Катя
– Прости меня! – тяжело дыша, говорит Павел. Он вытирает рвоту с подбородка; все его тело в поту. Опершись о дверной проем, я размышляю, стоит ли мне уйти, оставив его в собственной вони, или нет. И так весь день – его рвет, он трясется, потеет, стонет. – Скоро все выйдет из моего организ… — Он наклоняется над унитазом, и его снова рвет фонтаном. Охрененно. На этот раз он хотя бы добрался до туалета. – Надеюсь. – говорю я, выходя из ванной. Я открываю окно на кухне, впуская внутрь прохладный воздух, и достаю чистый стакан. Со скрипом открываю кран и наливаю в него воду. Я качаю головой. Какого хрена мне с ним делать? У него детоксикация – по всей моей чертовой ванной. Снова вздохнув, беру стакан и упаковку крекеров, отношу все это в ванную и ставлю на край раковины. Я трогаю Павла за плечо. – Съешь вот это. — Он понимающе кивает – а может, просто дергает головой из-за белой горячки и/или ломки. Кожа у него такая бледная и липкая, что похожа на глину. Не думаю, что крекеры ему помогут, но мало ли. – Спасибо. – наконец со стоном говорит он, и я оставляю его заблевывать ванную в одиночестве. Без нее спальня – моя спальня – совсем не та. Когда я ложусь, кровать всегда застелена как-то не так. Я столько раз пробовала заправить края простыни под матрас, как это делает Таня, но это просто невозможно. Мои вещи, и чистые и грязные, разбросаны по полу, журнальные столики заставлены бутылками из-под воды и банками из-под газировки. И еще тут холодно. Отопление включено, но в комнате просто… холодно. Отправляю ей последнее на сегодня сообщение, желаю спокойной ночи и закрываю глаза, надеясь, что буду спать без снов… хоть раз. – Таня? – зову я из коридора, вернувшись домой. В квартире тихо, раздаются лишь едва слышные звуки. Может, Таня говорит с кем-то по телефону? – Таня! – повторяю я, открывая дверь в спальню. От увиденного я замираю на месте. Таня лежит поверх белого одеяла, ее светлые волосы прилипли ко лбу; одной рукой она сжимает спинку кровати, а другой – чьи-то черные волосы. Она двигает бедрами, и я чувствую, как горячая кровь, пульсирующая в моих венах, становится ледяной. Вижу голову Зака между ее сливочного цвета бедер. Руками он водит по ее телу. Я пытаюсь подойти к ним, чтобы схватить его за горло и припереть к стене, но ноги у меня будто ватные. Я пытаюсь закричать, но не могу открыть рот. – О Зак. – стонет Таня. Я закрываю уши руками, но без толку – ее голос звучит прямо у меня в голове, от него никуда не деться. – Ты такая красивая. – шепчет он, и она снова издает стон. Кончиками пальцев он гладит ее грудь, прижимается к ней губами. Я не могу сдвинуться с места. Они меня не видят, даже не заметили, что я зашла в комнату. Таня снова выкрикивает его имя, и когда он поднимает голову, то наконец видит меня. Ведет языком по шее к подбородку и покусывает – продолжает смотреть на меня. Я не могу оторвать взгляд от их обнаженных тел, а внутри у меня словно все вырвали и бросили на холодный пол. Я не могу это вынести, но я все равно смотрю. – Я люблю тебя. – говорит он ей, глядя на меня с усмешкой. – Я тоже тебя люблю. – стонет в ответ Таня. Он входит в нее, и она впивается ногтями в его покрытую татуировками спину. Наконец мой голос прорывается, и я кричу, заглушая их стоны. – Черт! – выкрикиваю я и хватаю стакан с прикроватного столика. Стекло со звоном разбивается о стену. Яростно дергаю себя за мокрые от пота волосы, мечусь по комнате, наступая босыми ногами на все вещи и книги. – Катя? Ты в порядке? – сонно спрашивает Таня. Я так рада, что она взяла трубку! Мне нужно, чтобы она была со мной, пусть даже по телефону. – Я… я не знаю. – хрипло отвечаю я. – В чем дело? – Ты в постели? – спрашиваю я. – Да, сейчас три часа ночи. Где мне еще быть? Что случилось, Катя? – Я просто не могу уснуть, вот и все. – признаюсь я, вглядываюсь в темноту нашей – то есть моей – комнаты. – Понятно… – облегченно