Таня
Сейчас без пятнадцати пять утра, и впервые моя мать еще не прибрана. На ней шелковая пижама и халат, на ногах – тапочки. Мои волосы еще влажные после душа, но я трачу еще немного времени, чтобы накраситься и нормально одеться. Мать изучающе смотрит на меня. – У тебя есть все, что нужно, верно? – Да, все в машине. – Хорошо, убедись, что у тебя полный бак, когда будешь выезжать из города. – Все будет в порядке, мама. – Знаю. Всего лишь пытаюсь помочь. – Понимаю. — Я обнимаю ее на прощание, она в ответ коротко пожимает мне плечи, и я возвращаюсь в дом, чтобы выпить кофе на дорогу. Во мне еще теплится крошечная, глупая надежда, что, может быть, в темноте на дороге вспыхнут фары, Катя вылезет из машины с сумками в руках и скажет, что она готова ехать в Сиэтл со мной. Но в это верит только глупая часть меня, и я понимаю, что это нереально. В десять минут шестого в последний раз обнимаю маму и сажусь в машину, которую, к счастью, я предусмотрительно прогрела. Адрес Кимберли и Кристиана введен в мой навигатор в телефоне. Навигатор постоянно перезагружается, хотя я еще даже не выехала. Мне действительно нужен новый телефон. Если бы Катя была тут, она не раз бы напомнила, что лучше купить iPhone. Но Кати рядом нет. Дорога долгая. Я только в начале пути, но во мне уже поднимается беспокойство. Каждый маленький городок, мимо которого я проезжаю, заставляет меня чувствовать себя все более и более оторванной от дома, и в Сиэтле, скорее всего, будет еще хуже. Смогу ли я там устроиться или сбегу обратно в кампус CWU или даже домой к матери? Смотрю на часы на приборной панели; прошел всего час. Кажется, он пролетел слишком быстро; странно, но от этого мне становится легче. Когда я смотрю снова, то понимаю, что еще двадцать минут проскочили как один миг. Чем я дальше, тем легче у меня на душе. Я не пытаюсь унять страх из-за того, что еду по темной незнакомой дороге. Я сосредоточена на будущем. Будущем, которое никто не может отнять у меня и никто не заставит меня от него отказаться. Останавливаюсь глотнуть кофе, перекусить и просто подышать свежим воздухом. Когда же из-за горизонта появляется половинка солнечного диска, я вглядываюсь в ослепительные желтые и рыжеватые блики, которые возникают вокруг, сочетаются друг с другом, украшая и освещая начало моего нового дня. Мое проясняется вместе с небом, и я начинаю подпевать Тейлор Свифт, постукивая пальцами по рулю, когда она поет о «проблеме его появления» – и я смеюсь совпадению в тексте песни с действительностью. Когда я проезжаю знак въезда в Сиэтл, в животе порхают бабочки. Я это сделала. Татьяна Бурая теперь официально живет в Сиэтле и выстраивает свою жизнь в том возрасте, когда большинство ее друзей до сих пор пытаются разобраться, что же с этой жизнью делать. Я смогла. Я не повторю маминых ошибок, не стану полагаться на других и не лишусь будущего. Конечно, мне помогали – и я благодарна за это, – но все это было для того, чтобы я перешла на новый уровень. У меня есть прекрасная стажировка, подруга и ее любящий жених, и машина, полная вещей. У меня еще нет квартиры и… ничего нет, кроме книг, нескольких ящиков на заднем сиденье и работы. Но у меня все получится. Все получится. Должно получиться. Я буду счастлива в Сиэтле… Будет так, как я себе представляла. Все будет. Миля летит за милей… и каждая секунда пути наполнена воспоминаниями, прощаниями и сомнениями. Дом Кристиана и Кимберли даже больше, чем я ожидала по рассказам. С волнением подъезжаю к подъезду. Идеальные ряды деревьев, ухоженная живая изгородь вокруг дома, в воздухе пахнет какими-то неизвестными цветами. Паркуюсь рядом с машиной Кимберли, и перед тем как выйти, делаю глубокий вдох. Большая деревянная дверь украшена большим вензелем «V», и я хихикаю над пафосным узором. Кимберли открывает дверь. Она удивленно приподнимает брови