«На самом деле обо всём можно сочинить песню». Всё о Муми-троллях
Страх перед будущим — самое естественное, что только может переживать человек. И острее всего он ощущается в конце уходящего года. И когда мир, переполненный разноцветными огоньками, окутан тьмой. Почти каждого, кто вливается во всеобщую предрождественскую и предновогоднюю суету, посещает мысль, а что дал им этот год, а что забрал. А какие итоги мог подвести Паркер? Он на несколько пунктов упал в рейтинге учащихся, получил не один, а целых три! выговора за прогулы. Обзавёлся новыми друзьями, подставился под нож и потерял дядю. Но если боль от утраты дорогого ему человека, который был для него почти отцом, была душевной, вызванной пустотой внутри, то боль от ранения ножом, хоть и осталась, как утверждал Клинт, «лишь царапина», была реальной и причиняла дискомфорт. Но тем не менее это было «боевое» ранение, которым подросток не мог не хвастаться. — Ну что? — нетерпеливо спросил Питер. — Шов неровный. Медленно заживает, так как края раны совместили в спешке и неаккуратно. Останется шрам, —заключил в итоге беглого осмотра Стрэндж. — А что, мог не остаться? — удивлённо вскинул брови Паркер и, получив вместо ответа красноречивый взгляд, вздохнул. Как только доктор отпустил его руку, уже сам склонился над собственным предплечьем. И, внимательнее изучив швы, скривился от досады. Теперь и он замечал неровность стежков. — И уже ничего не поправишь? — не особо рассчитывая на положительный ответ, возвращая свою руку на стол, спросил Питер (Стрэндж был столь любезен, что согласился сменить Паркеру повязку. Так как тот из-за нерасторопности умудрился опрокинуть на себя кружку кофе и замочить руку вплоть до локтя. Благо напиток давно остыл, иначе к швам прибавился бы и ожог). — Уже нет, — тщательно обрабатывая швы, поправив очки, хмыкнул доктор. А подросток, с интересом наблюдая за отлаженными и чёткими действиями мужчины, скривился вновь. Ему вспомнилось, как суетилась напуганная и явно новенькая доктор скорой, что и оказала ему всю необходимую помощь. — Уверен, у вас бы вышло куда лучше, — вздохнул школьник. Патологоанатом замер, а затем растянул губы в усмешке и, закрепив повязку, проговорил: — Нет нужды подлизываться, Паркер. Я не буду предоставлять счёт за оказание медицинских услуг. — Я серьёзно, мистер Стрэндж! — Я тоже, — чуть холоднее, чем прежде, отозвался мужчина. И, резко встав, отошёл от стола. А затем всё тем же резким тоном поинтересовался у Питера, пьёт ли тот обезболивающие. На что юноша кивнул, что пил, а теперь-то рука не болит и он прекратил. Стрэндж, смерив его грозным взглядом молча кивнул, принимая ответ. А Паркер, недоумевавший, что же он сделал не так, приоткрыл рот, собираясь спросить об этом. Но доктор злее прежнего проговорил: «Тебе повезло, что ты ещё легко отделался. Ведь нож мог задеть кость, рассечь сухожилие или связку!». И заметив, с каким остервенением патологоанатом стягивает латексные перчатки и швыряет их на стол, а затем яростно сжимает кулаки, но сжимает не до конца не из-за тотального контроля над собственными эмоциями, а просто потому что не может, юноша, сглотнув ком, грустно выдохнул: «Да. Повезло». Спустив рукав всё ещё влажной кофты, Питер хотел было добавить что-то ещё, но доктор уже вернул себе привычно нейтральное выражение лица. И с тем же выражением, успокоившись окончательно, сказал Питеру, что его помощь сегодня не понадобится и что он может быть свободен. Как бы Паркер не хотел остаться, он не намеревался расстраивать патологоанатома ещё сильнее. Поэтому, скомкано поблагодарив за перевязку и попрощавшись, он двинулся в сторону выхода. Его собственные руки сами по себе сжались в кулаки, а щемящее чувство в груди грозило перерасти в самобичевание. «Руки! Паркер! Руки — это ведь больная тема Стрэнджа. А ты, идиот! Ляпнул, что он бы сделал лучше!» — корил себя юноша, медленно, ступень за ступенью, поднимаясь вверх. То, что Питер знает о истинной причине пребывания Стивена Стрэнджа в подвале Бруклинского участка, увы, не следствие их задушевной с доктором беседы. А всё Романов! Паркер, может, и не хотел влезать не в своё дело, но лейтенант — мастер манипуляции! Она мягко и ненавязчиво могла надоумить любого задать необходимый ей вопрос. И в конечном итоге вышло так, что это не она рассказала грязный секрет Стрэнджа, а это он, Паркер, о нём спросил. Школьник и без Романов знал, что раньше Стивен Стрэндж работал нейрохирургом в главной больнице Нью-Йорка. Знал, что у него была блестящая репутация, слава, женщины и деньги. Иначе говоря, всё то, чего только мог пожелать меркантильный и невероятно гениальный мужчина в самом расцвете сил. Но его падение с пьедестала «Гения хирургии» не было внезапным. Это не было и чередою случайностей, подстроенных завистниками. Виной неизбежного краха карьеры Стрэнджа стала светская жизнь и сопутствующий ей алкоголь. Паркер не уточнял, но, как он понял из рассказа лейтенанта, Стрэндж не только злоупотреблял алкоголем на общественных мероприятиях, но пил и в своей шикарной квартире на Манхэттене, и, более того, пил во время работы. Но ни алкоголизм, ни смерть пациентов после ряда неудачных операций не сумели скинуть Стивена с пьедестала. Тот по-прежнему оставался востребован. Больница, что могла прекратить всё в один момент, тщательно оберегала и защищала своего ценного специалиста, тем