Петля

Во вторник утром обнаружили Хаугов. Марту Хауг и её пятилетних дочерей-двойняшек, Таню и Эмму, Лукас хорошо знал – девочки посещали детский сад, где он раньше работал. Комиссар местного полицейского участка, Ларс Хансен*, позвонил ему в семь часов утра, чтобы сообщить охрипшим и каким-то глухим голосом: «Лукас, девочки Хауг мертвы». - Как это – мертвы? – Лукасу на секунду показалось даже, что он всё ещё не проснулся и просто видит дальше тяжёлый, затянувшийся сон, в котором пробивался сквозь плотную толпу людей, и на лицах половины из них уже видел проступающую печать смерти. - Марта их отравила, – продолжал говорить Ларс. – Приезжай, я прошу тебя. Она сама... - Что? – так же глухо переспросил Лукас, наконец, поняв, что это уже никакой не сон. - По горлу себя полоснула. Она тоже мертва. Ты нужен здесь. Когда тебя ждать? Лукас не стал уточнять, для чего именно он нужен, коротко заверил, что через двадцать минут будет, положил трубку и стал одеваться, путаясь в рукавах и застёжках. В окна сквозь неплотно прикрытые шторы вползал серый рассвет. Перед домом Хаугов образовался настоящий затор из полицейских машин, сновало множество людей в форме в накинутых сверху непромокаемых плащах. Шёл дождь, и Лукас успел немного вымокнуть, пока добежал от своей машины до крыльца дома. Видимо, охрана уже знала о том, что он приедет, потому что пропустили его сразу. Из открытых дверей его резко окатило волной света, запахом нашатырного спирта, успокоительных капель, чем-то липким, металлическим, затхлым. Не сразу он сообразил, что это так пахнет засыхающая кровь. Её очень много было в гостиной – на полу, на мебели, на стенах, даже на светлых занавесках – широкая, размашистая дуга пересекла полотнище лимонного цвета и задела потолок. Тело Марты, уже убранное в пластиковый мешок на «молнии», Лукас увидел сразу. И только через несколько секунд – ещё два мешка, под которыми угадывались контуры тел поменьше. Девочки, Таня и Эмма. - О Господи… – пробормотал он, чувствуя, как плотный ком поднимается из желудка к горлу. - Не надо, Лукас, не смотри, - подошедший к нему Ларс с усилием заставил его отвернуться. Вовремя, надо сказать – в сердце медленно вошла тонкая игла. Ларс бережно положил руки ему на плечи и подтолкнул его в сторону столовой: - Идём к Эмилю, Лукас. Он тебя звал. - Почему меня? - Не знаю. Сам понимаешь, в таком состоянии его толком ни о чём не расспросить. Он несколько раз просил тебя позвать. Может, тебе удастся его успокоить. Лукас в этом сомневался – Эмиль Хауг** в период небезызвестного скандала был одним из самых ярых его врагов. И даже когда всё прояснилось, извиняться и не подумал. С Лукасом и по сию пору предпочитал не общаться, но Лукас и не рвался к общению по понятным причинам. И вдруг такой неожиданный поворот. Конечно, раз уж так случилось, нужно помочь. Ведь горе у человека, не дай бог никому, какие тут могут теперь быть старые счёты… Эмиль Хауг сидел, навалившись на широкий обеденный стол, уронив голову на руки, и рыдал у всех на виду. В столовой ещё сильнее пахло нашатырным спиртом и успокоительным. Наверное, именно так и пахнет горе – для всех одинаково. Успокоительное, которым накачали Хауга, ещё не помогло ему в нужной степени, но уже начинало погружать его в какое-то странное отупение. Он монотонно, медленно раскачивался всем корпусом, спрятав лицо в ладонях, и из груди его вырывался уже не плач, а жалобный стон. В растрепавшихся медных волосах тут и там проступали совершенно седые пряди, на которые и намёка не было ещё несколько дней назад, когда они столкнулись с ним в супермаркете. - Эмиль, - позвал Лукас, остановившись возле бывшего ненавистника. Тот поднял на него опухшее лицо, будто разом постаревшее на десятки лет. - Пришёл… - прохрипел он, словно при сильнейшей ангине – видимо, сорвал голос. – Я уж думал, не захочешь. - Эмиль, мне так жаль… - Лукас подошёл