Между ночью и днем

Прошло еще несколько дней – по крайней мере, несколько раз за окном было светло. А может это он несколько раз за один день обращал внимание, что на улице ясный и солнечный день. Тюремщики тоже приходили, и, наверное, приходили строго по расписанию – приносили еду и вино, чистую одежду. Окружающий мир все больше казался частью снов, а сны и воспоминания становились все реальнее. Снилась Катари, гуляющая с ним по саду. Он пытался объяснить ей, что очень сожалеет о сделанном, пытался извиниться. А она словно не слушала. Мяла в руках концы белой в гиацинтах шали и молчала, даже не глядя в его сторону. А потом так же молча ушла. Снились младшие сестры, которые не узнавали его и боялись, словно в замок забрел медведь-шатун. Снился Наль, раскрасневшийся и пылко выговаривающий ему что-то. Только слов было не слышно, а по губам Дикон ничего понять не мог. Снились старые слуги в Надоре. Они спешили по каким-то делам и совершенно не замечали Дикона. Не потому, что матушка приказала не обращать на него внимания, а потому что не видели и не слышали. Снился Оскар Феншо. Он смеялся и балагурил, с ним было легко и весело. Но под конец разговора он неожиданно мрачно спросил, пытался ли Дикон вступиться за него. Отвечать было нечего. И Оскар ушел. Снился Рамиро Алва. Именно тот, кого Дикон прежде называл Предателем, тот самый человек, что в его видении-воспоминании спас сына Алана Окделла. Рамиро советовал ему не спать на солнце – мало ли что присниться может – и пил вино из серебряного кувшина, ловя струю губами. Дикон сидел на нагретом солнцем валуне и радовался этой встрече. Пока не понял, что Алве осталось всего несколько лет жизни. Он хотел предупредить кэнналийца, чтобы тот был осторожнее, но Алва не слушал. Смеялся и рассказывал о своей жене, о том, как ждет не дождется, когда она родит ему первенца. А потом внезапно оказалось, что вокруг – глубокая ночь и скоро рассветет. Дикон так и остался сидеть на давно остывшем камне, а Рамиро ушел в рассвет. Чаще всего снился Ворон. Всякий раз по-новому, но общим было одно – в этих снах Ворон не улыбался. Ни разу. Рокэ сидел у себя дома перед камином и играл на гитаре что-то тревожное, а на его лице плясали отблески огня. Он отвечал на вопросы Дикона, но сказанное тут же забывалось. Он дрался на дуэли с какими-то разбойниками, которые хотели убить Дикона, а Дикон стоял в стороне и ждал окончания дуэли – своей шпаги у него не было. Ворон рассуждал о чем-то с Джастином Приддом, Спрут согласно кивал и радостно говорил что-то беззвучное в ответ. Алва сидел в темной камере в Багерлее и играл на гитаре без струн, но Дикон слышал музыку – бешеную, рвущуюся ввысь, летящую против ветра. А потом пришел комендант и сказал, что Дикону нужно привести себя в порядок – скоро за ним придут. Дикон понял, что его разбудили: в камере было светло и Алвы рядом уже не было. Дикон почему-то думал, что за ним приедет Карваль, но в проходной ждал Спрут. Он поприветствовал Дикона холодным кивком. На лице ни единой эмоции, но в глазах не то что бы ненависть... глухая неприязнь и презрение. – Робер просил обойтись без кандалов, – произнес Придд скучным тоном, – но если вы попытаетесь бежать, я вас пристрелю. Я или мои люди. – Бегать и отступать – это по части Приддов, – огрызнулся Дикон по привычке. Спрут сделал вид, что ничего не слышал. До кареты они дошли молча, но уже внутри Дикон спросил то единственное, что его действительно интересовало: – Ворон жив? – Герцог Алва очнулся вчера вечером, – ответил Придд ничего не выражающим голосом, и Дикон решил не расспрашивать дальше. Бессмысленно. Алва очнулся и дал указания остальным. В Лабиринте