«Иногда тайна намного удобней, чем знание ответов на вопросы» Всё о Муми-троллях
Терпение — сдержанное ожидание благоприятных результатов. Спокойное перенесение боли, беды, скорби и несчастья в собственной жизни. Трудно назвать данную трактовку жизнеутверждающей, но она и не плохая. Ведь «сдержанное ожидание» ни что иное, как «адекватная реакция на внешний раздражитель». В этом есть смысл, так как ни одна истерика ещё ни разу не помогла решить реальную проблему. Питеру же «терпение» преподносили в ином ключе. Если кратко, то, как неудобно или неприятно ему бы ни было, он обязан сносить это. Поэтому, вопреки его желанию, в нём и развилась эта деструктивная привычка терпеть. И он действительно терпел. Не ради демонстрации смирения и прочей ерунды, а потому что ему в детстве объяснили, что так надо. Питер, как и всякий человек, ставший рабом привычки, может, никогда и не отделался бы от неё, если б не один разговор. То был самый снежный день за всю зиму. Снега выпало тогда столь много, что его потом ещё три дня разгребали аварийные службы. Как Питер в тот вечер сумел не въехать в фонарный столб на стареньком форде Старка, до сих пор оставалось для него загадкой. Новогоднее чудо, не иначе! Они сидели с Тони в машине под окнами его дома и курили. Ждали, когда Мэй заснёт, чтоб он смог без приключений пробраться в квартиру. Такова была официальная версия, на самом же деле Паркер ждал, когда Старк протрезвеет настолько, чтоб вести машину самостоятельно. Юноша не сказал бы, что полицейский был уж слишком пьян, просто он был удручающе серьёзен и нёс, если и не сентиментальный бред, то нечто на него похожее. А виной этому была Пеппер и ново-старая пассия Звёздного Лорда, которая и привела её на очередную корпоративную вечеринку, устроенную Бартоном. Питер хотел бы сказать, что ему было жаль Тони. Но как бы школьник ни вглядывался в лицо своего друга, он не находил там закономерной злобы или печали. Детектива и обиженным нельзя было назвать! Он был в меру пьян и страшно задумчив, словно кто-то покопался в заводских настройках и сбавил агрессивность до самого минимума. И это было так странно, что юноша терялся в догадках, как же ему себя вести. Стоит ли поговорить об этом? Или замять тему их поспешного ухода и никогда о ней не упоминать? И, придя к странному компромиссу, в попытке отвлечь детектива от рефлексии о неудавшемся браке, Питер завёл разговор о школе. Это была единственная нейтральная тема, которая в равной степени раздражала и интересовала мужчину. Но уже через пару минут подросток пожалел, что выбрал именно её. «Ты это серьёзно?» — усмехнулся Старк, когда беседа, ушедшая в неприятное для Питера русло, окончилась его вынужденным монологом о Флеше Томпсоне. «То есть ты позволил этому мелкому гаду затащить себя в участок, только потому что… Как ты сказал? Он бы житья тебе не дал?» — задумчиво потерев щетину, с ещё большей, чем прежде, издёвкой протянул Тони. Питер, жалея, что вообще завёл разговор о том июльском инциденте, кивнул. Но Тони, к его удивлению, по-прежнему был спокоен, не плевался ядом и не издевался сверх меры (как бы он поступил в любой другой день). И, спустя угнетающую подростка заминку, проговорил: «Это ни он житья тебе не даёт, а ты сам. Зачем ты терпишь издевательства? Ты же не трус!» — слегка стукнув ладонями о переднюю панель своего старенького форда, из-за чего с сигареты брызнул сноп искр, воскликнул мужчина. Паркер, сидевший с открытым ртом и давно истлевшим в руке окурком, не сумел ответить, лишь повёл плечами и отвернулся. Похвала была приятной, а причина похвалы нет. И чтоб замять раздражающую тему, он хотел быстро пролепетать, что терпит, потому что не может дать сдачи и потому что у него нет ни сил, ни желания нарываться на ещё большие неприятности. Но как только этот ответ сформировался в его голове, он осознал, что это не правда. В связи с чем так и не сумел ответить на вопрос детектива. Старк, расценив его молчание по-своему, с лёгкой издёвкой, но направленной не на Питера даже, а словно на самого себя, хмыкнул: «Понимаю. Терпение — благодетель! — закатил он глаза. — Мне