самым лишь усугубляя его зависимость. И когда судебная система продемонстрировала своё истинное лицо — выигрывает тот, у кого больше денег, а заявления в полицию и иски пациентов оказались бессильны, то максимальный эффект возымело насилие. Супруг одной из пациенток, что из-за вмешательства Стрэнджа стала инвалидом, подкараулил доктора у его дома. Без разжёвывания и прелюдий, используя самую обыкновенную биту, тот лишил хирурга-мясника возможности убить или сделать инвалидом кого-либо ещё. И вместе с тем отнял у того самое дорогое, что у того было — руки. Сначала Паркер не знал, как относиться к тому, что узнал. Эта история не была однозначной, и ему было крайне не по себе от того, что его отношение к патологоанатому могло кардинально изменится. Но быстро осознав, что глупо презирать человека за ошибки прошлого (ведь Стрэндж всё оставался таким же спокойным и в меру язвительным, как и в первый день их знакомства), он успокоился. Тем не менее Паркер не считал, что муж той несчастной женщины, которого впоследствии осудили за нанесение серьёзных телесных повреждений на приличный срок, был не прав в своём желании отмстить. Да и Стрэнджу, из-за своего негативного отношения к пьющим, он сочувствовать в полной мере не мог. Питеру Паркеру было просто жаль, что всё сложилось таким образом. Но именно из-за знания предыстории патологоанатома Питер стал дольше необходимого засматриваться на кисти его рук и на грубые рубцы, испещрявшие их. И не понимал, как он раньше мог не обращать на них внимания! Изучив ряд статей из медицинских справочников и прочитав уйму материала в интернете, юноша поразился и тому, что Стрэндж вообще может что-либо делать руками! Ведь как он понял из прочитанного, те вообще не должны функционировать. Питер не знал как, но Стивен Стрэндж совершил с собой что-то невероятное! Ведь заметить, что его руки перекраивались не один раз, было практически невозможно. А какую-то скованность можно было усмотреть только в том, как тот держит вилку или ручку. Но скальпель по-прежнему был частью его самого, ведь держал его патологоанатомом увереннее Вонга. Та работа, которую проделал над собой доктор Стрэндж, его упорство и сила воли (вместе с травмой он поборол и алкоголизм) не могли не внушать Паркеру благоговения. Оттого подростку сейчас было вдвойне неприятно. «Ты облажался и с ним!» — мысленно истязал себя школьник. — «Облажался на пустом месте!» Но, оказавшись в коридоре первого этажа, что был подозрительно пуст, и зайдя в холл, что также был пуст, Питер удивлённо замер. Была середина рабочего дня, а в главном управлении было всего три-пять офицеров. Безлюдность и сбивала Паркера с толку, ведь, как помнится, говорил ему Клинт — под Рождество преступность напротив активизируется. И подобная пустота была крайне странной. Питер ещё бы очень долгое время растерянно хлопал глазами, если б не объявился сержант Уилсон. Тот пронёсся мимо подростка, куда-то стремительно направляясь. И Паркер без раздумий ринулся вслед за ним. — Сэм, а где все? — спросил юноша, пытаясь подстроиться под широкий шаг мужчины. Тот приветливо улыбнулся, но, так и не ответив, проговорил: «О! Ты вовремя. Тебе должно понравиться!». Питер тут же уточнил, что же ему должно понравится, но мужчина лишь многозначительно добавил: «Сам увидишь». Питера почти удовлетворил этот ответ, и, всё-таки воздержавшись от вопросов, он старался подавить сочувствующую гримасу из-за чашки кофе, что бережно придерживал Сэм. С сержантом Уилсоном Питер познакомился не так давно в кабинете Романов. А затем нередко пересекался с ним в коридорах, но всё же чаще полицейского он встречал у рыжей красотки и непременно с кофе в руках. Влюблённость полицейского в мисс Романов была столь неприкрытой, что Паркер не понимал, как её не замечает сама лейтенант. А потом, поразмыслив, он сообразил, что Наташа всё замечает и всё видит. Просто она позволяет сержанту любить себя, не предпринимая ответных шагов. Существование подобных отношений, которые, по его мнению, больше смахивали на рабство, было ему непонятно. Но так как Питер старался не лезть не в своё дело, он лишь наблюдал драму Уилсона со стороны. И сейчас у него не возникало никаких сомнений, что и эта чашка кофе предназначалась Русской ведьме. Преодолев коридор и ещё один поворот, они оказались у архива. Но, пропустив и его, они остановились напротив двери в крошечную фотостудию, где также обычно происходил процесс оформления задержанных. Питер до этого был здесь лишь раз, и то только потому, что, когда искал архив, ошибся дверью. Небольшое помещение фотостудии было переполнено людьми. Голоса и смех, шепотки вмиг окружили Питера, но самого главного он не видел, а точнее не понимал, из-за чего весь сыр-бор! И, в надежде получить ответ, Питер в наглую шмыгнул за Уилсоном, которого на правах сержанта пропустили вперёд. Оказавшись в первых рядах, школьник остановился позади Наташи, что вальяжно расположилась на стуле. Рыжая, благодаря за кофе, сначала мягко улыбнулась Сэму, а затем приветливо подмигнула и подростку. Обведя взглядом собравшихся, Паркер заметил и остальных. Справа от Наташи расположился Старк, который то ли к разочарованию школьника, то ли к облегчению, его не заметил. Чуть поодаль от детектива за столом сидел высокий худой мужчина в очках, Джарвис, кажется, а рядом с ним, практически вплотную к нему, сидела