Исцеление

Joey       Когда я прилетел в Лос-Анджелес, то с нетерпением стал ожидать репетиций. Но, как оказалось, никому это не было нужно. К кому бы я ни обращался, все посылали меня куда подальше — не прямым текстом, но вполне доходчиво намекая на то, что у них полно других, более важных дел. Это разозлило меня и на время выбило из колеи.       Спустя три гребаных месяца мы наконец-то собрались вместе и приняли решение начать запись нового альбома в заброшенном доме в Голливуде — по словам моего знакомого, одном из самых легендарных особняков мира. Ранее его хозяином был фокусник Гарри Гудини. Эта усадьба подходила нам просто идеально, ведь девять человек — многовато для любой студии. А здесь у каждого из нас появилась своя комната, поэтому отпала необходимость брать номера в отелях, и все могли принимать участие в записи в любой момент.       То место было чертовски старым — кажется, 1918 года постройки. Выглядело очень заброшенно, но в то же время завораживало своей красотой. Никто не сможет понять всю атмосферу усадьбы, пока не побывает там собственнолично — это очень трудно описать словами. Особняк был реально огромен и, черт возьми, походил на настоящий лабиринт.       Он стал одним из серьезных факторов, повлиявших на звучание «The Subliminal Verses». По моим ощущениям, особняк словно был ещё одним участником группы. Это имело хорошее и своеобразное влияние на альбом, да и сама атмосфера этого места была, на самом деле, замечательна. Это все отражалось на альбоме, стало для нас чем-то общим. Мы глубоко проникнулись энергетикой дома Гудини, что помогало в записи, и что было, несомненно, очень круто.       На следующий день после приезда мы расставили барабаны в большой комнате, где в особняке раньше проводились балы. Комната оказалась довольно подходящего размера, полы с поверхностями стен в ней были отделаны твердой древесиной. Конечно, не Sound City, но всё равно неплохо.       Пришлось использовать много вельвета, распределив его по верху комнаты, и поместить большой флаг на пол, чтобы создать необходимую акустику в помещении. Эта комната была большой, и она именно так и звучит, но в ней получилось не слишком много звука пространства.       Когда нам потребовалась запись маршевых барабанов для песни «The Blister Exists», мы выходили в фойе, с потолком в два этажа, каменным полом и стенами с штукатуркой, что создавало немного дополнительного пространства. Вместе с Клоуном и Крисом я брал разные по размеру барабаны; всё это снималось микрофоном, который располагался в восьми футах от пола. Это позволило получить маршевый стиль звука барабанов, к которому мы так стремились в песне.       У нас ушёл практически целый день, чтобы переслушать около пятидесяти различных барабанов. Я, хоть и был жутко уставшим, остался чертовски доволен полученным результатом. После записи мы с парнями не стали сразу расходиться по своим комнатам, а решили обсудить за чашкой кофе прошедшие репетиции, устроившись в небольшой кухне.       — Ты сегодня очень сильно бил по барабанам, — заметил Крис, отхлебнув немного «капучино» из своей кружки, — Я думал, что ты себе все руки в кровь сотрёшь.       — Просто выкладываюсь на всю катушку, — пожал я плечами, время от времени разглядывая мозоли на пальцах, — И пытаюсь играть так, чтобы ударные звучали хорошо. Они составляют большую часть звука, так что халтурить нельзя, сам понимаешь.       — Конечно, — согласился перкуссионист, — Но теперь в тебя хотя бы никто не швыряет цветочные горшки, так что играть стало гораздо спокойнее, верно?       — «Slipknot» и спокойствие — вещи несовместимые, — усмехнулся я, вспоминая время совместной работы нашей группы с Россом Робинсоном. Да, тогда творилась настоящая жесть, в которой горшки с землёй были самым обычным явлением. И во время записи предыдущих альбомов мы с другими участниками настолько надоели друг другу, были переполнены отвращением, ненавистью и общей перегрузкой металом, что некоторое время меня посещали сомнения, сможем ли мы вообще продолжить своё существование как группа. Но потом у нас появился Рик Рубин, и с его помощью мы медленно, но верно вставали на ноги.       — Кстати, что вы думаете о нашем новом продюссере? — спросил Крис, словно прочитав мои мысли.       — Рик — хороший человек, — коротко ответил Клоун, — Мне нравится с ним работать.       Я кивнул, соглашаясь с Шоном. Разговор незаметно свернулся. Некоторое время мы молча сидели на кухне, поглощая кофе и прислушиваясь к звуку шагов, раздававшихся где-то на верхнем этаже.       — Скорее всего, это Сид развлекается, — предположил я, поставив пустую кружку на стол, — Как обычно, перепил энергетиков и носится по комнате, а на репетиции будет носом клевать. Или вообще вырубится на сутки.       — А вот не факт, что он, — возразил Крис, и его как-то странно передёрнуло; то ли от холода, то ли кофеин в голову ударил, — Это может быть та самая паранормальная хрень, о которой говорят все, кто побывал в особняке Гудини… Вот вы сейчас ржёте, а я прошлой ночью действительно почувствовал, что со мной в комнате кто-то был, хотя знал, что никого там не должно быть в принципе. Я сидел в темноте и жопой чуял, что кто-то беззвучно входит ко мне. И настольная лампа то загоралась, то затухала. Жуть, короче.       — Понимаю, — протянул Клоун, стараясь скрыть улыбку, — Мне тоже иногда всякое дерьмо мерещится, когда я перебарщиваю с алкоголем.       — Да ну вас нахер, — отмахнулся перкуссионист, — Я был трезвым, понятно? И видел всё с чистым сознанием, а не в пьяном угаре. Вы ещё сами убедитесь в моих словах, вот увидите!       — У-у-у, боюсь-боюсь, — поддразнил его я, — Уже сплю и вижу, как ко мне в комнату ломится приведение. И не удивлюсь, если оно будет длинноносым и принесёт с собой жуткий запах перегара.       Крис наградил нас взглядом а-ля «какие же вы ебланы» и поднялся из-за стола, намереваясь уйти.       — Пойду-ка я тоже на боковую, — вставил Шон, покидая кухню вслед за Феном, — Сейчас, должно быть, уже около часа ночи, а с моей бессонницей я засну в лучшем случае к трём.       Мне же спать совершенно не хотелось, поэтому я решил ещё раз зайти в студию и попробовать свести материал, который мы написали за сегодняшний день. Я прихватил с собой несколько чашек кофе и пачку жевательной резинки, чтобы сохранить бодрость до конца ночи.       Но где-то в четыре утра моё сознание уже граничило между сном и реальностью. Похоже, я впал в лёгкую полудрёму — иначе как можно объяснить всё то, что произошло в дальнейшем?       Мне показалось, что в соседней комнате кто-то начал ходить взад-вперёд и греметь всем, что попадалось под руку. Сначала я не придал этому особого значения, ведь на каждом этаже у нас было разложено оборудование и стояли барабанные установки. Так что если у кого-нибудь возникала идея, то она тут же отыгрывалась и записывалась. Я часто видел, как Пол спускался в пижаме, чтобы записать свои партии и решил, что басист в приступе ночного вдохновения покинул свою спальню и в этот раз.       — Пол, дружище, это ты там безобразничаешь? — шутливо спросил я, выглянув из студии. Мне никто не ответил, но шум в соседней комнате прекратился. Пожав плечами, я вернулся за своё место и продолжил работу.       Но долго тишина не продлилась; я услышал тихие шаги за своей спиной, словно кто-то хотел зайти в студию, но не решался. После этого неизвестный принялся открывать двери и хлопать ими, да так, что стены дрожали. Не вытерпев такого издевательства, я снова вышел из комнаты и во второй раз задал вопрос, но на сей раз —  угрожающим тоном:       — Крис? Если это ты здесь чудишь, то прекращай и иди спать. Я всё равно не поверю в твои детские сказки про призраков.       И вновь мне никто не ответил. Дом опять погрузился в тишину, словно все, кроме меня, продолжали спать непробудным сном. По правде говоря, мне стало жутковато, но я упорно сослал все странности на усталось и решил, что пора завязывать с работой и идти спать. Я закрыл студию и поднялся на второй этаж, краем уха прислушиваясь к доносящимся звукам, но не услышал ничего, кроме скрипа ступенек под ногами.       Без приключений добравшись до своей комнаты, я запер дверь на ключ и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и тут же погрузился в глубокий сон. Никаких длинноносых приведений мне во сне, конечно же, не являлось.