Петля

Ближе к девяти вечера обнаружилось, что продуктов в доме – кот начхал, на ужин хватит, но не более того. Агнесс, недолго мучась, отправила Тео и Лукаса в супермаркет. - Вдвоём больше принесёте, - заявила она и сделала попытку увести Клару ложиться спать. Та спать совершенно не хотела – ей непременно надо было выяснить, останется ли Лукас и сегодня у них ночевать. - Ну, если ты так хочешь, то наверняка останется, - ответил Тео и выжидательно посмотрел на друга. – Останешься? Лукас на несколько секунд впал в натуральный ступор. Он поймал себя на том, что в равной степени хочет и остаться, и уйти побыстрее. Ну началось. Несколько часов не задумывался об этом вообще – и ничего, а задумался – так и прижало: а нужно ли, а удобно ли... «Да чего уж там, - немедленно завёл шарманку оппонент в его голове, - признайся: ты же не хочешь думать о том, что твоё присутствие в доме могут воспринимать как заведомую опасность для Клары. Потому и решил смыться от греха подальше». «Решил, - «ответил» Лукас тем же образом. – По-моему, это нормально – не нервировать ни себя, ни их». «Ещё бы! Но ведь Клара просит, сама просит. Это же может служить каким-то доказательством, что она тебя не боится? Или нет?» «Нет». «Я тебе дам нет!» «Да что не так?» «То, что в упор очевидного не видишь. Ты можешь снизойти и понять: не считают тебя больше в этом доме извращенцем и обидчиком детей!» «Раньше-то считали». «А теперь поняли, что ошиблись». «А осадок наверняка остался. И при случае неизбежно выплывет наружу». Этот шизофренический диалог мог бы и дальше продолжаться, не вмешайся Тео. Он дёрнул Лукаса за рукав куртки и окликнул, отгоняя оцепенение: - Что за немая сцена, эй! - Задумался, извини. - Ну так ответь человеку: останешься ночевать или нет? - Да, - ответил Лукас и тут же пожалел. Что он творит, боже мой, что творит! Сам себе мостит дорогу в ад, а потом удивляется, как это с ним такое произошло. Клара между тем бурно выразила свою радость, повиснув на его руке. Лукас невольно тяжело вздохнул. Ребёнку наплевать на предрассудки, девочка искренне выражает свои эмоции. От Тео его досада не укрылась, он бросил на Лукаса внимательный взгляд и, кажется, понял, в чём дело. Ободряюще хлопнул его по плечу и заторопил: - Ну, пошли. А ты, красавица, - обратился он к Кларе, - немедленно спать. На улице Лукас немного встряхнулся. Дождь, похоже, взял временную передышку, лить перестал, но неизвестно, надолго ли. Идти куда-то пешком было себе дороже, потому Тео выгнал из гаража машину. До супермаркета ехали в молчании. Тео то и дело посматривал на Лукаса, сидящего рядом. В полумраке салона автомобиля его лицо казалось неестественно бледным, застывшим и снова напомнило ему восковую маску. Кажется, сцена с Кларой выбила его из колеи. А ведь целый день вёл себя совершенно нормально, помогая сначала откачивать Торстена, потом решать вопрос с датой и организацией похорон Хауга. А тут, видимо, подняли головы старые демоны, которые до сих пор не дают ему нормально жить. Тео не сомневался, что Лукас запретил себе даже испытывать какие-либо добрые чувства к детям, не говоря уж о том, чтобы их проявлять. И частично поэтому он уволился из детского сада, едва проработав месяц. Опасение снова влипнуть по уши – лишь одна из причин, далеко не главная. А ведь до сих пор дети, завидев его на улице, кидаются к нему толпой, облепляют со всех сторон. «Оттает, - надеялся Тео ещё несколько месяцев назад, - Клара его умилит». Не оттаял. Был вежлив, старался улыбаться, но всё это – как механизм. Демоны явно были сильнее. И сейчас Тео понимал, что окончательно созрел для разговора с другом. Вот сейчас разберутся с продуктами – и можно будет поговорить с ним с глазу на глаз. В супермаркете было полно народу – очевидно, действовали какие-то скидки. То и дело натыкаясь на знакомых и перебрасываясь с ними парой фраз, Тео с Лукасом ухитрились довольно быстро загрузить две проволочные тележки и двинуться к кассе. И в этот момент с потолка вдруг начали сыпаться искры. Лампы судорожно замигали, словно стробоскопы, и погасли. Затем повалил дым, а следом занялся потолок. И начался ад. Кто-то истошно завопил «Пожар!» и это послужило сигналом для впавшей в оцепенение толпы. Не сговариваясь, все рванули к выходу, опрокидывая стеллажи и какие-то коробки, бросая свои тележки, как придётся. В результате образовался плотный затор и началась такая давка, что без травм просто не могло обойтись. Ворвавшийся в открытую дверь поток воздуха ещё сильнее раздул огонь – языки пламени энергично поползли по стенам, по пластиковым панелям, дым стал ещё гуще, чернее, кому-то стало плохо. Лукасу вдруг буквально на руки свалился задыхающийся Тарбен* из мясного отдела, и ему пришлось тащить его к выходу, одновременно стараясь не упускать из виду Тео, который тоже волочил кого-то и одновременно кричал в телефон, вызывая пожарную службу. Но оказалось, его опередили, потому что пожарных кто-то уже вызвал. Может быть, сработала сигнализация? - Чёрт тебя подери… - шипел Лукас, выволакивая на улицу Тарбена, тяжёлого, как танк. К счастью, уже подоспела и «Скорая помощь». Сдав своих подопечных в руки медиков, они с Тео, не сговариваясь, ринулись обратно – помогать другим. - Боже, пропал магазин… пропал! – раздался горестный возглас совсем рядом. Это был кашляющий от едкого дыма Могенсен**, сидящий на наружных ступенях. Он так крепко вцепился в хромированные перила, словно это был единственный способ спасти магазин, но с места сдвинуться не мог – очевидно, был в шоке. Лишь потом стало известно, что в дикой свалке он сломал ногу. Огонь в зале разошёлся вовсю, а внутри оставалась ещё масса людей. Лукас потерял счёт времени, хватая кого-то и подтаскивая к выходу, возвращаясь, глотая дым и судорожно кашляя, снова хватая кого-то, вытаскивая… Краем глаза в дымном мраке он видел Тео, который тоже хватал кого-то и таскал к выходу, и ещё несколько человек делали то же самое. Потом их отогнали от горящего здания, крича, что внутри больше никого не осталось. Из брандспойтов забила вода, и в этот момент потрескивающая крыша просела и частично рухнула вниз. На улице снова начинался дождь. Отойдя на негнущихся ногах на несколько шагов, Лукас сел на сваленные горой ящики. Через секунду рядом с ним плюхнулся Тео. Его раскрасневшееся лицо покрывали чёрные разводы, волосы растрепались и облепили потный лоб, слезились покрасневшие от дыма глаза. Лукас справедливо полагал, что сам выглядит не лучше. Провёл ладонью по лицу, размазывая дождевую влагу, и понял, что на нём нет очков. Где-то потерял, впрочем, ничего удивительного. - Ты похож на кочегара, - прохрипел Тео. Лукас в ответ фыркнул: - На себя посмотри. - И даже и не подумаю… Сходили, чёрт подери, за покупками. Как ты думаешь, из-за чего пожар случился? - Наверняка с проводкой что-то. Замыкание и привет. Зданию сколько лет? - Да примерно двенадцать. - Ну так чего ты хочешь? Ещё повезло, что все живы остались. К ним подошёл санитар «Скорой помощи» и коротко осведомился: - Порядок? Оба синхронно кивнули. Санитар исчез. В кармане Тео заголосил сотовый. И даже не было нужды гадать, кто это. Агнесс, видимо, уже узнала о пожаре. Едва удалось успокоить взволнованную женщину, как подошёл полицейский с кучей вопросов: «Вы ведь были внутри, когда начался пожар? Можете говорить? Скажите, что вы помните?» Когда их оставили в покое, они побрели к машине. Что-то заставило Лукаса обернуться, взглянуть ещё раз на охваченное огнём здание супермаркета. «То, что случилось