тоже долгое время загоняли эту хрень. Терпеливость… Твоя терпеливость — это удобно. Удобно в первую очередь для других. Так что запомни, парень, если ты и дальше продолжишь терпеть и плыть по инерции, то рано или поздно окажешься в сточной канаве. В лучшем случае будешь плескаться в собственном дерьме, в худшем — в дерьме всех остальных», — закончил мужчина свою странно спокойную и философскую речь. Питер, не найдя слов для возражения, тогда действительно задумался, а стоило ли оно вообще того? Чтоб терпеть? Одно дело терпеливо ждать, когда подойдёт твоя очередь в Макдаке, и совсем другая — терпеливо ждать, пока Флеш со своей компанией отпинают твой рюкзак. Ведь, если подумать, то от проблем или новых шишек терпеливость и молчание никогда не помогали. И в итоге выходило как-то глупо. Он терпел не ради чего-то или ради кого-то… а терпел просто так. Но Паркер не во всём был столь терпеливым, как могло бы показаться. Любое ожидание, например, сводило его с ума. На уроках литературы и английского он только и ждал звонка! В кинотеатре он умирал от бессмысленного количества рекламы. И он всё не мог дождаться, когда выключат свет и запустят фильм. На светофоре он чуть ли не выпрыгивал под колёса, когда загорался зелёный свет. А в закусочной выхватывал бутерброд прежде, чем его опустят на поднос. Ждать дольше необходимого юноша считал не только бессмысленным, но и ужасным. В детстве, когда у него ещё не было свободного доступа в интернет и он довольствовался исключительно телевизором, ему приходилось ждать интересующие его программы, фильмы и мультики. И тогда Питер от безысходности смотрел то, что шло до необходимой ему передачи, или то, что было между важными для него фильмами. Редко, когда эти разрывы бывали больше пары часов. Но что такое полноценный час для ребёнка, в котором кипит жизнь, и даже минутная заминка причиняет ни с чем не сравнимый дискомфорт? Одно сплошное страдание и агония. И сейчас Питер ощущал себя тем самым ребёнком, что уже просмотрел программу из рубрики «Серьёзные разговоры», а теперь ожидал страшно важный для него фильм — «Отправка домой». Но если в детстве временной промежуток ожидания никогда не превышал двух часов, то сейчас он растянулся на два дня. Каким образом завершился их с мистером Алленом во всех отношениях скверный разговор? Никак. Для Питера никак. Ведь он по-прежнему находился в старом Додже. Конечно, они с Эдрианом Тумсом договорились, что тот отвезёт его в понедельник в школу, затем заберёт их вместе с Лиз после занятий, и они все, как благополучная семья, поужинают у них дома. А потом он обещал Питеру, что отвезёт его домой и ответит на все вопросы Мэй. Также мистер Аллен пообещал, что заверит его тётю, что все выходные её племянник провёл у них. Паркер после немыслимого обвинения в свой и мистера Старка адрес, воспринимавший всё в штыки, в последний момент всё-таки подавил инфантильность и уступил. Отчасти из-за разговора, отчасти из-за восьми лет тесного общения с мистером Алленом, Дорис и, конечно же, Лиз. Питер отдалённо понимал позицию Тумса. Тот просто беспокоился о нём. А его недоверие к Старку нельзя было считать безосновательным. Ведь надёжным детектива назвать можно было только с натяжкой, особенно если вспоминать ту ночь, когда он позволил ему, несовершеннолетнему подростку без опыта вождения, сесть за руль в снегопад. Поэтому Паркер, хоть и не хотел растягивать своё пребывание в Додже, в итоге был вынужден согласиться на условия Тумса. А теперь Питер ощущал даже не раздражение, а смирение. Все прочие стадии принятия он прошёл ещё вчера, когда полный однообразия день наконец кончился и он смог скрасить свой досуг беспокойным сном. Но проснувшись сегодня, в понедельник утром, он так и не сумел ощутить долгожданного облегчения. Проснулся он усталым и разбитым, и, ко всему прочему, со странным дискомфортом в груди. Питер сказал бы, что беспокойство острыми и ядовитыми зубами не вгрызалось в него, а виной дискомфорта в груди стала затхлость и сырость старого кемпера. Но это была бы неправда. Быстро умывшись, школьник также быстро привёл себя в порядок. Но