Петля

… Осенний лес был полон звуков. Под ногами шуршали палые листья и сухая трава, время от времени раздавался тихий треск сломавшейся ветки. Мерное журчание мелкой речки успокаивало издёрганные нервы, настраивало на благодушный лад. Лениво и важно перекрикивались птицы. Лукас с удовольствием втянул носом воздух, пахнущий палой листвой и землёй. Это было его любимое место. Когда-то, во время очередной охоты, он забрёл сюда совершенно случайно, и на время даже забыл, зачем пришёл. Да так и просидел на берегу мелкой ледяной речки пару часов, посматривая на быстрое течение, на крутой склон неподалёку, на лохматое рыжее солнце, медленно садящееся за полосу деревьев… Внезапно грянувший выстрел был похож на грубый плевок в этакое первобытное любование внешним миром, словно кто-то вылил ушат дерьма на полотно эпохи Возрождения. Толчок в грудь – как молния без вспышки. Замелькали перед глазами ветви деревьев, земля стремительно поднялась вверх, ударила по лицу. Чёрная змеящаяся трещина перед глазами, и всё шире, шире. И, наконец, темнота.* Потом возникло тёмное место, едва освещённое слабым серым светом. Лукас не понимал, что происходит. Он умер? Умер. Его нет. Стоп, а кто же здесь, в голове, как не он? Нет. Он есть. Что умер – это понятно. Тут дело не в этом. Но загробную жизнь он всё же себе представлял как-то иначе. Кто-то здесь должен быть, кто объяснит, проводит. Впрочем, однажды он это уже видел, только когда и как – вспомнить бы. А, точно, видел – когда умер в ванной в прошлое Рождество. Минуту, он что, уже когда-то умирал? Или этого не было? Или было? Его же спасли. Но почему он так уверен, что уже здесь был? Плетение узорчатых мыслей прервал голос, который звучал не в голове, а как бы повсюду, в каждой точке этого непонятного места, голос был связующей точкой времени и пространства: «Это был один из вариантов. Ты не догадался? Сначала ты умер в ванной. Потом в лесу. Разумеется, ты не помнишь. Вчерашним поступком ты отменил ещё один вариант». «Какой?» «Всё вы, люди, знать хотите. Их очень много. Но ты вышел из этой петли – а дальше живи своей жизнью». «Из петли, связанной с той историей?» «Теперь петля сожмётся вокруг того, кто виноват на самом деле. Он уже сделал всё, чтобы так вышло». «Тот, кто на самом деле… растлевал Клару?» «Именно. В тебе живом он видит угрозу разоблачения. Он боится. С того момента, как ты снова начал общаться с Кларой, его охватил страх. Он разрушает его личность и его жизнь. Этот страх больше никогда не покинет его». «Кто это?» «Ты уже всё знаешь». «Но я не знаю...» «Смотри внимательнее». Неизвестная сила заставила его повернуть голову вбок – сам он этого не хотел, но словно чьи-то властные пальцы легли на щёку и развернули его голову влево. В глаза ударил яркий свет. Лукас увидел силуэт на фоне заходящего солнца, бьющего из-за полосы деревьев на холме. Худой невысокий человек. Светлые волосы короткие, вьющиеся. Незнакомец медленно опустил ружьё, повернулся, чтобы уйти, и в это мгновение Лукас узнал его! Задохнулся от изумления, а потом ухнул вниз и проснулся от собственного содрогания тела. Так это сон был! Переведя дыхание, Лукас поднял голову и увидел Тео – он мирно спал в кресле рядом с диваном. Лукас осторожно сел, стараясь не шуметь, но Тео всё равно проснулся. Окинул друга внимательным, цепким взглядом: - Привет. Ну как ты? - Привет, - кивнул Лукас. – Вроде бы неплохо. Он прислушался к себе. Несмотря на ноющие, перетруженные вчера на пожаре мышцы, немного тяжеловатую голову и явно воспалённое горло, он и впрямь чувствовал себя неплохо. Свинцовый шар, прочно сидевший в груди целый год, исчез. Сердце билось спокойно и ровно. Уверенно. Он и забыл уже, как это бывает. - Ты что же, всю ночь здесь… спал? Или нет? Когда ты пришёл? – тут Лукас заметил на столике аптечку, тонометр и сотовый телефон и всё понял: – Ты не уходил. - Мне вчера показалось, что лучше уж я тут побуду, вдруг тебе помощь понадобится, - признался Тео. «Мне показалось, я должен поторопиться, иначе… Чёрт его знает, что иначе. Не мог я ждать, и всё», - вспомнил Лукас его слова в прошлое Рождество. Так