он ясно дал понять: он считает, что Дикона нужно казнить. Излом позади, теперь смерть Повелителя Скал уже ничего не изменит. Хорошо бы еще все обошлось без суда и подобных мистерий. И без Занхи. Нет, бежать, в надежде получить пулю в голову, он не будет. И на дуэль с Алвой рассчитывать не стоит. В конце концов, это было бы просто нечестно – Ворону только дуэлей сейчас и не хватало. У Робера на него рука не поднимется, а Придд и Ариго не захотят избавить его от публичной казни. Что ж, Занха так Занха. Это справедливо. Хоть Ворон и не верит в справедливость. – Мы приехали. Дикон моргнул, сгоняя остатки сна. Надо же, задремал. А Придд выглядит чуть удивленным. Думал, что Дикон будет трястись от страха? Прежде, может, и было бы страшно. А сейчас хочется только одного – уснуть. Чтобы насовсем и без сновидений. Королевский дворец? Что ж, следовало ожидать. Дикон шел рядом со Спрутом как в тумане – молчание давило, как давит сонная одурь, и неудержимо хотелось спать, словно он от души напился маковой настойки. Очнулся он от резкого рывка в сторону и раздраженного шипения Придда: – Смотрите, куда идете, Окделл. Нда, хорош бы он был, впечатайся он сейчас лбом в колонну. А Спрут, кажется думает, что он дурачится. Даже забавно. – Ждите здесь. Придд оставил его вместе с несколькими солдатами у входа в комнаты, которые когда-то прежде были жилыми. Значит, все же не суд. По крайней мере, не открытый. – Можете войти. Голос у Спрута ровный и спокойный, а глаза мечут молнии. И на что же он так злится? Дикон вошел внутрь и тут же столкнулся взглядом с Алвой. Теперь ясно, почему Спрут так злится – наверняка по его мнению Ворону сейчас надо не вставать с постели и, уж тем более, не решать дела государственных преступников, убийц и прочей швали. Выглядел Алва сейчас едва ли не хуже, чем после Нохи, но в кресле сидел прямо и голос его звучал твердо, хоть и тихо. – Валентин, оставь нас, пожалуйста. – Как скажете, эр Рокэ. Я буду ждать у двери. На всякий случай. Валентин коротко кивнул и вышел. „Эр Рокэ“... Когда-то Ворона так называл только Дикон. И Алва постоянно одергивал его за это. А теперь это произносит Спрут. Как само собой разумеющееся. И Алва обращается к Спруту на „ты“. Как к своему. Дикон так и остался стоять посреди комнаты. Сесть ему Ворон не предложил, а садиться без приглашения было бы невежливо. Теперь – невежливо. Какое-то время Алва молчал, разглядывая своего бывшего оруженосца то ли задумчиво, то ли рассеянно, то ли скучая. Дикону даже стало казаться, что Ворон ждет чего-то. Но тот все же заговорил. – Ну и что теперь с вами делать, юноша? Дикон растерялся - он как-то не ожидал, что Алва у него будет что-то спрашивать. Тем более такое. Но ведь это хорошо, что спросил, правда? Значит, может и прислушаться к просьбе. От одной мысли, что на казнь будут глазеть случайные зеваки, становилось гаже прежнего. – Я бы предпочел яд. – Неужели? А почему? Ворон то ли удивился, то ли играет в удивление. Но это и не важно. В Лабиринте он отвечал на вопросы Дикона, удовлетворяя его любопытство. Теперь очередь Дикона. Отвечать. – Это было бы честно, монсеньор. Вам тогда присудили именно яд. Когда казнили на площади. Дикон старался смотреть Ворону прямо в глаза, но на последней фразе не выдержал и уставился в пол. Говорить о той казни было тяжело. Даже если это было лишь видение в Лабиринте. – То есть в вашей юношеской фантазии, где вы хотели провести меня в обнаженном виде по всей Олларии, мне дали яд, и поэтому вы сейчас хотите выбрать именно этот способ. Не спорю, своя логика в этом есть. Хоть и весьма оригинальная. В вашем духе. – Я знаю, что это было не наяву! – вскинулся