Вероятность

Иногда мне кажется, что боги зло пошутили надо мной, посмеялись в лицо, а леди Удача развернулась своей филейной частью и теперь нагло мне её демонстрирует. Но обо всём по порядку. После нашего знакомства с новеньким или Рокудо Мукуро, как он назвался, мне пришлось смириться с тем, что теперь я больше не живу одна. Не то чтобы я была особо против, скорей, даже рада — как-никак, а человек не может прожить без общества. Но вот характер его… оставлял желать лучшего. Поначалу, я не особо спешила начинать активное общение с парнем. Я приглядывалась к нему, наблюдала, делала свои выводы. Он почти не разговаривал со мной, предпочитал сидеть в противоположном углу и о чём-то думать. И я его, в общем-то, понимала. Нужно было привыкнуть к мысли, что больше не будет свободы. Мир сужается до уровня камеры, полет мысли заканчивается и по итогу остается только боль. «И тоска по дому». Я видела, как в его глазах отражалось отчаяние. Чаще всего он сидел, уткнувшись лицом в колени, и молчал. Это не напрягало, нет. Я уже привыкла к тишине, сопровождающей меня, куда бы я ни шла. Оставалось лишь наблюдать и ждать. Неизвестно, чего конкретно, возможно, спасения? «Кто знает…» Изредка мы перебрасывались фразами. Рокудо чаще всего спрашивал, который сейчас час. Часы, подаренные папой мне на четырнадцатилетие, всё ещё работали, что было странно. Батарейку я никогда не меняла. Но они шли, и меня это радовало. Почему-то при мысли, что они когда-нибудь остановятся, становилось тоскливо. Наш первый «серьезный» разговор состоялся спустя несколько дней после заселения Рокудо. Очнувшись после очередного опыта, я отправилась делать следующую царапину на стене. Кое-как доковыляв, я зашипела от боли. Сегодня что-то новенькое, как я успела заметить, смесь была голубого цвета. Она доставляла массу побочных эффектов, кроме привычной рвоты и тошноты. Добавьте кашель и холод в конечностях, и вы получите моё состояние после этой адской смеси. Доползая до угла, я нахожу свою последнюю отметку, оставленную вчера. Как-то так уж получалось, что их я делала в те моменты, когда Рокудо не было в камере или он спал. Именно поэтому сейчас он с любопытством смотрел за тем, что я делаю. Взяв в руки камень, я аккуратно царапаю стену. Иногда у меня возникало ощущение, что прошлый заключенный тоже считал дни таким способом, поскольку горизонтальные полосочки кое-где да проглядывались. Я же использую вертикальные, хотя разницы в целом нет. Рокудо подходит ближе, с интересом в глазах наблюдая за мной. Он ничего не произносит, и я точно не могу сказать, куда конкретно он смотрит, так как сижу к нему спиной. Методично проводя по одному и тому же месту несколько раз, я оставляю полоску. Затем провожу ещё одну длинную, горизонтальную. Она перечеркивает семь вертикальных. Так я отмечаю недели, прошедшие в этой камере. Тишина за моей спиной начинает меня напрягать, поэтому я разворачиваюсь и поднимаю голову. Увиденное несколько удивляет меня. Рокудо стоит, а на его лице читается шок и смятение. Он перескакивает взглядом с одной стены на другую, а его губы быстро двигаются, не произнося при этом ни звука. Наконец он опускает голову и начинает смотреть уже на меня. — Сколько ты уже здесь? — хриплым голосом спрашивает он, с какой-то тоской смотря на меня. Я подавляю ухмылку и отвечаю ему: — Год, хотя, скорей, чуть меньше, — вот так вот просто, без обмана. Его глаза ещё больше округляются, а на лице читается недоверие, которое тут же разбивается о моё безразличие. — Как ты выжила? — снова спрашивает он. Отвечать на этот вопрос мне не хочется, иначе придется вспоминать всё то, через что я прошла. Все муки, идущие со мной рука об руку, страдания и холод, сковывающий тело. Они как верные друзья — никогда не оставят и не предадут. — Ты уверен, что хочешь это знать? История не для слабонервных, — отвечаю я ему, а сама начинаю дрожать. Он заставил меня вспомнить, а этого я не хотела бы больше никогда. Перед глазами проносятся воспоминания, в которых я не вижу ничего хорошего. Как меня забросили сюда, как я пыталась сбежать, как меня за это наказывали побоями и голодовкой. Причём побои терпеть было гораздо легче, чем отсутствие еды. Я до сих пор помню, как радовалась, когда они наконец-то принесли обед после длительной голодовки. Я была тогда на седьмом небе от счастья. Но кое-что