Flesh without blood

Точный распорядок делает это место похожим на школьные будни. Будильник звонит каждый раз одинаково. Все завтракают в одно и то же время. Так же, как и в школе. Для Чонина ранний подъем не становится чем-то новым. Он лишь привычно бурчит на звон, разнесшийся сквозь пустынные коридоры. И, судя по всему, он единственный из своей камеры решает следовать порядкам. Остальные лишь стонут и зажимают уши подушками. Яну на секунду кажется, что он попадает в детский лагерь, а его соседи — такие же дети, как и он. Если честно признаться, то и со стороны они выглядят так же — с ходу просто невозможно даже предположить, за что они сюда попали. Но внешность бывает обманчива, даже если в пример брать самого Чонина, которому даже ещё восемнадцать стукнуть не успело. Да уж, не думал он, что проведет свой следующий день рождения за решеткой. Не будет свечей и тусовки, о которой он, кажется, мечтал ещё лет с пятнадцати,  планируя этот день в мельчайших деталях в своей голове.  Кто знает, может и двадцать первый день рождения придется встречать здесь. По железной двери раздается стук, а затем слышится, как сложный механизм двигается, чтобы дверь открылась. Это было последним сигналом для пробуждения, к которому соседи Чонина всё-таки решили прислушаться. Ян чуть не врезается лбом в руку, свисающую с верхней койки. Он её отодвигает в сторону, подальше от своего лица, а затем дёргает вниз. С верха раздается недовольный вопль. Рука исчезает, а на её место всплывает чужое заспанное лицо того парня, который вчера донимал Чонина вопросами. — Ты самый активный из новичков, которые успели побывать у нас, это так, к слову,— хрипло выдает парень, а затем снова слышится скрип пружин, и голова исчезает,— Меня, кстати, Уджин зовут. Чонин немного переваривает эту информацию у себя в голове, а затем уже думает, что с ней делать. Довольно разумным было бы сказать своё имя в ответ. — Ян Чонин. — Вот и нормально познакомились, а то наше первое знакомство не очень хорошо удалось. Младший только кивает. Его воля, он бы вообще не заводил себе здесь знакомых. Он прямо предчувствует, что это ничем хорошим не обернется. Такие парни, как Уджин, в школе обычно являются местными заводилами, у них куча знакомых во всех классах, а в их доме каждые выходные проходит грандиозная вечеринка, которая затем ещё несколько дней является объектом для всеобщего обсуждения. И так до следующей тусовки. Чонин никогда в их число не входил. Он был скорее ботаником, которого временами интересовала манга и комиксы, но никак не вечеринки и распитие алкоголя со сверстниками. Да и обсуждение девушек не особо входило в круг его интересов, пожалуй, это стало исходной точкой в разломе отношений с одноклассниками. На то время Чонину был интереснее один старшеклассник. Этакий "плохой парень" школы, который не боялся зажимать младшего прямо в кабинке туалета, а по ночам забираться в его комнату и заниматься вовсе не математикой, которая и так хромала у Яна на обе ноги. В школе они делали вид, будто не знают друг друга, иногда даже распускали мерзкие слухи между своими друзьями. Чонина, как главного зазнайку и недотрогу школы, вполне устраивал такой расклад. Даже ничего не хотелось менять, ведь парень видел во всем этом некую романтику, словно они Ромео и Джульетта. Только в их случае живы остались они оба, и умер кто-то другой. Чонин на секунду даже не замечает, что он жёстко так завис с одеялом в руке, а из всех соседей в комнате остался только тот парень, который чуть не замахнулся на надзирателей. Между ними возникает немой контакт глазами, которого бы очень хотелось избежать, но Ян почему-то этого не делает, лишь медленно опускает одеяло на законное место. Кажется, посттравматический стресс слишком явно сказывается на Чонине, делая мир слишком быстрым для его восприятия. — Ты должен заправить её,— так же тягуче медленно, как воздух вокруг, начинает парень. — Что?— глупо переспрашивает Чонин. — Заправь кровать, иначе отхватишь лишних тумаков, думаю, ни тебе, ни мне это не надо,— здесь точно как в детском лагере. Чонин снова медлит. Даже такое простое, на первый взгляд, действие сейчас для него кажется чем-то недостижимым. Он просто не представляет, как смог справиться с постелью тогда в пять утра. Парень в итоге закатывает глаза и отодвигает его в сторону, чтобы сделать всё самому. Так они потеряют меньше времени, которого уже и так прилично утекло. — Почему ты не ушел с остальными?