Золото искр в белых волнах

Чтобы получить ответ, нужно задать вопрос. ...но он боится услышать отказ.       — Выше руку. Не так, — Минцзюэ обхватывает ладонь Яо, сдвигает его пальцы ниже по рукояти Бася и, не особо стесняясь, чуть сильнее сжимает. — Увереннее.       — Да, глава, — шелестит Яо и смотрит лишь вперёд, полностью сосредоточившись. Минцзюэ отходит плавно, из последних сил контролируя каждое своё движение.       Сдержаться и не вытворить какую-нибудь дрянь, отпугнув тем самым Яо, со временем становится всё сложнее. Мерзкие пионы, кажется, заполнили всю грудную клетку и только ждут, как бы прорасти сквозь кости и мышцы наружу. Но, пока Яо рядом, ещё можно кое-как спокойно дышать. Только это его и спасает. Временно: Минцзюэ чувствует, что болезнь затихла только для того, чтобы вскоре вылезти и дать осложнения. В конце концов, его догоняет мысль, что долго в таком состоянии прожить не выйдет, как ни старайся. Не в его положении, не с этими чувствами, которые он просто не в состоянии обуздать.       Минцзюэ не привык бояться. Он всегда знал, что если не умрёт в бою, то от искажения ци. И если уж ему суждено умереть в любом случае, так и хер бы с ним, тут не особо даже важно, что список причин его смерти пополнился ещё одним пунктом. Он давно готов. Кажется. Казалось бы.       Терять будто бы по щелчку пальцев над собой контроль, не быть в состоянии управлять своими чувствами оказалось гораздо страшнее, чем представлялось раньше. Спасибо, что с «подозрением» на искажение ци помогал Лань Хуань, зачастивший в ставку ордена Цинхэ Не. Конечно, энергия слушается чуть хуже, пальцы временами подводят, да так, что Бася вываливается из ослабевших рук, но жить можно. Могло быть и хуже.       — Переходи на следующее. Нет, укол дальше. Не переноси вес на одну ногу, ты должен быть устойчивее, — со стороны голос Минцзюэ можно принять за раздражённый, только Яо это не волнует: он кивает, смахивая пот с лица, и поднимает саблю вновь, чтобы продолжить. Руки его давно дрожат.       «Яо хорош», — растревоженными птицами мечутся в голове мысли, пока парень, следуя команде, начинает медленно выполнять упражнение. Ладные пальцы, невозможные запястья, жилистые руки, узкие плечи — если бы кто-то спросил Минцзюэ, какого, о бляди небесные, хуя он втрескался в это убожество, он бы даже ответить не смог. Яо маленький в сравнении с ним и до ужаса ловкий в сражениях, быстрый, у Яо характер тихий, неконфликтный, но сам по себе он эмоционален как никто. Почему?       Да потому что. И всё тут. Ни причин, ни оправданий — нет их, не находятся. Минцзюэ может часами описывать все те моменты, от которых в глотке застревают цветы, но он честно не считает это причиной. Разве в восхищении чужими повадками дело?..       Яо дёргается, ощущая чей-то пронзительный взгляд, но на него, с видимым безразличием, смотрит только глава Не. Закусывает губу, хмурится, продолжает взмах — сталь свистит пронзительно, звук въедается в уши.       — Медленнее. Либо делай заново и в быстром темпе, — тут же реагирует Минцзюэ.       Забавно, но ему впервые не в тягость учить кого-то. С братом обычно заниматься бессмысленно, он больше из себя выводит, ученики ордена стараются, они послушны, частично боязливы и этим раздражают.       Но никого из них учить не хочется. Брату легче настучать по голове и выговорить за лень, обучать его владению саблей нужно, учеников ордена натаскивать требуется, и спасибо, что не на постоянной основе. Построение и отработка приёмов в лагере также вынужденная мера.       Яо в чём-то много хуже обычных заклинателей. В теории, в практике проседает сильно, беря исключительно упорством, и возни с ним больше — нормальный человек за него просто не взялся бы. Но Минцзюэ не думает об этом. Он учит, от раза к разу понимая, что его сабля для Яо тяжела, да и любой другой меч ему вряд ли подойдёт, нет в его руках уверенности и силы. И сколько ни тренируйся — не появится. Он наловчится, приспособится к мечу, но по-настоящему чувствовать его не будет.       