они всё же сделали со мной. И я сейчас не говорю про опыты, нет. Я до сих пор не знаю, что происходит с моим телом, что конкретно они наворотили, и как это отразилось на моей внешности. Единственное, что я могу сказать, так это то, что я изрядно похудела с момента прибытия. Сейчас я могла провести рукой и легко сосчитать ребра, настолько сильно они выпирали. О наличии какой-либо фигуры не могло быть и речи. Черт, да я как будто на наркотиках сидела, не иначе. Хотя, вполне возможно, что так оно и есть. Но эти ученые смогли донести до меня одну простую мысль. Отсюда нет выхода. Совсем. Я пыталась сбежать много раз, но каждый заканчивался одним и тем же. Побои, голодовка, а затем очередная адская смесь, от которой выворачивает наизнанку. Они не знают жалости, а я смирилась с неизбежным. «Я прекрасно понимаю, что скоро умру. Мне незачем пытаться, всё равно финал один и тот же». Периодически, я видела, как Рокудо тряс решетку или простукивал стены. Но это бесполезно, отсюда нет выхода, я знаю. Вероятность найти его стремится к нулю, но что удивительно — Мукуро не отчаивался. Он всё время думал, и иногда в его глазах загорался огонек надежды, который тут же затухал, едва заметив мой взгляд. Взгляд, полный отчаяния и безразличия. — Ку-фу-фу, — произносит он, и это вгоняет меня в ступор. Это смех или что-то иное, я понять не могу. — Если не хочешь говорить — не говори, я не заставляю. Я просто сильно удивлен, что ты смогла так долго продержаться. В чём-то он прав. Я действительно, по меркам этой каталажки, долго держусь. При этом, я и сама не знаю, что меня удерживает в этом мире. Но сама мысль о суициде мне противна, и в тоже время я потеряла хоть какую-то надежду на спасение. Допустим, повеситься здесь будет проблематично, потолки гладкие, зацепить веревку, которой всё равно нет, будет проблематично. Утопиться не вариант, а что остается? Можно вскрыть себе вены, камень острый, так что сделать сие действие будет легко. Но что-то заставляет меня каждый раз отбрасывать камень в сторону и лишь плотнее укутываться в тонкую материю, смиряясь с действительностью, от которой меня тошнит. Я вздыхаю и отвечаю ему: — Я и сама не знаю. Возможно, мне помогает судьба, кто знает? Угу, судьба. Как же! Эта дамочка только смеется надо мной. Раньше я верила, что человек властен над своей жизнью, а если захочет, то может добиться всего, нужно лишь приложить усилия. Вот только ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: какого хрена я оказалась на операционном столе, а надо мной ставят опыты? Я этого не хотела, вот честно. Но видимо судьба решила, что пора мне увидеть всю грязь это мира, поэтому и подкинула в это неприятное местечко. Рокудо молчит, а затем разворачивается и уходит в свой угол. Я же бросаю взгляд на часы. «Без пяти час дня». Значит, скоро сюда придут. Не факт, конечно, они могут давать несколько дней отдыха. Да и с недавнего времени я живу не одна, так что всё может быть. Глухой стук сопровождается позвякиванием ключей, а затем противным визгом сирены. Человек приближается нарочито медленно, как будто оттягивая момент страданий. Шаг, второй, третий. Я уже мысленно приготовилась, а вот Рокудо ещё нет. Он со страхом смотрит на решетку, это видно по его синим как море глазам. «Чёрт, глаза у него слишком красивые». Дверь со скрипом открывается и входит фигура в черном плаще. Лениво проходясь взглядом, он останавливается на моём сокамернике. Человек подходит к нему и поднимает за руку наверх, а затем также лениво тащит отсюда. Я никак не комментирую сие действие. Зачем, если не то что ответа, хоть какого-то звука не получу. Если честно, то мне немного жалко Рокудо. Парень ещё до конца не понял, что отсюда нет выхода, а потому продолжает лелеять надежду на спасение. Может он надеется на свою семью или друзей, которые придут и героически спасут из этой дыры? Кто знает, кто знает… Но что-то сжимается во мне, когда я вижу его глаза. Мне почему-то совсем не хочется, чтобы он страдал. «Чёрт, кажется, я расклеилась». Меланхолично наблюдаю, как Мукуро уносят. Делать больше нечего, единственного собеседника увели. Мне остается только лечь спать, ну или, на худой конец, попробовать поразмышлять о своём прошлом. «Будущего у меня всё равно нет». Но боги сегодня благосклонны ко мне. Не проходит и получаса, как я погружаюсь в блаженную дрёму.

