Чанбин наблюдает. Просто смотрит, не смея притронуться или хотя бы приблизиться на лишний метр. Он сидит на койке напротив, вопрошая самого себя о том, что он вообще здесь забыл. Это даже не его камера, а если кто-то заметит его здесь, то добром это не кончится. Со просто чувствовал, что ему дико необходимо увидеть Феликса сейчас.
Обычно их встречи не происходили случайно. Существовало что-то вроде негласного графика, который оба соблюдали практически на автомате, каждый день приходя в назначенные места. Кажется, что от Чанбина не утаить ни одной лазейки, где можно было бы перепихнуться. Феликс уже знал все эти места и про себя называл "западнёй", в которую попадался раз за разом.
Они якобы случайно пересекались в коридоре, а затем Чанбин вытрахивал из Феликса душу в какой-нибудь подсобке, которая так кстати оказывалась открытой. Парень просто молчал, понимая, что другого шанса на выживание у него нет. Никто не знал, что когда они попадут сюда, судьба распорядится именно таким образом. Было неожиданно, когда Чанбин в первые же недели своего нахождения в этом месте удачно так вписался в компашку местных "крутых парней". Конечно, кому не понадобится лишняя рабочая сила.
Ли даже казалось, что Чанбин утратил какую-либо человечность в этом месте, превратившись в обычную машину для размахивания кулаками. Но кем он был теперь, чтобы указывать ему, ведь, как только на Феликсе оказались наручники, он поклялся, что сделает всё возможное, чтобы Со захлебнулся в собственной крови. Но увы, к такому состоянию близился только сам Феликс, после каждой их вынужденной встречи попадающий в медпункт, чтобы обработать ссадины и порезы.
Феликс в свою же очередь оказался на самом дне пищевой цепочки. Он был белой вороной со всеми этими веснушками и высветленными волосами, от которых сейчас осталось практически ничего: только поблекшие кончики. Не было иного выхода, как прислушаться к вопящему сознанию, требующему защиты, которую можно было найти только у Со. Да, Ли признал, что он слабый, и что если бы не этот ублюдок, то могло случиться кое-что похуже. Его бы давно пустили по кругу или забили бы до смерти где-нибудь на коридорном перекрёстке. Но нельзя сказать, что благодаря Чанбину жизнь стала лучше.
Всё тупо обратилось в беспросветный пиздец, в который Феликс сам себя вогнал, прислушавшись к старым чувствам, которые даже пронизывающая душу ненависть не смогла приглушить. Ли слишком ненавидит себя за это, ожидая выгодного момента, когда можно будет распороть себе горло.
Чанбин будто этого не замечал, играясь с ним как ему захочется. Оставляя отметины и синяки именно в той последовательности, которая становилась своеобразным клеймом. Даже сейчас, когда Со отодвигает чужую прядь, желание обновить метку за ухом не исчезает. Но что-то не даёт ему приблизиться. И является ли это "что-то" сонным взглядом Феликса? Со сам не осознает, как оказался около чужой кровати, пытаясь разглядеть всё до последней мелочи.
Что-то тревожило его, но это казалось просто смешным, ведь Чанбин просто забыл, как это чувство проявляется на деле.
— Что ты забыл здесь? — Феликс подтягивает одеяло ближе к лицу и спросонья забывает, каким тоном нужно обращаться к Чанбину. Парень перед ним выглядит как-то растерянно, что слова застревают в горле, и Ли ничего не может сделать, кроме как напряжённо смотреть в ответ.
— Чанбин? Тебя не должны здесь видеть. Увидимся с тобой как обычно,— шипит Феликс, воровато оглядываясь на открытую железную дверь.
Он вжимается в угол между бетонной стеной, окрашенной блевотно зелёной краской, и потрепанными прутьями железной койки, которая местами схватилась ржавчиной. Чанбин осторожно присаживается на койку. Пружины практически вопят, прогибаясь под чужим весом. У Феликса сейчас примерно такое же состояние. Он избегает пристального взгляда и смотрит куда угодно, ведь даже поднявшийся столб пыли кажется интереснее.
Со не похож сам на себя. Диалог, который он обычно не слушает, так же не действует на него. Феликс снова попадается в чужую ловушку. Всё слишком непредсказуемо, и ты не знаешь, с какой стороны ждать нападения. Особенно, если это слетевший с катушек Со Чанбин.
— Мне страшно.
Это звучит слишком непривычно, что даже заставляет Феликса дернуться и сжать одеяло крепче в руках. Со говорит это как факт, а выражение лица ни на секунду не меняется.
— Я слишком боюсь потерять тебя.
Ли чувствует, как под одеялом становится жарко, и это совсем не от того, что Чанбин с каждой своей малочисленной фразой становится ближе.
Феликс в ярости, которая распаляется в нём, словно пожар: от маленькой искорки до бедствия, уничтожающего города. Чужие слова кажутся ему откровенным бредом. Ведь нельзя сказать, что даже тогда Чанбин любил его искренне. Они жили в той сказке припеваючи, а Ли спокойно закрывал глаза на все садистские замашки Со, которые продолжаются и по сей день. Только у Феликса больше нет возможности прятаться от них.