В Ланъя уже много кто успел за это над Яо посмеяться. Не один заклинатель ордена Ланьлин Цзинь позубоскалил над напрасными попытками ублюдка научиться хоть чему-то; и это только то, что Минцзюэ по нелепой случайности смог услышать самостоятельно за полгода, которые орден Цинхэ Не провёл здесь.       — Замах резче. Руку не выворачивай — хочешь без неё остаться? — Яо, сцепив зубы, явно старается исправить ошибку, но слишком изможден и устал. Минцзюэ и без того видит, что парень не сможет. Выносливость у Яо тоже ни к чёрту по сравнению со средними заклинателями из орденов. — Хватит!       Яо почти отшатывается, слыша резкий окрик, и падает на задницу, когда Минцзюэ выхватывает у него саблю из рук.       — Ты даже подняться не способен! — с резким свистом Бася входит в ножны. Минцзюэ недовольно смотрит на Яо сверху вниз. Парень, вопреки его словам, пытается встать на ноги.       — Простите, глава.       Минцзюэ без тени сомнения подхватывает его под руку, закидывая её себе на плечо, придерживает где-то в районе рёбер. Из-за разницы в росте идти так не слишком удобно.       «Быстрее было бы нести его на руках», — недовольно думает Минцзюэ, осознавая, что подобного поступка Яо просто не понял бы. «Весит-то не больше мешка с рисом».       Яо кусает губы, но отговаривать главу тащить его на себе не пытается: знает, что затея провальная.       — В завтрашней операции тебе командовать отрядом Ланьлин Цзинь, — вспоминает Минцзюэ, чем он крайне недоволен. Выяснился этот факт только вчера вечером, что сильной радости не добавило.       — Не только. Вы же знаете, я буду группировать наших и их заклинателей. Глава Не, прошу простить, но я просто не понимаю, почему… почему мы с такой неохотой сотрудничаем с орденом Ланьлин Цзинь. Мы же пришли помочь?       — И мы помогаем. А в бою они больше мешаются, — морщится Минцзюэ, даже не солгав.       Потому что орден Цинхэ Не в любом случае постарался бы действия ордена Ланьлин Цзинь ограничить и взять под контроль, вне зависимости от того, как ко всем «пионам» сейчас относится глава. У разных орденов разный подход к военному делу, и если одиночек вроде Лань Хуаня и небольших отрядов в качестве помощи принять можно, то с кооперированием двух орденов в любом случае возникнут проблемы. Потому что они разные, и заклинатели из Юньмэна абсолютно точно не поделят что-либо с заклинателями из Гусу, даже если посередине операции не выяснится, что кто-то что-то принял не за то. А такое бывало не раз и не два.       В общем, если даже такие мирные ордена умудрялись грызться из-за ерунды, об ордене Цинхэ Не можно промолчать. Как те, кто боевым навыкам и стратегиям уделяют немало времени в обучении, ко всем остальным орденам они относятся с немалой долей скептицизма.       Как говорится, если хочешь помочь кому-то из Цинхэ Не в бою — отойди и не мешай.       — Просто разная тактика, — пытается настоять на своём Яо.       — Да, — неожиданно для себя соглашается Минцзюэ. — Только они со своей тактикой проигрывают и их едва не вышибли из Ланъя.       — Не думаю, что всё дело исключительно в ней. Тактика-то неплоха, просто исполнение зачастую…       — Споришь? — осведомляется Минцзюэ, и Яо опускает взгляд в землю.       — Простите, глава.       — Какие люди, такое и исполнение, — нехотя добавляет мужчина.       Хотя злится Не Минцзюэ, конечно, не из-за какой-то тактики.       В Ланъя его приступы непонятного бешенства стали сильнее, причём, как утверждал Лань Хуань, это не было следствием искажения ци (или не искажения - Лань Хуань до сих пор делает вид, что не слишком уверен в диагнозе). Просто сдавливало что-то голову, заставляло метаться, ища что-то ускользающее, било по нервам.       