Дикон, – но я слишком хорошо помню, как это было. Ну и... я же и наяву вам яд дал. Так что это тоже было бы честно – по суду эориев выбор между ядом и мечом, ну или кинжалом, на худой конец. Алва впервые с начала разговора посмотрел на него в упор и с любопытством, а не со скукой: – А почему суд эориев? И почему не меч или кинжал? На Катарину вы же именно с кинжалом бросились. – Эр Рокэ, вас судили судом эориев. Наяву. А меч... я не уверен, что сумею. Да и кинжалом тоже. А с ядом что-то не так сделать практически невозможно. Нужно только выпить и все. Только я... – Что "только"? – А можно не на Занхе? Без толпы. Алва прикрыл глаза руками и ненадолго задумался, что-то просчитывая, а после снова посмотрел на Дикона – уже без любопытства, но очень серьезно: – А почему вы не просите о заключении в Багерлее? Или, если вы уж так зациклились на суде надо мной, не о заключении в Нохе? - Я не хочу всю жизнь провести в тюрьме или монастыре. Это бессмысленно. Лучше бы все закончилось раз и навсегда. Излом позади, мы не в Лабиринте, так что моя смерть вряд ли повредит Талигу. Впрочем, как вам угодно. Я знаю, что с вами творили и в Багерлее, и в Нохе. Аналогичное наказание было бы справедливо. – Вот как... – Алва чуть усмехнулся, – не думал, что вы были настолько в курсе методов вашего господина в белых штанах. Дикон вспыхнул и заставил себя посмотреть в глаза Ворону: – Я не знал. Тогда. Но про Багерлее мне рассказал Эпинэ, когда навещал меня там вместе с Приддом. А про Ноху я догадался сам. Тоже в Багерлее. Мне в Лабиринте привиделся Рамиро Пре... Рамиро Алва, который убил Франциска. Рамиро был не таким, как тот, кто предложил мне обменять кинжал Окделлов на меч Раканов. Обмен предлагал не Рамиро, а вы, монсеньор. И я прекрасно помню, как вы тогда выглядели. Если бы в Нохе к вам нормально относились, этого бы не было. Я не знаю подробностей, но могу догадываться, что происходило в монастыре. Ворон откинулся в кресле и снова прикрыл руками глаза. В комнате стало очень тихо, и Дикон мысленно обругал себя, что так по-глупому поднял тему, которая для Алвы наверняка неприятна. Можно было обойтись и без упоминания своих знаний. Нашел чем хвастаться, идиот!.. – У вас потрясающая способность мешать кислое с круглым, а факты с нелепыми выводами. Впрочем, на этот раз выводы не столько нелепые, сколько просто неверные. Не сомневаюсь, что герцог Эпине рассказал вам исключительно правду. Насчет того, что обмен предлагал именно я – тут вы правы. Мне тогда казалось, что это самое простое решение задачи. Что же касается того, как я выглядел... Скука в Нохе тому причиной не была. Я был болен, врач ничего толкового сказать не мог, моих познаний тоже на это не хватало. Единственное, что я мог сказать наверняка – причина была не в ядах, простуде или чем-то подобном. Дело было в Олларии, в Талиге. Что-то происходило, и это что-то отражалось на мне и моем желании не дать Талигу рухнуть. Могу лишь предположить, что дело было в том, что выходцы именовали „скверной“. Сейчас этого в Олларии не чувствуется. Святой Оноре не знал, что Ворон – Ракан по крови, но называл его щитом Талига и говорил, что если людей не спасет Алва, то не спасет никто. Неужели Оноре предвидел все это?.. – Но мы отвлеклись, юноша. Ваше мнение насчет Багерлее и Нохи я понял. А почему вы не просите ссылку в Надор? Дикон пожал плечами. Очень хотелось вернуться не в Надор, а в дом Ворона – в тот день, когда он подсыпал яд. Вернуться и изменить все случившееся. А раз все сразу изменить нельзя, то зачем же цепляться за осколки? Ворон медленно встал и подошел к окну. Небо было хмурое, серое – вот-вот собирался пойти дождь. Несколько