Flesh without blood

Тик-так, тик-так. Чонин наблюдает за часами в приемной, отсчитывая время буквально по секундам. Глаза быстро следуют за секундной стрелкой, а сам Ян неподвижен. В голове вертится слишком много противоречивых мыслей. Одной из главных является мысль о его нахождении здесь. Собственно, этот вопрос сейчас и будет решаться. Возможный вердикт будоражит сознание, заставляя Чонина начать отсчитывать дни до своей смерти. Слишком много "А если...", которые не дают другим мыслям выйти на периферию сознания. Перед глазами стоит лишь лицо Чана, как символ мучений, ожидающих его в будущем. Совершенно невозможно представить, какие проблемы он сможет создать Яну. В голове только можно получить картинку его блаженного лица, которое застывает в одной эмоции, вызванной гримасой боли младшего. Чонин четко представляет себе картину, как Бан возвышается над ним и цепляет пальцами его подбородок, который уже весь перемазан в крови, которая тонкой струйкой стекает из носа по губам, прочерчивая дорожку ниже. Парень совершенно точно понимает, что не сможет долго давать отпор. В таком месте, как тюрьма, у тебя должно быть припасено пару козырей в рукаве, но, увы, у Чонина таковых не имелось. А единственный и тот скоро его покинет. Сынмин почти отсидел своё, и даже инстинкт мамочки-наседки ни за что не заставит его подольше задержаться в этом месте.  Хочется слёзно впиться в его руку, шмыгая носом, с хриплым "не бросай меня". Это было бы слишком эгоистично со стороны Яна. Чонину просто страшно. Страшно, когда он каждый день заглядывает в чужие глаза и видит в них дремлющую пустоту. Это место превращает людей в ходячие трупы, в марионетки в одинаковых костюмчиках, которыми легко манипулировать посредством страха. А Бан Чан является главным кукловодом, который в любой момент может заставить своих псов подрезать тебе ниточки, и тогда ты уже точно будешь словно мешок костей, неспособный самостоятельно двигаться. Порой Яну хотелось бы, чтобы вместо суставов были шарниры, а вместо крови и внутренностей — плюшевая набивка. Не нужно было бы думать, двигаться — кто-нибудь делал бы это за тебя. Жизнь была бы проще. Но не в этом случае, где твоё живое сознание — единственное, что помогает тебе бороться. Ведь даже игрушки приходят в ненадобность. Они ломаются и не являются вечным развлечением. Сейчас Чонин является той же самой куклой, но уже в руках закона. Только он теперь может распоряжаться его дальнейшей судьбой, только ему решать: запихнут Чонина в одиночку, переведут в колонию для малолетних, или вовсе оставят на растерзание здесь. Ян склоняется к третьему варианту, предугадывая весь исход суда, заглядывая в будущее, так сказать. Они не захотят возиться с очередной малолеткой: им проще поставить синеющий штамп и посадить Чонина на предварительное заключение, за чем последует полное психическое обследование, а потом, возможно, и психушка. Сейчас парень был даже готов словить припадок и вжаться лицом в мягкую обивку камеры психбольницы, да так, чтобы задушить себя, приложиться со всей силы и проломить череп. *** Камера как обычно пустая, ведь это время Бан Чана. Его личные часы спокойствия, в которые никто не имеет права и переступить порога камеры. А тем более этого не может сделать Чанбин, сверкающий своей кислой подбитой рожей, и Хёнджин, который наконец приближается к своей цели, но всё быстрее падает в глазах Чана как важный союзник. Безусловно, Чан "взрастил" эту шайку придурков на своих правилах, но это не отменяет ножа, который внезапно может оказаться воткнут в твою спину. Бан даже может сказать, что его спина похожа на мишень для дротиков, которая полна дыр и проколов, но никто так и не смог попасть в "яблочко". Дротиков не осталось — остались лишь следы, как и от тех, кто рискнул испытать свою меткость. Ян Чонин является одним из тех самых "смельчаков". Он нацеливается дротиком, но выжидает нужного момента. Чана это настолько выводит из себя, что он собственноручно готов воткнуть его прямо в центр мишени и провернуть пару раз, для верности, чтобы проверить, был ли это удар на поражение. Смертельный удар, в