…вот и закончился тот карнавал.
На грядущий через какие-то жалкие четыре часа приём в честь помолвки кузины Соньи Рэйчел О`Каллахан идти хотела не слишком — хотела, совсем как в детстве, терзать смычком старинную скрипку, рисовать углём и косо очиненными перьями, преступно игнорируя новомодные — тогда — «ручки», на докладах отчима дирижабли с готовящимися к высадке наёмниками-«крыланами» и штамповать отчимовской же генеральской печатью узоры на прошениях; пока, впрочем, играть на скрипке и рисовать (уже карандашом) дирижабли и наёмников всё ещё получалось, пусть теперь последнее и потеряло в остроте ощущений (вместо докладов отчима приходилось использовать чистые листы, и да, адреналина убавилось): зато приобрело в детализации! Но хотелось-то так, как в детстве… Разумеется, и мнение, и «хотелки» Рэйчел спрашивались исключительно из желания кузины соблюсти приличия, а на деле ситуация была куда менее демократичной: «Кузина, ты ведь придёшь, правда-правда?» — и обрамляющими чёрные глаза длинными ресницами умильно похлопать. На деле кузина Соньа особого выбора не предоставила, потому что откажись Рэйчел — и здравствуйте, долгие вразумляющие беседы от дражайшей семьи Камелия числом в четырнадцать человек (может, пара-тройка дядюшек ещё из чувства солидарности отмолчится, но и только): как можно, кузина впервые помолвку играет, такое счастье один раз в жизни происходит!.. Особенно, вне сомнений, стараться будет чета Камелия, родители счастливой пока-что-не-невесты… Но, впрочем, то была причина на приём прибыть. А вот причины отсутствовать в мыслях Рэйчел пока незаслуженно обходились стороной. Для начала, место, где она официально жила на протяжении… скольки там? Семи, кажется? Да, на протяжении семи лет. Пансион для благородных девиц имени святой Хельги, всё предельно благочинно и культурно, ему, опять же, «в плюсик» — падчерица того самого генерала Марьяна О`Каллахана и родственница тех самых Камелия обучается, подумать только… Правда, находился этот пансион от Стовратных Рив меньше, чем в паре часов езды (именно близостью и была продиктована «та самость»), поэтому его воспитанницы нередко прибывали в город на выходных. И из-за того, что якобы учившуюся там же Рэйчел за пределами территории пансиона не видели (потому что еженедельно/ежемесячно путешествовать через полстраны — в лучшем случае — или пересекать границу ей отчего-то оказалось слишком лень) и видеть не могли, легенду отчиму пришлось спешно дополнять. Так для общества Рэйчел стала нелюдимой и болезненной девочкой… и — одновременно — неистребимой хулиганкой, вечно зарабатывавшей взыскания и проводившей большую часть выходных в карцере. А всё почему? Потому что леди Мария, семья Камелия и Фурукадзе-старшая дружно решили, что ей не помешала бы «запасная взлётная площадка»: вдруг девочке надоест играться в солдатики?.. Рэйчел-то не надоедало, но кто её спрашивал. А теперь эта «площадка» обещала воздать сторицей: наверняка, вот обязательно просто отыщется дама, воспитывавшаяся в пансионе и желающая обсудить, насколько сильно изменились способы воспитания и наставницы (или внешность настоятельницы). Или, того хуже, кто-то из ровесниц Рэйчел, с которыми она обязана быть знакома. И что потом? Срочно искать абсолютно неотложное дело, которое можно осуществить исключительно в данный момент? Нет, она найдёт, но зачем? Не хотелось. Но кузину Сонью «хотелки» всё ещё не волновали, так что стоило заранее озаботиться не подразумевающими побега путями отступления. Если подумать, кого из знакомых Рэйчел могла рассчитывать увидеть? Старшая Фурукадзе, Рюу, будет точно, межсемейная дружба обязывает, значит, и её брат. Без Луи не обойдётся, а с Луи и Поль, они вечно рука об руку… Вероятно, почтит