Он здесь тот, кому по-настоящему страшно. А слова Чанбина — это простой звук, который никакой тяжестью не откладывается на сердце Ли. Он просто не верит ему.
— Тебе нужно было думать об этом, когда ты вёл себя как ублюдок,— четко выговаривает Феликс, голос немного подрагивает, но суть от этого не меняется,— даже во время наших отношений ты всегда был таким, а я просто молчал. Каким же я тупоголовым был.
Парень горько усмехается и пытается проследить, как будут меняться чужие эмоции. В этот раз смена происходит слишком резко, но Со продолжает сдерживать себя, чтобы не порушить эту тонкую нить доверия.
— Почему ты говоришь обо всём этом в прошедшем времени?
— Любили когда-то, Чанбин... Пора включать мозг.
***
— Ты слышал меня? Эту партию ты прячешь именно здесь. И так тебе сказал я, ведь ручаюсь за всё это дерьмо именно я.
Чонин узнает этот голос везде, в любой ситуации, и даже погруженный под толщу воды. Тело рефлекторно заставляет сбавить обороты и прижаться к ближайшей стене, пытаясь буквально вжаться в неё и перенять рельеф. Ян не позволяет себе вернуться обратно, а лишь навостряет уши, успокаивая себя тем, что плохие последствия вряд ли будут ждать его. Но это только в случае, если он будет вести себя тихо.
Он просто не может упустить такую восхитительную возможность и не подловить Чана на чем-нибудь противозаконном, даже если это будет стоить ему жизни, а его тюремная жизнь превратится в череду унижений.
***
— Нам надо срочно поговорить.
Чонин забегает в столовую подобно смерчу. Он плюхается за их стол, прямо напротив Сынмина, содержимое тарелки которого опасно покачнулось, но парень успел невозмутимо придержать тарелку. Ян стал слишком гиперактивным с той ночи, а Ким же скорее наоборот — сон шел все так же плохо, и даже перспектива близкой свободы не радовала.
— Только мы сделаем это не здесь,— младший нервно постукивает по поверхности стола и пытается ненавязчиво оглянуться. Сынмин понимает, что Яну невтерпёж, и старается быстрее расправиться со своим обедом.
— Зайдем ко мне в библиотеку. У нас будет минут пятнадцать, пока не придёт Хёнджин с собрания их шайки. Заметь, эти драгоценные минуты отдыха я трачу на тебя.
Ким укоризненно смотрит на Чонина и относит уже пустую посуду на место. Ян только закатывает глаза и, словно щенок, плетётся за ним практически вплотную вплоть до самой библиотеки. Сынмин шел слишком быстрым шагом, пытаясь выиграть хоть немного больше времени.
Дверь в читальный зал закрыта на замок, ключ от которого, к счастью Чонина, оказался сегодня именно у Кима. Парень не мешкает и открывает дверь, чтобы затем снова закрыть её изнутри. Всем все равно, и никто в здравом уме не решится вламываться.
— Чего ты хотел? — Сынмин заводит его в самый дальний угол зала, куда даже с трудом падает свет. Чонин отмечает про себя, что в такой интимной обстановке не хватает только бутылочки вина и сигареты, зажатой у Кима между пальцев.
— Я слышал, как Чан сегодня давал наставления своим псам. И знаешь, не обычного характера, не обычные их дела: запугай того, отбери у этого заначку. Нет. Это было что-то другое. Чан как будто говорил про контрабанду.
Под конец душещипательной тирады Ким немного подвисает, готовый заткнуть в любую секунду Чонину рот. Его лицо мгновенно бледнеет, а под этим тусклым светом Ян даже умудряется разглядеть пару капель пота, выступивших на чужом лбу.
— Я тоже должен тебе кое-что сказать,— Сынмин заставляет Чонина сосредоточить внимание на себе,— То, что ты видел — правда. Только мало кто знает об этом. Только два типа людей могут знать об этом: те, кто покупает у них, и те, кто давно сидит в одиночке. Ну, и я. Вышло только это случайно, даже Феликс, насколько бы он ни был близок с Чанбином, не знает об этом.
Парень набирает больше кислорода в лёгкие.
— Я, как и ты, подслушал случайно разговор. Только было это в прошлом году, как раз после суда с Хваном. Это был и остаётся мой главный козырь против него и его дружков по сей день. Я мог воспользоваться им ещё тогда, но приберег на особый случай, и он судя по всему настал.
Ким внимательно смотрит Чонину в глаза, держа его лицо в своих ладонях. Голос в конце сходит практически на шепот. А Ян чувствует себя сыном, которому отец передает в наследство великую тайну их рода.
— Ты хочешь сказать, что передаешь свой козырь мне?
— Да, а теперь внимательно слушай. Они сбывают наркотики. Они слишком лёгкие, поэтому их действие можно спутать с действием местных успокоительных. Только благодаря этому они держатся на плаву. Раньше они любыми способами перекупали таблетки у заключённых, а теперь сами организовывают поставки прямо сюда.
Чонин совершенно точно знает, как он воспользуется этой информацией. И Чану это точно не понравится.