и смотрит туда же, куда и я. – Мы не заказывали этот вензель! Клянусь: до нас здесь жила семья по фамилии Вермон! – Да я ничего и не говорю. – только и отвечаю я, пожимая плечами. – Знаю я, что ты думаешь: это ужасно. Кристиан, конечно, тщеславен, но даже он не стал бы такое делать. — Она постукивает по вензелю красным ногтем, и я снова смеюсь, после чего мы вместе заходим внутрь. – Как доехала? Заходи, заходи, на улице холодно. — Я следую за ней в гостиную, откуда тянет теплом и вкусно пахнет камином. – Хорошо… только долго. – Надеюсь, мне не придется так далеко ездить больше. – она морщит нос. – Кристиан в офисе. Я взяла выходной, чтобы помочь тебе устроиться. Смит придет из школы только через несколько часов. – Еще раз спасибо, что разрешила остановиться. Обещаю, что не останусь дольше чем на две недели. – Да не беспокойся, смотри – ты теперь в Сиэтле! – восклицает она. И я наконец полностью осознаю это: я действительно в Сиэтле!Катя
– Как вчерашняя тренировка по кикбоксингу? – напряженно спрашивает Рома. Он взваливает себе на плечо очередной мешок мульчи, отчего кривится и принимает довольно глупый вид. Когда он сбрасывает мешок на землю, то упирается руками в бока и говорит мне, театрально закатывая глаза к небу. – Знаешь, ты могла бы и помочь. – Знаю. – отвечаю я. Я сижу на стуле в теплице Карен, закинув ноги на одну из деревянных полок. – Кикбоксинг нормально. Тренер оказался женщиной, так что все было довольно тупо. – Почему? Потому что она надрала тебе корму? – Ты имеешь в виду задницу? Нет, не надрала. – Но все-таки что заставило тебя туда пойти? Я не советовал Тати покупать этот абонемент, потому что ты не будешь его использовать. — Раздражаюсь оттого, что он назвал ее «Тати». Мне это ни хрена не нравится. Ну, это всего лишь Рома, напоминаю я себе. Из всего, о чем мне стоит беспокоиться, Рома – самая меньшая из проблем. – Потому что я была в ярости и чувствовала, что хочу переломать в этой долбаной квартире всю мебель. Поэтому, когда я заметила купон, после того как вытащила один из ящиков комода, то сразу схватила его, обулась и побежала в зал. – Ты переворошила все полки? Таня тебя убьет… — Он качает головой и садится на гору мешков мульчи. Не понимаю, зачем он согласился помогать своей маме перетаскивать всю эту хрень. – Она не увидит… это больше не ее дом. – напоминаю я ему, пытаясь сохранять спокойствие. Он виновато на меня смотрит. – Жаль. – Да. – вздыхаю я. Не могу даже придумать остроумный ответ. – Мне трудно понять, зачем тебе страдать без нее, если ты можешь быть там с ней. – говорит Рома после нескольких минут молчания. – Пошел ты! – Я наклоняю голову к стене и чувствую, как он на меня смотрит. – Это совершенно бессмысленно. – добавляет он. – Для тебя. – И для нее. И для всех. – Я не должна никому ничего объяснять. – отрезаю я. – Тогда почему ты здесь? — Вместо ответа я оглядываю теплицу; действительно, что я тут делаю? – Мне некуда больше идти. — Неужели он думает, что я не тоскую по ней каждую секунду? Что мне не хочется быть с ней вместо того, чтобы торчать тут с ним? Рома искоса смотрит на меня. – А как же твои друзья? – Ты имеешь в виду тех, кто подсунул Тане наркоту? Или тех, кто подставил меня, когда рассказал ей о нашем пари? – спрашиваю я, загибая пальцы. – Или, может быть, тех, кто постоянно пытается залезть к ней в штаны? Продолжать? – Думаю, не стоит. Из этого я могу сделать вывод, что у тебя отстойные друзья. – отвечает Рома неприятным голосом. – Так что же ты собираешься делать? Решив, что мир лучше, чем братоубийство, лишь пожимаю плечами. – То же, что и сейчас. – Значит, будешь болтать со мной и хандрить? – Я не хандрю. Я делаю то, что ты мне сам говорил, и совершенствуюсь. – издевательски отвечаю я, изображая пальцами кавычки. – Ты разговаривал с ней после отъезда? – Да, сегодня утром она