затем он надолго застрял у крохотного и пожелтевшего от времени зеркала, что висело в дешёвой пластиковой раме в аккурат над раковиной. «Роль зомбаря обеспечена», — с долей ироничной издёвки скривился юноша. Выглядел он действительно плохо. Бледное измождённое лицо, тёмные круги под глазами и помятая шевелюра. Чтоб хоть как-то сгладить эффект после беспокойного сна, Питер постарался пригладить торчащие в стороны волосы, но лучше не стало. Да и чем дольше он смотрел в зеркало, тем неуютнее ему становилось. Будто он глядел не на собственное отражение, а вглядывался в иное измерение, где за его спиной не просто виднелась засаленная от времени плитка, а роились немыслимые чудовища. Но такие игры разума были не больше, чем оптический обман. Питер прекрасно понимал это, хотя легче от этого понимания ему не становилось. Ко всему прочему, проснулся он раньше необходимого — в пять утра. Голова гудела, но постепенно нарастающая радость от предстоящего освобождения сглаживала неприятные моменты. Прошлый день был бездарно однообразным, что порядком потрепало его нервы. Хотя любой опыт полезен, и этот не исключение. Паркер выяснил о себе кое-что ещё — он страшно зависим не только от собственного телефона, но и от телевизора и интернета. Он даже первую половину дня по-настоящему сходил с ума из-за отсутствия вышеперечисленного! Также Питер мог сказать, что этот временной промежуток позволил ему заглянуть в себя и обрести покой… Хотя чушь всё это! Он чуть не сдох от скуки и бесконечно тянущегося времени! Ничего он не понял и не осмыслил, он, как и всякий, волею судьбы застрявший на необитаемом острове, или на паруснике, угодившем в зону штиля, или на отрезанной от мира полярной станции, хотел выбраться наружу! Но всё, что ему оставалось, так это ждать возвращения мистера Аллена. Первым и самым интересным из возможных способов скоротать время был приём пищи. Он радовал, насколько это было возможно в сложившейся ситуации. А так как Питер не был малолеткой, мистер Аллен благосклонно разрешил ему пользоваться небольшой электрической плиткой, которая, как и чайник, подключалась к розетке. Опыт готовки у него был, но не особо успешный. Почему-то, хотел того или нет, он всякий раз совершал какие-то странные ошибки в процессе готовки, хотя каждый раз честно старался следовать коротким и ёмким инструкциям. И из-за чего к нему быстро пришло удручающее осознание, что лучшим зельеваром в Хогвартсе он никогда бы не стал. Так что его перекусы были, может, не всегда вкусными, но горячими. Вытащив из морозилки пачку наггетсов, Питер забросил их на сковороду и рухнул на стул. Подтянув к себе атлас человеческой анатомии, презентованный ему Стрэнджем, он раскрыл его на главе, на которой остановился вчера. Этот потрёпанный атлас был крайне непростым (как-никак, для студентов медиков. Там текста больше, чем картинок!). Иной раз, переходя от одного абзаца к другому, Питеру приходилось обращаться к интернет-справочнику, ведь некоторые моменты даже с указанием на картинку или с пояснением оставались ему непонятны. «Конечная часть почечного канальца — вставочный отдел — впадает в собирательную трубочку, которая принимает несколько канальцев и идет по прямому направлению (tubulus renalis rectus) через pars radiata коркового вещества и через пирамиду. Прямые трубочки постепенно сливаются друг с другом и в виде 15 — 20 коротких протоков, ductus papillares, открываются foramina papillaria в области area cribrosa на вершине сосочка» — прочитал юноша, тут же сделав пометку на полях, чтоб позднее разобраться с некоторыми из этих понятий. Осилив ещё пару-тройку заумных абзацев, юноша заглянул в оглавление и скривился. За почками и всем к ним прилагающимся следовала задняя брюшная стенка, а за ней — мужская мочеполовая система. В этом всём не было никакой проблемы, кроме той, что за мужской мочеполовой системой неизбежно последует женская. Не то чтобы Питер не видел картинок с обнажёнными женщинами. У него, в конце концов, неограниченный доступ в интернет! Но одно дело смотреть на обнажённую женщину, на её грудь, ягодицы и прочее… И совершенно