выдыхает она. – Я уже было заволновалась. – Ты еще говорила с Заком? – интересуюсь я. – Что? Последний раз я говорила с ним, когда он сказал, что хочет приехать, больше нет. – Позвони и скажи, что ему не стоит приезжать. — Я похожа на сумасшедшую, но меня это ни черта не волнует. – Я не буду так поздно ему звонить, что с тобой такое? — Ее это так оскорбляет… Хотя, наверное, я не могу ее за это винить. – Ничего, Таня. Не бери в голову. – вздыхаю я. – Катя, что происходит? – с явным беспокойством спрашивает она. – Ничего, просто… ничего. — Жму на кнопку отключения телефона, пока экран не гаснет.Таня
– Ты же не будешь опять весь день сидеть в пижаме? – спрашивает Кимберли на следующее утро, увидев меня за кухонным столом. Я кладу в рот полную ложку мюсли и не отвечаю. Именно этим я и собираюсь сегодня заняться. После звонка Кати я плохо спала. Потом она прислала несколько эсэмэсок, но в них не было ни слова о ее странном поведении прошлой ночью. Хочу ей позвонить, но отказываюсь от этой идеи, вспомнив, как быстро она вчера повесила трубку. Кроме того, с момента своего приезда я уделяла мало внимания Кимберли. Большую часть свободного времени я говорила по телефону с Катей или делала домашние задания. Меньшее, что я могу сделать, это поболтать с ней за завтраком. – Ты никогда не носишь нормальную одежду. – добавляет Смит, и я едва не выплевываю мюсли на стол. – Нет, ношу. – отвечаю я с набитым ртом. – Ты прав, Смит, она не носит ничего другого. – хохочет Кимберли, а я в ответ закатываю глаза. В этот момент заходит Кристиан и целует ее в висок. Смит улыбается отцу и будущей мачехе, а потом снова смотрит на меня. – В пижаме удобнее. – замечаю ему я. Смит кивает, опускает глаза и оглядывает свою пижаму с Человеком-пауком. – Тебе нравится Человек-паук? – спрашиваю я, пытаясь перевести беседу на другую тему. Он держит тост. – Нет. – Нет? Но ты ведь носишь ее. – говорю я и показываю на пижаму. – Она мне ее купила. – кивает он в сторону Ким. И шепчет. – Не говори ей, что мне не нравится, а то она будет плакать. Я смеюсь. Пятилетний Смит рассуждает не по-детски. – Не скажу. – обещаю я, и мы заканчиваем завтрак в приятной тишине.Катя
Рома стряхивает с шапки капли и с театральной напыщенностью ставит закрытый зонт к стене. Он хочет, чтобы я поняла, какие «усилия» он прилагает, чтобы мне помочь. – Итак, что это за срочное дело, из-за которого мне пришлось ехать сюда по холоду и дождю? – спрашивает он с самодовольством и тревогой одновременно. Смотрит на мой голый пресс и добавляет. – Ну, то самое, ради чего лично я оделся и прибежал. Так в чем дело? Я машу рукой на Павла, который, развалившись, спит на диване. – В нем. — Рома наклоняется и заглядывает в комнату. – Кто это? – спрашивает он. Потом, выпрямившись, смотрит на меня, открыв рот, и добавляет. – Погоди… Это что, отец Тани? В ответ я закатываю глаза. – Нет, это какой-то другой бездомный придурок, которому я позволила спать у себя на диване. Сейчас модно так поступать. Он не обращает внимания на сарказм. – Почему он здесь? Таня об этом знает? – Да, знает. Правда, она не в курсе, что последние пять дней его ломает и тошнит по всей чертовой квартире. Павел стонет во сне, и я, схватив Рому за рукав клетчатой рубашки, тащу его в коридор. Моему сводному брату такая ситуация явно незнакома. – Ломает? – спрашивает он. – В смысле, от наркотиков? – Да. И алкоголя. — Какое-то время он, похоже, осмысливает информацию. – Он еще не добрался до твоего спиртного? – спрашивает он и смотрит на меня, изогнув бровь. – Или он уже его выпил? – У меня больше нет никакого спиртного, придурок. — Он косится на спящего мужчину на моем диване. – Я так и не понял, при чем тут я. – Будешь за ним присматривать. – сообщаю я. Рома немедленно от меня пятится. – Ни за что! – Он пытается говорить шепотом, но получается скорее похоже на приглушенный крик. – Расслабься. – хлопаю