Долгих усилий стоило понять, что так на орден Ланьлин Цзинь реагирует чутьё. Не столько на орден даже, сколько на Яо, потому что, гули бы его подрали, за Яо Минцзюэ волнуется во много раз больше, чем за себя. И он чувствовал, по-звериному чуял, что в Ланъя Яо быть не должно, не с орденом Ланьлин Цзинь, не в прямой досягаемости Цзинь Гуаншаня и его подручных. Чутью Не Минцзюэ доверяет. Пришлось научиться доверять: оно спасало от засад, помогало удачно выбраться из неприятностей и вражеского окружения, давало не слишком чёткое, но вполне себе ощутимое понимание противника в бою, не раз указывало на предателей. Пусть, полагаясь на чутьё столь сильно, он подобными повадками лишь подтверждает свою славу чудовища, пусть понимает, что это даже не интуиция, это что-то другое, звериное, чужое, ему не принадлежащее, наверняка опасное, добровольно отказываться от него Минцзюэ не будет. Не видит смысла. Даже если это действительно влияние сабли и души зверя, в ней заключённой. (говорят, что сабля Не Минцзюэ хуже сабли его отца, ведь монстр, использовавшийся для её ковки, далеко не так силён и местами откровенно слаб, только Минцзюэ с этим не согласен ни разу: по физической силе, может, и уступает, но вот по хитрости и жестокости — превосходит в сто крат; чьему чутью доверять, если не его?)       День проходит суматошно, почти не откладывается в памяти — собрания-споры-сборы мешаются в привычную кучу, тысячи мелочей, поправок, донесений, Яо, который вновь мелькает перед глазами и бегает с поручениями, холёные рожи высших чинов и лично Цзинь Гуаншаня на совете, что позже снилось и о чём — да кто его знает.       После был бой.       Многие говорят, что у стиля меча ордена Цинхэ Не нет изящности. Что к мечу нужно обращаться по-особенному, что бой должен если не напоминать танец, то выглядеть достойно. Сложно сказать, какой долбоёб распространяет эти слухи.       Люди ордена Цишань Вэнь вёрткие, на этом завязан их стиль боя. Орден Цинхэ Не идёт на них сплошной волной ярости, им плевать, как выглядит это со стороны и должно выглядеть, что рубящие удары могут быть недостойны настоящего заклинателя, ведь это, блядь, смешно, ну, смешно же до дрожи. Для ордена Цинхэ Не во время битвы существуют только они сами и враги. И ярость, бесконечная ярость, проломленные грудные клетки, снесённые головы, выпущенные наружу кишки и кровь, кровь, моря крови на ало-белых одеждах тех, кто змеями пытался увернуться, обмануть, запутать. Убить.       Как это выглядит? Как война. Потому что это и есть война. Какая разница, насколько хорошо ты относишься к мечу, если тебя прирежут в первой же битве? Техника ордена Цинхэ Не эффективна и против нежити, и против людей ордена Цишань Вэнь. Это главное.       И трава орошается общей кровью, сабля мелькает на грани собственного зрения, и он не думает, что делает, как он это делает. Не Минцзюэ ведёт за собой людей и убивает врагов. Не более и не менее.       В это время не существует ничего, ни мира за битвой, ни собственных чувств, ни проклятых пионов в груди. Искажения ци он не замечает, если дрожат руки, если не срабатывает с первого раза удар духовной силой, можно попробовать ещё раз, увернуться, подхватить падающую саблю. Он не думает. Он существует. Даже усталость остаётся где-то там, вне понимания.       Не Минцзюэ остаётся наедине со своей яростью, и ярость выжигает всё остальное.       Мясник ли он, как кличет его орден и заклинатели за его пределами? Да кто его знает. Вполне возможно. В подобной ситуации это никакого значения не имеет. …а потом он никак не может найти Яо. Первой дельной мыслью выскакивает не забота о подчинённых, не собственная усталость или раны, а тупое и мрачное: «Где Яо?!», от чего тошно становится. Минцзюэ сам себе собаку напоминает, потерявшую хозяина, но кто бы ему подсказал, что с этим делать?       Ни около целителей Яо не крутится, у крестьян его нет, с приказами также не бегает. Минцзюэ чертовски устал и хотел бы не обращать на это внимания, только чутьё не даёт покоя, шипит рассерженно, что лучше идти, чем сидеть на месте.       