другое — знать, как там всё устроено. Вонг смеялся над ним, что как только он узнает, как там всё устроено, то у него тут же перестанет вставать. Конечно, Паркер в это слабо верил, но опасения, взращённые мнительностью, всё же у него были. Увлечённый разглядыванием почки в разрезе Питер не сразу обратил внимание на запах гари. Когда тот стал явным настолько, что игнорировать его было просто невозможно, школьник вскочил, причитая: «Чёрт! Чёрт! Чёрт!». К собственному удивлению, все предпосылки пожара были устранены им быстро. Только запах гари, смешивающийся с пылью и затхлым душком, вызывал тошноту. И Питер как никогда прежде пожалел, что в Додже нет нормальных окон. Лишь из праздного любопытства он надкусил один на четверть сгоревший и на четверть оставшийся замороженным наггетс. Тот был столь отвратителен, что школьник, так до конца и не прожевав, поспешил его выплюнуть. Остальные поджаренные ледышки также перекочевали в мусорное ведро. В целом, этот «инцидент» особой досады не вызвал, аппетита всё равно не было. Затем, утратив интерес к атласу и почкам, школьник отмыл дочиста плиту и сковороду (последняя не пострадала настолько, чтоб от неё впоследствии избавляться). «Да вы издеваетесь?!» — опираясь о раковину, устало и возмущённо протянул Паркер. Часы, что стояли на низеньком холодильнике, показывали половину шестого утра. Мистер Аллен должен был приехать только через полтора часа. Настала скука. Скука… скука… скука… скука и ещё раз скука. Скука смертная. Серое и неинтересное времяпрепровождение! СКУКА! Паркер ненавидел скуку, она была для него синонимом ожидания. Прослонявшись из одного угла в другой около получаса, он от безысходности взял в комнатушке, где он спал, две первые попавшиеся книги, между которыми каким-то неведомым ему образом оказался комикс «Batman № 428» восемьдесят восьмого года. У него когда-то давно был этот выпуск, он его с Нэдом купил у одного чувака, что ради нового компьютера пожертвовал своей коллекцией. Нэд тогда себе отхватил три выпуска о Чудо-женщине, чем и был страшно доволен. А он, один раз прочитав этот выпуск, забросил его куда подальше. Жестокая и унылая история о смерти Робина его особо не вдохновила. Поэтому, как-то раз не найдя его на полке, Питер не был расстроен. Когда до обозначенного времени оставалось каких-то десять минут, подросток думал, что окончательно и бесповоротно спятит. Каждая минута тянулась, как маленькая вечность. Уже стоя на пороге, абсолютно готовый и со своим рюкзаком, он переминался с ноги на ногу и нетерпеливо шипел: «Быстрее. Быстрее. Чёрт возьми, быстрее!». Когда он говорил Тумсу, что хочет домой, это было вполне искренне. Может, и не в том смысле, который он и подразумевал, но он действительно хотел вернуться домой. В тот уютный и крохотный мирок, где самой страшной напастью мог быть только просроченный пакет молока и потерянные ключи. Но стоило опуститься гробу дяди Бена на дно шестифутовой ямы, тот чудесный дом из его детства исчез. Закономерный исход закономерного события. И тем мучительнее для него было время здесь. Не из-за воспоминаний о барбекю восьмилетней давности, которое он провёл с дядей. А из-за того, что он только-только начал обретать новый дом. Он был в разы больше и менее стабильный, чем прежний. Зато, находясь там, Паркер не ощущал собственной ущербности и ненужности. В полицейском участке он был в меру свободен и, что самое главное, в компании Старка, Стрэнджа и Клинта вполне счастлив. Когда десять минут истекли и маленькие часы на низеньком холодильнике показали ровно семь утра, а мистера Аллена всё ещё не было, Паркер испытал приступ бешенства. Эдриан Тумс явно не торопился, и это не могло не раздражать! Но Питер по привычке старательно успокаивал себя, призывал потерпеть ещё чуть-чуть. Но ни через двадцать минут, ни через два часа Эдриан Тумс так и не пришёл.***