минут они молчали, потом Алва спросил, не отрывая взгляд от окна: – А о чем вы говорили по дороге с Валентином? – Ни о чем. Я спал. – Не выспались в Багерлее? – Не выспался. – Отчего же? Дикон пожал плечами, потом сообразил, что Ворон стоит к нему спиной и ответа не увидит. – Просто хочется спать. – И сейчас? – в голосе Алвы слышалась насмешка, и Дикон вспыхнул: – Нет. – А при виде Придда вам резко захотелось спать. Понятно. – Нет, просто... Эр Рокэ, он молчал и явно не рвался со мной беседовать! Я с ним тоже. Я только узнал у него, очнулись ли вы, он ответил, что да. На этом разговор закончился, и я уснул. – То есть, юноша, вы не спите только если вас развлекают беседой. Мило. Ну и что на это ответишь? Дикон уставился в окно поверх плеча Алвы. Небо стремительно темнело – собиралась гроза. – Итак, в Надорские развалины вы ехать не хотите. В обжитую мною Ноху или в Багерлее – тоже. С оружием опасаетесь не справиться и доверяете только яду. Что ж, тогда позволю себе спросить: вы снова ждете, что я в последний момент прикажу вам поставить на стол бокал с отравленным вином? – Нет. Я и тогда не ждал. Думал, что так было бы даже честнее – обоим выпить. Тогда это не убийство, а как... как на линии. – Как на линии? Очаровательно. Сами додумались? – Сам, – буркнул Дикон и мрачно добавил: - а что, не заметно? Вы же все время все мои мысли бредом называете, так что если сочли что-то бредом – логичнее всего сразу приписать его мне. – Первая разумная фраза за весь вечер, юноша. Они у вас наперечет. Алва сел обратно в кресло и снова прикрыл глаза руками. – Кстати, что вам сказали Эпине и Придд, когда навещали вас несколько дней назад? – Что вы тогда еще не пришли в себя. Робер спрашивал, нормально ли со мной обходятся. Рассказал о том, как вас приказал содержать Альдо в Багерлее. И о том, что Фердинанд не сам повесился, а его убили. По приказу Альдо. Алва усмехнулся, не открывая глаз, и надолго замолчал. В окно забарабанил дождь, и Дикон стал смотреть на сбегающие по стеклу струи, чтобы хоть как-то отвлечься от тягостного ожидания. И зачем Ворону этот разговор, если все и так решено заранее? Разве теперь, когда погиб Надор и мертва Катари, разве теперь что-то может измениться? Но для чего бы Ворону ни был нужен этот разговор, хорошо, что он состоялся – по крайней мере, теперь Дикон будет знать наверняка, что Алва точно выжил. Хоть одну стоящую вещь он успел сделать, и от этого немного легче. – Почему вы в Лабиринте сравнили Катарину с Беатрисой Борраска? Вопрос Алвы прозвучал настолько неожиданно, что Дикон вздрогнул. – Какая теперь разница, – буркнул он тихо и добавил чуть громче: – Все равно она уже мертва. И вы правы, что убить даже шлюху – преступление. А с Катари я был неправ вдвойне. Я не собираюсь оправдываться в том, что оправдать нельзя. – Воля ваша, юноша. А вот мое любопытство вам удовлетворить придется. – Эр Рокэ, это действительно неважно. – И именно поэтому вы так упорствуете? Дикон глубоко вздохнул: – Это было почти в самом начале, когда я только стал вашим оруженосцем. Вы поручили мне разобраться с книгами о древней столице, я их внимательно прочитал. А когда Катари захотела меня увидеть, я был под впечатлением истории о Ринальди и Беатрисы. В смысле, той истории, что в книге была, а не той, что вы мне в Лабиринте рассказали. Я пересказал ее Катари, как мог. Она очень растрогалась или сделала вид, что растрогалась. Сказала, что знает о том, что испытала Беатриса, больше, чем я себе могу представить... – Дикон покраснел и отвел взгляд. – Я считал, что она – как Беатриса. Почти во всех смыслах. Алва хмыкнул: – Мне, как я понимаю, отводилась роль Ринальди? Дикон