ближе. Пододвинул к себе свободный стул, сел. Потом решился и осторожно коснулся ладонью руки Эмиля. А Хауг вдруг потянулся к нему, ткнулся в плечо и буквально завыл – тихо, отчаянно и безнадёжно. Лукас не знал, как его успокаивать. Да и стоило ли? Тут никакие слова не помогут. Что он мог сказать? Что всё будет хорошо? Ни черта хорошего быть не может, когда теряешь близких, да ещё и таким страшным образом. Что всё уладится? Опять же – чёрта с два. Только время, пожалуй, сумеет притупить боль потери. Но это время ещё надо как-то пережить. Что Марта и девочки сейчас в лучшем из миров? Очень слабое утешение. Нет, не знал Лукас, что сказать. Потому просто молча обнял совершенно потерявшего себя от горя Эмиля, преодолевая своё слабое, но всё же отторжение – вспомнилось совершенно не к месту, как тот ещё год назад бросал ему в лицо страшные оскорбления, выказывая завидное красноречие. Да чёрт с ним, со всем, что было. Нашёл о чём вспоминать. Самое время сейчас. Если Эмиль и виноват перед ним, то при чём тут Марта и маленькие девочки, которые никому ещё не сделали зла? Весёлые, задорные двойняшки, так любящие кошек. Но из-за аллергии Тане не разрешалось даже к ним подходить – Эмма же из солидарности с сестрой не подходила тоже. Потому они рисовали кошек в огромных количествах – вон и на стене штук десять рисунков… Горло сдавил колючий спазм, такой сильный, что казалось – это конец, сейчас задушит. И против воли вырвалось с каким-то чужим, утробным стоном, с чем-то обжигающим горло, глаза, лицо: - Господи, Эмиль, да что же на неё такое нашло! Кажется, на них смотрели – Ларс, эксперты, занятые в доме. Кто-то произнёс с досадой: «Да чёрт вас подери совсем, будь оно неладно! Теперь ещё и второй…» Затем усилился запах успокоительного. - Не нужно, я в порядке, - попытался отнекиваться Лукас, когда у него перед носом возник пластиковый стаканчик, наполненный на треть резко пахнущей жидкостью. - Это тебе только кажется, - с нажимом произнёс судмедэксперт. Вот пропасть, кажется, они знакомы, но никак не получалось вспомнить его имя. – Не с твоим диагнозом говорить о порядке. Пей, только залпом. Пришлось послушаться. Колючая каракатица, застрявшая в горле, сбежала куда-то в живот. Лукас вернул пустой стакан эксперту, отёр ладонью всё ещё мокрое от недавних слёз лицо. Надо же, он целый год не плакал, словно отшибло у него эту способность напрочь. Иногда ему хотелось, конечно – ещё в больнице, когда становилось внутри слишком горячо и больно, но не получалось никак. Не выходило слезами. Но из-за такого запредельного, безумного кошмара не сорвался бы, наверное, только чурбан бесчувственный… - Лукас, - Хауг, кажется, немного успокоился и теперь смотрел на него воспалёнными глазами. – Спасибо, что пришёл. Я, правда, думал, что ты… не захочешь. - Не за что, - покачал головой Лукас, проглатывая вертящийся на языке вопрос, который казался почему-то неуместным. Но Эмиль словно догадался и заговорил сам: - Ты, наверное, удивляешься, почему я именно тебя попросил позвать. - Честно говоря, да. - Веришь или нет, сам не знаю. Не знаю. Но пока можешь просто побыть здесь? Пожалуйста. Иначе я рехнусь к чёртовой матери, - на последней фразе делано спокойный голос снова сорвался – Эмиля душили спазмы. Лукас молча утвердительно покачал головой: он и не думал сейчас уходить – Эмиль явно нуждался в помощи, и вправду выглядел близким к помешательству. - Можешь говорить? – подошёл к ним Ларс. - Да, - заверил его Эмиль и сделал несколько судорожных глубоких вдохов. – Да. Сейчас. - Мы нашли это на столе в гостиной, - Ларс показал обёрнутую в пластиковый пакет записку, на которую почти не попала кровь. Листок, вырванный из большого блокнота или ежедневника. – Это почерк Марты, Эмиль? – спросил Хансен. - Да, это её рука… - ответил Хауг, едва взглянув на записку. Аккуратный прямой почерк, никаких искажений, выдающих хотя бы