Ванда, милая девушка, что отвечала за корреспонденцию. Дальше, уже прислонившись к стене, были ещё сотрудники, но их Паркер не знал достаточно хорошо. Метнув быстрый взгляд в противоположную сторону, школьник увидел доктора Беннера и Вонга, они о чём-то тихо переговаривались, а рядом с ними были сержант Барнс и детектив-лейтенант Роджерс, но те молчали и, казалось, их вообще не радует сложившаяся ситуация. И как раз о том, что же здесь происходит, Питер хотел спросить у Рыжей красотки, когда раздался хрипловатый и властный голос, который Паркеру показался смутно знакомым: — Так-с, все здесь? — и, не дожидаясь ответа, тот же голос властно гаркнул: «А ну заткнулись! И создали подобие тишины!». Как ни странно, все разом замолкли, даже шепотки утихли. — Дамы и господа, — начал коренастый мужчина с короткими жесткими волосами, которого Паркер заметил только сейчас, так как тот до этого удачно сливался с тенью от стенда для измерения роста. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы не только почтить память Грута Старшего, моего славного напарника и друга, что почил в ноябре того года. Но и для того, чтобы ввести нового… — Давай ближе к делу, Рокки! Нам всем работать надо! — крикнул кто-то с задних рядов. — Скорострелы всегда могут удалиться, — хищно ухмыльнулся Рокет. Все засмеялись, а Паркер невольно зарделся. Он всё пытался свыкнуться с тем, что участок, как любил говорить Старк, то ещё грязное место. И речь не шла про полы или стены. Сосуществуя с преступниками, ты не только начинаешь мыслить, как они, но и говорить соответствующе. Хотя Питер был уверен, что и без преступного контингента Старк всё равно был бы точно таким же козлом. Происходящее смутно напоминало Паркеру какую-то церемонию, о чём свидетельствовала не только несуразная речь некого Рокки, но и количество собравшихся. Но в то же время это всё имело неуловимое сходство с судебным процессом. Коренастый мужчина — обвинитель. Старк, Романов, Роджерс, Барнс, Беннер — присяжные. Джарвис — секретарь-референт, а остальным, в том числе и ему, досталась роль зрителей. Сомнения-подозрения юноши разрешил тот же Уилсон. — Видишь ту красную потрёпанную папку, что лежит на столе перед Джарвисом? — кивая вправо, осведомился мужчина. Паркер сначала нашёл взглядом меланхоличного главу архива, что с самым нейтральным выражением лица листал фотографии на ноутбуке, то и дело поправляя съезжающие на нос очки, а затем опустил взгляд. И вправду, среди большого количества документов, которыми был завален стол, он нашёл красный прямоугольник из плотного картона. И тут же ознаменовал находку кивком. — Так вот, — продолжил сержант. — У нас в участке существует своеобразная система «красных карточек». — Как в футболе? — Нет, — мотнул головой сержант. — У нас никого не удаляют с поля. Это что-то вроде теневого архива личных побед/косяков сотрудников участка, — улыбнулся он. — И по каким критериям назначается фол? — спросил Паркер. — На самом деле, по тем же самым, как и в любом спорте, — хмыкнул Уилсон. — Но попасть в красную папку за просто грубую игру или мордобой не так уж просто. Необходимо совершить что-то из ряда вон вопиющее! — заверил его сержант и, слегка мотнув головой в левый угол, где сидел угрюмый начальник лаборатории, сказал: «Вот у Беннера, например, три фола». — И что же он такого сделал? — удивился юноша, бросив быстрый взгляд в сторону кудрявого мужчины. — Всего я не знаю, так как в участке я относительно недавно, но Нат как-то раз обмолвилась, что он подрался с агентом ФБР, — пожал плечами Уилсон. Это заявление вызвало у Питера нервный смешок, который и заставил нескольких офицеров, в том числе и Старка, оглянуться на него. — Как это произошло? — ошеломлённо, но тихо как мог, поинтересовался школьник. Сэм пожал плечами, что деталей он не знает. Также сержант сообщил Питеру, что у Бартона с Нат есть один фол на двоих. Что ещё в бурные молодые годы, когда они только-только заступили на службу, они утопили в заливе патрульную машину. У Рокки Уильямса, что как раз и ведёт это «заседание», два фола. Затем Уилсон, гордо воздев к потолку подбородок, заявил, что у него пока нет ни одного фола. Питер кивнул и поинтересовался, есть ли вообще лимит в получении красных карточек. Полицейский мотнул головой: «Количественного ограничения нет». Спустя минуту Паркер выяснил и то, что бесспорным рекордсменом в получении фолов, что не удивительно, был Старк. Он обогнал даже Звёздного Лорда, что с усмешкой сообщил ему Уилсон. Но кто тот самый Звёздный Лорд, Питер уточнять не стал. Ведь после фразы «Старк только за первые десять лет своей работы получил семь «красных карточек»!» (а сколько их в общей сложности, никто точно сказать не мог) юноша нервно засмеялся, и только от того, что Сэм сообщил, что главную из семи детектив получил из-за трупа в такси, который он туда сам и посадил! Школьник, по достоинству оценивший концепцию теневого архива, теперь за происходящим наблюдал с искренним интересом. Он то ли надеялся, то ли ожидал, что это будет очередной «суд» над Старком, но, конечно же, это было не так. Виновником сего торжества оказался высокий, не старше самого Питера, юноша. Которого школьник сначала принял за простого зрителя. Парнишка явно имел мексиканские корни, но удивило Паркера другое, а именно то, что тот вопреки всему имел откровенно скучающий вид. Словно происходящее