покраснел еще сильнее. Ну как тут ответить?! И так ясно же, что „да“... – Прелестно. Ворон встал и подошел к столу в углу комнаты. Поднять на него взгляд Дикон так и не рискнул, зато некстати всплыл в памяти суд и несправедливый приговор. Да, тогда он все делал ради Альдо и был уверен, что и ради Талигойи, но до чего же все это было похоже на суд над Ринальди... Только вместо Лабиринта было заключение в Нохе. „Король Талига не может лгать“ – так сказал Алва на суде. Оллар лгал, лгал и Альдо. И Эридани Ракан точно также лгал на суде эориев. А Алва даже не пытался защищаться, чтобы клятва крови не ударила по его землям. – Вы все еще верите в справедливость? – вернул его к реальности голос Алвы. Дикон молча пожал плечами. В справедливость верить хотелось. Только вот сам он слишком часто выбирал не справедливость, а Альдо. Или Катари. Или еще кого-то. Или что-то. – А я продолжаю верить в жизнь, – усмехнулся Алва. – Она как-то реальнее. Хотя и зачастую противоречит справедливости. Беатрис Борраска была шлюхой, а ее почитают, как великомученицу. Катари тоже далеко не ангел, но люди наверняка запомнят ее как талигскую святую. Людям нужно во что-то верить, и разуверять их глупо. В этом Эрнани был абсолютно прав. Ворон словно размышлял вслух, и Дикон понял, что окончательно запутался. Нет, слова Алвы были понятны, он даже был с ними согласен, но... Какой смысл сейчас рассуждать обо всем этом?! Тем более, с Окделлом. – Эр Рокэ, я не совсем понимаю, куда вы клоните. Но то, что я убил именно всеми обожаемую королеву и талигскую святую – это мне объяснил еще Карваль. До того, как у меня были видения, которые вас так позабавили. – Знаете, что позабавило меня в них больше всего? Дикон нервно сглотнул и отвел глаза в сторону. – Да не краснейте вы от каждой фразы, юноша. Такое впечатление, что вам лет четырнадцать и вы впервые попали в большой город. Из монастыря. Хотя ход мыслей у вас именно такой... И не пыхтите так возмущенно, сами же понимаете, что я прав. Алва прислонился плечом к стене и прикрыл глаза. – Эр Рокэ может вам лучше сесть? – С какой это стати? – С такой, что вы явно устали, – выпалил Дикон, задним числом поразившись собственной наглости. – Да уж, не устать от общения с вами просто невозможно... – Алва коротко рассмеялся, но все же вернулся к креслу и сел. – Так вам спокойнее? Вопрос был задан с иронией, даже с насмешкой, но Дикон все равно кивнул. От того, что Ворон сидел, действительно было спокойнее. По крайней мере, теперь он точно не рухнет, если что... Вид у него все же далеко не здоровый. – Тогда продолжим. Меня позабавило, что одной деталью вы попали в яблочко. То ли интуитивно, то ли случайно, что, впрочем, в вашем случае, одно и то же. – Я помню. Вы сказали, что мой выбор в том видении для вас безразличен. И что единственное, что он характеризовал – меня самого. Ворон чуть вскинул брови и усмехнулся: – Верно, и это тоже. Но самое интересное, что я в этом вашем видении отчего-то был слепым. Дикон поежился и пристально посмотрел на Алву. Но он же все время двигался нормально, как зрячий. И взгляд у него был как у зрячего... Хотя и в том видении Ворон порой двигался так, словно все прекрасно видел. – Эр Рокэ, но ведь вы... Вы ведь не потеряли зрение?! – Леворукий, какая забота в голосе, – язвительно хмыкнул Алва, – на вас это не похоже. Лабиринт, конечно, место загадочное, но чтобы он так сильно на вас повлиял... Дикон стоял как громом пораженный. Нет, этого точно не может быть. Это... это несправедливо! Закатные кошки, снова это слово... Алва не верит в справедливость, но если бы он ослеп, это было бы... нечестно! – Могу вас успокоить. Со зрением