небольшое беспокойство: «Уходим в лучший мир». *** Постепенно к десяти часам утра картина прояснилась, обросла деталями. Когда Эмиль Хауг – охранник в службе безопасности торгового центра – вернулся с ночной смены домой, его жена и дочери уже были мертвы. Пока вырисовывалась только одна очевидная версия: Марта убила своих дочек и покончила с собой. Налила девочкам перед сном сок, добавив в него огромное количество сильнодействующего снотворного, и смотрела, как они умирают, не вызвала врача. А потом написала предсмертную записку и перерезала себе горло остро наточенным кухонным ножом. Кровь хлынула из сонной артерии фонтаном, и без немедленной помощи профессионалов тут, конечно, выжить шансов никаких не было. Ни алкоголь, ни наркотики в крови Марты не были обнаружены. Упаковку из-под снотворного, которым она напоила девочек, нашли в мусорном ведре, нож валялся на полу рядом с телом Марты. Эмиль Хауг, заторможенный от успокоительных препаратов, которыми его напичкали, отстранённым, бесцветным голосом давал показания. Ларс Хансен, понимая его состояние, старался по возможности на него не давить, и был несказанно рад, что рядом Лукас – Эмиль буквально цеплялся за него, как утопающий за соломинку, словно одно только его присутствие хоть как-то мобилизовывало, давало силы не свалиться здесь же, на месте. Это Эмиль-то, который ненавидел Лукаса вплоть до сегодняшнего дня! А может, и не ненавидел вовсе, подумал Хансен, просто нипочём не хотел признавать свою ошибку – гордыня непомерная мешала. Но, очевидно, сейчас ему было настолько плохо, что вся эта шелуха с него пластами слетела. Лукас же и вовсе настоящий молодчина – без колебаний пошёл на контакт, отодвинув в сторону прошлое, и сделал всё, что мог. Кажется, и сам начал приходить в себя после целого года, проведённого в состоянии живого трупа. - У тебя есть какие-то предположения, почему она это сделала, Эмиль? – спрашивал Хансен. – Вы же жили душа в душу, это все знают. По-моему, вы даже ни разу не поссорились. Никаких оснований у неё не было так поступать. Или мы чего-то не знаем? Хауг, снова впавший в каменное отупение и бездумно разглядывающий рисунок на скатерти, непонимающе уставился на него: - А? – и перевёл беспомощный взгляд на Лукаса, будто спрашивая, о чём вообще речь. Тот терпеливо пояснил: - Как ты думаешь, почему Марта это сделала? Эмиль несколько секунд смотрел на него, стараясь сфокусироваться, морща лоб, а потом неожиданно осмысленно и как-то даже спокойно заговорил: - Я не думаю, Лукас, я знаю. - Да в чём причина такого поступка может быть? - Этого я не могу вам сказать. - Почему? - Я боюсь. - Чего ты боишься, Эмиль? – насторожился Хансен. – Или кого? Тебе или ей кто-то угрожал? Запугивал, шантажировал чем-то? - За вас я боюсь, Ларс. За вас всех. Со мной всё самое страшное уже произошло, я теперь человек конченный. А вы, может быть, и выберетесь из этой истории. Закрывай быстрее дело, Ларс, мой тебе совет. Тут нечего расследовать. Самоубийство на нервной почве, так оно и есть. - Но… - Послушайте меня! Оба послушайте! Это очень опасная штука. Прикосновение – и достаточно, обратной дороги не будет, вы уже стоите на грани! Ларс покачал головой: - Ну, про опасные штуки уже приходилось слышать, и не раз. Политика, организованная преступность… это всё понятно. - Ничего вам не понятно. Вот поэтому, может, вы и живёте ещё. А я умираю. На Лукаса, в отличие от Ларса, слова Эмиля произвели другое впечатление – что-то скользкое и холодное заворочалось в животе, словно рыба-змея в густой тине, а спина заледенела. Но всё же он в успокаивающем жесте положил руку на плечо Хауга: - Эмиль, ты всё-таки попробуй рассказать всё спокойно, не торопись. Тот нахмурился: - Всё не так, как вы привыкли. Здесь, - с нажимом на слово произнёс Хауг, - лучше этого не знать. Прости, Лукас… и ты, Ларс, тоже. Я очень устал. Не возражаете, если мы