Проходя мимо трупов, лежащих в лужах, Не Минцзюэ морщится: он и не обратил внимание, что недавно был дождь. Впрочем, даже если на равнине земля была посуше, сейчас не различишь: всё залито кровищей и испражнениями.       Чем дальше он заходит в лес, тем больше чувствуется сырость, сапоги чавкают по грязи, изредка приходится обходить трупы людей Цишань Вэнь и людей других орденов. Впрочем, мёртвых в красно-белых одеждах попадается много больше, чем в жёлтых или тёмно-зелёных. Это успокаивает. Так правильно. Так - хорошо. Это и было их целью.       Яо должен быть где-то здесь. Или, может, он уже вышел к ставке, но путём он мог идти только этим: именно тут его группа заманивала отряд Цишань Вэнь в ловушку. Зная придирчивую натуру Яо, тот до сих пор мог обследовать местность на предмет выживших, так что, наверное, он бродит в окрестностях.       Другого предлога для его отсутствия Минцзюэ придумать не может.       Два трупа в жёлтых одеждах, лежащие один поверх другого, почему-то привлекают внимание. Оба проткнуты мечом с эфесом со всполохами огня. Проткнуты одним мечом. Со спины.       Ничего интересного. Вроде бы. Но чутьё завывает истерично, предупреждая, предупреждая о…       Да не пойми о чём. Пионы словно откликаются, лезя из горла наружу, и Минцзюэ кашляет едва ли не на весь куцый лесок, сплёвывая в конце кровь и белые лепестки цветов. Искажение ци добавляет странным оцепенением и головокружением, добивая невозможностью двинуться по нервам краткие мгновения, и он еле успевает схватиться за дерево. Ноги почти не держат.       — Глава Не?       «А вот этого не предполагалось», — шипит разум, прежде чем Минцзюэ понимает, кто быстрым шагом подходит к нему.       Яо ошарашенно смотрит на белые лепестки под ногами Минцзюэ и только после, явно задвинув множество вопросов подальше, уверенно приближается к нему.       — Глава Не, что-то случилось? — и демонстрирует полное игнорирование произошедшего. Только непонимание всё равно чувствуется, да и то, как Яо хмурится, указывает лишь на бешеную работу мысли, перебор дальнейших вариантов поведения.       От этого и легче, и сложнее одновременно. Яо не стал лезть с расспросами, не стал, даже в мягкой форме, увещевать разобраться с изначальной причиной болезни и говорить прочие бесполезные вещи. Пока.       Но показное равнодушие внезапно задевает. Минцзюэ с удивлением прислушивается к своим чувствам, пытаясь понять, откуда вдруг взялась эта совершенно детская обида. Сталкиваться с подобным не приходилось довольно давно.       — Ничего.       И правда, по сути, ничего не случилось. Ему не было смысла идти сюда самому и искать Яо просто для того, чтобы найти его. Ему нечем отговориться о причине своего присутствия там, где его и быть не должно.       В ушах занудно, всё равно что его дядька, завывает Лань Хуань:       «Брат, искажение ци имеет разные проявления. Я боюсь, что, если это действительно оно, в какой-то момент ты просто не заметишь подвоха, примешь желаемое за действительное. Физическое недомогание ничто по сравнению с тем, на что способен поражённый болезнью разум. Хорошо, если ты всего лишь не будешь способен держать в руках оружие, но что, если ты примешь одну весть за плохую, друга за врага, дельное предложение за несущественное? Что, если ты не будешь способен даже мыслить?»       Он тогда отмахнулся, потому что, вашу мать, ну что ещё оставалось делать? Согласиться с Лань Хуанем и отправиться обратно в Нечистую Юдоль, бросив своих людей, оставив руководство орденом? Было бы на кого, называется. Были бы иные перспективы — возможно, только нет их и не предвидится. И ближайшее окружение, и младший брат просто не потянут.       Остаётся только надеяться, что крупных промахов удастся избежать. В конце концов, совсем идиотские планы отметут на собрании, а о большем мечтать и не приходится.       