в обычном смысле этого слова у меня все в порядке. Я имел ввиду несколько другое. Знания. Осознанные действия, – он чуть нахмурился и прикрыл глаза руками. – Я верил, что Лабиринт во время Излома сам подскажет мне и всем Повелителям, как нам быть. Я не знал, что именно нужно делать, и надеялся, что знание это придет само. – Но ведь оно и пришло! Мы все знали, что нам делать, чтобы стихии не разрушили Талиг. – Это не те знания, которыми мы должны были бы обладать. Это их жалкие осколки. То, что можно взять из памяти крови, а не то, что стоило передавать из поколение в поколение. Двигаться вслепую тоже можно – когда более-менее знаешь, где находишься и чего тебе ожидать. Но без зрения это все равно не то. Хотя ваша попытка отвести удар меня удивила. – Но мы же справились, правда? А это главное! – ответил Дикон радостно и тут же осекся. Ворона никогда прежде не тянуло на такие пространные размышления без причины. Значит, что-то случилось. Что-то совсем нехорошее. – Ваша уверенность впечатляет. Вот уж действительно тверд и незыблем. На самом деле, разбираться со всем случившимся теперь придется долго. Не скажу, что все это плохо, но некоторых вещей не мог ожидать даже я. – Что-то... я что-то еще разрушил? – спросил Дикон севшим голосом. – Насколько я знаю, нет. Землю трясло по всему Талигу, но не настолько, чтобы это было опасным. Грозы были сильными и заканчивались тем же самым видением, что было в Олларии, когда мне вручили меч Раканов. Но вот явление, – уголки губ Алвы чуть дрогнули, – талигской святой потрясло горожан гораздо сильнее, чем землетрясение. – В каком смысле?.. – В самом что ни на есть прямом. Наверное, у Беатрисы все вышло эффектнее, потому что свой выход она просчитала заранее, но тут тоже вышло впечатляюще, если судить по рассказам очевидцев. Я на место бывшего захоронения еще не ездил, но судя по письмам из графства Ариго, на кладбище замка Гайярэ все как после мощного взрыва. Как бы то ни было, захоронение во время тех землетрясений было разрушено. Мадам Дрюс-Карлион похоронили недалеко от королевы. По официальной версии она очень переживала за Катарину, и ее сердце не выдержало, когда та умерла родами. Но в Гайярэ тел Катарины и ее фрейлины не нашли. Дикон нервно сглотнул и уставился в пол. Если бы он мог вернуться в тот день, все было бы иначе. Может, ему бы даже удалось убедить Катари, что он не идиот, которым все вертели, а достойный ее мужчина, мужчина, с которым она была бы счастлива. Она бы это поняла, пусть и не сразу. Если бы он вел себя как Алва, а не как... как убийца с большой дороги. – Вы меня слушаете, юноша? Или снова грезите стоя? Ричард вскинул голову, но посмотреть Алве в глаза так и не смог. – Слушаю, монсеньор. – Прекрасно. В таком случае налейте мне вина. Да и вам оно тоже не помешает. Дикон взял кувшин с вином, наполнил бокал и принес Алве. Тот покрутил его в руках и поставил на подлокотник кресла. Как прежде, когда Дикон еще был у него оруженосцем. Ему на какой-то миг показалось, что он действительно попал в прошлое и все еще можно изменить. Не тронуть Катари и пальцем, не разрушить Надор, не предать клятву оруженосца, давая своему эру яд... И ведь нельзя даже сказать, что он ничего не знал. Знал, просто не хотел думать. И считал слабовольными идиотами всех, кто все-таки думал. Того же Наля. Кузен наверняка ушел в Рассвет рука об руку с Айрис, и, наверное, был по-своему рад, что оказался с ней в тот момент, что она была не одна во время крушения... Их обоих он уже никогда не увидит – его самого разве что Закат примет. Если примет. После нарушеной клятвы холодной крови ему только на Небытие рассчитывать и приходится.