поговорим в другой раз? Мне ещё придётся заняться похоронами… - после этих слов он стиснул зубы, стараясь удержать отчаянный звук, идущий из горла, наливающегося мучительной судорогой. - Да, да, - поспешно согласился Ларс, - тебе и впрямь нужно отдохнуть. – Он сделал знак экспертам, и снова запахло успокоительным. Одурманенного лекарствами Хауга отправили в больницу, эксперты остались возиться в доме дальше. Лукас уехал домой с гудящей, как подстанция, головой, не испытывая ни малейшего желания спать. Он чувствовал себя странно – по всему телу расходилась от позвоночника вибрация, напоминающая лёгкий ток – будто кровь вскипала без жара, с мелкими пузырьками воздуха. И прибавить к этому довольно подавленное состояние из-за случившегося. - Ты уверен, что тебе самому врач не нужен? – поинтересовался Ларс, провожая его до машины. – Выглядишь не очень-то. - Я нормально, - Лукас вдруг почувствовал, как промозгло и холодно на улице, и рывком застегнул куртку почти до подбородка. Вот ещё новости, совсем недавно ему было наплевать, холодно ему или нет. - Я к тебе загляну вечером, - пообещал Хансен, - точно время не называю, но как только смогу. Нам надо поговорить. Что ему надо именно от него, Лукас не понимал, но на визит дал согласие – раз надо, значит, надо. Дома он первым делом поставил чайник – надо было согреться и как-то прийти в себя после увиденного и услышанного, действие выпитого в доме Эмиля успокоительного уже заканчивалось, а алкоголь при его проблемах исключался сразу. Оставалось одно – чай на травах. Несколько глотков горячего напитка помогли согреться, потом отпустила тошнота и слегка улеглась тревога. Поняв, что всё ещё не разделся, Лукас расстегнул «молнию» на куртке и вышел в прихожую. Там-то, наконец, до него дошло, что происходит что-то непривычное и почти забытое. «Что же это? – думал Лукас, остолбенело глядя на себя в зеркало. – Ко мне вернулись реакции, нормальные человеческие реакции?» Конечно, вернулись ещё не в полной мере – но уже ставшее привычным состояние холодного безразличия, сопровождавшее его почти весь последний год, заметно пошатнулось. Наверное, причиной тому было потрясение, что он испытал в доме Хаугов. От воспоминания об упрятанных в пластиковые мешки телах и кровавых следах снова стало дурно – Лукас рванулся в уборную, едва успев склониться над унитазом. Желудок разбушевался не на шутку, извергая в сияющие недра всё своё небогатое содержимое. Через несколько минут отпустило. Лукас ушёл в ванную, разделся и долго стоял под душем, пуская то ледяную, то обжигающую воду. Наконец, полегчало. Чтобы немного отвлечься, он запихнул в стиральную машинку свою одежду, в которой был в доме Хаугов, затопил камин, потом включил ноутбук и проверил почту. Заказов было два – довольно приличные по объёму тексты. Намётанным глазом Лукас оценил: возни на пару дней точно. Нужно начинать работать, потому что вечером обещал зайти Ларс Хансен. Лукас с сомнением посмотрел на остатки вчерашнего ужина в холодильнике, понял, что есть сейчас точно не сможет. Потому сделал себе ещё чаю и принялся за перевод. И не заметил, как вырубился прямо за столом. *** - А у тебя прилично в доме, - заметил Хансен, проходя в гостиную. Освободился он только часам к десяти вечера, после чего сразу отправился к Лукасу, предварительно завернув по дороге в магазин. – Это для нас, - он продемонстрировал шуршащий пакет, от которого пахло выпечкой и чем-то жареным. – Идём на кухню, я голодный – жуть. Заодно и поговорим. - Как Эмиль? – спросил Лукас, выгружая на кухне продукты из пакета. Пирог, нарезанный ломтями, готовые отбивные и жареная картошка, бутылка «Хиринга»***, банка компота. - Пока в отключке, - Ларс вымыл руки под краном и полез в стенной шкаф в поисках тарелок. – Ему вкатили столько успокоительного, что хватило бы на целое стадо носорогов. Так что проспит, наверное, до утра точно, а то и