Flesh without blood

Чану кажется, что его сердце в любой момент может разбиться о грудную клетку. Оно бьётся с такой силой, что посторонние звуки кажутся обычной тишиной, а в ушах отдаётся только тяжёлый, громкий пульс. Не слышно даже собственных шагов по вылизанному белому полу. Свет из окон, обрамляющих этот нескончаемый коридор, бьёт по глазам. Медицинский халат неприятно сползает с одного плеча, а небольшой сквозняк будто пробирается под изношенный свитер. Но Бан все идёт и идёт, пока наконец не упирается в железную дверь с прозрачным оконцем. Он упирается в неё практически носом, чтобы что-то разглядеть. Обстановка выглядит довольно знакомой, только больше света и туда-сюда снуют санитары, которые занимаются своей обычной работой: таскают капельницы, разносят таблетки и препараты по палатам. Бан ещё секунду задерживает взгляд на всём этом и снова разворачивается в обратную сторону, уходя от своего больного любопытства. Правда остался небольшой осадок, но мужчина его проглатывает и пытается стойко идти дальше по коридору, все поправляя сползающий халат. Времени ему выделили и так катастрофически мало, поэтому терять его, блуждая по коридорам, было последним расточительством. Бан потратил слишком много ресурсов, чтобы вообще попасть сюда. Он ждал целый свой срок, чтобы наконец освободиться и припорхать первым делом сюда. Он долго себя отговаривал. Но ни единого дня в пустой клетке не проходило без размышлений на эту щекотливую тему. Поэтому сейчас идеальный момент, в который должно решиться буквально всё: либо Чан снова расстелится, как собачонка, перед чужими ногами, либо расставит все точки над "и", открывая себе путь в новую спокойную жизнь. Бан стискивает зубы покрепче и остервенело натягивает халат обратно на плечо. Комната для свиданий уже в паре метров от него. Следует признать, что здесь она выглядит порядком приятнее: нет всего этого железа и перегородок. Здесь вполне себе уютная комнатка с бежевыми обоями. Она чем-то напоминает гостиную в доме богатенькой парочки. Везде этот новомодный минимализм, мебели практически нет: только два дивана и небольшой кофейный столик, на котором раскиданы различные брошюры, чьё содержание варьируется от "аборт это грех" до "лечение наркозависимых домашними средствами: возможно ли это?". Чан бы с радостью ознакомился, но голова забита совершенно другим. На тело нападает неясное волнение. Ладони потеют, и Чан незаметно пытается обтереть их об кожаную обивку дивана. Другая дверь, не через которую вошёл Бан, должна вот-вот распахнуться. Мужчина уже пытается предугадать свою реакцию. Сможет ли он сдержать себя, или же тугой узел где-то в желудке внезапно развяжется, и дамбу прорвёт. По крайней мере, он попытается себя сдерживать. И думает он так ровно до того момента, как загорается красная лампочка, оповещающая о начале посещения . Чан неотрывно смотрит на неё, стараясь не задевать взглядом дверь. Неясный страх резко просыпается в нем, ладони потеют ещё больше, а медицинский халат будто сжимает его тисками, схватывая в свой плен. Он дышит будто через раз, когда дверь открывается, и сотрудник клиники выводит его. Тот идёт сам, пребывая в полном спокойствии и прекрасно контролируя происходящее вокруг себя. Чан смотрит с замершим дыханием, чувствуя, как сердце уже бьётся в горле, царапая его до крови и заставляя захлебываться кровью и ошметками плоти. Жилистые руки мелко подрагивают у него на коленях. Чонин усаживается прямо напротив него, его отросшая чёлка даже длиннее, чем тогда. За ней лица парня практически не видно. Но Бан в состоянии отметить, что чужая кожа имеет лёгкий румянец, и Ян хоть немного перестал походить на живой труп, в который он превратился в свои последние дни пребывания там. Бан может сказать это с удивительной точностью, ведь с тех пор чужой образ прочно засел в его голове. — Эм, привет? — мужчина даже вздрагивает, когда слышит чужой необычно звонкий голос. Может Чан просто отвык, кто знает? Он и так находится не в своей тарелке, а тут ещё и младший начал беседу первым. — Как ты тут? — ничего лучше в голову не приходит. Чонин зачесывает рваную чёлку назад и теперь внимательно смотрит в лицо Бана. — Всё лучше, чем там. Еда лучше, никто особо не трогает. Главное, просто не превращаться в буйных и тихо сидеть в палате, — говорит он очень спокойно и деловито, вгоняя Чана в ещё большее смущение. — Ты же помнишь, почему попал сюда? — Чонин на долю секунды сводит брови, а затем будто полностью расслабляется, ерзает немного в кресле, куда его усадили, и принимает удобную ему позу. — Как я могу забыть наш уговор? Свою часть ты выполнил блестяще, да и я — выше всяких похвал, — он будто скалится, словно хищник, загнавший Бана в угол клетки,— Всё же пошло по плану, как я и говорил? Чан может только заторможенно кивнуть, наблюдая, как в чужих глазах начинает зарождаться непонятная искринка. Она плещется где-то на дне зрачков, вызывая ощущение накатывающего безумия. Глаза Чонина резко выделяются на фоне его светлого лица. Можно сказать, что это какое-то