не касалось его напрямую, а находился он здесь либо из вежливости, либо из-за сделанного кому-то одолжения. — Он же не сотрудник участка? — кивая в сторону подростка, уточнил Питер. — Грут? Нет. Не сотрудник. Его отец был полицейским, — нахмурился Уилсон, а затем, поразмыслив, добавил: «Влепить пацану фол — это прихоть Рокета. Малец, видимо, вконец достал его» — грустно улыбнулся мужчина. Но уточнить, за что же тому хотят так торжественно вручить «красную карточку», Питер не успел. — Поумерь энтузиазм, Паркер, — внезапно, как выстрел в упор, раздался непривычно отстранённый голос Старка. — Твоё место там, рядом с Грутом младшим, — указывая на импровизированную сцену, куда уже успел выйти виновник торжества, ухмыльнулся полицейский. — Ну же. Не стесняйся, — протянул Старк, призывая опешившего Питера пройти вперёд и с достоинством принять фол. Паркер не хотел никакого фола. Он хотел сбежать, а всё из-за странно отстранённого голоса детектива, что пугал его сейчас и пугал и всю предыдущую неделю. Но школьника раздражало и то, что детектив если и заговаривал с ним, то вёл себя подчёркнуто вежливо. Сначала обрадовавшись такой перемене, юноша быстро осознал, что с этой вежливостью и наступило так пугающее его безразличие. Когда школьник оказался вытянут на импровизированную сцену, его страшно замутило. Он не особо любил привлекать к себе внимание. А такие пристальные взгляды, как сейчас, вызывали мигрень. Ведь одно дело наблюдать, как кого-то тебе малознакомого прилюдно унижают, и совсем другое оказаться не просто на его месте, а бок о бок с ним (на самом деле Паркер излишне драматизировал, ведь получить «красную карточку» и не вылететь после этого с работы было непросто. Так что оказаться в той папке в некотором роде было почётно). «Действительно карма», — досадливо подумал школьник, скосив взгляд на Грута. Теперь они с ним в одной лодке. Подросток, слегка обернувшись в его сторону, поведя подбородком, указывая на собравшихся, вздохнул: «No son amigos de la cabeza». Паркер не мог не согласиться и, слегка приподняв уголки губ, выдохнул: «Si. Loco». Как оказалось, причина пребывания Грута-младшего на пьедестале позора действительно была серьёзной. Позавчера тот угнал патрульную машину прямо с парковки участка. Проехал на ней через весь город и, представившись полицейским, предоставив при этом удостоверение своего опекуна (офицера Уильямса), изъял у одного нечистого на руку дельца семь ящиков пива и тридцать блоков сигарет. А потом со всем этим грузом влетел в пожарный гидрант на окраине Бронкса. Почему Бронкса? А потому, что намеревался там продать конфискованный товар по обговорённой заранее с покупателем цене. Слушая рассказ Рокки Уильямса, который, ко всему прочему, был дополнен фотографиями с места происшествия, Питер испытывал ужас. Ведь всё вышеперечисленное действительно было преступлениями. Да, их совершил шестнадцатилетний, но это всё ещё оставалось преступлениями. А его опекун, Рокки, рассказывал об этом с упоением и плохо скрываемой гордостью, мол, парнишка, конечно, идиот, но котелок варит у него, что надо. И выходило так, что офицер и не злится вовсе, а скорее расстроен, что у его приёмыша не получилось довести прагматичный план до конца. Это самая настоящая дикость! И это никак не хотело укладываться в голове Паркера. Затем, как положено при настоящем аресте, у Грута сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в фас и профиль на фоне измерительной доски, заполнили досье и убрали его в ту зловещую красную папку. И на этом, собственно, всё. Но что-то подсказывало Питеру, что с ним не будет всё так просто, ведь со Старком никогда не бывает просто. Грут, покидая пьедестал позора, ободряюще кивнул Паркеру, намекая, что бояться ему нечего. Но школьник едва ли его заметил, так как сильно нервничал. Но всё началось не так плохо, как Питер мог ожидать. Старк сначала представил его, назвал возраст и прочие якобы важные данные. Затем начал в красках описывать тот злополучный день, когда он и получил ранение. Всё было даже неплохо вплоть до того момента, когда Старк под влиянием воспоминаний или чего другого не разъярился. Нет, он не стал кричать или швырять вещи, просто его речь стала более отрывистой и грубой. — Мы с Бартоном взяли того мелкого наркодилера в кольцо, когда этот оболтус, возомнивший себя суперменом, решил его задержать. И представляете, его спас даже не я, а адски горячий кофе из Старбакса, — засмеялся полицейский, и вместе с ним и все остальные. Но Паркеру отчего-то смешно не было. — А затем наш крошка Паркер всерьёз воспринял мои слова о том, что форма отчёта об убийстве преступника была бы короче, чем форма отчёта о его смерти. Это было уже слишком. Ведь это было личным! И Питер тут же бы сорвался с места, если б полицейский якобы ободряюще не сжал его плечо. И школьник с ужасом осознал, что Тони Старк сейчас выступает не только в качестве обвинителя, но и в качестве судьи и палача. Происходящее в дальнейшем Питер едва мог терпеть. Ведь это было не типичное стихийное издевательство со стороны детектива, это была хорошо продуманная и явно спланированная пытка. Да, полицейский не приготовил презентацию с фотографиями и не вывел на экран его детские фото. Но тем не менее он, рассказывая об их совместных расследованиях и прочей деятельности, искажал один факт за другим. Он не выставлял