Только подобного повторяться всё равно не должно; да, он с трудом дышит, если Яо нет поблизости, но это не повод подрываться и не обращать внимание ни на что вокруг. Контроль и ещё раз контроль.       — Хотел убедиться, что тебя не зарезали свои же, пока была такая возможность, — Минцзюэ передёргивает плечами и разворачивается в сторону лагеря. — Пошли.       Резкие слова звучат очевидной насмешкой. И в нормальных обстоятельствах Не Минцзюэ ни за что не позволил бы себе о подобном даже думать, не то что прямо говорить, тем более — Яо, у которого и так проблемы с самооценкой и общением с людьми.       — Глава Не, не шутите так. В конце концов, — Яо мнётся невзначай, с трудом подбирая слова. — О мёртвых не принято плохо говорить.       — Мда? — с шага удаётся не сбиться не иначе как усилиями высших божеств.       Насчёт характера Яо Не Минцзюэ старался не обманываться. Да и только полный дурак поверит, что сын шлюхи, выращенный в довольно затруднительных условиях, может оставаться наивным и всепрощающим. Некоторая хитрость и трусость действительно присуща Яо. Но насколько «некоторая»? Минцзюэ предпочёл бы не знать.       Постыдные чувства присущи всем людям, даже ему. Но человек добродетельный должен отличать хорошее от плохого, честный поступок от постыдного. Если Яо когда-либо перейдёт дозволяемую черту, ему, как и любому человеку, по всем писаным и неписаным законам придётся ответить. Так он думал раньше.       О том, насколько далеко Яо может за черту уйти, Не Минцзюэ размышлял уже долго. Но можно сколько угодно верить ему и в него, от сраной реальности это не убережёт.       Яо способен на что угодно. Но, верно, пока даже не догадывается, что его раскрыли. Уж если Яо смог войти в доверие даже Лань Хуаню, разве способен на подобное прямой как палка глава Не? Хотя, может, если бы не выработанное годами звериное чутьё, не смог бы.       — Группа заклинателей ордена Ланьлин Цзинь, как бы, в некой степени вольно истолковали приказ и зашли несколько дальше нужного. В общем, когда наши отряды подошли сюда, многих уже убили псы из Цишань Вэнь, — вполне спокойно поясняет Яо.       И Минцзюэ готов верить. Готов закрыть глаза, не докапываться до истины, отвернуться и забыть о том, что вообще был здесь. Один раз. Один единственный раз. Если бы это был не Яо, Минцзюэ ни за что на свете не пустил бы ситуацию на самотёк, вытряс бы из убийцы, какого хрена он вонзал меч с огненным эфесом в грудь заклинателя Ланьлин Цзинь, он бы добился над ним честного суда и смерти.       Но он малодушно не спросит.       — Ничего удивительного. Разные тактики, как они могут просто выполнить то, что им приказали сделать какие-то дикари из Цин Хэ, — Минцзюэ фыркает с пренебрежением.       — Да-а, и правда. Глава Не, вы, всё же, были правы, — бормочет Яо. — Ну, когда мы говорили об этом недавно, помните?       — Здесь и твоя ошибка тоже, — недовольно обрывает речь Яо Минцзюэ. — Ты мог конкретнее поставить задачу, пояснить чётче, какого поведения ты от них ожидаешь. Недопонимание между орденами — не какая-то тайна, нужно было пресечь недомолвки и заставить людей работать совместно и по плану!       — Глава, простите, но Вы правда думаете, что люди из Ланьлина прислушались бы ко мне? Или глава Не думает, что я не сделал этого?       — Наглеешь, — коротко отвечает Минцзюэ, понимая, что Яо прав.       — Этот подчинённый просит прощения; он не хотел оспорить мнения главы Не, он просто…       — Да знаю я, — Минцзюэ улыбается краями губ, неизвестно откуда беря силы на это лицемерие. — Рад, что ты теперь не настолько зашуганый, как в первые дни, но лучше б ты проявил такую уверенность в занятиях с мечом.       — Я постараюсь, глава, — робко улыбается в ответ Яо.       «Ебаное помешательство», — думает Минцзюэ.       Всего лишь одна улыбка, и он готов простить Яо всё, не то что убийство каких-то заклинателей из Ланьлин Цзинь.       «Простите, папенька, ваш сын где-то проебался на дороге жизни», — и не понять, чего в этих мыслях больше — правды или насмешки над собой.