«…Муми-тролль, конечно же, не собирался ловить дракона. Он просто хотел поймать несколько водяных жучков, которыми кишит илистое дно, чтобы получше рассмотреть, как двигаются у них ножки, и проверить, действительно ли они плавают задом наперёд. Но когда он резким движением вытащил из воды стеклянную банку, в ней оказалось нечто совсем иное. — Вот это да-а… — благоговейно прошептал Муми-тролль. Он держал банку обеими лапками и смотрел на неё, не отрываясь. Дракон был не больше спичечного коробка, и он метался по банке, взмахивая очаровательными прозрачными крылышками, такими же красивыми, как плавники золотой рыбки…» Дочитав до этого момента, Питер осознал, что это его предел. Ведь ему уже давно не пять и не восемь. И он не может читать что попало только из-за необходимости скоротать время. Ему пятнадцать! И детские истории он перерос, возможно, и не так давно, но всё же перерос! И, прочитав эти бессмысленные семнадцать страниц, он с тяжёлым вздохом захлопнул потрёпанную с множеством заплаток книгу. Та явно не одно десятилетие простояла на библиотечной полке, и в довесок к этому ещё два года здесь, так, по крайней мере, сообщал просроченный формуляр, вклеенный с внутренней стороны обложки. Устало откинувшись на спинку нелепого стула с резными ножками, Питер в очередной раз за прошедшие восемь часов призвал себя успокоиться. Мало ли, что могло задержать мистера Аллена по пути сюда. Может, в аварию попал или непредвиденный инцидент на работе, стройка как-никак в самом разгаре. Нелепую мысль, что мужчина забыл о нём, юноша гнал от себя изо всех сил. Во-первых, потому что невозможно так просто взять и забыть кого-то запертого у себя на складе! Это немыслимо и невозможно! Во-вторых, мистер Аллен обещал отвезти его в школу. А он всегда держит своё слово, если, конечно, не вмешиваются иные обстоятельства. За эту надёжность его и уважают не только подчинённые, но и партнёры по бизнесу и прочие предприниматели. А его отсутствие означало одно — произошло действительно что-то серьёзное. Бросив беспомощный взгляд на стопку книг, преимущественно детских, Паркер скривился. Будь здесь хотя бы детектив или какая-нибудь отдалённо серьёзная книжка. Да хотя бы тот же Сэлинджер со своей рожью! Но «Муми-тролли». Серьёзно? Это слишком просто и наивно для него. Уткнувшись в сложенные руки, что он расположил на засаленной поверхности обеденного стола, он на некоторое время прикрыл глаза. Но даже кратковременное пребывание в темноте в таком затхлом помещении нервировало и нагоняло ненужную ему панику. Распахнув их, он снова уставился на коробки, что нестройной кучей были свалены к левому от входа борту Доджа. Ещё некоторое время понаблюдав за неподвижными коробками, он встал, затем, неуклюже доковыляв до ближайшей (нога затекла от неудобного сидения на крайне низком для него стуле), заглянул в неё. Та сверху донизу была забита документацией. Схемы. Чертежи. Отчёты. Счета. Или как это называл Старк: «Сопутствующее с работой дерьмо!». Ухмыльнувшись своим мыслям, Питер сдвинул одну из коробок, затем ещё три. Под ними оказался погребён один из пуфиков, который был таким же древним, как и всё вокруг. Школьник мысленно прикинул, что если приставить к нижней его части две коробки, то тогда на эту конструкцию вполне можно будет лечь. А если приспособить и стул, то конструкция будет в разы надёжнее. Чтобы лечь в полный рост, Паркер отодвинул пуфик от стены и придвинул к столу. В итоге, осуществив задуманное, всё вышло чуть хуже, чем он себе представлял, но всё равно это подобие лежанки было в тысячу раз лучше, чем комнатушка, где он спал всё это время. Здесь, в гостиной, по крайней мере был свет. Да и гудение холодильника действовало успокаивающе. А там, в кромешной тьме и абсолютной тишине он ощущал себя, как заживо замурованный в коробе гипотетичный кот Шрёдингера. Ещё не мёртв, но уже и не жив. Накинув плед на коробки, застелив и часть пуфика, Питер уже собирался прилечь, когда заметил сделанную во внутренней обшивке Доджа, в аккурат за стенкой пуфика, полость. Он внимательно разглядывал её. Это был самый настоящий тайник! «Или кладка с героином», — голосом Бартона закончил свою невесёлую мысль Питер. На компромисс с собственной совестью у школьника ушло три секунды. Особо не думая о последствиях, он ринулся к коробке из-под обуви, что как сокровище или идол была чётко