Flesh without blood

На входе звонко дребезжит колокольчик, следом за ним следует глухой хлопок двери. Но все это не особо слышно на фоне гула, стоящего в помещении. Пахнет свежей выпечкой и кофе. Кафе набито битком, что было редкостью для окраины. Но пятница сама за себя все говорит. Школьники в тёмной форме, взрослые в офисных костюмах и повседневной одежде — все хотят провести конец трудовой недели в покое, но не совсем в тишине, если говорить об оживленных беседах, которые с каждым движением стрелки часов становятся шумнее. Жужжащий рой пчёл. Эмоции примерно такие же: раздражение, лёгкая тревога и страх. Но Джисон свыкся со всем этим, но не с привычкой поводить носом от запаха свежеприготовленного латте. Минхо порой посмеивался над ним, когда ему удавалось вырваться на перерыв с работы. "Бариста, который не любит кофе. Забавно". Стоит, облокотившись на стойку, так, чтобы не мешать Хану принимать заказы. Легко посмеивается, а в груди ощущение, будто они совсем не знакомы, а Минхо пытается глупо флиртовать. Они уже не молоды, но знание того, что все уже давно позади, делает все проще, позволяя жить дальше на полную катушку. Не так активно, как бы хотелось Ли, но достаточно непримечательно, как бы хотелось Джисону. Эта работа является необходимостью, чтобы не сидеть дома и на шее Минхо. Да и от безделья руки давно уже чешутся. Джисон давно не подросток, ему теперь нужна нормальная взрослая жизнь, которую он просрал, отсиживая срок. На самом деле наличие Минхо под боком компенсирует потраченное время. И от этого намного легче. Джисон благодарен за то, что Ли буквально подобрал его как бездомную дворнягу. Съехал ради него от семьи и снял квартиру, их любовное гнездышко, как в шутку любит говорить сам Минхо. Теперь Хан хоть в состоянии платить часть аренды самостоятельно. Всё практически наладилось. Практически. Минхо пьёт очередную новинку из меню и старательно пытается не морщиться от приторности. Джисон же прекрасно знает, что его парень специально молчит, не желая расстраивать его, потому что у Хана были определённые проблемы со всеми этими рецептами, да и в принципе с существованием кофе. Мужчина сказал бы, что ему относительно похуй, ведь он прекрасно понимает насколько дерьмовое варево у него порой выходит, а иногда даже везёт, и выходит что-то адекватное. Джисон иногда слишком долго об этом думает, например, как сейчас. Он не замечает, как Минхо хмурит брови и жуёт соломинку, уткнувшись в резко оживший мобильник. Сообщения приходят одно за другим, длинные и спешные. Он только и успевает пробегаться глазами по первым словам. Номер неизвестен, что как минимум подозрительно. Такие номера обычно немногословны, с них приходит одноразовая реклама, и редко когда тебя побеспокоят дважды. — Что там? — Джисон косится на резко притихшего парня, намешивая очередной напиток. — Бан Чан, — у них не заведено хранить секретов. Да и скрывать особо нечего. Минхо ошарашен не меньше Джисона, который чуть не проливает кипяток на свой белый форменный фартук. — Джиён! — Хан ставит готовый заказ на прилавок и окликивает брюнетку, которая копошилась где-то в зале, — Подмени меня на пятнадцать минут! Девушка перестаёт натирать тряпкой стеклянную поверхность столика, сдувает прядь и кидает нечитаемый взгляд на Хана, но все-таки лавирует к стойке, огибая её. — Только будьте потише, если решили уединиться, — кидает взгляд снизу-вверх на Минхо, — А то распугаете всех клиентов. Джисон расстегивает фартук и сминает его в кулаке, наконец выбираясь из-за стойки. Он толкает Ли в сторону помещения для персонала и спешно семенит за ним, стараясь не наступать на пятки. Внезапно эта ситуация уж очень напоминает прошлое, когда они проводили "свиданки" на старом рабочем месте Минхо. И снова их ждёт серьёзный разговор, который, внезапно, сводится к Бан Чану. Минхо треплет отросшую чёлку, включает телефон и разворачивает так, чтобы Хан лично мог прочитать каждое сообщение. Теперь он просто наблюдает, как лицо Джисона застывает в недоумении. Его пальцы, лежащие поверх пальцев Минхо, держащих смартфон, резко сжимаются; — Нет,— Ли вопросительно вскидывает брови, пока Джисон начинает измерять шагами эту комнатушку,— Мы не будем больше ввязываться в это. — Я пообещал Сынмину приглядывать за ним. Вы были соседями, Джисон! Голос звучит ровно. Минхо старается не быть особо эмоциональным, ведь