своим присутствием ненаследный виконт Рейнхарт, Илейн Трес, но это из области догадок… Получалось слишком мало, чтобы, в случае чего, вышло бы их спинами отгородиться от остальных, в том числе от драгоценных родственников. К тому же, Тресу плевать, Асахи (Фурукадзе-младшему) сдать ничего не стоит, он, если сумеет, и плакат подвесит — «О`Каллахан искать здесь!» — и лично всех заинтересованных обойдёт: на удивление чувствителен и обидчив для нихонца; на леди Фурукадзе, наверное, положиться и можно, но тут Рэйчел сама не взялась бы доставить подруге отчима неудобства, а Луи с Поль… вот на них рассчитывать она могла всегда и безоговорочно, только сегодня им явно счастливые жених с невестой будут уделять особое внимание… За дверью снова послышались шум и невнятные ругательства, заставляя Рэйчел на пару секунд зажмуриться — если закрыть глаза, выходило, хоть и с некоторыми затруднениями, но представить, что это не кто-то из слуг, носившихся по особняку, что ужаленные, столкнулся, а команда вражеского корабля начала абордаж (да, без традиционного крика, да, без характерно бряцающего оружия, но с тарелками вместо щитов!). Ну, или обычные будни в пути, на обожаемой «ласточке» дуэта де ла Фер с Кератри, тоже вариант… Слуги за дверью, очевидно, успели собрать упавшее и дальше решили идти в одном направлении: завязавшийся диалог затухал по мере их отдаления от дверей медленно и неохотно — в особняке Камелий всегда была чудная слышимость, не приведи Создатель на чужом корабле вдруг такую! — И тогда маркиз Кэмпбелл… — стало последним, что услышала из их разговора Рэйчел, и последней же каплей в чаше её терпения. Имя счастливого почти-уже-родственника вызывало смутное, ничем практически необоснованное желание пальнуть пару раз по нему из пистолетов отчима-генерала — уж не промажет, стрелять учили!.. Маркиз тоже принадлежал к списку причин не являться, словом. И именно поэтому в то самое время, когда вышеупомянутая чета Камелия, успев позавчера поступиться полугодовой прибылью ради заказа для пока (но только «пока») не помолвленных недельного круиза на дирижабле, пребывала на седьмом небе от счастья, Рэйчел напряжённо раздумывала не только над поводами ускользнуть с мероприятия, а ещё лучше — не явиться туда вовсе. О, вне сомнений (если повториться), она тоже соболезн… кхм, готова была принести поздравления и кузине, и маркизу Кэмпбеллу, но (опять же, не считая перечисленного)… Но это, одно из последних «но», было ключевым и очень-очень прилипчивым. Маркиз Кэмпбелл, схваченный во время исследовательской экспедиции на соседний материк дикарями-инлами, выпущенный из плена ими же за невероятные моральную стойкость и спокойствие (стоившие самому маркизу полностью седой головы), вызнавший у дикарей приёмы их шаманов — всё, разумеется, ради родного Альбия! Фигурой в глазах молодёжи Стовратных Рив он был романтически-загадочной. Многие девушки надеялись поразить маркиза своей красотой, оставшиеся — вместе с юношами — мечтали пойти по его стопам… А маркиз Кэмпбелл попросил у четы Камелия руку их младшей дочери, Соньи. Абсолютно серьёзно попросил. Не то чтобы Рэйчел — вполне естественное предположение для ищущих причины неприязни — сама испытывала симпатию к маркизу — подобное по отношению к жениху сестры (а Соньа, несмотря на куда более дальнее родство, воспринималась Рэйчел именно как сестра) было, как минимум, кошмарной пошлостью, права на жизнь не имеющей! Но… Появляющееся везде, где находился Кэмпбелл, «но» было слишком сложно выразить парой слов: в него входили и воспоминания Рэйчел о тогда ещё не маркизе Вайсе Келли, безрассудном мальчишке (насколько смешно и страшно оно звучало, учитывая, что разница в возрасте у них составляла всего