вдохновляй и властвуй

Сергей проводил взглядом последнюю каплю виски, стекающую из бутылки в стакан. В голове вдруг пронесся вопрос: почему он вообще пьет из стакана, если из горла быстрее? И намного драматичнее. Ему, на самом деле, хотелось бутылку эту запустить прямо в стену, да чтоб разбилась на кусочки помельче. А потом на этих самых кусочках станцевать, потому что ощущение абсолютной пустоты внутри угнетало похлеще всего, что он раньше вообще испытывал. Нет, в жизни его не произошло ничего нового — старые раны затянулись как на собаке, а новые не думали появляться. С одной стороны, это и хорошо — второго такого же периода в жизни Трущев просто не перенес бы. А с другой — переживания исчезли, оставив после себя лишь воспоминания, отзывающиеся горьким привкусом на языке. Только это и больше ничего. Вся боль осталась в его песнях, он перенес на бит все что мог. А теперь мужчина понимал, что нечего ему больше переносить, он иссяк, как обмельчавшая речушка. Мысль об этом скреблась где-то в груди, как уличная кошка с мерзким характером и когтями острыми, как бритвы. Мужчина отставил бутылку в сторону — аккуратно, рядом со своим столом — и в очередной раз поднял глаза в монитор. Там — наброски какого-то текста в одном окне, основа для бита в другом. Но ему казалось, что если он прослушает это еще раз, то возникнет желание разбить не только бутылку, но и компьютер к чертям собачьим, а потом еще и свою голову. Все что он сделал за последнее время, Сереге не нравилось. Оно либо сырое, корявое или несуразное, либо звучало как модный, незамысловатый биток, каких полно сейчас во всех топ-чартах — продажное. Без души. Трущев старался не думать о том, что без своей личной драмы, без любовной трагедии он — никто, и творить не способен. Успокаивал себя мыслью о том, что это просто очередной творческий кризис, какой настигает рано или поздно каждого творческого человека. Когда думаешь, что лучше уже сделанного тобой и не выйдет ничего. Важно понять, что все это — неправда, всегда можно сделать лучше, круче, душевнее. Но пока Сереге казалось, что этот момент никогда не наступит. Не помогали ни увещевания Бабича, ни новые ощущения от времени, проведенного с Плохой компанией. Трущев шел домой или на студию, уверенный, что сейчас-то он точно что-то напишет, точно сделает что-то крутое, но стоило только сесть за аппаратуру, как это желание испарялось, сходило на нет вместе с тем зарядом позитива, полученным от друзей. В итоге на студии он больше не появлялся, все пытался сначала набросать какой-то материал дома, чтобы не казаться в глазах друзей таким же иссякшим, как и в своих глазах. Помогало это слабо — он провел весь вечер в работе над проектом только чтобы ближе к полуночи психануть, открыть бутылку вискаря, подаренную Владом, и выхлестать ее в одиночку. Но строчки все так же не хотели складываться в одну композицию, а уж тем более не хотели ложиться на бит. Зато комната плыла перед глазами и дико хотелось спать, но еще больше хотелось от отчаяния просто выть. Серега думал о том, что такого кризиса у него еще не было, когда в голове перекати-поле и все выходит из рук вон плохо. Он поднял глаза к небу, упираясь взглядом в светлый потолок, и принялся просить все высшие силы хотя бы о капле вдохновения. Вспоминал тот душевный подъем, когда кажется что еще немного — и ты свернешь горы, и отчаянно желал испытать такое еще раз. И еще, и еще. Снова просил о помощи, об эмоциях, о вдохновении. Кого просил — неважно, всех и каждого сразу. — Ну и где эта мифическая муза, когда она так нужна? — спросил он у маленького захиревшего кактуса, стоящего подле монитора. Усмехнулся несчастному растению в лицо, вспоминая заботливого Олега, притащившего его со словами «хоть какая-то компания тебе будет». Он еще, кажется, добавил что-то о пользе кактусов — вытягивают вредное облучение от монитора, но Сереге от этого заявления хотелось каждый раз глаза закатить как можно сильнее. Он откинулся на спинку кресла и бессильно прикрыл глаза. От противоречивых ощущений в голове каша — ему хотелось сделать хоть что-то, но сил для этого он в себе не находил. Трущев уже сомневался в правильности своего решения. Может не следовало бухать, погружая себя в состояние полудремы, когда мозг, который и без того соображает слабо, вдобавок затуманен алкоголем. Может… — Сначала просишь помощи, а потом обзываешь мифическим. Мне неприятно, между прочим, — донесся откуда-то из-за спины капризный