знает, что Хан все равно переплюнет его в этом качестве. Нужно быть осторожным. — Это всё осталось там! Теперь мы никак не связаны с тем местом. Болезненная тема. То-место-которое-нельзя-называть. Одна из причин, почему Минхо все-таки свалил оттуда. Ведь в голове у Джисона есть четкое разграничение "до" и "после". И это "после" прекрасно существовало без этого "до", которое он пытается любыми способами стереть из прошлого и из памяти. Он уже очнулся от этого кошмара, который длился пару-тройку лет, и то самое первое, свободное утро было прекрасным. Было не по себе, казалось, будто чего-то не хватает, наличие свободы немного сковывало. К мягкому матрасу и человеческой подушке также прибавились Минхо под боком и огромное разнообразие выбора. Теперь только сам Джисон мог решать что ему делать и куда дальше идти. И Ли не решался рушить эту свободу, и ни к чему это было, собственно, он только подбадривающе кивал и интересовался о планах парня. Свободу надо распробовать заново, пока оковы закона снова не защелкнулись, или прошлое внезапно не напомнило о себе несколькими сообщениями с незнакомого номера. Хана будто затягивает в бездонную яму, а ему остаётся только истошно вопить, потому что другого выхода нет. Если речь идёт о Чонине, то Бан Чан из-за свой гребанной одержимости сделает все что угодно, чтобы угодить этому паршивцу. Джисон злится только из-за возможных проблем, из-за того, что однажды Чан может постучаться к ним в квартиру. На Чонина нет смысла обижаться или желать ему смерти — жизнь сломала его, превратив в калеку. Только Бан благодаря его визитам в психушку точно знает, как обстоят дела. К нему можно чувствовать только жалость. Кто знает, может у Яна есть последнее желание, прежде чем его мозг окончательно разъест препаратами. Больные люди достаточно уязвимы. Джисон даже представляет себе, как могла бы выглядеть вся эта панихида. Они все, кто все — не понятно, собрались вокруг его койки, а Чонин дрожащим голосом вещает, что голоса сказали ему напоследок со всеми увидеться. Смех да и только. Хан даже слегка усмехается, смотрит слепым взглядом на свои руки. Всё это очень забавно. **** Запах все тот же, скрип половиц все такой же громкий, и под него хочется размять кости. Обои чуть поблекли, а мебель будто пожелтела от пыли. Пылинки застревают в луче света, бьющем из окна, и поэтому хорошо можно разглядеть гостиную. Все по-прежнему: фотографии на полках, отсыревшие грамоты и награды — забавно, что мать все это хранит. Или же это способ лишний раз потешить себя хоть чем-то светлым на старости лет. Чонину остаётся гадать, что движет этой женщиной, отрекшейся от него, а затем запихнувшей в ту, сомнительного вида, лечебницу. Обвести всех там вокруг пальца не составило труда, как и саму госпожу Ян. Чонин считает, что удачно справился со своей частью плана, и остались буквально последние штрихи. — Твоя комната... Там всё осталось так же, но если тебе непривычно, то можешь расположиться где угодно первое время,— Чонин стоит к ней спиной и удрученно усмехается так, что слышно только ему. — У тебя был профилактический разговор с моим врачом? Забавно, что вы думаете, будто знаете, как мне будет лучше. Он старается произнести это ровным тоном, не вкладывая особых эмоций — продолжает играть роль душевнобольного под сильными таблетками. Его мать явно глупа и слишком нервничает, чтобы различать особенности поведения психов, каковым теперь является Ян. Можно спокойно продолжать играть роль бревна и тихо отсидеться в своей комнате. — Думаю, я хочу увидеть комнату. Женщина не препятствует, передаёт сумку с пожитками. Чонин даже не оборачивается и смело идёт по длинному, по меркам этой квартиры, коридору, пока не останавливается напротив двери из светлого дерева. Пахнет пылью и нетронутостью. Ян пытается запомнить этот запах, поводит носом около деревянной поверхности, прежде чем нажать на ручку. Кровать заправлена точно так же, как и в тот день, каждый карандаш и учебник на своём месте. Ощущение, будто комната стала своеобразной капсулой времени или музеем, на который можно только смотреть. Чонину все это теперь не нужно. Его молодость оказалась не больше, чем ложь, которой кормила его мать. Хочется скинуть все в кучу на каком-нибудь поле и уничтожить одним взмахом спички. Пламя бы тихо трещало в вечерних сумерках, а искры взмывали вверх и растворялись бы в небесном градиенте. Лицо бы обдавало приятным жаром, а в ноздри бы забивался запах еле горящей отсыревшей бумаги и дешевого пластика.  