х х х

      Мэн Яо почти в растерянности и почти доволен. День принёс слишком много событий, которые нужно разобрать по составляющим и понять, что с ними делать, как следует поступать дальше.       Смерти, смерти, смерти. Обычно. Смерть большей части отряда из Ланьлин Цзинь под его командованием. Важная точка. Само по себе не страшно, его промаха при текущих потерях не заметят. Не должны.       Он убил одного из доверенных людей отца. Лично. И его помощника. И их прихлебателей. Отвратительный поступок, который оправдывать нечем. Да он и не собирается оправдываться, перед собой-то к чему? Он хотел убить их и сделал это. Повезло, что заклинатели были не намного сильнее самого Мэн Яо, но насколько же скользкие, твари!       Впрочем, на каждую тварь найдётся кто покрупнее, какими бы скользкими они ни были, будет и тот, кто ловчее, хитрее, жестче. Справиться с ними труда не составило, сами же и загнали себя в ловушку, попытавшись вольно интерпретировать приказ и отклонившись от курса. Мэн Яо почти ничего делать не пришлось, за него всё сделала дымовая бомба и отчаянное сопротивление остатков людей из Цишань Вэнь, нужно было лишь использовать суматоху и не подставить спину под меч самому.       Всё произошло чётко по плану. (одному из многих, ведь вероятностей множество, мало ли что могло помешать и пойти иначе, так что всегда нужно учитывать малейшие детали и поправки, которые из-за этого придётся вносить)       Но вот дальше некоторые мелочи и случайные факторы едва не загубили всю картину. Ну кто знал, Боги, что глава Не пойдёт искать его? И с чего бы? То есть, возможно, он и не последний для главы Не человек, всё же его личный помощник, но разве нет у него иных дел? Более важных, чем Мэн Яо, особенно после боя?       Кто вообще мог знать, что глава Не, оказывается, болен?! (и кого за эту болезнь благодарить, потому что ещё чуть-чуть, буквально грёбаные несколько чжанов, и Мэн Яо просто не успел бы добить старшего группы из Ланьлин Цзинь и вытащить меч, притвориться непричастным, но как же удачно глава выдал себя кашлем; о неизвестная, будь ты благословлена за то, что чем-либо пленила неприступного главу Не, теперь Мэн Яо вечность тебе будет палочки с благовониями в храмах зажигать) …впрочем, какая разница, не его это дело, переживать здесь не о чем. Вроде как. Глава Не наверняка сможет с этим разобраться самостоятельно. Да и какая девушка посмеет ему отказать, если он предложит ей жениться? Хотя бы и из-за страха перед ним и орденом Цинхэ Не, но, кто бы там ни был, глава Не своё получит. Пусть подобная перспектива главе будет несколько не по душе, однако в любовных делах, связанных цветочной болезнью, главное — результат, а не то, каким образом его достигли. (наверное, потому что точно Мэн Яо не знает: слушать истории и по ним судить — одно, но вот как там на самом деле в жизни должно происходить — это не к нему, не с опытом мальчишки-прислужника из борделя о подобных высоких чувствах рассуждать)       Но Мэн Яо всё равно обеспокоен. Всегда есть шанс, что глава скончается от цветочной болезни: эта чума непредсказуема, и если глава Не действительно умрёт, это смешает карты и планы. Да и, в конце концов, Мэн Яо просто по-человечески благодарен этому человеку. Если он должен, может и хочет помочь, зачем находить иные причины и оправдания? Нужно попросить у знакомых какие-нибудь отвары. Возможно, что-нибудь от горла, а ещё всяких нехитрых эликсиров, вроде помогающих приостановить развитие цветочной чумы. Насоздавали подобной дряни немало, тут главное узнать, какие из них помогают на самом деле. И ещё нужно успокаивающее, глава на взводе последнее время.       Но это подождёт.       