голос. Судя по тону — какой-то скорее мальчишеский. Серега подскочил на месте, схватил в руки первый попавшийся более-менее опасный предмет — пустую бутылку, и развернулся на сто восемьдесят. На небольшом не заправленном диванчике он обнаружил молодого паренька, одетого как бомж с недели моды в Нью-Йорке. Джинсы, такие узкие, что напоминали скорее лосины, изодраны тут и там, черная майка с такими разрезами для шеи и рук, скорее служила просто украшением, чем реальным предметом одежды, да и украшений этих самых на нем — немерено, от десятка цепочек на шее, браслетов, до нескольких колец на пальцах. На нем была кожаная куртка, рукава которой закатаны, расстегнутая нараспашку, а черные, кудрявые до невозможности волосы подвязаны банданой. Развалился он, приняв позу натурщицы, и Серега даже опустил бутылку. Мальчишка выглядел скорее развратно до неприличия, чем хоть сколько-нибудь опасно. Его аккуратное, довольно приятное лицо, выражало крайнее недовольство. — Ты кто вообще? — задал Сергей резонный вопрос, на что парень округлил глаза, а потом вновь недовольно прищурился. Мужчина наблюдал за этим, замерев на месте и все еще сжимая в руках бутылку. Ну, просто на всякий случай. — Кого звал, тот и пришел, — протянул парень, а потом окинул себя ладонью. — Вдохновение, муза, все как ты просил. — Так, — ответил Серега и провел ладонью по лицу. — Пиздец, вискарь был точно лишним. Допился. — Нет, — перебил его парень, принимая вертикальное положение. Немного подумав, он уселся по-турецки и уставился на Трущева с крайним осуждением — тому стало даже неловко. — Ты вроде идиотом никогда не был. Сказано тебе — муза. И так ты меня встречаешь? Бутылкой захотел ушатать? Сергею вдруг стало страшно — а что, если это правда тот самый ключик к выходу из его состояния, а он его так — бутылкой? Внезапно вопросы о том, как парень попал в закрытую квартиру, почему вдруг оказался на его диване, ушли даже не второй, на десятый план. Он убрал тару подальше и опустился в кресло, заметив, как изменилось выражение лица парня — он стал похож на довольного кота. — Муза? — переспросил Серега. — Никогда не думал, что моя муза выглядит так. — Как так? — закатил глаза мальчишка. — Тебе что-то не нравится? Серега только пожал плечами — обидеть парня ему не хотелось, да и не было в нем ничего отталкивающего, он просто необычным был, не таким, каких Трущев встречал в своем окружении. — Короче, — произнес парень. — Ты звал — я пришел, — он поднялся на ноги и медленно подошел к мужчине, а тот просто наблюдал, не отрывая глаз — движения мальчишки были плавными, вводили его в какой-то транс. — И я, конечно, помогу тебе выйти из творческой задницы, в которой ты оказался. Но тебе нужно меня слушать внимательно и делать, что скажу. Понял? — Понял, — отозвался эхом Серега. Он чувствовал себя завороженным, и причину этого понять не мог вообще. В голове поселилось странное спокойствие, которое постепенно все дальше вытесняло отчаяние и тоску. Мужчина почувствовал, как ловкие пальцы обхватывают его запястья и тянут на себя, и тут же воспринял это как сигнал — надо встать на ноги. — Хорошо, что понял, — почти промурлыкал паренек. — Я знаю, что для тебя лучше, и сейчас тебе нужен сон, — он безошибочно потянул его в сторону спальни. Не на тот диван, на котором лежал сам и на котором ночевал в последнее время измученный творческими метаниями Трущев, а на кровать, одиноко ожидающую своего хозяина. Попутно он стянул с мужчины толстовку, звонко расстегнув ее и отбросив куда-то в сторону. Добравшись до места назначения, он даже не усадил — толкнул Серегу на кровать, заботливо накрыв его пледом, а сам развалился рядом. — Все, спи. Утром тебе кое-что покажу. Мужчина все еще не был уверен в том, что он не придумал мальчишку от отчаяния. В конце концов, Влад всегда дарил ему только лучший алкоголь. Может, злоупотребление им и заставляло воображение придумывать вот таких вот муз. Ну, по крайней мере, этот паренек догадался, что ему нужно поспать, может он и правда знает, как Сереге помочь. Хороший, полезный глюк. Но что если наутро он исчезнет, стоит только протрезветь? — Никуда я не денусь, — будто вторя его мыслям, произнес мальчишка. — Теперь тебе от меня не избавиться, — добавил он, хитро улыбаясь. — Ты что-то совсем расклеился, — Сережа ему отчего-то поверил. — И как мне тебя звать? — пробормотал мужчина, проваливаясь в сон. — Зови меня Эрик, — услышал он, прежде чем все погрузилось в темноту.