Чонин бы следил за всем этим остекленелым взглядом и просто наслаждался прекрасным моментом. Спички хранятся в небольшой жестяной коробочке, на третьей полке сверху. Там их место с тех пор, как они поменяли плиту на электрическую. Сейчас же Чонин понимает, что у него минусуется ещё один способ позабавиться. Придётся изощряться или пробовать что-то слишком уж банальное. Он тихо ступает по половицам, создавая тихий скрип. Крадётся практически по стенке. Всё по лучшим традициям американских ужастиков восьмидесятых. Чонин будто следует сценарию: его герой абсолютно спокоен и настроен на процесс. Психопаты обычно действуют чётко, так, чтобы все вышло красиво, может даже с каким-то фетишизмом. Ян не может сказать, что сейчас он действует в своё удовольствие, но лишняя уверенность не помешает.  Проще выдать себя за кого-то другого, кем он и пытался быть в течение всей его жизни, ведь так проще скинуть с себя ответственность. Он минует гостиную, все так же тихо рассекая пространство. Пальцы невесомо пробегаются по стеллажу сбоку от него и хватаются за первое, что кажется достаточно увесистым и хорошо лежит в ладони. Чонину даже не надо смотреть на предмет, чтобы точно описать его предназначение. Одна из многочисленных наград, полученных ещё во времена средней школы, сантиметров двадцать пять высотой, если считать вместе с основанием из дешевого камня с позолоченной именной табличкой. Ян Чонин. Парень держит награду за пластиковую часть, чувствуя, как основание чуть перевешивается к полу. Некоторая слабость в руках все-таки даёт о себе знать, и Чонин даже немного злится, что его тело предаёт его самого же, ведь они почти у цели. Остаётся всего один какой-то дверной проем, который Ян помнит ещё с детства, ведь раньше там была дверь, об которую он выбил два передних зуба. Мать тогда посчитала, что проще будет убрать дверь, чем научить ребёнка пользоваться ручкой. Забавно. Женщина стоит к нему спиной, занимаясь какими-то делами. Разглядеть тяжело, но однозначно можно понять, что её руки нервно подрагивают и приходится приложить немного больше усилий, чтобы довершить начатое до конца. Ей однозначно не по себе, и Чонину кажется будто запах страха буквально витает в воздухе, сбиваясь в плотные облака. Чонин не простит себе ошибку, поэтому делать надо все быстро и без прелюдий, без последнего слова и желания. Будет достаточно последнего вдоха, ведь Ян будет знать, что выдоха так и не случится. Он медленно считает про себя, запихивая куда поглубже лёгкую дрожь и до побеления костяшек сжимая награду. Один. Отсчёт окончен. Нервы натягиваются до предела, и кажется, будто дыхание Чонина тоже замирает, когда он возносит орудие над головой женщины. Она успевает издать лишь хрип, прежде чем рухнуть без сознания на пол. Но надо закончить начатое, превратить её череп в месиво, повторив свой подвиг из школьных дней. Чонину хочется воссоздать все до деталей, но уже лучше не будет. Только грязи ровно столько же. Раны практически не видно за длинными волосами, поэтому парень совершает ещё пару ударов, пока плоть не становится мягкой и податливой, а от черепа остаются лишь мелкие кусочки, заплывшие кровью, которая успела растечься по симпатичной розовой плитке. Ян цокает, представляя, как тяжело будет оттирать бардовые разводы между стыками. Ещё тёплое тело скатывается по кухонному гарнитуру, марая его. Труп все больше оседает вниз, выпуская из себя последние остатки воздуха. Чонин же смотрит на награду у себя в руках, улыбаясь своему отражению в золотой именной табличке, на которую по удивительной случайности не попало ни капли крови. От орудия убийства надо избавиться в первую очередь, поэтому парень спешит к ванной, ведь доступ к кухонной раковине ему временно заблокирован одним неприятным обстоятельством. Со статуэтки капает, и Чонин чертыхается себе под нос, пытаясь быстрее пересечь гостиную, чтобы оставить меньше грязи. На душе удивительно спокойно, будто пазл, над которым ты трудился долгое время, наконец собран, и теперь даже ломать всю эту картину снова, как-то не хочется. Лучше запрятать это все под рамочку и любоваться. Чонин сделал то, чего так долго требовало внутренне желание отомщения. Награда летит в раковину и сразу омывается резким потоком