его трусом или рохлей, совсем нет. Старк, напротив, делал из него какого-то безумного фанатика правоохранительных органов, что не может и часа провести без лабораторного отчёта в руках. Самоуверенным Рембо, что без раздумий, только по одной просьбе, лезет, куда ему укажут. И отлично надрессированным щенком, что приносит кофе даже раньше, чем о нём попросят. И хуже смешков, что-то и дело как взрывы вспыхивали в маленьком помещении, было то, что детектив продолжал то и дело снисходительно похлопывать его по плечу. Тем самым обесценивая все предыдущие, как Питеру нравилось думать, проявления привязанности. Паркер знал, что Старк делает это сейчас не просто так, ведь он никогда прежде не был бессмысленно жесток. Но Питер, как ни старался, не мог понять истинный смысл слов полицейского. Точнее, не хотел его понимать. Ведь посыл на самом деле был достаточно ясен: «Ты псих, если всё ещё остаёшься рядом со мной». Но наивысшей точкой кипения стала фраза: «Он, видимо, ждёт, что я скажу, что я его отец». Питер похолодел, но, к своему удивлению, сумел в меру едко вставить: «А кем мне вас считать? Матерью, что ли?». А затем, в гробовой тишине, он покинул маленькое, как камера пыток, помещение.***
Сдерживая рвущиеся наружу злые слёзы, Питер яростно дышал. Грудь ходила ходуном, и ему казалось, что вся тяжесть здания давит на его грудную клетку. Он не понимал, что именно сейчас произошло. И насколько всё было плохо. «Чёрт!» — зло рыкнул Паркер куда-то в грязный слив раковины. «Чёрт!» — снова зло и отчаянно чертыхнулся он. Школьник был столь сильно зациклен на собственном страдании, что не заметил, когда дверь в уборную отворилась и голос с плохо скрываемой насмешкой обратился к нему: «Ты ошибся отхожим местом, малой. Туалет для дам дальше по коридору». Резко обернувшись, Паркер уставился на коренастого мужчину, что едва ли был выше его самого. «Рокки», — услужливо подсказало подсознание. Острый взгляд и хищный оскал мужчины непрозрачно намекали, что поведение Питера его не устраивает. Быстро утерев правую половину лица о плечо, Питер, подавив горький ком, усмехнулся: «Странно, мне-то казалось, что он здесь». — Нет. Совсем нет, — замотал головой Рокки. — Здесь сортир для мужиков, а уборная для сопливых детей и хныкающих барышень всегда была дальше по коридору. В аккурат с крохотной кухонькой, — указывая направление, ухмыльнулся он. А затем, для драматизма обведя помещение скучающим взглядом и засунув руки в карманы, хмыкнул: «Так что иди-ка ты туда разводить свою сырость». — У меня есть идея получше, — холодно улыбнулся Паркер. — Свалите сами. — Я бы с радостью, малыш. Но вдруг я уйду, и ты наложишь на себя руки, — с наигранным ужасом в голосе закивал офицер. — А подобное мне ни к чему. Так ведь и премии лишить могут, — понизив голос, доверительно сообщил он. — Что? — растерялся школьник и, осмыслив сказанное, грозно сведя брови, ощетинился. — Да не собираюсь я на себя руки накладывать! Да и с чего мне это вообще делать? — Но ты ж не на пустом месте кинулся тогда под нож. А теперь ещё и как сопливая третьеклассница рыдаешь в сортире, — развёл руками полицейский. — Так и знай, что твоя тушка знатно подпортит всем настроение. И ты вообще в курсе, что кровь фигово так отмывается? А я не горю желанием после твоего эгоистичного поступка таскаться в женский сортир! То ещё удовольствие, знаешь ли! Питер схватился за переносицу и, плотно сжав челюсть, процедил: «Какого чёрта?!». А затем, выпрямившись и сделав глубокий вдох, спокойно, насколько это было возможно в сложившейся ситуации, обратился к полицейскому: — Мистер… — Рокки Уильямс, — подсказал мужчина. — Мистер Уильямс, я правда в порядке, — вяло улыбнулся подросток и, для пущей убедительности кивнув, вежливо добавил: «Обещаю, что накладывать руки на себя не стану. Так что спасибо за заботу». — Рокет. — Что? — не понял подросток. — Не мистер Уильямс или офицер, а Рокет, — отлипая от дверного косяка, криво улыбнувшись, кивнул мужчина. И Паркер, не понимавший, что от него ждут после данного заявления, на всякий случай, повторил: «Спасибо за заботу… Рокет. Всё правда в порядке». На этот раз Питер попытался выдавить из себя искреннюю улыбку. Но, видимо, вышло у него так себе, так как мужчина, тяжело вздохнув, мгновение подумав, сказал: — Так-с, парень, — начал он. — Подотрёшь сопли с раковины. Умоешься. Затем как кроткий детёныш собаки динго доковыляешь до парковки. Там мы с тобой сядем в машинку и сделаем кружок вокруг участка. Понял меня? — голосом, не приемлющим отказа, осведомился полицейский. — А если я откажусь? — огрызнулся Питер. — Ну попробуй, — весело хмыкнул тот и, отступив, ушёл прочь. Через пару мгновений всё ещё опешивший Паркер услышал, как кто-то обратился к офицеру Уильямсу: «Уже уходишь, Рокет? Самое веселье же пропустишь!» — на что тот возразил: «Не заблуждайтесь, всё веселье уйдёт со мной». Вызванная репликой полицейского вспышка смеха быстро потонула в гомоне голосов. А Питер отлип от раковины и грустно вздохнул. И бегло, так по-старковски усмехнувшись собственному отражению, покинул помещение, гоня от себя тоскливую мысль, что его-то ухода никто и не заметит. Выйдя на парковку, он без проблем нашёл нужный автомобиль. Грут и Рокет уже были в машине и о чём-то быстро переговаривались на испанском, но о чём именно они говорили, Питер разобрать не сумел. Слова лишь казались