8 августа 2029 год
Если бы меня спросили, о чем я жалею, то я бы без сомнений ответил: восьмое апреля две тысячи девятнадцатого года. С того дня прошло уже десять лет, но я никогда его не забуду — пронесу сквозь пелену времени, бережно храня в груди память о тебе. И не только из-за данного когда-то обещания — из-за нежелания тебя забывать: ты навсегда останешься для меня чертовым воспоминанием, хранящимся в самых потаённых глубинах сознания, будешь вечно преследовать, словно въевшийся под кожу дым ментоловых сигарет, которые мы в то время так любили, — по-прежнему будешь моим Ли Донхёком, которого я негласно пообещал любить… Капли воды с только что помытого красного яблока стекают по моим длинным пальцам вниз по руке, и, глядя на них, я почему-то думаю о тебе: ты точно так же медленно утекал от меня, несмотря на все усилия удержать тебя. Я крепко сжимаю кулак, наивно надеясь сохранить остатки воды хотя бы на секунду дольше, — в точности как тогда пытался удержать тебя. Но всё безуспешно: капли падают вниз, а мне остаётся только надеяться, что падать — это не так больно, как нам кажется. Ты уже прошёл через это, и поэтому я так жажду знать: чувствовал ли ты хоть что-то? Плакал ли, когда уходил? А может быть, ты и вовсе смеялся, радуясь освобождению от мук, прекратить которые может только смерть? Я хочу задать тебе так много вопросов, хочу вновь услышать неоднозначные, иногда не понятные мне ответы, хочу ещё хотя бы раз сжать твою руку в своей, чтобы переплести наши пальцы, улыбнуться на очередную колкость, а затем измазать тебя красками и вдвоём встретить первый летний рассвет. Ты говорил, что любишь лето, но почему так и не дождался его? Уже идёт моё десятое лето без тебя, Донхёк. Мы столько всего не успели сделать, столько не успели увидеть и обсудить… А я так и не сказал тебе заветного «Люблю». Я скучаю по тебе, Донхёк, скучаю так невыносимо, что не знаю, сколько ещё смогу продержаться. Помню: ты хотел, чтобы я продолжал жить и двигаться вперед, — и я живу. Но кажется, будто это лишь время неумолимо мчится, — я же застрял в ноябре две тысячи восемнадцатого года, когда впервые тебя встретил.***
— Чего ты тут киснешь в одиночестве? Барбекю уже готово — все садятся за стол, — вывел меня из задумчивости Джисон, племянник, который для своих пятнадцати был, на удивление, смышлёным парнишкой. — Да-да, я скоро присоединюсь. Просто задумался, — отозвался я и вновь перевёл взгляд на небольшое тихое озеро, рядом с которым сидел всё это время. Оно тоже напоминало о тебе, Донхёк. Буквально всё в этом мире мне напоминает о нём. — Хочешь поделиться этим со мной? — мягко предложил малыш Джи и опустился рядом на деревянную скамейку, неловко устраивая свои не по годам большие ладони на коленях. Знаешь, Хёк, он чем-то на тебя похож: умными глазами, смотрящими прямо в душу, умением слушать чужие истории и, наверное, нестандартным мышлением, которого мне никогда не понять. Он тоже напоминает тебя. — Это довольно грустная история, — я выдавил из себя улыбку, но, судя по лицу племянника, она вышла чересчур печальной. — О чём она? — заинтересованно спросил Джисон. — Ты правда хочешь знать? — я чуть повернул голову в сторону мальчишки — тот глядел на меня с неподдельным интересом. — Она о самом прекрасном человеке, которого я когда-либо встречал. — Тогда я определенно должен её услышать, — Джисон уверенно закивал, а я почему-то решил, что вполне могу поделиться с ним своими мыслями. Я расскажу ему нашу историю, Донхёк, ты не против? Знаю, что нет — можешь не отвечать.