***

Я не знаю, который сейчас час. Тряхнув головой, откидываю назад каштановые пряди. Судя по моим ощущениям, они сейчас чуть ниже плеч, не больше. Поднимаю руку и смотрю на часы. Половина седьмого. «Не хило же я так поспала», — думаю про себя, вставая с насиженного места. Тело затекло из-за неудобного положения, а шея чуть-чуть побаливала при повороте направо. Руки двигаются свободно, а вот ноги оставляют желать лучшего. Мне удаётся сделать пару шагов, а потом начинаю чувствовать слабость в поясе нижних конечностей. «Твою же ж мать», — мелькает у меня голове, пока я заваливаюсь на левый бок. Перед глазами всё плывёт, а я только и могу что проклинать своё существование. Ожидая очень теплой встречи с полом, пытаюсь хоть как-то сгруппироваться. Не выходит. Удивительным было то, что я не упала. Нет, серьезно — меня кто-то определенно поймал. Я даже не хочу думать, кто это мог быть, иначе могу нафантазировать себе сказочных принцев на белых конях, что пришли меня спасти. Реальность оказывается в несколько раз более жестокой и абсолютно неромантичной. Назвать романтикой то, как один заключенный ловит второго, потому что второй перепил обкололся наркотой на втором постоянно ставят опыты, это очень сильно сказано. Так что уберите ваши розовые очки, у нас камера, двое и холод. Да, последнее определенно вписывается в атмосферу. Несколько удивленно смотрю на Рокудо. Вот уж от него я такого не ожидала. Он с участием глазеет на меня, а затем, не заметив хоть какой-то реакции, спрашивает: — Ку-фу-фу, ты не поранилась, милая? Что за странная тяга к милым прозвищам? Нет, я его иногда реально не понимаю. Мы знакомы совсем немного, неделю, не больше, а он уже даёт мне прозвище. Я хочу материться и сдохнуть. — Тебе не кажется, что пока рановато меня так называть? — хмуро спрашиваю у него, не особо то и надеясь на ответ. Выбираюсь из его крепких рук и иду в сторону решетки, где уже стоит поднос с едой. — Оя-оя, не знал, что тебе это не нравится. Извини. Я поднимаю одну бровь, но уже в следующую секунду смотрю на свой ужин. Ничего нового: каша, которой назвать такой язык не поворачивается — готовят тут не так чтоб вкусно, но жить можно. Это не сравнится с тем, что я ела раньше, но хоть как-то. Стакан с чаем, это в плюс, и булочка с сахаром. Хмыкаю и с наслаждением впиваюсь в бок хлебобулочного изделия. Что приятно, так это то, что булка свежая, судя по всему, только сегодня приготовили. Запиваю всё это дело чаем, а затем берусь за кашу. Ем её также быстро, с обеда успела проголодаться. В какой-то момент я поднимаю взгляд на Рокудо и оторопеваю — он всё это время смотрел на меня! Вот и сейчас он продолжает смотреть, чуть наклонив голову в бок. — Что-то не так? — спрашиваю у него. Мне не нравится его взгляд, но чёрт подери, эти глаза завораживают. Они как два синих моря, на которые можно смотреть бесконечно. — Как ты сюда попала? — вдруг произносит он. Это странно. Раньше мы никогда не говорили о прошлом. Мы вообще почти не говорили, жили тишиной и тоской. Но видимо ему это надоело. Всё же ещё недавно он был на свободе, спокойно жил, общался с друзьями или улыбался своей семье. Но попав в новое место, ему пришлось столкнуться со мной. Мне в целом пофиг, год прожила в одиночестве и ничего, а вот ему очень тяжело. Но отвечать на вопрос первой я не буду. — Сначала ты. Расскажи, как ты попал сюда. Видимо, я цепляю своими словами те струны души, о которых бы он хотел умолчать. Он резко вдыхает воздух, а затем расслабляется. Я его не тороплю, а терпеливо ожидаю, когда он начнёт. Ему нужно собраться с мыслями, судя по всему история будет не из приятных. «Да у кого она вообще хорошая? Назовите хоть одного человека, у которого она бы закончилась хэппи эндом». — Моя семья… — начинает говорить Рокудо, и я тут же включаю слух на максимум. — Она не была очень богатой, да и просто богатой тоже. Мы занимались лекарствами, изобретали новые, проводили разные эксперименты. Это был маленький бизнес, но свой. И вот тогда Вонгола предложила присоединиться к ним, стать частью их большой системы. Подписав договор о сотрудничестве, назад дороги уже не было. Но мой отец согласился на их предложение. И