воды из-под крана. Розовые разводы смываются в водосток, пока Ян шарится под раковиной, чтобы найти стиральный порошок, который уж точно скроет все следы и отпечатки пальцев. Он планировал это с тех пор, как ещё сидел за решеткой. Может план и не был идеальным, но зато теперь на душе спокойнее. Дело осталось за несколькими деталями, с которыми ему, увы, в одиночку не справиться. Чонин мокрыми руками поправляет чёлку и закрывает кран. Награду он заматывает в полотенце и несёт обратно в гостиную, чтобы снова заполнить пустое пространство на полке. Он возвращает всё на свои места и отходит на середину комнаты, осматривая физическое доказательство своей победы. Первый раз он испытывает неподдельную гордость за себя. — Привет? Можешь мне помочь кое с чем? По ту сторону трубки отвечает лишь звенящая тишина, и Чонин на секунду сомневается, на тот ли номер он все время отправлял сообщения. Но слышится лёгкий шорох и кашель, что вызывает у Яна очередную победную улыбку. Бан Чан все ещё с ним. — Буду у тебя через пятнадцать минут,— нервно тот отвечает в трубку, уже готовый скинуть звонок. — Прихвати с собой мешки или что-то вроде того,— бросает Чонин, прежде, чем самостоятельно завершить беседу. *** Ян не заглядывает больше на кухню, сидит в гостиной на диване, поджав под себя ноги и щелкая каналы на телеке, чтобы хоть как-то забить время до приезда Чана. Невидимый сквозняк скользит по плечам, немного отрезвляя. Возможно Чонину немного совестно, но это чувство скорее кажется ничтожным на фоне наконец наступившего удовлетворения. Он слишком долго думал о том, как это будет ощущаться. Будет ли стыдно или жалко? Зародится ли ненависть к самому себе из-за убийства женщины, которая сама довела его до такого состояния и не навещала месяцами, чтобы в один прекрасный день объявиться? Ян конечно же безумно благодарен ей за светлое детство и юность, но этого не оказалось достаточно, чтобы сохранить череп его матери целым. Глухой стук в дверь вырывает Чонина из раздумий. Он хмурит брови и задумывается, почему же Чан просто не позвонил в звонок. Невесомое раздражение стадом мурашек проносится по линии позвоночника. Глухой звук повторяется, и Ян спешит соскользнуть со своего места, чтобы тихо пробраться к двери и посмотреть в глазок. Становится как-то спокойнее, когда он замечает взлохмаченную макушку, закрывающую практически весь обзор на лестничную клетку. Чан нервно мечется под дверью, не решаясь постучать ещё раз. От такой нерешимости в груди у Чонина раздуваются множество пузырьков, которые будто вот-вот подхватят его и унесут куда-то. Хочется наконец преодолеть эту преграду между ним и Баном и кинуться на чужую шею с удушающими объятиями. Бан Чан по первому зову примчался сюда, и в Чонине это вызывает необъяснимое чувство эйфории, которое даже  намного сильнее того ощущения, когда мягкая плоть крошится под пальцами, становясь чем-то совсем не значимым. Здесь примерно то же самое — только Чонин управляет ходом событий. Именно поэтому сейчас Ян наблюдает, словно за заключённым в камере Баном, который явно уже давно обнаружил чужоё присутствие и просто не решается наводить лишний шум. А у Чонина буквально зубы сводит от того, насколько это правильно. Гипсокартоновая конструкция, разделающая их, наконец исчезает, как и способность стоять у Чонина. Чан смотрит совсем потерянно, видно, что собирался впопыхах и старался добраться как можно скорее. Внутри из-за этого становится как-то тепло, и Ян даже позволяет себе томную улыбочку. — Извини, что заставил ждать, — Бан переступает порог и захлопывает за собой дверь, пропуская сквозняк, который пробегает по голым лодыжкам Чонина. Но Ян не слушает. Пузырьки снова заставляют ему взмыть в воздух, помогая ему с невероятной точностью впечататься в чужие губы. Чан слегка теряется и ловит младшего за талию, отвечая с опаской. А Чонин продолжает тянуться к теплу, будто то сосредоточено где-то в желудке у Бана, и это единственный способ дотронуться до него. Он путается пальцами в гнезде из волос и позволяет сжимать свою талию сквозь старую потрепанную футболку. Чан начинает отвечать жёстче, оставляя грубые укусы и оттягивая нижнюю губу. Немного слюняво, но Чонина вполне все устраивает. Человеческое тепло всегда было для него чуждо, и впервые захотелось насытиться им вдоволь, чтобы ощутить отравление или передоз. — Ты заставил ждать не меня.