со мной, с моей семьёй – не конец, - отчётливо зазвучал в голове голос Эмиля Хауга. – Всё только начинается. Наш посёлок ещё хлебнёт горя досыта…» Сломленный горем бедняга не ошибся. Электрическим разрядом Лукаса ударила мысль: в здании остались люди. Остались. Вероятно, не в зале, а в подсобных помещениях. Только им уже ничем не поможешь. Огонь – стихия беспощадная. Словно подтверждая это, над горящим супермаркетом с рёвом взвился огненный столб. Видимо, рванули на складе баллоны с пропаном. - Лукас, не смотри, хватит! – Тео подтолкнул его к машине. Что же, так и будет продолжаться что-то в этом духе, пока не найдётся тот, кто и в самом деле растлевал Клару? Но как его найти? Лукас вспомнил, как она говорила, что «плохо ей сделали другие» и что она боится. О том, чтобы спрашивать её сейчас, и речи быть не может. Наверняка этот тип, кто бы он ни был, со страху затаился, а напоминать девочке о пережитом расспросами нипочём нельзя. Тео это быть явно не может. Но кто тогда? Слишком много вопросов, на которые нет ни одного ответа. Пока добрались до дома, пока успокоили Агнесс и всё подробно рассказали, пока обсудили причины и последствия, прошло не меньше двух часов. Наконец, Агнесс отправилась спать, оставив Лукаса и Тео одних на кухне и попросив их долго не засиживаться. - Спать пойдёшь? – спросил Тео. - Не знаю. Не хочется как-то. - Тогда, может быть, чаю? – вернувшись с пожара, они уже выпили домашней наливки, чтобы унять нервный озноб, а Лукас в последнее время вообще избегал спиртного, потому оставался только чай. Они устроились с чашками горячего напитка за столом. - Мрак какой-то, - в сердцах произнёс Тео. – Сначала Хауги, теперь пожар… Казнь египетская. «Это возмездие, - отчётливо всплыли в памяти Лукаса слова Эмиля. – За всё, что мы сделали». Лукасу ещё тогда, во время разговора с ним, эта мысль претила. Меньше всего ему хотелось как-то мстить, пусть с ним и поступили несправедливо. Ему хотелось покоя, а не этого ужаса. Но, видимо, не ему было решать, что будет и чем закончится. Хотя Эмиль ведь говорил: если найти виновного, то у других появится шанс. «Форзи» заберут его, но отступятся от остальных, так получается? Что-то было во всём этом неправильное, и теперь Лукас понимал, почему: это уже похоже на какой-то торг. Только кто же с высшими силами торгуется – если это, конечно, они и есть? Что это за название – «форзи», откуда оно взялось и что может означать, Лукас не знал. Точнее, раньше это его не заинтересовало, вот он и не спросил у Хауга, а сейчас вдруг разобрало не на шутку, и он несколько раз повторил про себя на разные лады: «Форзи, форзи, форзи…» Как будто ожидая озарения и в самом деле надеясь понять, что это значит. Видно, с головой у него и впрямь было неладно, если он думал об этом. Голос Тео заставил его очнуться: - Ты правда считаешь, что Марту кто-то специально до этого довёл? Лукас покачал головой: - Доводил несколько месяцев. Мне Бруун рассказал, у неё были веские причины для депрессии. Потеря ребёнка на небольшом сроке, операция и бесплодие. Она очень переживала, просто не говорила почти никому. Понимаю, это секрет, но и Марты уже нет в живых, а разобраться нужно… Она не была психически больной, но случившееся её сильно травмировало. Злоумышленник об этом явно знал, вот и воспользовался, стал внушать ей, что пора заканчивать мучительную жизнь и так далее. И говорил от имени её отца. Несколько месяцев давил на больное, провоцировал. Она не выдержала. А Эмиль не смог жить без неё и дочек. Врубаешься? - Так, - Тео задумался, пошарил в памяти. – Значит, получается, кто-то, затаивший злобу на Эмиля, мог такую… многоходовку провернуть, чтобы и он почувствовал боль утраты? - Ты на родственников того убитого наркодилера