как-то получилось, что мы стали стремительно беднеть. Родители никак не могли понять, где происходит ошибка, куда утекают деньги. Мы подключили всю нашу семью, но было бесполезно. И вот тогда кто-то подкинул моему отцу одну идею. Я так и не узнал, кто это был, но этот человек очень всё тщательно спланировал. Из-за кризиса у папы начала ехать крыша, он обезумел, но при этом оставался боссом семьи. Так вот, кто-то рассказал ему о семье Эстранео, которая платит хорошие деньги за тех детей, у которых в крови есть пламя посмертной воли. И отец решил, что это может спасти семью. Выбор пал на меня, потому что я обладаю самый сильным пламенем, а значит и заплатят за меня больше. Но узнал я всё это уже слишком поздно. Мне рассказали, а затем вкололи снотворное, пока мы ехали в машине. А дальше ты и сама знаешь. — Ох, — только и могу произнести. Да уж, продать в рабство ребенка, это ужасно. Гораздо хуже, чем-то, что произошло у меня. Я смотрю на Рокудо и вижу, как ему плохо. Он опускает голову и утыкается лбом в колени. «А что я вообще могу сделать? Я потеряла надежду уже очень давно…» — А ты? — произносит Мукуро. — Как ты попала сюда? Я вижу, что голову он так и не поднял. С грустью смотрю на него, а затем начинаю свой рассказ. Он не будет таким страшным, нет. Но он будет очень грустным. — Всё началось год назад. Моя семья достаточно большая: отец, мать, я и три младших брата. С детства я знала, что у меня было очень сильное пламя, поэтому у меня были лучшие учителя. Постоянные тренировки, битвы, сражения. Но однажды… отец уехал вместе с матерью по делам в Вонголу. Наша семья тесно связана с ней несколькими торговыми соглашениями. В общем, в тот день из взрослых дома почти никого не было. Наша семья не представляла особого интереса: маленькая, только начинающая свой путь в большом мире. Мой отец был третьим боссом, но он неплохо продвигал семью по карьерной лестнице. Понадеявшись на то, что за несколько часов никто на нас не нападет, папа отъехал по делам, забрав лучших мафиози с собой. Но это и стало его ошибкой. Мы с братьями услышали грохот на улице, а затем бросились к окну. Заметив нескольких незнакомцев в темных плащах, я поспешила увести младших в убежище, а сама решила принять бой. Но это было так самонадеянно… Они использовали пламя Дождя, пламя, что успокаивает. Я не смогла долго сражаться с ними, и они меня скрутили. А дальше я помню только мрак… Если честно, то мне даже стало легче, когда я рассказала всё это Рокудо. Словно камень упал с души, я наконец смогла вздохнуть. Мне просто нужно было с кем-то поделиться, рассказать эту историю. От общения становится легче. Я и не замечаю, что мой взгляд направлен в пол. Я всецело погружена в прошлое, в воспоминания о семье, о братьях, об отце и матери. Почему-то это доставляет удовольствие, хоть и действует, как соль на раны. «Чёрт, не время киснуть». Но едва я поднимаю голову, как вижу перед собой Рокудо. Его руки цепляются за мои плечи, а глаза словно в душу смотрят. В них я вижу саму себя, своё худое лицо и тонкие руки. Неожиданно парень улыбается, а затем обнимает меня. Сие действие подвергает меня в шок. С широко открытыми глазами я смотрю вперед, в то время как его руки сжимают мою спину. — Всё будет хорошо. Это слишком непривычно. За год я отвыкла от простого человеческого общения, а сейчас расплачиваюсь за это. Сердце пропускает удары, а тело реагирует как-то само. Я не обнимаю его в ответ, но и не отталкиваю. Просто сижу. — Угу, — отвечаю ему. Как странно. Три слова, произнесенные им, дают мне надежду. Это слишком для меня… Но даже в такой момент, в который я должна была в идеале, если не заплакать, то хотя бы пустить слезу, я чувствую лишь облегчение. Я не просила, чтобы меня жалели, но почему-то позволила это сделать. — Твоё пламя. Какое оно? — вдруг спрашивает Рокудо, отстраняясь от меня. Он садится рядом, ещё немного, и можно коснуться пальцами моей руки. Я собираюсь с мыслями и отвечаю: — Гроза. А у тебя? Парень вдруг улыбается, а из моей головы совершенно вылетает, что обычно отвечают сначала на мой вопрос, а потом я на чужой. Но это мне и не нужно, так как Мукуро сам отвечает. — Туман.