его по плечу. – Всего на одну ночь. – Ни за что. Я с ним не останусь. Я его даже не знаю! – Я тоже. – отвечаю я. – Ты знаешь его лучше, чем я, и, не будь ты такой идиоткой, однажды он стал бы твоим тестем. Слова Ромы задевают меня сильнее, чем должны бы. Тестем? Звучит так странно… Мысленно повторяю это слово, глядя на отвратительную человеческую массу на диване. – Я хочу с ней увидеться. – с мольбой говорю я. – С кем… с Тати? – Да, с Таней. – поправляю его я. – С кем же еще? Рома начинает крутить пальцами, словно нервный ребенок. – Ну а почему она не может приехать сюда? Думаю, оставлять меня с ним – не лучшая идея. – Не будь таким трусом, он не опасен, ничего такого. – говорю я. – Просто проследи, чтобы он никуда не ушел из квартиры. Тут много еды и воды. – Ты как будто говоришь о собаке… – замечает Рома. Раздраженно потираю виски. – Разум у старика вполне мог деградировать до этого уровня. Так ты поможешь мне или нет? Он сердито смотрит на меня, и я добавляю. – Ради Тани. — Это нечестно, но знаю, что ход сработает. Через секунду Ромы сдается и кивает. – Только на одну ночь. – соглашается он, и я отворачиваюсь, чтобы скрыть улыбку. Не знаю, какова будет реакция Тани на нарушение нашего уговора о «свободе», но это всего на одну ночь. Одна короткая ночь с ней – вот что мне сейчас нужно. Мне нужна она. На неделе мне хватает звонков и сообщений, но после последнего кошмара мне, как никогда, нужно ее увидеть. Убедиться, что на ее теле нет никаких отметин, кроме тех, которые оставила я. – Она знает, что ты приедешь? – спрашивает меня Рома по дороге в спальню. Пытаюсь найти на полу футболку – я по-прежнему полуголая по пояс. – Узнает, как только я приеду. – Она рассказала, как вы болтали по телефону. — Рассказала? Это на нее совсем не похоже. – Зачем ей рассказывать про то, как мы занимались сексом по телефону? – удивляюсь я. У Ромы округляются глаза от изумления. – Ого! Что? Что?! Я не… О боже! – недовольно бормочет он, пытаясь заткнуть уши, но слишком поздно. Он густо краснеет, и комната наполняется моим смехом. – Выражайся точнее, когда речь идет обо мне и Тане, разве ты этого еще не понял? – усмехаюсь я, вспоминая ее стоны по телефону. – Видимо, понял. – Он хмурится и возвращается к теме. – Я имел в виду, что вы с ней много говорили по телефону. – И?.. – Тебе она кажется счастливой? — Моя улыбка исчезает. – Почему ты спрашиваешь? — На его лице проступает тревога. – Просто интересуюсь. Я за нее как-то переживаю. Похоже, она не так уж радуется Сиэтлу, как я ожидал. – Не знаю. – Я потираю затылок. – Да, по голосу она не кажется счастливой, но не знаю, почему именно – то ли потому, что я дура, то ли потому, что Сиэтл нравится ей не настолько, как она думала. – честно отвечаю я. – Надеюсь, первое. Я хочу, чтобы она там была счастлива. – замечает Рома. – И я тоже, вроде того. — Рома пинает ногой грязные черные джинсы. – Эй, я собиралась их надеть. – сержусь я и наклоняюсь, чтобы поднять. – У тебя нет чистой одежды? – В данный момент нет. – Ты вообще стирала после ее отъезда? – Да… – вру я. – Ага. – Он показывает на пятно на моей черной футболке. Может, горчица? – Черт. – Снимаю футболку и бросаю ее на пол. – Мне нечего надеть, черт возьми. Открываю нижний ящик комода и облегченно вздыхаю: в дальнем углу лежит стопка чистых черных футболок. – Как насчет этих? – Лэндон показывает на темно-синие джинсы, висящие в шкафу. – Нет. – Почему нет? Ты все время носишь только черные. – Именно. – отвечаю я. – Ну, похоже, единственная пара, которая у тебя есть, сейчас грязная, так что… – У меня их пять пар. – поправляю я его. – Просто они одинакового фасона. Тяжело вздохнув, я тянусь через него к шкафу и снимаю с вешалки чертовы синие джинсы. Ненавижу их. Мама купила их мне на Рождество, и я поклялась никогда не надевать их, но вот, приехали. Ради настоящей любви и все такое. Она, наверное, в