ему знакомыми. Видимо, те говорили на сленге, которого Паркер, с его лишь на бумаге хорошим владением языка, не знал. Ехали они в относительной тишине: Грут залипал в телефоне, а Рокет временами что-то спрашивал то у него, то у Питера. Но Паркер отвечал односложно или не отвечал вообще. Разговаривать ему не хотелось, и бороться со своим паршивым настроением у него также не было никакого желания. Спустя десять минут и три светофора они припарковались у неплохого семейного ресторанчика, что находился в двух кварталах от участка. Видимо, Грут и Рокет здесь были завсегдатаями, так как официантка, которую мужчина назвал «милой», приветливо заулыбалась и быстро провела их за четвёртый от выхода столик, что располагался у окна. Питер уселся в кресло-диван напротив офицера, смутно предполагая, что сейчас начнётся допрос. Ведь у них, полицейских, это неотъемлемая часть жизни — дознаваться до всего. Но допрос начался не сразу. Сначала они некоторое время вглядывались в меню, но Питеру было всё равно, что есть. Поэтому, не совсем вежливо проигнорировав вопрос официантки, он позволил мистеру Уильямсу выбрать за него. Остановил свой выбор мужчина на большой порции ребрышек на четыре персоны, и ему было плевать, что их только трое. Вынырнул из пучины охватившей его тоски Паркер, только когда Рокет, которому наскучило цепляться к Груту, что только огрызался на испанском и пялился в телефон, обратился к нему, будто невзначай замечая: — Парень, ты не представляешь, как со стороны это жалко выглядит. — Выглядит что? — хмуро отозвался Питер. — Да всё! — хмыкнул тот. — В особенности то, как ты цепляешься за Тони. Он же не твоя мамка, чтоб ты за полы его юбки хватался! Больше себя уважать надо, — мотая головой, заключил мужчина. Это было обидно и неприятно. А сказано так беспардонно, что Паркер, умевший отвечать колкостью на колкость только через раз, промолчал. Лишь хмуро свёл брови и отвернулся к окну. — Не парься, малой, в том нет твоей вины. Все дети так делают, — закивал Рокет. — Это заложено инстинктами, так, по крайней мере, утверждает книжонка, что мне всучили в органах опеки, — махнул рукой полицейский. И, поразмыслив, улыбнулся: «Это даже в какой-то степени трогательно, что ты так цепляешься за него». Неловкость от сказанного мужчиной, что ощутил было Паркер, разрушила объявившаяся с их заказом официантка. Водрузив на стол тарелки, она, окинув их всех вежливо-искренней улыбкой, быстро удалилась. — Вот если б мой так мне в рот заглядывал, проблем бы у меня меньше было, — вздохнул мужчина. — Но, как говорится, каждому своё! — забавно возведя глаза к потолку, пожимая плечами, протянул Рокки и потянулся за рёбрышками. А затем, бросая взгляд на растерянного Паркера, кивнул: «Ты ешь-ешь, а то Грут тебе ничего не оставит. Он ведь сейчас лишь прикидывается пнём. На деле же он ещё тот прохвост», — качая головой, сообщил полицейский, но вопреки словам сказано это было мягко и с плохо скрываемой заботой. Мысленно проведя параллель между Старком и Уильямсом, Питер досадливо засопел. Умом-то он понимал, что детектив ничего ему не должен и, тем более, никогда ничего ему и не обещал. Но осознание этого приходило медленно и болезненно. Ещё пару мгновений буравя исподлобья ухмыляющегося полицейского, юноша приглушённо рыкнул: — Ваша взяла! Не буду к нему больше цепляться! Договорив, Питер резко притянул к себе на тарелку парочку рёбрышек, тут же вгрызаясь в них, как бешеный пёс вгрызается в голень обидчика. — Ох… парень, — вздохнул полицейский. — Когда тебе говорят, слушать надо! Нужно понимать не только то, что тебе говорят, но и для чего тебе это говорят! А не надумывать себе всякое, — покачал головой Рокет, смерив несчастного подростка взглядом, добавил. — А ты, я более чем уверен, уже вбил себе в голову, что Старк возненавидел тебя? — С чего ему вдруг любить меня? Из-за меня он убил человека! — плотно сжав челюсти, процедил юноша. — Всего-то? — усмехнулся полицейский. А затем, резко выпрямившись, когда его «сын» на него вопросительно взглянул, скривился: — Я не имел ввиду, что одобряю убийства. Совсем нет. Мне плевать, сколько упырей и подонков дышат нашим кислородом. Дело в том, парень, — он снова взглянул на Паркера, — что Старк был излишне беспечен. И теперь из-за случившегося он винит и наказывает себя, — кивая на правое предплечье юноши, закончил он. — Бред, — фыркнул школьник. — По-моему, он как раз-таки наказывает меня, — угрюмо добавил Паркер. — Бред бредом, но Старк та ещё баба, — сообщил Рокки. — И дело не в его излишней эмоциональности. Дело в его скрытности, — презрительно выплюнул тот — Как бы ему хреново ни было, он будет молчать до последнего. Даже о своём пулевом ранении этот придурок молчал до последнего. А то была зима! И униформа у нас была тёмная, так что и крови видно не было, — скривился он. — А заметили мы, что ему, мягко говоря, нездоровится, когда этот кретин сознание потерял, — вспоминая, засмеялся Уильямс. — Так что, Паркер, последняя надежда на тебя, — добавил он. — В смысле? — нахмурился юноша. — Разберитесь уже! — вскинул руки офицер. — За вашей драмой наблюдать одна тоска! Вон, Грут уже почти позеленел из-за этого! — гаркнул тот, да так громко, что мужчина за соседним столом слегка подскочил. Грут, не вникавший в их диалог, так и не отрываясь от телефона, на всякий случай кивнул. — Не надейся на