***
Снежные хлопья беспорядочно кружили за окном. Такие изящные и хрупкие, они выглядели почти золотыми в ярком свете экзотических белых ламп. Фредди купил их к Рождеству за пару тысяч фунтов, тем самым чрезвычайно порадовав продавцов японских «гизумо», которые неустанно клялись в том, что очень долго не могли найти этим лампам подходящего покупателя. Около месяца назад Фредди начал часто выходить из дома, он шел прямиком в магазины с очень четко намеченной целью — не возвращаться в Гарден Лодж с пустыми руками. Он часами осматривал различные произведения искусства в арт-галереях, в антикварных лавках и музеях, очарованный красотой человеческого таланта. Чем меньше свободного места оставалось в особняке, тем легче Фредди дышалось; чем больше денег и времени было потрачено на очередную покупку, тем меньше он думал о болезни. Фредди очень любил Рождество, в основном, из-за подарков, которые он просто обожал дарить. Это доставляло ему особое удовольствие — видеть реакцию людей после того, как те открывали коробочки и пакетики с запрятанными внутри сюрпризами. Он также любил устраивать пышные вечеринки, приглашать знаменитостей и просто тех, кто попадался под руку на свои безумные празднества. В этом году все было по-другому. Фредди искал тишины и покоя, он бы морально не выдержал всего этого веселья, этих улыбающихся и смеющихся лиц, громкой музыки и вульгарных танцев. Возможно, через некоторое время он и захочет вернуть себе звание короля вечеринок (надо сказать, что Фредди даже скучал по этому), но в данный момент он наслаждался теплом камина и восхитительным видом за слегка запотевшим окном. Покрытые толстым слоем снега деревья напоминали великанов в белых одеяниях, он видел в них высоченных мифических созданий: древних и таинственных. Лунный свет отливал холодным серебром, превращая поверхность земли в волшебное поле, усыпанное мелкой крошкой из драгоценного металла. Сад выглядел, как самая настоящая зимняя сказка. Впервые за очень долгое время Фредди захотелось взять в руки кисть и перенести этот пейзаж на небольшой холст, чтобы всегда иметь возможность заглянуть в этот магический рождественский вечер. Фредди развалился в мягком кресле, в энный раз переслушивая свой любимый альбом Джими Хендрикса, чей голос почти сливался с довольным мурлыканьем порядком поправившейся за декабрь Делайлы. Кошка лежала спине, выставив своё белесое толстенькое брюшко для вечерних нежностей. На столе стояла почти пустая бутылка шампанского, рядом аккуратной стопкой возвышались полученные утром рождественские открытки и письма. Их было так много, что Фредди боялся, как бы эта гора бумаги не достала до потолка. Не смотря на то, что его новый адрес знали лишь друзья и знакомые — а их у Фредди было предостаточно, — некоторым фанатам все же удалось раздобыть его почтовый индекс, что лишь усложнило положение адресата. Полдня ушло на то, чтобы перечитать каждое из поздравлений и отложить в сторону послания от самых близких. Но это было приятное времяпровождение, ведь все теплые слова невероятно льстили, а пожелания согревали душу. Так, убаюканный мурлыканьем Делайлы и прерывистым треском пламени, Фредди уснул.***
— Роджер? — удивленно воскликнул слегка помятого вида Фредди, разбуженный настырным звоном в дверь. Он уже успел выстроить целые теории насчет того, кто именно посмел потревожить его обитель в эту рождественскую ночь. В только что возникшие теории входили всевозможные варианты, включая чокнутых грабителей и безумных фанатов, к приходу которых Фредди решил подготовиться «с особенной тщательностью», благоразумно спрятав несчастную бутылку шампанского за спину, надеясь, что та сослужит ему верную службу и сходу вырубит любого незваного гостя. Однако на пороге нерешительно стоял вовсе не вор и не фанатик, а одетый во все темное — а как же иначе — Роджер Тейлор. — Привет, Фред, — он невольно улыбнулся и встряхнул копной пшеничных волос, на которых, словно бисер, свисали маленькие снежинки. Копна с возрастом стала менее длинной и объемной, но все-таки оставалась достаточно непослушной, чтобы сохранять в образе Роджера некое бунтарское настроение, присущее ему с юных лет. После того ужасного случая с передозировкой, о котором даже вспоминать было страшно, Роджер не раз приходил к Фредди. Вот так вот просто, без звонка и приглашения, заранее зная, что