быстро оглядываюсь. Не уверена, хочу ли я, чтобы прибывшим оказалась Катя. Но сомнения исчезают: вижу, что на кухню зашел Зак, во всем черном. Я изумленно открываю рот и поворачиваюсь к Маше. – Ты же говорила, что его тут не будет. — Меньше всего я хочу сейчас вспоминать о сумбуре, который сама же создала. Ведь я уже попрощалась с Заком и не готова растравлять раны, не зажившие после его отказа оставаться друзьями. – Извини. – говорит Маша, пожимая плечами. – Он только что пришел. Я не знала. – Она прижимается к Тристану. Я бросаю на нее сердитый взгляд, подогретый алкоголем. – Ты уверена, что эта вечеринка вообще по поводу моего отъезда? — Понимаю, это звучит неблагодарно, но то, что Маша пригласила Зака и Молли, меня очень беспокоит. Если бы тут была Катя, она уехала бы, как только заметил Зака. – Конечно! Слушай, прости, что он здесь. Я ему скажу, чтобы он не говорил с тобой. – уверяет она и порывается пойти к Заку, но я хватаю ее за руку. – Нет, не надо. Не хочу показаться грубой. Все замечательно. — Зак болтает с блондинкой, которая зашла вместе с ним. Он улыбается, когда она хохочет, но, подняв глаза, замечает меня, и его улыбка исчезает. Он резко переводит глаза на Тристана и Машу, но они, избегая его взгляда, уходят из комнаты вместе с Молли и Дэном. Я опять остаюсь одна. Зак наклоняется и шепчет что-то на ухо блондинке, и она с улыбкой уходит. – Привет. – Он неловко улыбается и переминается с ноги на ногу, подойдя ко мне. – Привет. – Я снова отпиваю из кружки. – Не знал, что ты будешь здесь. – говорим мы одновременно и смущенно смеемся. – Начинай ты. – просит он. Я рада, что он не держит на меня зла. – Я сказала, что понятия не имела, что ты будешь здесь. – И я тоже не знал. – Я так и думала. Маша продолжает меня уверять, что это какая-то прощальная вечеринка специально для меня, но теперь я точно уверена, что это она для красоты сказала. — Делаю большой глоток вишневой водки, гораздо больше двух предыдущих. – Ты… ты тут с Машей? – спрашивает он, подходя ближе. – Да. Кати тут нет, если ты об этом. – Нет, я… – Он провожает глазами кружку, которую я поставила на стол. – Что это? – Вишневая водка. Забавно, правда? – говорю я, но он не смеется. Как странно, что они принесли мне именно его любимый напиток. Он растерянно переводит взгляд с кружки на меня и обратно. – Это Маша тебе принесла? – спрашивает он серьезно… очень серьезно… а я соображаю так медленно. Слишком медленно. – Да… и что? – Черт. – Он хватает чашку со стола. – Оставайся тут! – командует он, и я слабо киваю. Замечаю, что моя голова наливается тяжестью, и пытаюсь сосредоточиться на Заке, уходящем с кухни, но отвлекаюсь на огоньки у себя над головой, кружащиеся по кругу все быстрее. Это так красиво, они прыгают и танцуют над головами. Огоньки танцуют? Они танцуют… Я должна танцевать. Нет, я должна сидеть тут. Прислоняюсь к стене, сосредоточившись на траекториях огоньков, которые кружатся по стенам, сливаясь в лучи. Они светят над головами… или они светят над теми, кто танцует? Это очень красиво… и так запутанно… и я уже не осознаю, что из всего этого происходит на самом деле.