помещена в центр освобождённой от внутренней обшивки полости. Взяв в руки коробку из-под девчачьей обуви, Питер удивился её тяжести. Более того, она была плотно обвязана бечёвкой. Что только подогрело интерес юноши. С узлами он промучился порядком пятнадцати минут. Конечно, быстрее было бы ножом или ножницами, но ни того, ни другого, как ни старался Паркер, на маленькой кухоньке он так и не нашёл. Попытка развязать с помощью вилки не оправдала ожиданий. И все его манипуляции были безуспешны. Но из-за того, что он не учёл дряхлости коробки (та была престарой и небольшой, из-под розовых сандалий маленького размера), та в итоге развалилась у него в руках. «Твою ж мать!» — раздосадовано рыкнул юноша. Фотографии нестройным потоком хлынули из неё, как из рога изобилия. Более или менее умеренная реакция всё же позволила Паркеру сохранить часть содержимого коробки непосредственно внутри её тёмного чрева. Остальные же квадратные куски плотной бумаги усеяли весь засаленный от времени линолеум. Питер хотел бы сказать, что ему было стыдно за то, что он так откровенно, особо не скрываясь, шарится в личных вещах мистера Аллена, но это была бы неправда. Проведя не один месяц в компании эгоцентричного детектива, что о понятии частной жизни знал только понаслышке, школьник невольно нахватался всякого. Бегло оглядев изображения, что причудливой мозаикой застелили пол, он хмыкнул: «Типичный мистер Аллен». Все фотографии, насколько ему позволяло судить слабое освещение, были только с Лиз. И это было не удивительно, ведь Эдриан Тумс безумно любил свою дочь. На его гиперопеку та не раз жаловалась Питеру и Нэду. Дом Алленов также был вплоть до потолка завешан фотографиями Лиз. Хотя и он, Питер, был нередким гостем на семейных фотографиях Алленов. Поэтому, найдя фотографии в тайнике за пуфиком, подросток был несколько разочарован. Присев на корточки, взяв первую попавшуюся фотокарточку в руки, Паркер мягко ухмыльнулся. На ней была изображена с задорными синими бантами трёхлетняя или пятилетняя Лиз, он не особо разбирался в возрастах. Её выражение лица было, как и у всех детей, удивлённым. Широко распахнутые глаза смотрели прямо в объектив, а брови, уже практически нахмуренные, словно говорили: «Зачем ты меня снимаешь?». Перевернув фото, Питер нахмурился. На обороте почерком мистера Аллена было выведено странное «Энн». Отложив снимок, юноша просто взял следующий. Тот был сделан на полароид. Там тоже была Лиз, как она часто говорила — «в период своей юности». А это значит в возрасте семи-восьми лет. Она не смотрела в объектив, её взгляд был направлен под ноги. Что она там разглядывала, сказать было сложно. И что там могло быть, также сложно было предположить, ведь волосы аккуратными волнами ниспадали ей на лицо, и понять что-либо хотя бы по нему также представлялось невозможным. На ней было белое платье в розовую диагональную полоску. Пейзаж на заднем плане не отличался оригинальностью. Какой-то парк, хотя Питер и не был уверен, что это он. Но смутило юношу другое: у Лиз нет родимого пятна на левом плече, а у девочки, запечатлённой в профиль, было. Приблизив фото к лицу, Питер до рези в глазах вглядывался в фигурку маленькой незнакомки и ничего не понимал. Отбросив эту фотографию, он рухнул на колени и начал шарить руками по полу, хватая один снимок за другим. Какое-то доселе незнакомое, мрачное и тяжёлое подозрение закралось в его душу. Первое, на что он обратил внимание, — все фотографии были разными. Они отличались не только по качеству печати, но и были разных размеров, словно фотоаппарат постоянно менялся. Также снимки отличались по временам года, местам и, самое главное, лицам. Школьнику часто попадались девочки и девушки, такие же смуглые и длинноволосые, как Лиз, но были и совершенно на неё непохожие. Две блондинки, одна рыжая с короткой стрижкой и бледная как простынь, одна темноволосая с высоким хвостом. Почему его смутили фотографии, Питер сам себе не мог признаться. На любительскую и, тем более, на профессиональную съёмку это похоже не было. Все фото были сделаны преимущественно с далёкого расстояния, и ни