Меркьюри найдёт тысячу причин отказать ему в визите. Скорее всего, он ждал от Роджера «особого» отношения, нравоучительных лекций и примеров. Однако, после первой их встречи тет-а-тет, до этого года такое случалось лишь изредка, Фредди понял, что Роджер вовсе не собирался учить его жизни. Он просто был рядом, как и подобало другу. Конечно, в первое время над ними тяжелым куполом нависала некая неловкость. Фредди продолжал отгавкиваться от Роджера: не отвечал на звонки и делал вид, что его нет дома, когда слышал знакомый рев машины за окном и приближающееся шлепанье ботинок. Роджер с удивительной невозмутимостью выдерживал все попытки Фредди оборвать их «непрофессиональное» общение. Конечно, в голове многократно проскальзывала мысль все бросить к чертовой матери. Казалось, зачем помогать кому-то, кто посылает тебя раз за разом? Это было больно, это было обидно, но Роджер понимал, что поведение Фредди не больше, чем защитная реакция. Люди в депрессии всегда вели себя так, полагая, что весь мир настроен против них. Окружение — враги, а друзья и семья, проявляющие беспокойство, уж тем более ничего не понимали и лишь разглагольствовали о том, в чем совершенно не смыслили. Старания Роджера в конце концов окупились: Фредди начал принимать его заботу, без особого энтузиазма, но все же это было чем-то вроде прогресса. Тема наркотиков больше не поднималось, да и сам Фредди вроде как одумался. По крайней мере, Роджер ещё ни разу не видел того под кайфом по прошествию последних месяцев, и это не могло не радовать и не вселять надежду. Брайан и Джон по прежнему ничего не знали, хотя наверняка чувствовали что-то неладное. Роджер уважал выбор Фредди и, не желая подрывать его доверия, покорно молчал. Даже тогда, когда Брайан спросил его напрямую, Роджер лишь пожал плечами, краснея под красноречивым, полным сомнения взглядом друга. Господи, он чувствовал себя последним лгуном в тот момент. Да, врать Браю и Джону неприятно, но благополучие Фредди было важнее. — Чего стоишь, мерзнешь, дорогуша, давай заходи уже, — добродушно фыркнул хозяин дома, освобождая проход. Роджер на мгновение застыл, залюбовавшись образом Фредди: он выглядел таким домашним и неописуемо притягательным в своем красном мохеровом свитере, что спадал с плеч и оголял ключицы. Его волосы были растрепанны после сна, а смуглое лицо озаряло слегка растерянная, но теплая улыбка. Роджер вздрогнул и отвел смущенный взгляд от Фредди; поспешно стряхнул с ботинок подтаявший снег и зашел внутрь, клацая зубами от холода. Погода была чудесной: настоящий рождественский снегопад. Ну, как сказать, чудесной она была для тех, кто сидел дома в тепле и уюте, а вот Роджер, чья машина так и не смогла завестись, мог бы с этим поспорить после полуторачасовой езды на общественном транспорте с многочисленными пересадками, во время которых его попа буквально примерзала (ну, или ему так показалось) к железным лавочкам на остановках. Возможно, для кого-то минус пять по Цельсию вовсе не являлся концом света, но вот коренного жителя Лондона подобная температура, да и вообще весь этот снежный коллапс, приводили в состояние легкой дезориентации. Роджер торопливо стянул с себя насквозь промокшие ботинки и куртку, оставшись в одном лишь полосатом гольфе, свободно сидящем на худощавом теле и своих любимых джинсах, купленных много лет назад в Америке. Джинсы-то были любимыми, но слишком, мать его, тонкими и непрактичными для такой вот обстановочки. — Чаю? — спросил Фредди, бросив полу-обеспокоенный, полу-насмешливый взгляд на друга. — Спрашиваешь? — голос Роджера охрип, а щеки приобрели забавный вишневый оттенок, мужчина старательно растирал плечи в попытках хоть как-то согреться. Фредди вернул не понадобившуюся для самообороны бутылку на стол, подошел к креслу и под недовольное шипение своей кошки вытянул из-под неё шерстяное одеяло. Он заботливо накинул его Роджеру на плечи, надеясь, что сегодняшняя прогулка не обернется тому воспалением легких. — Заказ принят, дорогуша. Фредди поставил воду кипятиться и открыл верхний ящик, где по порядку были расставлены различные сорта чая, хранившиеся в разноцветных пакетиках и баночках. Большинство из них имело восточные мотивы и отдавало пряностями и цветами. — Чёрный? Зелёный? Или что понеобычней? — Честное слово, Фред, мне насрать. — Никудышный из тебя англичанин, милый, — пробормотал Фредди, насыпая ложку жасминового чая в свою самую презентабельную чашку, как будто кто-то, кроме него самого, смог бы по достоинству ее оценить.***