обморок бы упала. – Они чересчур… облегающие. – Рома прикусывает губу, чтобы не рассмеяться. – Отвали. – говорю я и показываю ему средний палец и продолжаю собирать всякую хрень в дорогу. Двадцать минут спустя мы снова в гостиной: Павел по-прежнему спит, Рома достает меня шутками про узкие джинсы. Я готова ехать в Сиэтл и увидеться с Таней. – Что мне сказать ему, когда он проснется? – спрашивает он. – Что хочешь. Будет забавно, если ты его немного подурачишь. Можешь притвориться, будто ты – это я или будто ты не знаешь, почему он здесь. – смеюсь я. – Он жутко растеряется. Рома не понимает, что в этом смешного, и практически выталкивает меня за дверь. – Осторожнее за рулем, на дороге скользко. – предупреждает он. – Поняла. — Перекидываю сумку через плечо и ухожу, пока он не успел выдать еще какую-нибудь банальщину. В дороге я не могу отделаться от мыслей о своем кошмаре. Он был таким реалистичным, таким чертовски ярким. Я слышала, как Таня стонала имя того засранца, я даже слышала, как она ногтями царапает его кожу. Включаю радио, чтобы отвлечься от размышлений, но это не помогает. Тогда я решаю подумать о ней, вспомнить, как мы были вместе, чтобы кошмарные образы перестали меня преследовать. Иначе эта поездка станет самой долгой в моей жизни. – Смотри, какие милые детки! – вопит Таня, показывая на стаю маленьких копошащихся существ. Ну, на самом деле их было всего двое. Но все равно. – Да, да. Очень милые. – Я закатываю глаза и тащу ее дальше по магазину. – У них даже одинаковые бантики в волосах. Она широко улыбается, а голос становится пронзительным, как обычно у женщин, когда они видят маленьких детей: у них начинает вырабатываться какой-то гормон или вроде того. – Ага. – бормочу я и тащусь вслед за ней по узким рядам «Коннерс». Она ищет какой-то особенный сыр, нужный для блюда на сегодняшний вечер. Но ее разумом завладели дети. – Не отрицай, что они милые. – Она смотрит на меня с сияющей улыбкой, но я упрямо мотаю головой. – Да ладно, Катя, ты ведь знаешь, что они очень милые. Просто скажи это. – Они. Очень. Милые… – равнодушно отвечаю я. Ее губы сжимаются в тонкую полоску, и она скрещивает руки на груди, будто обиженный ребенок. – Может, ты окажешься одним из тех, кто считает милыми только своих детей. – говорит она, и я вдруг замечаю, что ее улыбка быстро исчезает, будто она что-то осознала. – Если ты вообще когда-нибудь захочешь иметь детей. – мрачно добавляет она. Мне хочется поцелуем стереть с ее лица мрачность. – Конечно, может быть. Жаль только, что я их не хочу. – Я стараюсь, чтобы она раз и навсегда поняла это. – Я знаю… – тихо говорит она. Вскоре она находит то, что так усердно искала, и бросает в корзину – сыр падает с глухим стуком. Мы стоим в очереди у кассы, но она по-прежнему не улыбается. Я гляжу на нее и осторожно толкаю локтем. – Эй? — Она поднимает на меня глаза. Взгляд такой тусклый, она явно ждала, что я заговорю первым. – Я знаю, что мы договорились больше не говорить о детях… – начинаю я, и она смотрит в пол. – Эй? – повторяю я и ставлю корзину на пол у ног. – Посмотри на меня. – Беру ее лицо в ладони и прижимаюсь лбом к ее лбу. – Все в порядке. Я сказала, не подумав. – признается она, пожав плечами. Я наблюдаю, как она осматривает маленький магазин, оценивает окружающую обстановку; замечаю ее явное удивление тем, что я прикасаюсь к ней у всех на виду. – Что ж, тогда давай снова договоримся больше не упоминать детей. От этого у нас только проблемы. – говорю я и быстро целую ее в губы, потом еще раз. Я не перестаю целовать ее, а она засовывает ладони в карманы моей куртки. – Я люблю тебя, Катя. – говорит она, но тут кашляет Ворчливая Глория, кассирша, над которой мы часто смеялись. – Я люблю тебя, Тань. Я дам тебе столько любви, что дети тебе не понадобятся. – обещаю я. Она отворачивается, чтобы я не видела, как она хмурится, – это точно. Но в тот момент меня это не волновало, потому что я считала, что вопрос решен и я получила что хотела. Еду дальше и задумываюсь: хоть когда-нибудь в жизни я вела себя не как эгоистичная дура?Таня