одна из девочек не позировала, а иной раз даже не смотрела в камеру. На некоторых снимках вообще было сложно сказать, кто на ней изображён. С таким успехом там может быть и Лиз, и Нэд, и он сам. Питер как безумный перебирал одно фото за другим, но они всё не кончались. А он так и продолжал брать снимок, смотреть на него доли секунды, затем откладывать, а потом брать новый. Подросток знал, что он искал. Но ничего из того, что там он опасался найти, не было. А пока он перебирал снимки, Паркер успокаивал себя тем, что у людей бывают разные хобби. И нельзя отрицать, что и постыдные пристрастия. Общество их не принимает, но существование подобного не отрицает. «Это всего лишь фотографии!» — убеждал себя Питер. — «Не детская порнография. А просто странные и жуткие фотографии. Но ничего противозаконного!». Он уже практически убедил себя, перебрав все снимки с пола, когда вспомнил, что в коробке осталось что-то ещё. Бесцеремонно вытряхнув остатки на пол, он замер. В остатках оказалась увесистая пачка фотографий, аккуратно обёрнутая в бумагу, поверх закреплённая скотчем, и какой-то странный мешочек. Схватив блок фотографий, юноша нетерпеливо сорвал бумагу. Он хотел быстро просмотреть их и забыть о них как о страшном сне. Но рука, сжавшая плотный квадрат фотобумаги, задеревенела. С верхнего фото, сделанного на полароид, на него печально смотрела девочка с острыми локотками и копной кудрявых непослушных волос. «Мишель Джонс. Тринадцать лет. Причина смерти — асфиксия…» — болезненной вспышкой отозвалось подсознание. Подросток испуганно отступил, снимки выскользнули из его ослабших пальцев. Десятки изображений девушки легли поверх других снимков. Сжав челюсти, пытаясь сбросить страшное наваждение, Питер замотал головой. Он мысленно убеждал себя, что из-за недостатка кислорода в затхлом кемпере надумал себе всякого, но сам себе не верил. Отступив ещё на пару шагов, подросток наткнулся на кухонный шкафчик, больно врезавшись в него локтём. Схватившись за руку и зашипев, он съехал по старому гарнитуру вниз. Блуждающим расфокусированным взглядом он рассматривал плоские квадраты снимков, что никак не хотели исчезать с засаленного пола. А значит, они не были плодом его воображения и уж точно не были глюком утомлённого сознания. Из-за частого с нотками паники дыхания у него закружилась голова. Тошнота только усиливалась. Он был уверен, что вот-вот выблюет вчерашний ужин. Закрыв глаза, он простонал сквозь плотно сжатые зубы: «Проклятие…проклятие!». Сделав глубокий вдох и повторив его пару раз, чтоб хоть как-то совладать с паникой, он спустя вечность распахнул глаза. Затем встал. Пошатываясь, добрёл до пуфика и полости в стене. «Я должен убедиться», — тихо и уверенно сам себе проговорил он. Ведь Тони учил его, что преждевременные выводы — это главный и основной враг хорошего детектива. А наличие фотографий, даже убитой девочки, могут считаться только косвенной уликой, если вообще считаются уликой! Бросив быстрый взгляд на снимки Мишель Джонс, упав на колени, Питер схватил тот мешочек, что был в коробке. Развязав его, он заглянул внутрь. Там было несколько цилиндриков — контейнеров для фотоплёнки. Питер насчитал ровно семь штук. Достав один из них, он оглядел его. На его гладкой поверхности перманентным маркером было выведено две заглавные буквы. «L.K». Утерев лицо смазанным движением плеча, юноша с трудом деревянными пальцами открыл его. Первое мгновение он недоуменно разглядывал содержимое, а затем, осознав, что это, резко втянул воздух через нос. Подавив внезапный жалобный стон, школьник медленно, словно в трансе, закрыл контейнер. Вышло это коряво и раздражающе медленно. Так же медленно он поставил его чуть правее от себя. Зарывшись руками в волосы, Питер слегка за них потянул. Он призывал себя дышать медленно и глубоко и ни в коем случае не поддаваться сильным эмоциям. Утерев красные и увлажнившиеся сверх меры глаза, юноша снова заглянул внутрь мешка. Вытянув следующий футляр от фотоплёнки, он взглянул на инициалы. «I.B». Открывать этот цилиндрик он не стал, просто поставил его к первому. Третий и четвёртый он оглядел