намекаешь? - Пока напрашивается такой вывод. Сам ведь тоже так считаешь? Лукас только руками развёл: - Может быть, они, а может быть, и нет. Ларсу нужно будет завтра рассказать про Марту, пусть думает. Он же, в конце концов, сыщик, а не мы. А то ещё нарасследуем… Состояние взвинченности после пожара ушло, и ему вдруг стало до того паршиво и муторно, что даже затошнило немного. Он внезапно подумал, что все эти его рассуждения, попытки разобраться – это просто способ отвлечься от своих проблем, которые никуда не делись и продолжают давить на него. Попытка убежать от самого себя. Причём, совершенно бессмысленная. Даже если он сумеет как-то выйти на виновного в случае с Кларой, Хаугами и даже в случае с выстрелом, ему самому не станет легче. «Никогда не иди назад, возвращаться нет уже смысла…» *** Чтобы не встречаться взглядом с Тео, он встал из-за стола и подошёл к окну, выходящему во двор. Но и эта картина была до того безрадостной, что стало совсем уж хреново. И накрыла мутной дождевой пеленой тупая безнадёга, вбивая Лукаса в раскисшую холодную грязь. Возможен ли возврат к последней точке невозврата? Как будто где-то, на каком-то уровне жизни сохранился, а потом, через несколько месяцев, вернулся в то же самое место? Похоже, именно это с ним и происходило. Шанс переиграть заново, с другим исходом, проплыла равнодушная мысль. Возможно, только не очень-то верилось в более удачный исход. Точнее, не верилось совсем. Прошлый раз сохранил ему жизнь и холодным скальпелем вырезал душу. А какой новый вариант? Предусмотрено сохранение хоть чего-то? И чего именно? Впрочем, неважно. Тео, почуяв резкую перемену в состоянии друга, тоже выбрался из-за стола и подошёл к нему. Осторожно дотронулся до его плеча: - Эй, ты чего? Лукас никак не отреагировал. Он смотрел – мимо окна, мимо залитой дождём ночной улицы в жёлтых размытых пятнах фонарного света, но не скажешь, что в себя. Куда-то в некое событие, которое давно уже случилось, но продолжает его мучить. Наверное, даже гадать не нужно, в какое именно. Пора было, наконец, поговорить начистоту. - Тебе нехорошо, Лукас? - Как сказать… - Лукас передёрнул плечами. – Кому от такого хорошо? - Я не про пожар. И не про случившееся с Хаугами, - Тео развернул Лукаса за плечо к себе и решительно заговорил, изливая всё, что накипело за целый год: - Все это видят, не только я. Ты нигде не бываешь, никуда не выходишь, постоянно сидишь дома, даже работу себе нашёл такую, чтобы поменьше бывать на людях. Ни с кем дольше десяти минут общаться не можешь – как деревянный становишься, улыбаешься через силу, просто из вежливости, а глаза мёртвые… Ты ведь и из детского сада ушёл потому, что у тебя просто сил не осталось на общение с детьми. Они все – сплошные эмоции, а у тебя всё сгорело дотла. Это нам ты ещё можешь говорить, что ушёл для чужого спокойствия, а детей не обманешь – они всё чувствуют. Если у тебя депрессия, ты ведь можешь найти специалиста, принимать препараты… Почему ты ничего с этим не делаешь? Почему к нам не идёшь – думаешь, всем наплевать? Тебе неприятно нас видеть, да? После всего, что было… - Нет, Тео, не так. Я думаю, вам самим не захочется меня видеть. - Сдурел? Лукас замотал головой: - Сам подумай – наверняка до конца мне доверять уже никто из вас никогда не сможет. Всегда будет какая-то толика сомнения: а вдруг правда? А терпеть моё присутствие из вежливости, отводя взгляды и каждый раз опасаясь за своих детей, вдруг я причиню им вред – ну зачем вам это надо, Тео? Изумление друга не знало границ: - Рехнулся? Ты что несёшь, Лукас? - Разве это не так? И здесь Тео прорвало: - Нет, чёрт подери, не так! Это ты до сих пор не можешь нас простить! Да, не можешь по веской причине – мы отнеслись к тебе по-скотски, предали, обидели. Мы