В ход быстро пошли виски, и надо сказать, согревали они гораздо эффективней ранее выпитого чая. Фредди уже успел оклеветать машину Роджера, будучи твердо убежденным в том, что он лично не раз говорил другу о том, что недавно купленный трак был не лучшим, и к тому же, весьма непрактичным приобретением. Роджер, подперев рукой подбородок, выслушивал тираду Фредди, чувствуя, как крепкий алкоголь приятно размягчал тело и расслаблял мозг, оттраханный за последние дни всем и всеми, кому только не лень. — Ты вон сколько хлама накупил, — едко заметил Тейлор, в очередной раз удивившись значительно возросшему количеству картин, статуэток и прочих непонятных произведений искусства, которым он даже названия найти не мог. И как только Фредди удавалось сочетать весь этот хаотичный набор из разных стилей, культур и эпох? — Но я-то не рассказываю тебе про их непрактичность. Фредди открыл было рот, чтобы что-то ответить, но вдруг передумал, насупив брови. Он молча посмотрел на собеседника с присущей ему проницательностью, опустошил тумблер с виски и задал свой вопрос: — Роджер, почему ты не с семьей? Роджер на секунду опешил от прямоты Фредди и быстрой смены темы разговора. Время от времени его выводила из себя дурацкая способность друга задавать эти чертовы личные вопросы, бьющие под дых. Почему он не с семьей? А то Фредди не догадался. Может, потому что он в очередной раз облажался? Тут и говорить было нечего — Роджер пиздец как облажался еще тогда, когда вообще решился завести семью. Зачем он взял на себя ответственность, зная, что не выдержит? Дело было не в нем самом, нет, страдали прежде всего дети, страдала ни в чем не виновная Доминик. Хотя, признаться честно, иногда Роджер видеть ее не мог, испытывая ненависть за то, что та не смогла сполна дать ему то, что было так остро необходимо. — Мы… она с детьми уехала к родителям на праздники. Сухо сказал Роджер, откинувшись на спинку стула — настроение резко упало. Нащупав в кармане помятую и слегка промокшую пачку «Мальборо», он достал ее и небрежно швырнул на стол. Твою мать, ему срочно нужно было покурить. Он зажал сигарету между зубами и чиркнул зажигалкой, подпаливая ещё белую бумагу, что тут же начала тлеть, заполняя помещение табачным ароматом. Густой горький дым медленно поднимался вверх, к высокому потолку, превращаясь в причудливые облака нечетких, почти фантазийных форм. Недолго повисев в воздухе, дым рассеивался, будто бы его там никогда и не было. Иногда Роджеру тоже хотелось исчезнуть, без каких-либо последствий и сожалений. Жизнь, к общему человеческому несчастью, была полна отборного дерьма и даже хорошие моменты этого не перекрывали. Когда Роджер был подростком, то думал, что с годами станет лучше, что это лишь юношеский максимализм, не позволяющий давать адекватную оценку происходящему. Но года шли, он повзрослел, стал в какой-то степени конформистом, а вот количество дерьма вокруг не уменьшилось. Оказалось, что и он сам — часть этого круговорота. Все люди были эгоистами в той или иной степени, большинство людей являлось безликими идиотами, а меньшинство — задумывалось больше остальных, но оттого и принимать мир им было труднее. К сожалению или к счастью, Роджер относил себя к третьей категории: эдакая социальная группа, способная смотреть на мир без розовых очков, но не способная ни на что повлиять. Да о чем он, господи? Роджер даже на себя повлиять не мог. Или недостаточно сильно хотел? С самого начала он ставил свои собственные интересы и переживания выше семьи. Из него человек на удивление дерьмовый вышел, не так ли? А в шестнадцать осуждать общество было так легко. — Без тебя? — Мы поссорились, Фред. Я не сильно хочу об этом говорить, — Роджер затянулся настолько глубоко, что, казалось, сигаретный дым полностью заполнил объем его легких. Он же собирался завязать, черт возьми. «Что ж, видимо я выбрал не лучшую неделю, чтобы решить бросить курить», — говорил Роджер себе уже пятый год. — Напьёмся? — спросил Фредди, без труда приняв тот факт, что тема закрыта, и тоже закурил. Роджер посмотрел на него с особой нежной благодарностью и странной грустью. Если бы взглядом можно было обнимать, то это выглядело бы именно так. — Черт, да!***