больше. Но если проснётся – там врачи наготове, помогут… - Ларс расставил тарелки на столе и плюхнулся на стул у окна. – По-моему, бедняга от горя помешался. - Тут, пожалуй, помешаешься. - Да понятное дело… В этот момент в дверь позвонили. - Ты ещё кого-то ждёшь? – удивился Ларс. - Кроме тебя, ни с кем не договаривался, - пожал плечами Лукас и отправился открывать. На пороге стоял Тео. - Привет. - Привет, - Лукас поймал себя на том, что ему всё-таки приятно его видеть. По сравнению с ещё недавним безразличием – уже что-то. – Проходи. Тео обнял его, вручил пакет: - Это от Агнесс. У тебя гости? Я не помешаю? - Нет. Это Ларс, он поговорить пришёл. - По поводу… Хаугов? - Уже знаешь? - Все знают. Оказалось, в курсе случившегося был уже действительно весь посёлок. О том, что Эмиль Хауг в невменяемом состоянии требовал позвать Лукаса, а потом рыдал у него на плече, тоже как-то прознали, и всеобщему удивлению предела не было. Не те у них отношения были – Хауг Лукаса на дух не выносил, не уставая это всячески демонстрировать, а Лукасу вообще не было до него никакого дела. И вдруг такой выверт! Хотя, конечно, ситуация страшная, кто может точно сказать, что там замкнуло в голове у несчастного мужа и отца, потерявшего разом всю семью. А что Лукас так себя повёл – ну, это как раз логично. Хотя и вдвойне странно. Примерно так и говорили жители посёлка, обсуждая случившееся. - У меня к тебе тоже разговор, правда, по другой части, - заявил Тео, снимая куртку в прихожей. – Но то, что здесь Ларс, тоже хорошо. Разберёмся, наконец, с этим выстрелом. Лукас чуть было не переспросил, каким ещё выстрелом, потом вспомнил, о чём речь – надо же, за сегодняшний день он успел об этом напрочь забыть. - Тео, ну зачем… - Затем! - Каким ещё выстрелом? – поинтересовался вышедший к ним Ларс. Ну начинается. - Вот этот упрямый баран, - заявил Тео, обличительно указывая на Лукаса, - так и не заявил в полицию о том, что в него стреляли в лесу неделю назад! - Это что ещё за новости? – тут же вскинулся Хансен и грозно уставился на Лукаса. – Кто в тебя стрелял? - Не знаю, я его лица не видел, - ответил Лукас, понимая, что уходить от разговора на эту тему теперь бесполезно. – Только силуэт, и то против солнца. - И ты молчишь! – Ларс упёрся кулаками в бока. – Сбрендил, родной? Белены объелся? - Вот и я о том же, - подхватил Тео. – Если что, свидетели, кроме меня, ещё Йохан и Бент. Все подтвердим, как дело было. - Замечательно, просто охеренно, - покачал головой Хансен. – Лукас, можешь объяснить, почему ты ни слова об этом не сказал? - Потому что... – Лукас задумался, как бы лучше сформулировать. Вспомнил, что держит в руках пакет, принесённый Тео, и поставил ношу на комод. – Потому что это только лишнее сотрясение воздуха. Фактов у меня нет, конкретных подозрений в чей-то адрес – тоже. - Ты что, дурак? – странно спокойным тоном спросил Хансен, по-птичьи наклонив голову набок. – Полиция для чего? Вообще-то мы как раз этим и занимаемся – ищем и факты, и доказательства. Чего у тебя глаза на лоб полезли? Не знал, что ли? - Ларс… - терпеливо начал Лукас, но Хансен перебил: - Чего «Ларс»-то? Я уже сорок пять лет Ларс. Мне что, лишние трупы нужны, по-твоему? Тем более из числа хороших знакомых? Вот, блин, радость! Ты мне сейчас же всё расскажешь, а там решим, как быть. А вот пускать такие дела на самотёк – это чёрт знает, что такое. - Может, тогда на кухню пройдём? – предложил Тео и подхватил пакет с комода. – Вы в прихожей трепаться собрались? Ларс едва не треснул себя по лбу: - Тьфу ты, с вами про всё к чёртовой матери забудешь, охламоны, ужинать идёмте! А то загнусь в голодных корчах, будете знать. Лукас невольно усмехнулся уголками губ. Ларс Хансен стал комиссаром полицейского участка всего лишь полгода назад, когда прежний ушёл на пенсию. Хотя, казалось бы, эта должность подходила невоздержанному на язык авантюристу ещё