бегло. А пятый заставил его вздрогнуть всем телом. «M.J», — красовались две заглавные буквы на гладком корпусе футляра, что он сжимал в руке. Внутри, как и в первом контейнере, хранились не просто аккуратно срезанная прядь волос и обрезанные ногти, а доказательство чьей-то оборванной жизни. «Жил-был мальчик, звали его Билли. Он хотел всё знать. Увидел он яму и решил туда залезть, а обратно не вылез. Конец», — драматично развёл руками Фьюри, когда Питер, окрылённый тем, что ему дали в участке полную свободу действий, рискнул спросить у начальника отдела о том, почему Старк так ненавидит детектив-лейтенанта Роджерса. Тогда это сильно волновало его. Возможно, от того, что он боялся, что именно неосведомлённость о произошедшем разрушит его дружбу с детективом. А ироничный ответ Николаса Фьюри тогда вызвал досаду с лёгким привкусом недоумения, ведь Старк байкой о Синей бороде намекал на что-то похожее. Но он, Питер, тогда так ничего и не понял. Не понял того, что осознал сейчас — есть правда, которую ты предпочёл бы не знать. Внезапный звук приближающихся шагов застал Паркера врасплох. Распахнутая дверь заставила его выронить контейнер, из-за чего часть содержимого высыпалась на фотографии и засаленный пол. Уставший голос Тумса был подобен неприятному скрежету металла о стекло: «Прости за задержку. Возникли непредвиденные трудности, Пит». — По пути сюда я захватил тайскую еду. Помнится, ты её любишь… — так и не договорив, резко оборвал свои слова мужчина. Холодные, как у акулы, глаза Эдриана Тумса впились в юношу, что сидел на коленях среди разбросанных фотографий у секретной выемки в стене. Коробки с едой с глухим стуком встретились с полом. Питер ещё ничего не успел сообразить, когда в один момент оказался грубо вздёрнут вверх. Мистер Аллен, взволнованный, ошарашенный, отчасти напуганный, прорычал: «Тебя не учили, Питер, что в чужих вещах шариться нехорошо?! Нехорошо!» — с истеричными нотками в голосе, встряхнув мальчишку, прибавил он. Паркер сдавленно кивнул. Язык онемел, тело и душа тоже. Сейчас он был безвольной тряпичной куклой. В голове заезженной пластинкой крутилось насмешливым голосом начальника отдела: «Жил-был мальчик, звали его Билли. Хотел он всё знать. Увидел он яму и решил туда залезть, а обратно не вылез. Конец». А мистер Аллен продолжал вглядывался в его лицо, и Питер искренне не понимал или не хотел понимать, что тот пытается в нём найти. И вместе с тем Тумс продолжал нести бред о своих вещах, но когда мужчина опустил глаза на пол и его хищный взгляд выловил среди фотографий открытий и почти опустошённый цилиндрик, он в одно мгновение побелел от ярости. Тумс сильнее, чем прежде, впился руками в толстовку юноши, притянув того ближе к себе, злым и яростным шёпотом опалил его лицо: «Что ты наделал?!» — взревел он и, тут же отшвырнув его от себя, как ненужный мусор, кинулся на пол. Питер со сдавленным вскриком врезался в край стола, ударился о него боком. Тут же налетел на стул и вместе с ним рухнул на пол, зацепив головой край холодильника. Боли как таковой школьник не почувствовал. Страшнее её был миг, когда он из-за падения выпал из ужасающей его действительности. Сжав зубы, слегка приподнявшись, Питер с трудом разлепил глаза. Он с невероятным усилием навёл расфокусированный взгляд на Тумса. Тот, сгорбившись в неестественной для человека позе, ползал по полу и с жутко блестящими глазами и перекошенным багровым маской-лицом аккуратно собирал двумя пальцами обрезанные полумесяцы ногтей. Отпрянув от ужасающего зрелища, школьник бросил затравленный взгляд на дверь. Слабый просвет, одна-единственная полоска света заставила его подорваться вверх. Игнорируя страшную боль в левом бедре и левом боку, мальчишка ринулся к выходу. На пороге он неудачно поскользнулся на тайской лапше и задел правым плечом косяк. Новую порцию боли он едва заметил. Вырвавшись из старого кемпера, он на мгновение замер. Свежий воздух склада оглушил его. Хриплый стон мнимого облегчения вырвался из груди. И, испуганно оглянувшись на Додж, Питер тут же сорвался с места и побежал так быстро, как никогда прежде не бегал.