Роджер сам не понял, как они оба оказались на ковре, гипнотизируя двумя расфокусированными взглядами уже пустую бутылку дорогущего виски. Стены вокруг кружились и двигались, словно в каком-то безумном сне, в котором все существовавшие пространственные законы были нарушены. Роджер предчувствовал утренние последствия, однако прекрасно понимал, что количество выпитого уже было не изменить. Даже самое худшее похмелье стоило этих нескольких беззаботных часов, проведенных в компании Фредди. С ним было так по-детски легко, так непривычно хорошо, а употребленный алкоголь напрочь стер минутные неловкости и недомолвки между ними. У Роджера даже появилось чувство, что кто-то отмотал пленку назад, в те далекие времена, когда они вместе с Меркьюри теряли голову на вечеринках и напивались в хлам, чувствуя себя настоящими рок-звездами. Если быть до конца честным, большую часть этих вечеринок Роджер просто хотел напоить Фредди в надежде, что тот хотя бы в пьяном состоянии проявит к нему интерес. — Фредди? — позвал он тихо, почти с опаской. — М? — А ты когда-нибудь любил кого-то? — во рту вдруг пересохло, а дикое сердцебиение было ощутимо в каждой клеточке напряженного тела, что так предательски подводило своего хозяина. — Я не про Мери, — продолжил Роджер, он чувствовал как разум стремительно трезвеет. Это было страшно, страшнее, чем что-либо из того, что он делал в своей жизни. Выступления на сцене перед тысячной толпой, драки, допросы журналистов — все блекло перед этой почти животной паникой, что неизбежно усиливалась с каждой новой минутой. Она превращалась в неуправляемый клубок эмоций, сводящий Роджера с ума. — Мужчину. Если только существовала эта крохотная, почти призрачная, надежда, что Фредди мог его любить. Если только Фредди, как и Роджер, молчал все эти годы, будучи уверенным в том, что признание все разрушит. Если только в какой-то из вселенных это могло быть правдой. Пожалуйста, черт, пожалуйста. Фредди удивленно на него взглянул, будто проверяя, правильно ли они друг друга поняли. Он пытался найти ответ в этом резко побледневшем лице, но Роджер лишь беспомощно опустил голову, даже не пытаясь совладать с собой. — Черт, да не знаю я, — честно ответил Фредди после мучительно долгой паузы, на напряженном лице отразилась гримаса боли, будто этот вопрос задел его за живое. Роджер не смог сдержать разочарованного вздоха, услышав такой неопределённый ответ. «Не знаю» значило нет. Он кожей чувствовал внимательный взгляд, направленный на него. Внимательный и удивленный, Роджер буквально слышал, как в голове Меркьюри крутились шестеренки, пока тот пытался понять, что же заставило друга завести этот неуместно серьезный разговор. Роджер больше не пытался скрыть эмоций, он был почти уверен в том, что Фредди уже сложил кусочки пазла. — А ты любишь Доминик? Ох, Роджер отдал бы все, чтобы не слышать этого неприкрытого испуга в интонации, с которой Меркьюри задал встречный вопрос. «Он все понял», — подумал Тейлор и едва не задохнулся от адреналина, что заставлял сердце перекачивать кровь с утроенной скоростью. Оно билось так громко и отчетливо, что почти заглушало поток тревожных мыслей в его голове. — Нет, Фредди, я люблю не Доминик. Откровение слетело с его губ быстрее, чем он успел подумать, стоила ли игра свеч. Роджер молчал так долго, так долго откладывал этот момент, что бездействовать хотя бы секундой дольше казалось просто невозможным. Словно он взаправду умрет, если ничего не изменится, если все его чувства так и не найдут применения. Роджера разрывало изнутри, он не видел другого выхода, кроме как сказать чертову правду. Словно ведомый какой-то невидимой силой, он неуверенно подвинулся ближе и прижал ладонь к холодной щеке, забывая, каково это — дышать. Роджер нашел чужие полураскрытые губы и осторожно коснулся их. Он так отчаянно жаждал отдачи, казалось, этот момент длился вечно, однако Фредди даже не шелохнулся, замерев от внезапного шока. Очнувшись от оцепенения, тот нервно отдернулся, в потемневших карих глазах Роджер увидел отражение своего собственного страха — его сердце пропустило удар. Роджера буквально скрутило пополам от боли, глаза защипало от слез, он резко поднялся на ноги, едва не упав, голова шла кругом. Хотелось сбежать, отмотать время назад и никогда сюда не приходить. Идиот! Зачем? Зачем