Старка, — снова качнул головой Рокки. — Его уже не переделать. Он тупой и жёсткий, как дубовый стол. Таких только ломать. — Допустим, — начал школьник. — Даже если я и захочу после сегодняшнего поговорить с ним, то он-то со мной разговорить точно не станет! — Станет, не станет, — скривился Рокет. — Наплюй на то, что хочет он! Старк же не барышня, чтоб угождать ему, — качнул головой офицер. А затем, серьёзно заглянув Питеру в глаза, отчего тот не мог не поёжиться, проговорил: «Но при всём этом запомни, малец: терпеть его выходки ты совсем не обязан, как и он твои». Из-за возникшего внезапно напряжения школьник рассмеялся, что теперь-то и терпеть нечего. На это Рокки вздёрнул бровь, явно не оценив каламбура. — Хорошо. Я всё понял, — сдаваясь, вздохнул школьник, уже спокойнее притягивая к себе тарелку. — Прости, оболтус. Но в этом я как раз сильно сомневаюсь, — устало, но довольно вздохнул Уильямс и, обернувшись к официантке, улыбнулся: «Мари. Милая, где наши напитки?».***
Назначать встречу на крыше в середине декабря, когда каждый порыв ветра грозит скинуть тебя вниз и, хуже того, пробирает до костей, было не самой лучшей идей. Но Паркер был уверен, что, выбери он другое место, Старк просто проигнорирует его сообщение. Это была небольшая манипуляция, на которую Питер, как ни странно, решился быстро. Но, сидя на крыше уже больше часа и отчаянно замерзая, юноша презрительно кривил губы. Инстинкт самосохранения требовал спуститься на этаж ниже и погреться хотя бы чуть-чуть. Здравый смысл убеждал, что ничего страшного не случится, если он хотя бы спрячется от яростных порывов ветра. Но Питер упорно продолжал сидеть с твёрдым желанием дождаться детектива, яростно гоня от себя мысль, что тот так и не прочёл его записку и теперь навряд ли придёт. Созерцая стремительно темнеющее небо и постепенно загорающиеся внизу вывески зданий, Паркер не мог не дивиться собственной тяги к драматизму. Возможно, ему всегда хотелось, чтоб какой-нибудь важный разговор состоялся на крыше, ведь все важные разговоры в фильмах и комиксах часто происходят у отвесных скал, посреди пустынных дорог и, конечно же, на крышах. Что-то особенное было в таких сценах. Будто два героя возносят свои эмоции и переживания над всеобщей суетой, демонстрируя тем самым, что, будь то дружба или любовь, всё это куда важнее распрей и прочих проблем. Зажглись первые огни, а вместе с ними и гирлянды. Это было красиво. И когда небо уже грозило окончательно утратить закатную бирюзу, позади юноши раздались шаги, а за ними скрежет несмазанной чердачной двери. Питер вскочил, и из-за его резкого движения неприятная боль расползлась по телу. Уж очень долго он сидел неподвижно. Школьник хотел было сказать: «Здравствуйте, мистер Старк! Рад, что вы вообще решили прийти, а то было я уже вообразил себе, что вы меня ненавидите», — но передумал. А вообще Паркер сильно ошибался, надеясь, что это будет легко. Один вид грозного, непривычно напряжённого полицейского вызывал упадническое настроение. И вместо того, чтобы всё и сразу выпалить, Питер для начала выдохнул вежливое: «Здравствуйте». Старк, вяло оглядев крышу, где уже кое-где лежал снег, коротко кивнул: «Ну, привет». Но, тем не менее, не попытался подойти к школьнику. Того это напрягло, и он только чудом успел отринуть глупую мысль: «Он не хочет со мной разговаривать!» — прежде чем та захватила бы его сознание. Старка вообще было сложно заставить сделать что-либо против его воли, а, значит, он хотел прийти. Паркер сделал четыре уверенных шага, сокращая дистанцию между ними, отчего детектив слегка расслабился, но, тем не менее, взгляда он на него так и не поднял. И по-прежнему, с непонятным Питеру напряжением, оглядывал плоскую крышу. Будто на ней мог притаиться кто-нибудь ещё. Сглотнув ком, вставший поперёк горла, Питер открыл рот, чтобы начать заранее заготовленную речь, когда вместо неё громче чем необходимо воскликнул: — Вы боитесь высоты! Его догадка прозвучала несколько восторженно, что явно задело детектива. Тот мотнул головой: «Нет. Не боюсь». — Боитесь, — весело кивнул юноша. Отчего-то это открытие рассмешило его. Ведь Старк, такой гордый и величественный, казалось, не боится вообще ничего. А если и боится чего-то, то обязательно того, чего просто невозможно не бояться. «Но боязнь высоты — это так по-человечески», — хмыкнул про себя Питер. — Если ты позвал меня за этим, то я пойду, — зло сощурился мужчина, отступая к выходу. — Нет, не за этим, — в одно мгновение став серьёзным, выдохнул мальчишка. — Я хотел поговорить… — Это я уже понял из твоей записульки: «Приходите на крышу… Это наш последний разговор…». Тебе бы некрологи в газету писать, — неприятно съязвил мужчина. — Как будто иначе вы пришли бы, — в тон полицейскому ощетинился Паркер. — Конечно же нет! — Значит, я всё сделал верно! — Ну это как посмотреть! Насупившись, они уставились друг на друга. — Почему вы избегаете меня? — первый подал голос Паркер; по наставлению Рокета он решил взять ситуацию в собственные руки. — Я не избегаю. Сегодня же мы с тобой разговаривали. Или ты забыл? — скрещивая руки на груди, хмыкнул детектив, всем своим видом демонстрируя, что босс здесь он. Но это всё было фальшивым и напускным. Паркер, научившийся неплохо читать полицейского, знал это наверняка. — Мистер Старк, из вас ещё тот лгун, — качая головой, горько усмехнулся юноша. — Вы же