— парень перестает пыхтеть и оборачивается на Яна. — Должен же кто-то помочь тебе. И я сам вызвался довести тебя до столовой, после чего тебе уже будет помогать Сынмин,— парень в два счета заканчивает с койкой и вот уже спешит выйти за пределы камеры. Чонину остаётся только поспевать за ним, игнорируя то, как медленно движутся стены вокруг него. — Сынмин — это..? — Сынмин — это парень, который спит надо мной. Я Хан Джисон,— парень даже протягивает ладонь для знакомства, но он быстро прячет её, замечая рассеянное состояние парня. — Думаю, твои друзья уже растрезвонили тебе, как меня зовут,—Джисон медленно кивает, вспоминая, как Уджин перед тем, как уйти, шепчет ему еле различимое "Ян Чонин". Дорога до кафетерия прошла безмолвно. В отличие от взглядов, которые словил на себе Чонин, отличавшиеся особой красноречивостью. Парень их смело игнорировал, отмечая, как чужие лица с похоти сменяются на злобу, как желваки начинают играть на чужом лице. Вот он и огрёб себе проблем, не желая прогибаться под чужой авторитет. Кто знает, что будет с ним из-за элементарного упрямства. Может ему плюнут в завтрак или зажмут в каком-нибудь темном коридоре. Но Чонина теперь точно не оставят в покое, учитывая то, что он ещё и новичок. Крайне нелюдимый к тому же. Он явно не готов к вопросам о своём сроке, ведь сам не помнит, за что осуждён и насколько попал в это место. Для него это до сих пор ощущается будто временное пристанище, место, где он может спрятаться от самого себя, окружив себя людьми, совершившими деяния похуже, чем его. По крайней мере, эта мысль сможет утешать его первое время. За вереницей коридоров наконец появляется столовая. Чонин отмечает, что путь до нее лежит через ещё один жилой блок и мед отсек. Парень даже немного удивляется, что им приходится пройти через весь первый этаж. Значит, их камера самая отдаленная. Благо, путь до столика, за которым собралась его камера, лежал не так далеко. Все уже давно занимали свои места, возя по тарелкам безвкусную массу, которая якобы являлась завтраком. Это можно было легко понять по их отчужденным лицам и гробовому молчанию, которое словно купол, отделило их от общего шума. Чонин мог предположить, что причиной нарушения местного уклада стал именно он. От этого становится ещё паршивей — внезапно накатывает тошнота, и Ян точно понимает, что от завтрака стоит отказаться. Он так же молча подсаживается за столик. Джисон, успевший покинуть его, появляется практически подле него с подносом, в котором плещется непонятная субстанция, которая сейчас своим цветом больше напоминает лицо самого Чонина. Такая же серая. Джисон показательно втыкает ложку в эту смесь, где она прочно застревает, что вызывает разочарованный вздох парня. Поднос со скрипом оказывается отодвинут куда-то на край стола, опасно свисая с него же. Одно неловкое движение и любой мимо проходящий окажется в этом съедобном цементе. Джисона это не особо волнует — ему осталось пять месяцев, и даже если к ним прибавить ещё месяц за плохое поведение, то ситуация не ухудшится. Ему все равно особо некуда идти. Никто не будет его встречать с распростертыми объятиями. Мать скорее плюнет в лицо и назовет "жалким отродьем", а сестра даже не посмотрит в глаза. А здесь его хотя бы что-то держит, ради чего он готов нарушать правила регулярно. — Так... Ты Чонин, верно? — начинает тот весёлый парень, Уджин. Все остальные продолжают сидеть в гробовом молчании, прислушиваясь к рою голосов вокруг, но не к беседе за столом. Чонин лишь удостаивает всех заторможенным кивком. — Я знаю, что это немного неправильно — спрашивать сейчас тебя о твоей статье...— парень получает в сторону себя множество укоризненных взглядов, осекается и продолжает дальше,— Что я, конечно же, не буду делать. Но я вполне могу поделиться с тобой своей историей, как сосед соседу. — О, Господи! Когда ты уже перестанешь молоть эту чушь? Я удивляюсь уже третий год, как тебя ещё не оприходовали здесь. Кому будет интересно, как ты проломил череп копу, протестуя против сноса здания?— взрывается парень, сидящий по левую руку от него. Которого Джисон представил вроде, как Сынмина. — Перестань на него кричать. И хватит подавать плохой пример новичку,— Джисон невозмутимо протыкает трубочкой пачку молока, которая была, кажется, единственным съедобным продуктом в этом завтраке. Беседа прерывается на этой ноте. Все по-прежнему молчат, а Чонин так же медленно обрабатывает информацию. Он не один такой здесь. И здесь правда есть заключённые, которые сидят за убийство. Ведь с кем не бывает, Чонину нечего волноваться. Остаётся ждать назначения срока и пытаться вспомнить детали для восстановления полной картины мира, которые так упорно блокирует сознание парня.