повели себя, как законченные идиоты, не выяснили факты, просто напичкали детей готовыми «показаниями». Если хочешь знать, Клара практически сразу рассказала Агнесс, что соврала, но правду уже никто не хотел слышать. Ты знаешь, этот наш посёлок – медвежий угол, где никогда ничего не происходит… Все мы просто законсервировались в повседневной рутине, озверели от скуки и только и ждали подходящего повода, чтобы взорваться, вот он и представился. Да, мы напрочь забыли о том, что ты за человек, я забыл, что ты мой лучший друг, что я знаю тебя с детства, как облупленного. Я же всегда знаю, когда ты врёшь, и тогда ты не врал. А мы смалодушничали самым поганым образом – нам проще было поверить в то, что ты негодяй, чем в то, что наши дети способны соврать. Ты говоришь, взгляды отводят – да просто нам стыдно, стыдно до смерти! Стыдно тебе в глаза смотреть! Твой прямой взгляд выдержать невозможно! Мы виноваты перед тобой, и ты, хотя очень старался нас простить, так и не смог это сделать окончательно. Ты не хочешь снова сближаться с нами, потому что боишься – что снова оттолкнём, снова обвиним… чёрт знает в чём. Ну же, ответь, Лукас, это так? Лукас не отвечал. Что он мог сказать? Что это правда? Что в присутствии всех тех, кого он знал с детства, впадал в состояние, которое не знал, как и назвать? Едва стоило, забывшись, начать с кем-то разговаривать, как следовал удар – не от собеседника, конечно. Било изнутри, сильно, решительно и зло, сразу в три точки – в солнечное сплетение, в лицо, в затылок. И появлялось странное желание выйти из самого себя и стать или кем-то из окружающих, или хотя бы предметом обстановки. Что-то сгущалось вокруг, падало сверху, заползало внутрь, и от этого каменели все мышцы, в том числе и лицевые, и он каждый раз думал – больше не сможет улыбнуться. Пропадал голос – и ему казалось, что он больше никогда не сможет выдавить из себя ни слова, ни звука. Наступал холод. Только он один знал, каких усилий ему стоило вести себя нормально, создавая видимость благополучия, в то время как его организм отторгал это общение, как что-то чуждое, враждебное, опасное. Только экстремальная ситуация заставила его забыть об этой своей реакции на людей, но дальше-то что? - Ты все эти дни с нами постоянно общался – заметил хоть каплю неприятия в твой адрес? Нет? Правильно, потому что его не было! – Тео обхватил ладонями голову друга. – Посмотри на меня, Лукас! Ты видишь что-то в моих глазах? Что ты в них видишь? Ничего! В них ничего нет! Лукасу вдруг показалось, что повторяется сцена в церкви, откуда его сейчас снова выставят вон, а потом… всё, что было потом. - Перестань, Тео, пожалуйста, - Лукас не делал попыток освободиться, но и смотреть не хотел. Просто не мог смотреть. Ему вдруг стало казаться, что, если посмотрит – произойдёт что-то важное. Что-то неизбежное, неотвратимое, как землетрясение или конец света из ночных кошмаров. Во всём теле вибрировала тошнотная муть. Пытаясь с усилием, с надсадными хрипами продышаться, Лукас услышал уже знакомый гул, стремительно нарастающий и переходящий в бас-профундо: «Отпусти, отпусти! Хватит, с меня довольно!» - Не перестану! – зарычал Тео, с силой поворачивая его в свою сторону. – Посмотри на меня, чёрт подери, Лукас! Он всё-таки посмотрел. Но лучше бы этого не делал. Одного взгляда в глаза друга оказалось достаточно, чтобы из глубины сознания рванулась наружу дикая, безудержная стихия. Привычный удар изнутри в три точки получился каким-то особенно сильным, выбил воздух из лёгких, вспорол грудную клетку и перемолол в пыль каждое ребро. В лёгкие хлынул расплавленный свинец. Бас-профундо вырос в оглушительное крещендо, Лукаса опалила ослепительная вспышка жара, от которой оплавился и пошёл глубокими трещинами старательно наращённый лёд. Боль, копившаяся в закапсулированной, замороженной душе с той минуты, когда год назад все ополчились против него, вдруг вырвалась наружу, затопила всё вокруг. Исчезла кухня, исчез Тео, всё ещё что-то говоривший ему, ухнули куда-то все звуки разом, земля плыла под ногами, сыпались ледяные осколки, горько-солёный дождь бил в лицо. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, ничего вокруг не видя, Лукас шагнул вперёд, наткнулся на что-то живое. А потом плотной волной вернулась реальность. И вернула всё остальное. Не сразу он понял, что уткнулся в плечо Тео и рыдает, не стесняясь и не стыдясь, а Тео, поглаживая его по голове, совсем как ребёнка, говорит: - Всё, всё, всё закончилось, Лукас. Ну, успокойся, всё хорошо, мы тебя любим… - Я устал, Тео, я так устал, - прохрипел Лукас в его плечо. – Думал, что так легче – никогда не чувствовать ничего. Ничего! - Прости, прости меня, - Тео, не боясь выглядеть нелепым и смешным, слишком эмоциональным, обнимал воскресающего на его глазах друга. – Я люблю тебя, Лукас, ты мой лучший друг! Прости, что усомнился в тебе, прости моё предательство. Вышвырнул тебя из дома, угрожал пулю в тебя всадить, ничего не выяснил… Я клянусь, это не я стрелял в тебя, не я убил Фэнни, клянусь чем хочешь! - Я знаю, знаю, - Лукас больше не думал отстраняться, он сам обнимал Тео, начиная понемногу успокаиваться. Мелкими порциями восстанавливалось дыхание. Слёзы всё ещё текли – здесь Лукас ничего не мог поделать. Глаза и горло жгло огнём, но свинцовая тяжесть последнего года растворялась, отступала. – Я чуть не рехнулся, думая, что ты никогда больше… чёрт, извини… - новые спазмы заставили его захлебнуться. Он уткнулся лбом в плечо друга. Тео, не отпуская его, всё говорил: - Нас с Агнесс ещё и вина грызла, что мы раньше не особо за Кларой смотрели, думали, здорова, не капризничает, значит, всё в порядке. Думаю, многих тоже со своими детьми так накрыло. Я не оправдываю себя, нас всех… Прости! - Я прощаю, прощаю, прощаю, - выдохнул Лукас, и словно ржавый костыль выхватили из солнечного сплетения. По капле в сердце входило спокойствие. И всё, всё понемногу возвращалось на свои места. - Теперь всё уладится, - говорил Тео. – Вот теперь точно. И я никому не позволю ни одного слова… Пусть только попробуют! Только сейчас они оба заметили, что Лукас едва держится на ногах. То, что произошло – катарсис, очищение, освобождение, как хочешь это назови, - отняло у него все силы. - Идём, - Тео бережно подтолкнул его в сторону гостиной. – Идём, присядешь. Опираясь на его руку, Лукас почти на автомате добрёл до дивана – началось сильное головокружение, перед глазами вспыхивал, дрожал и слоился голубоватый свет, мешающий разглядеть хоть что-то. И всё тело – непослушное, словно чужое, налилось неподъёмной тяжестью. Тео осторожно помог ему сесть, потом шагнул в сторону двери. - Ты куда? – еле выговорил Лукас непослушными губами. - Я сейчас, принесу тебе воды. Лукас прикрыл воспалённые веки. Теперь ему страшно хотелось спать. Лечь на этот самый диван, замотаться в плед и проспать минимум сутки. Вся та смертельная усталость, которую он подавлял долгое время, теперь навалилась мохнатой чёрной тушей, а потом легко подхватила его и куда-то поволокла… Вода оказалась с привкусом и запахом успокоительного, но освежающе прохладной. Лукас на несколько секунд очнулся, припал к стакану. Потом, сквозь дремотный морок, почувствовал, как ему помогают лечь на диван. - Ну, вот так. А теперь спи, - донёсся до него голос Тео. Сверху опустился уютный меховой плед. - Спасибо, - прошептал Лукас. - На за что. Отдыхай. Всё теперь в порядке. Всё будет хорошо. Успокаивающая тяжесть руки на плече. Тёплый мрак очищающего забытья.