меньше, чем рыбке зонтик, он вполне успешно справлялся с новыми обязанностями. В период прошлогоднего скандала, узнав о попавшем в больницу Лукасе и выслушав рассказ переживающего Тео, Хансен – тогда ещё начальник патрулей, даже не имевший отношения к расследованию этого дела, стал инициатором повторного следствия и вызова каких-то немыслимых специалистов из столицы. Причём, проделал всё это довольно изящно – в обход начальства, зная, что иначе ему обязательно перекроют кислород – ну кому нужен ещё один скандал? А когда комиссия уже прибыла в посёлок, стало ясно, что Хансен поставил классическую «вилку» всему участку: вздумают мешать и скрывать информацию – получат по шапке, не станут скрывать – всё равно получат по шапке. Несмотря на то, что Ларс нарушил всё, что только мог, его тогда не уволили, а уж когда повторное следствие обернулось не просто скандалом, а настоящим торнадо, никому и в голову не пришло его хоть как-то наказывать. - Зачем ты это затеял? – спрашивал Лукас, когда Хансен, урвавший толику свободного времени в самый разгар следствия, пришёл к нему в больницу. - А чтобы всё прояснить окончательно. - По-моему, всем и так всё ясно. - Да ни хрена никому не ясно ничего! – взвился Хансен под самый потолок. – А ты завязывай идти у них на поводу и себя в гроб загонять, понял? Хрен дождутся! Тоже мне, судилище они устроили, ангелы, блядь, небесные, кучка лицемерных баранов… - Не ругайся, - осадил его доктор Хаген, присутствующий на всякий случай при разговоре. - А кто ругается? – удивился Ларс. – Бараны и есть, скажешь, нет? Лукас тогда, помнится, отключился, так и не узнав, чем окончился их спор. … Ужин затянулся за полночь. В итоге по части выстрела решили: Хансен предупреждён и начнёт проверку, а огласке ничего придавать не станут, дабы не спугнуть противника. Тем более что после неудачной попытки убийства он наверняка затаился на неопределённый срок, если не совсем дурак. Лукасу же предписывалось жить как обычно, но и бдительность не терять. Анализировать обстановку. И чуть что – пусть немедленно звонит лично Хансену, в любое время, номер у него есть. Затем переключились на случившееся сегодня. Собственно, Ларс об этом и пришёл с Лукасом поговорить, но сообщение о выстреле совершенно спутало ему все карты. - Как ты думаешь, что Эмиль имел в виду под всем этим «опасная вещь», «лучше не знать» и прочая? - Возможно, они знали что-то немаловажное, о чём знать небезопасно, - задумался Лукас. – И их довольно чисто «убрали». Ларс тут же придрался: - Знаешь, при залитой кровью до потолка гостиной говорить «чисто» - это как-то странно. Но я тебя понял. Убийство, имитирующее самоубийство… Может быть, - кивнул Хансен, - такая версия тоже не исключается. Но всё-таки она маловероятна. Ты же, наверное, обратил внимание – никаких следов борьбы в доме. А мы не нашли никаких синяков на теле Марты – а ведь она должна была сопротивляться. Девочки тоже выпили отраву добровольно. Голову даю на отсечение, они знать не знали, что сок отравлен. Выброс адреналина в крови у всех в пределах нормы. И потом, преступники при таком способе убийства просто не могли не запачкаться в её крови, не могли не оставить следов, а их нет. Только следы Эмиля – но он размазал кровь, когда она уже запеклась – то есть, через несколько часов. Марта и девочки были одни в доме, это точно. Ну или действовали такие профи, что передвигались по воздуху, ничем себя не выдали – Марта нападения не ожидала. А это, повторюсь, маловероятно. Да и характер раны такой, что нанести её себе могла только она. Если только правую руку с ножом ей просунули под мышку. А сделать это незаметно, сами понимаете, нереально. - А если её довели до самоубийства? – предположил Тео. – Угрожали, запугивали, давили? - Не исключено. Но детей зачем было убивать? Почему сама, в конце концов, не выпила того же снотворного, а схватилась за нож – точно такие