написала, сообщила, что приехала. – Она у Вэнса, верно? – А зачем тебе это знать? — Рома меня бесит. – Я знаю, что она там. Где ей еще быть? – У этого Тревора. – быстро предполагает Рома. Его ухмылка заставляет меня пересмотреть решение о расправе. Если его сейчас столкнуть, ему не будет очень больно, тут и метра-то нет. Даже синяка не останется… – Я и забыла об этом долбаном Треворе! — Я со стоном яростно потираю шею. Тревор бесит меня почти так же сильно, как Зак. Правда, думаю, Тревор на самом деле преисполнен к Тане благими намерениями, но мне от этого не легче. Это только делает его опаснее. – И каковы следующие этапы твоего самосовершенствования? – улыбается Рома, но тут же становится серьезным. – Я действительно горжусь тобой. Приятно видеть, что на этот раз ты серьезно за себя взялась, а не просто продержался часок и вернулась к тому, что она и так тебя простит. Это для нее много будет значить, если ты действительно изменишься. — Я опускаю ноги и слегка раскачиваюсь в кресле. От его слов что-то во мне шевелится. – Не пытайся читать мне мораль. Я еще пока не перевоспиталась, прошел всего лишь один день. — Долгий, несчастный, одинокий день. Рома с сочувствием смотрит на меня. – Нет, я серьезно. Ты не притронулась к выпивке, не затеяла драку, не была арестована, и я знаю, что ты пришла, чтобы поговорить с отцом. — Я изумленно раскрываю рот. – Это он тебе сказал? – Вот ублюдок. – Нет, он мне не говорил. Я же тут живу и видел тогда твою машину. – А… – Думаю, то, что ты разговариваешь с ним, будет иметь для Тани большое значение. – продолжает он. – Заткнись, а? – Меня передергивает. – Ну тебя на хрен. Ты не мой психиатр. Хватит вести себя так, словно ты лучше меня, а я какой-то гребаный хищник, которого тебе нужно… – Почему бы тебе просто не принять комплимент с благодарностью? – перебивает меня Рома. – Я никогда не говорил, что я лучше тебя. Все, что я пытаюсь сделать, это по-дружески помочь. У тебя никого нет, ты сам так сказал, и теперь ты отпускаешь Таню в Сиэтл и лишаешься единственного человека, который тебя морально поддерживал. – Он смотрит на меня в упор, но я гляжу в сторону. – Ты должна прекратить отталкивать людей, Катя. Я знаю, что я тебе не нравлюсь, ты меня ненавидишь, потому что думаешь, что я виноват в некоторых проблемах, которые у тебя возникают с отцом, но я все равно глубоко переживаю за вас с Таней, хочешь ты этого или нет. – Я не хочу это слушать! – кричу я в ответ. Почему он всегда несет всякий бред? Я приехала сюда, чтобы… Не знаю, поговорить с ним. Именно поговорить… а не выслушивать излияния, как он обо мне заботится. И зачем ему заботиться обо мне, кстати? Я вела себя с ним всегда как дура, но я его не ненавидела. Неужели он думает, что я его ненавижу? – Ну, именно так ты обычно и поступаешь. — Он встает на ноги и выходит из теплицы, оставляя меня одного. – Блин! – Я бью ногой по стеллажу, и тот накреняется. Раздается треск, и я вскакиваю на ноги. – Нет, нет, нет! Пытаюсь поймать большие цветочные горшки, маленькие глиняные горшочки и все остальное, вдребезги бьющееся об пол. Всего несколько секунд – и они превращаются в осколки на полу. Это не должно было произойти! Я даже не хотела их разбивать – и вот стою среди гор земли, цветов и глиняных черепков. Может, я успею что-нибудь убрать до того, как Карен… – Ой. – слышу я ее вздох и, повернувшись, вижу ее: она застыла в дверях со шпателем в руке. Ну, трендец. – Я не хотела бить по нему, клянусь! Я дернула ногой и случайно задела полку, а потом вся эта хрень начала падать вниз, но я пыталась их поймать! – в отчаянии объясняю я. Карен бросается к разбитым горшкам. Ее руки шарят по осколкам, пытаясь собрать воедино синий цветочный горшок, разбитый безвозвратно. Она молчит, но я слышу, как она всхлипывает, затем поднимает руки, чтобы вытереть щеки, и на них