самое сердце, которое и без этого находилось в весьма шатком состоянии. Оно давно покрылось непробиваемой сталью: сколько хочешь стучись, бей, но ни царапины. Но только с появлением Чонина стала появляться ржавчина, которая словно растекается дальше по крови, превращая Бана в ещё большего придурка, который стал совершать ещё больше необдуманных поступков. В нем стала сомневаться собственная банда, и под угрозу попал бизнес, который здесь выстраивали поколениями. Теперь всё сосредоточенно вокруг этого мальчишки, который мозолит глаза, но Чан продолжает везде цепляться за него взглядом. Чонин, даже не зная этого, стал манипулировать им. Чан бы даже не принудил Феликса, если бы не Чанбин, который положил взгляд на то, что принадлежит ему. Но было приятно наблюдать чужой гнев, который придавал некой уверенности — уверенности в том, что Бан всё ещё знает своё дело, в том, что его авторитет нерушим. Но даже тогда он дал слабину, позволив своему сознанию сыграть с ним шутку. Бан неоднократно ловил себя на мысли, что на Феликса у него член никогда в жизни не поднимется, главарь, в отличие от Со, понимал, что нельзя трогать чужое. Нарушая свои собственные правила, Чан позволил взять своим фантазиям верх. И, конечно же, на месте Феликса в голове автоматом рисовался Чонин, увлеченно отсасывающий ему: эти розовые губы, которыми он обхватывал член, и розовые щеки, вместо бледных и веснушчатых. Бан Чан стал слабым из-за какого-то мальчишки. Он готов отсидеть ещё пару лет за убийство, чтобы увидеть, как чужая кровь растекается по холодному полу камеры, а губы горят от прощального поцелуя. Старший обязательно бы подарил его, доказав хотя бы самому себе, что Чонин, хоть и долю секунды, но был его. И действительно. Что же осталось от прежнего Бан Чана, который сейчас боится какого-то ребенка? *** Кристофер Бан. Бан Чан. Крис. Да называйте, как хотите — суть от этого не поменяется. Ведь за множеством имён скрывается одна и та же гнилая сущность, чья судьба была предопределена вселенной заранее. Чан охотно поддавался судьбе, героически выдерживая все её ловушки, которые она заготовила для его жалкого существования. Для  него они были своеобразной школой жизни, которая закаляла, делала сильнее и черствее. Ведь он охотно клевал на сыр в мышеловке. Можно сказать, что он жил только ради него. И попадаться было одним удовольствием. Ведь даже из таких вещей можно было выносить свою пользу. Когда Чана в восемнадцать лет из дома турнул отчим, никто не отчаивался! Бану было достаточно найти первый попавшийся ржавый гвоздь и проскрести  им немного кривящую в бок линию на корпусе блестящего свежей краской автомобиля. И душа была спокойна! Чан был частью небольшой банды, которая была чем-то вроде небольшой шайки хулиганов, способных только на грабеж и вандализм. Они промышляли небольшими делами где-то недалёко от Каннама, где можно было и подворовать пухлые кошельки. Но всегда же в компании найдётся особо активный идиот, который затащит всех на самое дно. Бан Чан же был тем, кто смирно последовал баластом во впадину. Прожигать жизнь на полную являлось главным приоритетом, ведь больше особых перспектив не наблюдалось. Всё было довольно просто, тут загадывать было нечего, что за новый товар им подогнали знакомые. Идея торговать наркотиками была чем-то запретным, но такой манящей для парней не из самого обеспеченного района. Они обычные оборванцы, которые только в своих мечтах желают окунуться в роскошь. А наркотики стали их билетиком в светлый путь. Делая чьи-то жизни хуже, потихоньку убивая их. Единственный, кого убило, так это тот парень на очередной перестрелке, за которого Чану и влепили срок. Шесть огнестрельных ранений, задеты важные для жизнедеятельности органы, смерть зарегистрирована в 03:57. Бан даже в этот день не планировал высовываться из той дыры, которая на время стала его домом. Но судьба имела на него свои планы. Всё произошло по слишком глупой причине: Чан даже не планировал стрелять в людей, но парень, внезапно решивший пробежаться под морем выстрелов, внезапно решил изменить его планы примерно на восемь лет вперёд.