подобие радости, которое он выражает подобным образом. Ян чувствует себя чёртовым гением. По факту это так и есть. Только его больной разум мог придумать что-то подобное. «Кап-кап. Плотные, вязкие капли падают прямо на чужой лоб, часть из них даже попадает на посеревшую наволочку. Тепло от чужой крови пробуждает Бана. Ощущение, будто ему кипятком прямо в лицо плеснули. Вместе с резким пробуждением приходит и ощущение тяжести чужого тела. Чонин. Он здесь, прямо на его бёдрах. Его запястья похожи на странное кровавое месиво. Один порез наезжает прямо на другой, превращаясь в идиотские зигзаги и треугольники. Манжеты на комбинезоне в секунды пропитались кровью. А Ян просто тихо сидит на Чане и смотрит на него в ожидании, когда тот проснётся, хватаясь руками за изголовье кровати. — Ты ебанулся? — шестерёнки крутятся не так быстро, как хотелось бы. Чан резко поднимается, сердце стучит так, что его ритм бьёт в ушах. Мужчина проскальзывает прямо через кольцо чужих рук, отдирая их от холодного металла. — Зачем ты это сделал, идиот?!— Чонин заваливается на спину и молча следит за мужчиной. Бан же пытается зажать кровоточащие раны, пока Ян в коматозе только и может хлопать ресницами. Кровь уже повсюду. Они оба измазаны в ней. Чану кажется, что все вокруг превращается в одно сплошное чёрное пятно. Серые простыни в крови становятся совсем чёрными. И только чужая кожа мертвенно бледная, словно отражает цвет бетонных стен. Бан не позволит никому умереть, особенно этому чокнутому идиоту. — Эй! Не смей отрубаться, слышишь, — он хлопает Яна по щекам при каждой попытке закрыть глаза. Младший на удивление пытается бороться, — Просто, блять... Бан рвёт простынь на тонкие полоски, чтобы сделать из них подобие бинта. Им всего лишь надо продержаться до утра, а сейчас звать на помощь просто бессмысленно. — Ты выслушаешь меня? — хрипло произносит Чонин и шипит в конце, пока Чан завязывает узлы на его запястьях. Мужчина готовится выслушать очередной бред и удивляется, как при такой потере крови парень ещё не вырубился, хотя это сейчас было не в его интересах. — Выслушаю, если ты блять объяснишь мне, в чем дело. — Я вытащу нас отсюда! — с детским восторгом, не присущим человеку, находящимся на грани отключки, говорит Чонин. Его глаза широко распахнуты, а Бан даже подносит ладонь к чужому лбу, чтобы проверить на наличие горячки, — Я сделал это всё ради нас. Тебе дело осталось за малым... — Ты в своём уме? С каких пор ты стал так заботиться обо мне? Какие, к черту, мы?! Ты совсем тронулся, Ян? А что потом, спихнешь на меня свои порезы, скажешь, что это я сделал? — улыбка на, кажется, совсем детском лице практически меркнет, но, благо, она не сменяется гневом или чем-то подобным. — Ты часть меня, как и я часть тебя. Как я могу оставить тебя здесь, если сам выберусь отсюда, — он поднимается, кряхтит, когда случайно опирается на искалеченные руки, — Меня скорее всего переведут на лечение, а ты просто должен хорошо себя вести, и через годик-другой тебя выпустят. Распустишь своих шавок и делов-то. Будешь хорошим мальчиком и скатертью дорожка, милый. — Зачем тебе это? Зачем ты мне помогаешь? Я превратил твою жизнь в ад, из-за которого ты тронулся головой. — Ох, не вся честь тебе, не волнуйся. Ты же догадывался, как я сюда попал. То убийство... Оно пошатнуло во мне всё. После случившегося уже было понятно, что ничего не вернётся на круги своя. Суд написал в заключении "Превышение самообороны", и я выбрался, считай, сухим из воды. Они списали всё это на мой испуг, или черт знает что они ещё накопали у меня в голове. Но я-то точно знаю, что это было. Он снова внезапно замолкает, пытаясь набрать больше воздуха в лёгкие. — Я резко почувствовал гнев в тот момент, и голова этого придурка лопнула, словно арбуз. Мне было слишком приятно смотреть на это. Хах. Из его горла вырывается хрип, который по нарастающей превращается в дикий хохот. Чан чувствует растерянность и мимолетную дрожь в ногах, которая призывает забиться в противоположный угол постели, но нет. Бан продолжает держать младшего за запястья, пока тот бьётся в конвульсиях. — Если ты хочешь выбраться, то зови прямо сейчас надзирателей. Не думаю, что у меня есть больше получаса. И Бан, как марионетка, послушно бросается к двери, с ходу начиная долбить в неё. Обычно ночью здесь тихо, поэтому охрана должна быстро обратить внимание на шум. И мужчина это прекрасно знает, но продолжает яростно вбиваться всем телом в дверь. "надоспастичонинанадоспастичонинанадоспастичонинанадоспастичонина..." После торопливых шагов по ту сторону, дверь распахивается, чуть не снося самого Чана. — Чего ты тут забуянил? Экстрима в жизни не хватает? — надзиратель выглядит так, словно он не на посту сидел, а мирно посапывал под камерами, записи которых успешно доставлялись начальству. — Мой сосед пытался покончить с собой. — И что теперь? — картинки прошлого резко перестают мелькать под веками. Ян будто специально выжидал этого момента, пока Чан самостоятельно выберется из этого небольшого транса. — Мы с тобой повязаны.