И, все же, подчиненный отца вызывает сомнения. Он уже давно задирал Мэн Яо и подобное внимание к своей персоне настораживает. Настораживало. Когда слышишь перешептывания о том, чтобы «прирезать этого высокомерного ублюдка Яо», сомнений не остается, остается только действовать на опережение. И вопрос: участвовал ли в этом глава Цзинь? Скорее всего — нет. Незачем ему. (и всё же, всё же, мог ли глава Цзинь не знать, кто служит главе ордена Цин Хэ Не, кому под командование отдадут смежные отряды, в числе которых будет его любимчик? Как бы мог; мог ли глава Цзинь закрыть на него глаза и сделать вид, что никогда о нём не слышал? По сути, он так и должен был сделать)       В таком случае, самодеятельность ли это нынешнего мертвеца, которому наверняка кажется, что сын шлюхи и главы Ланьлин Цзинь своим существованием оскорбляет светлый лик главы? Мэн Яо не уверен. Вроде бы да. Скорее всего, да. К тому же, всего лишь появлением у башни Кои Мэн Яо, как посчитают многие заклинатели Ланьлин Цзинь, опорочил их главу. Должны ли они отомстить, проучить нахала, будучи примерными заклинателями своего ордена?       По сути — нет, его уже спустили по ступеням башни, так что тут мстить не из-за чего. Так говорит разум и холодная логика. Но почему же раз за разом Мэн Яо убеждается, что логика людей работает как-то иначе?       В особенности логика заклинателей ордена Ланьлин Цзинь. Или, после произошедшего, он просто приписывает им все грехи?       Мэн Яо устало вздыхает. В голове до сих пор вертятся те слова главы Не: «Если всё же захочешь уйти, я лично представлю тебя Гуаншаню».       «Если захочешь».       Мэн Яо упорно слышит где-то после этого «если» и перед «уйти» слова «после всего, что увидишь в Ланъя, ты всё ещё будешь хотеть вступить в Ланьлин Цзинь». До ужаса едкие и презрительные, что главе Не не свойственно, только лёгкая хрипотца и извечный гнев легко накладываются на слова и голос главы Не недовольно, с нажимом повторяет в его голове:       «Если захочешь уйти…»       Но хочет ли Мэн Яо?       Мэн Яо не знает.       Мать всегда говорила быть достойным отца, что отец должен им гордиться, что отец научит и поможет, ведь он обещал ей. Но самому Мэн Яо отец ничего не обещал. Должен ли он стремиться доказать Цзинь Гуаншаню, что тот ошибается? И он ли его отец? В словах матери Мэн Яо не сомневался вплоть до того момента, как его спустили вниз по лестнице с башни Кои. Пока не послушал, что о нём говорят уже в заклинательской среде и как говорят. Пока не допустил мысль, что и сам бы сомневался в словах шлюхи.       Но все доводы удавалось не замечать, закрывать на них глаза, потому что на любой из них он мог бы найти с десяток отговорок. Вот только после произошедшего удалось понять, что вступление в орден Ланьлин Цзинь было бы одной из самых больших ошибок.       Нет, уязвлённая гордость не даёт забыть ни поступок Цзинь Гуаншаня, ни отношение к нему в его ордене, желание хоть как-то отомстить, столь недостойное хорошего человека и постыдное, нельзя одним усилием мысли вырвать из разума. Да Мэн Яо и не пытается.       Он хочет и он отомстит. Докажет, что все, шептавшиеся за его спиной и плевавшие ему в лицо, ошибались.       Но для этого совсем не обязательно вступать в Ланьлин Цзинь.       «Если захочешь уйти…», — вновь повторяет голос главы Не, но уже как-то насмешливо, и видится сразу, как глава щерится-щурится, показывая зубы, всё равно что улыбается, просто по-своему, по-особенному. По-звериному.       Хочет ли Мэн Яо вступить в Ланьлин Цзинь?       Нет. Теперь он может сказать с уверенностью, какой не испытывал никогда раньше: нет. В Цинхэ Не легче. Привычней. Роднее. В Цинхэ Не он, всего лишь Мэн Яо — помощник главы. И это уже выше, чем он когда-либо мечтал забраться. …и, всё же, что за цветы Мэн Яо увидел под ногами главы Не? Мелочь, конечно, но белые лепестки в грязи уж слишком сильно напоминали что-то. Что-то важное.