Я тащусь из своей комнаты к дивану с «Грозовым перевалом», и Кимберли с широкой приветливой улыбкой говорит. – Ты в депрессии, Таня, а я, твой друг и наставник, обязана тебя из нее вытащить. Ее прямые светлые волосы блестят, а макияж идеален. Она одна из тех, кого женщины любят ненавидеть. – Наставник? Серьезно? – хихикаю я, и она закатывает сильно накрашенные глаза. – Ладно, может, не совсем уж наставник. Но друг. – поправляется она. – Я не в депрессии. Мне просто много задали, и я не хочу никуда сегодня идти. – уверяю я. – Тебе девятнадцать, милая. – веди себя соответственно! Когда мне было девятнадцать, я все время гуляла. Я почти не ходила на занятия. Встречалась с парнями… с очень многими парнями. – Она топает каблуком по плиткам пола. – Правда? – вмешивается зашедший в комнату Кристиан. Он отклеивает с рук пластырь. – Но не с такими прекрасными, как ты. – подмигивает ему Ким. Кристиан говорит мне с усмешкой. – Вот что я получаю, встречаясь с такой молодой женщиной. Мне приходится соперничать со все еще свежими воспоминаниями о ребятах из колледжа. – Его зеленые глаза весело блестят. – Эй, я не намного моложе тебя. – возражает она, толкая его в грудь. – На двенадцать лет. – замечает он. Кимберли закатывает глаза. – Да, но ты молод душой. В отличие от Тани, которая ведет себя так, будто ей сорок. – Конечно, милая. – Он выбрасывает использованный пластырь в мусорное ведро. – А теперь давай, просвети ее насчет того, как не надо вести себя в университете. Он улыбается напоследок, шлепает ее по заднице и уходит, а у Кимберли на лице расцветает широкая ухмылка. – Я так люблю этого мужчину. – говорит она мне, и я киваю, потому что знаю, что это так. – Я очень хотела, чтобы сегодня ты пошла с нами. Кристиан только что открыл новый джазовый клуб в центре со своими партнерами. Там очень красиво – уверена, ты здорово проведешь время. – У Кристиана есть свой джазовый клуб? – удивляюсь я. – Он вложился в заведение, так что от него не требуется никакой работы. – с коварной улыбкой шепчет она. – По субботам они приглашают разных музыкантов – устраивают что-то вроде джем-сейшна. Я пожимаю плечами. – Может, в следующие выходные? Чего мне сейчас точно не хочется, так это одеваться и идти в какой-то клуб. – Ладно, в следующие выходные – ловлю тебя на слове. Смит тоже не хочет идти. Я пыталась уговорить, но ты его знаешь. Он прочел мне лекцию, что по сравнению с классической музыкой джаз – это ничто. – смеется Кимберли. – Так что его няня придет через несколько часов. – Я могу присмотреть за ним. – предлагаю я. – Я все равно буду дома. – Нет, милая, ты не обязана. – Знаю, но я хочу. – Ну, это было бы здорово. И намного проще – няню он почему-то не любит. – Меня он тоже не любит. – смеюсь я. – Верно, но с тобой он разговаривает больше, чем с большинством людей. – Она смотрит на свое обручальное кольцо, а потом – на школьную фотографию Смита над камином. – Он такой милый мальчик… просто очень замкнутый, – тихо добавляет она, будто эта мысль пришла ей не сразу. Паузу нарушает звонок в дверь. Кимберли удивленно смотрит на меня. – Кого еще черт принес посреди дня? – спрашивает она, будто я могу знать ответ. Я стою на месте, разглядывая действительно очень симпатичное фото Смита. Он такой серьезный малыш. Будто маленький инженер или математик. – Ну и ну… Смотрите-ка, кто пришел! – кричит Кимберли. Поворачиваюсь, чтобы посмотреть, о ком она говорит, и у меня от изумления открывается рот. – Катя! – не успев подумать, воплю я, и внезапный прилив адреналина заставляет меня кинуться вперед. Скольжу по паркету в носках, едва не падаю лицом вниз. Удержав равновесие, подбегаю и бросаюсь на нее, обнимаю так крепко, как никогда прежде не обнимала.