сами учили, что лжец никогда не смотрит в глаза. А теперь вы даже не смотрите на меня! А всё из-за того, что вы вбили себе в голову, что я пострадал из-за вас! Или что я мог погибнуть там. Но это не так! — Всё только чудом обошлось, — сжав кулаки, процедил Тони. — Если б я хоть на мгновение замешкался, то мы бы с тобой сейчас не разговаривали! — Плевать, — мотнул головой Паркер. — Сидеть в жёлтом фургоне напротив наркокартеля — то был мой выбор. И вы не несёте никакой ответственности за него! — Ещё как несу! — прорычал разбушевавшийся Старк, яростно жестикулируя. — Не Клинт, и никто другой, а именно я! Я втянул тебя в это дерьмо! — «Никто не несёт ответственность за поступки других», — возразил школьник. — Не это ли вы сказали после суда? А теперь вы так просто отказываетесь от собственных слов? Мужчина сжал кулаки: — Ты не понимаешь… — Да, я много не понимаю, — согласился Паркер — Ещё меньше знаю. Но в одном я уверен. Вы меня бесите! — сделав непроизвольный шаг в сторону полицейского, зло рыкнул юноша. — Временами я даже ненавижу вас! — ещё один шаг. — Но больше всего меня задевает, что, вопреки этому, вы мне нравитесь! — последнее он выпалил полицейскому в лицо. Из-за чего тот растерялся. И, кажется, от шока перестал бояться высоты, так как его плечи вмиг расслабились и лицо перестало быть напряжённой маской. А Паркер, сообразивший, что он только что ляпнул, быстро затараторил: «Вы мне нравитесь, как человек! Хотя нет…». И, мотнув головой, добавил: «Мне нравится проводить с вами время». А затем, сделав пару глубоких вдохов, отринув волнение, как никогда серьёзно и искренне продолжил: — Бен умер. И с этим я уже ничего поделать не могу, — упираясь взглядом в пол, кивнул юноша. — Мои родители погибли в аварии. Может, никто из них и не хотел меня оставлять, но теперь их нет. И это уже не имеет никакого значения, — бросая взгляд в уже подёрнутое мрачной тьмой небо, он сдавленно кивнул. — Знаете, мне надоело. Слишком многие бросили меня. А я ничего не сделал! — Ты не мог спасти дядю… — Позвольте мне договорить, — резко вскинул руку Питер, прерывая внезапно заговорившего Старка. — Я устал чего-то ждать от жизни. Я хочу решать сам. И я понял, что не хочу терять и вас… — он слегка поморщился, ведь это снова прозвучало как-то не так. Он много размышлял, но всё никак не мог подобрать правильных слов. — Мне действительно нравится проводить с вами время, — снова повторил он. — И я не хочу, чтоб вы меня бросали, — и, утерев нос рукой, он усмехнулся. — Вернее, я не позволю вам этого сделать. В наступившей тишине гул машин и города казался оглушительным. Но вместе с тем Питер ощущал облегчение — он действительно сказал то, что хотел. А Старк, слегка откашлявшись, отведя взгляд от лица мальчишки, неловко запустив руку в волосы, протянул: — Воу, Паркер. Это было нечто… Надеюсь, ты эту речь не готовил для какой-нибудь девчонки… — Вы не могли бы не быть мудаком хотя бы пару минут? — бессильно воскликнул юноша, а Старк, рассмеявшись, притянув его к себе и обняв, всё так же нахально протянул: — Нет, я серьёзно, Паркер! Меня-то проняло. Но вот ту же Лиз подобное не проймёт. И что за формулировка «не позволю этого сделать»? Прикуешь меня к себе наручниками, что ли? — Да пошли вы! — рыкнул Питер, пытаясь вывернуться из рук детектива и также безуспешно борясь с самим собой и лезущей на лицо улыбкой. — Да успокойся, парень! — посмеиваясь, потребовал мужчина. А Питер, замерев и нахмурившись, напряжённо спросил: «А вы? Что думаете по этому поводу вы?..». Подросток ещё не успел договорить, когда Старк прервал его, беззлобно проговорив: «Думаю, что ты слишком много думаешь, Паркер», — и, слегка отступив, заглядывая тому в бледное лицо, добавил: «И стал бы я тратить время на тебя, если б ты был противен и не нравился мне?» — но тут же задумчиво коснувшись подбородка, проговорил: «Хотя с меня станется. Я ведь встречался с Наташей». — Эй! Не смейте оскорблять при мне мисс Романов! — Ладно-ладно! — вскидывая руки в защитном жесте, засмеялся мужчина. А затем будто невзначай поинтересовался: «Почему крыша? А не портовый док или сквер в конце концов?». — Я люблю крыши, да и здесь никто не помешал бы, — просто пожал плечами школьник. — Лучше бы на кладбище предложил встретиться. Там, представляешь себе, мёртвая тишина! — насупился полицейский. А Паркер, безуспешно пытающийся сохранить напускное равнодушие, рассмеялся, и мужчина ещё мгновение держал лицо, а затем рассмеялся вслед за ним. И в один момент стало так легко! Будто с плеч юноши рухнул неподъёмный груз. И он, испытывающий радостное облегчение, как сжалившийся над нерадивым учеником наставник, похлопав Старка по плечу, предложил: — Пойдёмте куда-нибудь выпьем. Брови полицейского взметнулись вверх. — То была одноразовая акция, Паркер. Алкоголь покупать я тебе не стану, — с кривой улыбкой сообщил мужчина. — Речь не обо мне, а о вас, — парировал школьник. — Да? И кто же потом машину поведёт? Ты? — ехидно осведомился Тони. — Есть возражения? — Собственно, никаких. Мне же безразличны мои водительские права, — с сарказмом протянул Старк. А затем, будто то было в порядке вещей, приобняв Паркера за плечи, полицейский начал рассуждать вслух, что действительно неплохо было бы научить его водить. И всё, что им требуется, так это найти пустырь, где не будет машин, да и людей, которых ненароком можно сбить.