полгода!), вопреки предупреждениям полезшем туда, куда лезть не следовало никак; и весьма относительная правдивость «моральной стойкости» (где-то двумя третями седины Келли обзавёлся явно позже, когда ему живописали, чем могла закончиться авантюра, не спохватись остальные вовремя); и досадливый прищур Полукровки, стоило только услышать о произошедшем, вместе с рублено-злой командой «На крыло!»; и лязг металлических крыльев за спиной вместе с просвистевшим у виска и срезавшим прядь метательным топориком, когда этого мальчишку пришлось вытаскивать (если «моральная стойкость» правдивой являлась относительно, то вот в словосочетании «выпущенном из плена» единственной истиной осталось слово «плен»); и сама Соньа — тонкая, изящная, светлокожая и черноглазая, заслуживающая уж точно кого получше… Впрочем, кузине маркиз Кэмпбелл, кажется, нравился всерьёз, так что Рэйчел держала мысли при себе. Вздохнув ещё раз, она подошла-таки к зеркалу. Оттуда мрачновато смотрел образец благовоспитанной девушки из пансиона, достойный королевской Палаты Мер: убранные в сложную причёску волосы, вышитое по краю простое светло-голубое платье в пол, декоративный (на большее она бы в жизни не согласилась) корсет, длинные непрозрачные перчатки до середины — выше как раз начинались рукава платья — плеча… это, несмотря на всё ворчание Рэйчел, был праздник Соньи, так что она ограничилась двумя вольностями — закрывающей левую часть лица итальской маской с золотым узором (к сожалению, кинувший второй топорик дикарь был куда более меток) да небольшим медальоном с выгравированным на крышке драконом, закусившим собственный хвост, вместо фамильного гарнитура. На первое практически не обратят внимание, со вторым смирились давным-давно. Рэйчел не открывала медальон уже скоро как три года, но изображённое внутри могла воскресить в памяти в любой момент: почти скрытые туманом альбийские скалы, слабый-слабый шум прибоя, собственно, Рэйчел с собранными пучком волосами, одетая в привычную тогда форму, и плохо различимый из-за всё того же тумана силуэт Полукровки у кромки воды. Короткие тёмные волосы, острые скулы, скупая усмешка, наглые фиолетовые глаза, идеально выглаженная форма без единой складки или пятнышка, протезы ног до середины бедра и извечная пара стальных крыльев — всё вспоминалось так легко, будто и дня, не то что трёх лет, не прошло с момента последней их встречи. И ещё инициалы на обороте хранящейся в медальоне карточки — сухим, небрежным почерком: «К.Д.». Сколько времени ушло на то, чтобы этих инициалов добиться — тема отдельная, но то, что в итоге Рэйчел оказалось проще подсунуть на подпись приказ на двухслойной бумаге, где второй слой был призван скрыть фотокарточку на обороте первого, говорило достаточно (о том, сколько времени пришлось потратить, чтобы фотокарточка правильно разместилась на листе — напротив подписи — тоже лучше молчать). Наверное, поступок был глупым. Нет, он наверняка был глупым, но, Создатель, подпись Полукровки на фото дорогого стоила! (В первую очередь потому, что фотографироваться Полукровка терпеть не могла, особенно с кем-то; вне зависимости от своего отношения к этим «кому-то»). Вообще-то, Полукровку Рэйчел (как и большая часть их общих знакомых) обожала и терпеть не могла с примерно одинаковой силой, потому что быть до такой степени… потому что настолько явно выказывать свою принадлежность к… потому что вся харизма Полукровки не отменялаТо ли игры конец, то ли привал…
Ладонь — бессознательно больше — сжала медальон с драконом, в тени в углу привиделись отблеск фиолетовых глаз и свечной блик на металле крыльев, а сердце Рэйчел О`Каллахан ёкнуло — совсем как прежде. Может, ещё выйдет что-то изменить?..Нет, не закончился тот карнавал!