остаются грязные разводы. Через несколько секунд она произносит. – Этот горшок появился у меня, когда была еще маленькая. Это был первый горшок, в котором я держала рассаду. – Я… — Не знаю, что ей сказать. Из всего, что я совершила, это действительно вышло случайно. Ужасное ощущение. – Этот горшок и мой фарфоровый сервиз – единственные вещи, которые оставались у меня от бабушки. – плачет она. Фарфоровый сервиз. Тот фарфор, который я тогда перебила. – Карен, прости, я… – Все нормально, Катя. – Она вздыхает и бросает осколки обратно на кучу земли. Нет, не все нормально, я вижу это по ее карим глазам. Я чувствую, как ей больно, и поражаюсь, какую сильную вину испытываю при виде ее печали. Несколько секунд она смотрит на осколки горшка, а я молча стою рядом. Я пытаюсь представить себе Карен молодой девушкой с большими карими глазами и уже тогда добрейшей душой. Готова поспорить, она была одной из тех девушек, которые привлекательны для всех, даже для придурков. Думаю о ее бабушке: понимаю, как ей было приятно подарить Карен что-то, что для нее кажется важным, чтобы хранить это столько лет. У меня никогда не было ничего такого, что бы я ни разрушила. – Я пойду доделаю ужин. Скоро будет готово. – наконец говорит она. Затем, вытирая глаза, выходит из теплицы. Совсем как ее сын за несколько минут до нее.Таня
Разумеется, Смит встречает меня, важно пожимает мне руку и забрасывает вопросами, как мои дела. Затем, когда я развешиваю одежду, он подкрадывается и тихо спрашивает. – Где твоя Катя? — Я не могу не расстроиться. Это заставляет меня с грустью признаться, что я оставила его в CWU, наивность этого милого ребенка слегка облегчает мою боль. – А где это CWU? — Я улыбаюсь, сделав над собой усилие. – Это далеко. — Смит часто моргает своими чудными зелеными глазами. – А она придет? – Я так не думаю. Хм, а тебе нравится Катя, так ведь, Смит? – улыбаюсь я, складываю свое старое бордовое платье и убираю его в шкаф. – Типа того. Она смешная. – Эй, я тоже смешная! – дразню его я, но он только застенчиво улыбается. – Не очень. – честно отвечает он. Теперь мне еще сложнее смеяться. – А Катя считает меня смешной. – вру я. – Правда? – Смит смотрит за тем, что я делаю, и начинает помогать мне распаковывать и складывать одежду. – Да, хотя она и не хочет этого признавать. – Почему? – Не знаю. – пожимаю я плечами. Наверное, потому что я не смешная, а когда пытаюсь быть смешной, то еще хуже. – Тогда скажи своей Катя чтобы приехала к нам и жила, как и ты. — говорит он как ни в чем не бывало, словно маленький король, издавший указ. От слов этого милого мальчика у меня сжимается сердце. – Я ему передам. Ту не выкладывай. – прошу я, потянувшись к синей футболке в его ручках. – Мне нравится складывать. — Смит кладет футболку к остальным, и что мне остается делать, кроме как согласиться? – Однажды ты станешь хорошим мужем. – улыбаясь, замечаю я. – Я не хочу быть мужем. – морщится он, и я закатываю глаза оттого, что этот пятилетний мальчик уже говорит, как взрослый мужчина. – Однажды ты передумаешь. – дразню я. – Нет. — На этом он завершает разговор, и мы заканчиваем раскладывать мою одежду в тишине. Мой первый день в Сиэтле подходит к концу, а завтра наступит первый рабочий день в новом офисе. Я очень нервничаю. Я не просто волнуюсь – я в панике. Мне нравится держать любую ситуацию под контролем и всегда иметь четкий план действий. Но у меня не было времени все предусмотреть, удалось только записаться на новый курс, и, честно говоря, я жду его с нетерпением. Пока я нервничаю, Смит исчезает, оставив на моей кровати аккуратно сложенные стопки одежды. Завтра после работы надо пройтись и посмотреть Сиэтл. Мне нужно вспомнить, за что я так люблю этот город, потому что прямо сейчас, в чужой спальне, в нескольких часах езды от всего, что я знаю, мне становится так… одиноко.