же таблетки ещё были в аптечке, целая упаковка, нераспечатанная даже. Ей бы, во всяком случае, с лихвой хватило. Странное дело, как ни поверни. Честно говоря, в первый раз с подобным сталкиваюсь. Но вот о какой-то смутной внешней угрозе мы только с намёков Эмиля знаем. А он сейчас, мягко говоря, не в себе. Лукас, у меня к тебе просьба. Сейчас Эмиль явно тебе склонен доверять больше, чем остальным. Ты мог бы как-то осторожно вывести его на разговор о том, чего он так боится? Наверное, он тебя и сам попросит поговорить в ближайшее время. - Нужно будет помочь ему с похоронами, - Лукас тяжёлым взглядом уставился в свою тарелку, будто ждал, что еда сама встанет и уйдёт. – Я, конечно, попробую задавать вопросы, но не гарантирую ничего. - С похоронами мы все поможем, - поддакнул Тео. – Это даже не обсуждается. Лукас, у меня к тебе тоже дело. Ты не хотел бы неделю-другую пожить у нас? - Вот, хорошая мысль, - поддержал его Хансен, салютуя рюмкой «хиринга». Лукас уже хотел ответить «нет», но вместо этого, к собственному удивлению, произнёс: - Давай вернёмся к этому чуть позже, Тео. Сначала нужно разобраться с тем, что тут творится. Позже, уже лёжа в постели, Лукас не переставал думать о причинах, которые могли толкнуть Марту Хауг на такое страшное дело. Что в принципе может толкнуть человека на самоубийство? Отчаяние, страх, проблемы с психикой. Марта никогда не казалась Лукасу психически больной. Конечно, он тот ещё специалист, но за те долгие годы, что они были знакомы, пусть и не близко, болезнь не могла не проявиться хоть в чём-нибудь. Если только она не нагрянула совсем недавно. А вот убийство девочек как раз очень даже вписывается в версию психического заболевания… Нет, нет, это пусть разбираются профессионалы, он не станет касаться такой области. Но в любом случае – Марта, убивая дочек и себя, не была на взводе – Ларс упоминал про уровень адреналина в крови. Да и предсмертная записка об этом косвенно говорила – аккуратный, прямой почерк, лист вырван из блокнота осторожно. Не похоже, чтобы Марта нервничала, когда писала эти слова. Но ведь невозможно оставаться спокойной, когда собираешься совершить такое, подумал Лукас. «Ага, скажешь тоже, - фыркнули в его голове. – Сам-то себя вспомни, не особенно ты рвался спасать своё сердце тогда, в Рождество». «Отстань», - мысленно огрызнулся Лукас, хотя это было чистой правдой. Не ощущал он тогда ни страха, ни сожаления, ни тем более тревоги за собственную неповторимую жизнь. Не то чтобы он и сейчас за неё испугался, но, по крайней мере, перестал ждать убийцу. «Бесполезное, на самом деле, занятие», - подумал он, закрывая глаза. И полетел куда-то вниз. Ему ничего не снилось, Лукас словно бы «спал во сне» и проснулся лишь от глухого стука где-то внутри. Сердце стучало сильно и неравномерно, делая иногда такие огромные паузы, что казалось – больше оно стучать не начнёт. От этого бросало то в жар, то в холод. Аритмия. Впервые за долгие месяцы спокойствия, можно сказать, затишья. Пора пить таблетки? А может, и не пора. Ещё не вечер… Внутри раскручивалась какая-то дикая пружина. Лукас осторожно поднялся, накинул на себя одежду. Ему вдруг захотелось выйти на улицу, но каждый шаг давался с трудом, хотя именно на ногах ему стало легче. - Можешь не приходить, – выдохнул он в ночную темноту, как только ноги вынесли его на улицу. Поднялся ветер, он пронизывал чёрные ветви деревьев и там, между ними, родился странный звук, сначала похожий на пение трубы, а потом и вовсе стал напоминать человеческий плач, но с какой-то звериной окраской – злой и надрывный вой. Всё тело свело судорогой, не отдавая себе отчёта, Лукас вцепился в калитку и попытался вдохнуть сырой холодный воздух, ещё раз, и ещё. Постоял, держась за ограждение, пока его не начало трясти от холода. Потом вернулся в дом, лёг, завернулся в одеяло и отключился, едва успев коснуться головой подушки.