он это сделал? Как унизительно, как обидно — быть отвергнутым, признавшись в том, что сковывало его невидимыми цепями столько лет и не получить взамен ничего. Как же, сука, больно. Черт. Он же знал, блять, знал, что из этого ничего не выйдет. Но разве можно было смириться? Роджер искренне старался это сделать, но оставался таким же несчастным. Он чувствовал себя, как загнанная в угол крыса, не видящая выхода из насточертевшего до тошноты лабиринта. Ну вот, он сказал. И что теперь? Кому стало лучше? Говорят, после признания чувствуешь облегчение, но все, что чувствовал Роджер, — это самая настоящая агония разбитого сердца. Удушающий страх, настолько сильный, что сошёл бы за паническую атаку. Пути назад не было, они никогда не смогут забыть то, что он позволил себе сделать. Эта чертова минутная слабость, подпитываемая надеждой на счастливый исход. — Роджер, стой! — отчаянно кричал Фредди ему в спину. Заткнись. Роджер не имел ни малейшего желания слышать этот родной и такой ненавистный голос, ни одного чертового слова. Он просто не выдержит дальнейшего разговора: Фредди сочувственно скажет, что любит его, как друга, как члена семьи и будет слепо надеяться на то, что они смогут все забыть. — Блять… Роджер, да остановись же ты! — Фредди схватил того за плечи, заставляя Тейлора свирепо обернуться. Его глаза были широко открыты, дыхания сбилось — Меркьюри выглядел так, будто ему тоже было, что сказать. — Зачем? — спросил Роджер на грани шепота, в груди застрял болезненный, сдавливающий грудную клетку, ком. — Просто дай мне уйти, — он почти умолял. — Роджер, это не… — Тейлор выжидающе поднял брови, рука Фредди продолжала с силой сжимать его предплечье, он был уверен, что завтра об этом моменте ему напомнят синяки. — Ты не понимаешь! Роджер горько засмеялся, сделав неуклюжий шаг назад, подальше от него. Фредди действительно думал, что он не понимал? Да все Роджер прекрасно понимал, и это съедало его изнутри, подобно кислоте, это прожигало его внутренности и высасывало душу. — Господи, Фредди, хватит говорить загадками! — раздраженно выпалил он, голос, конечно же, надломился, словно Роджер был на грани истерики. Да, он действительно был на грани истерики, нервного срыва, в шаге от сумасшествия. Он понятия не имел, как справиться с этой сокрушительной горечью, терзающей его так безжалостно и неустанно. — Либо говори, либо дай мне уже уйти, мать твою! — Я… — Фредди замялся, не в силах смотреть на совершенно разбитого Роджера. Он никогда прежде не видел его таким беззащитным, почти искалеченным, с открытой напоказ душой, с влажными от слез глазами, глядя в которые можно было прочувствовать все, что тот так старательно сдерживал в себе. Оно накапливалось месяцами, становилось все больше и тяжелее, а сейчас, наконец обретя свободу, приобрело разрушительную силу. Оно почти сбивало с ног обоих мужчин, что не могли найти в себе смелость взглянуть друг на друга. — Роджер, все потому, что у меня… У меня СПИД и я боюсь тебя заразить. Нет, он не мог этого сказать, физически не мог. Это была чудовищная фраза, которую он так и не сумел произнести вслух. Человек открыл ему сердце, а он не мог ответить тем же? Сказать блядскую истину. Нет, слишком труслив для этого, слишком боялся ранить Роджера еще больше, слишком боялся сорвать свой хорошо отрепетированный за последнии полгода спектакль, напомнив себе о том, что в его крови до сих пор распространялся смертельный вирус. Было слишком, черт возьми, стыдно. Нет, он не скажет Роджеру правду, пока что не время. А когда будет время, Фредди? — Я… — слова все никак не могли выйти наружу, словно кто-то их сдерживал насильно, наступив Фредди на горло тяжелей подошвой. — Не чувствуешь того же, но боишься разрушить нашу дружбу да и «Квин» заодно? — голос Роджера звучал металлически холодно, он резал слух не хуже клинка. — Я понял. Он буквально сбегал из этого блядского дома, едва различая очертания комнат через туманную пелену слез и алкоголя. Роджер яростно схватил свою куртку, наспех обул ботинки и толкнул входную дверь с такой неистовой силой, что та жалобно скрипнула, каким-то чудом не сорвавшись с петель. — Роджер, ты же замерзнешь! — в панике закричал Фредди, надрывая связки, выбегая на заледеневшее крыльцо прямо босиком. — Роджер! — заорал он еще громче, в глубине души зная, что никто уже не откликнется.