вот какой вариант они вчера отменили. Они с Тео молча смотрели друг на друга, кажется, понимая, что происходит и происходило с ними раньше. Они оба, так или иначе, что-то помнили из прежних вариантов «петли», просто этого не осознавали – помнили на глубинном, интуитивном уровне. Воспоминание срабатывало как предчувствие. Они, возможно, прожили уже десятки, даже сотни вариантов, пока не выпал этот. Может быть, самый удачный. Петля наконец-то была разорвана, сожжена огнём – теперь оба это отчётливо понимали. *** О том, что в подсобных помещениях супермаркета всё же погибло трое, стало известно ещё прошлой ночью, но только к утру удалось установить их личности. Все они работали на складе, все занимались сортировкой товара. Двое числились официальными сотрудниками, третий был просто студентом, который приходил по вечерам подзаработать. Вот и заработал… - Самое интересное знаете что? – делился сведениями Ларс Хансен, пришедший на обед после того, как провозился с этим пожаром целую ночь и утро. – Студент сгорел уже мёртвым. Кто-то ему голову пробил, неслабо так треснул по затылку. Ох, сдаётся мне, пожар-то не просто так случился. - Считаешь, был поджог? – уточнил Тео. Ларс запихнул себе в рот кусок лазаньи, прожевал и задал встречный вопрос: - Одно дело считать, а вот доказать… Вы сегодня туда совались? - Нет. - Там выгорело всё, что могло выгореть. И следы тоже, само собой. Наши эксперты ещё копошатся там, что-то пытаются найти, но, по-моему, только вид делают. Если и удастся понять, поджог это был или нет, то это будет огромное везение. Просто феерическое. Но убийство у нас уже есть, так что расследовать придётся. Ох, грехи мои тяжкие, что ж это за месяц такой!.. – Ларс поглядел в кружку с кофе с таким отчаянием, будто собирался там утопиться. – Просто сумасшедший дом. Впервые на моей памяти такое, чтобы одно несчастье за другим. Хауги, пожар, теперь ещё и убийство. Кстати, мне уже доложили, что вы вчера человек двадцать спасли, выволокли из горящего зала. - Там ещё кто-то помогал, но кто – точно не скажу, - ответил Лукас. – Некогда было разглядывать. - Да я в курсе уже. А ведь вы рисковали жизнью, знаете об этом? Вам крупно повезло, что вы ожоги не заработали и не задохнулись. У тех, кого вы спасли, через одного травмы. Ну понятное дело: они все запаниковали, устроили свалку – чаще всего так и происходит. Тяжёлых травм ни у кого нет, но шок, переломы, сотрясение мозга, вывихи, незначительные ожоги, у кого-то отравление. Большинство, конечно, отправили домой, но кто-то сейчас в больнице, хорошо хоть, не в реанимации. В общем, охеренно за покупками сходили. А вы готовьтесь. - К чему это? – насторожился Лукас. - К тому. Вам тут звание почётных граждан хотят присвоить. - Заняться нечем, что ли? – это Лукас и Тео выдали одновременно. Ларс, допив кофе, хитро прищурился, глядя на них: - А вы двое какие-то странные. Как оглушённые, что ли. Всё никак от пожара не отойдёте? Ответа не последовало. Хансен продолжал их разглядывать. И в самом деле, они казались ему немного оглушёнными. Будто их только что вытащили из воды, и они всё ещё не могут прийти в себя. Да так и норовят держаться друг друга, даже не осознавая этого. То ли до сих пор под впечатлением от вчерашнего пожара, то ли произошло что-то ещё, впрочем, это их дело. Но, судя по всему, отношения у них наконец-то наладились, а Лукас окончательно вышел из замороженного состояния. А это уже хорошо. - Ты что-то хотел рассказать насчёт Марты Хауг, - напомнил Хансен, обращаясь к Лукасу. - Да, думаю, это может быть важно, - Лукас выложил ему всё, что узнал вчера из разговора с Брууном. - Та-ак, - протянул Ларс. – То есть, ты считаешь, что кто-то мог воспользоваться этим и давить на неё, усугубляя и без того сильную депрессию? - Так ведь могло быть. - Могло, очень даже могло, - комиссар задумался. – И, подводя к краю Марту, преступник тем самым ещё и Хаугу мстил. Знаешь, мы проверили версию насчёт мстительных родственников того застреленного наркоши. Его звали Кристиан Риттер. У него осталась родня. Отец, Олаф Риттер, задолго до гибели сына переехал, сейчас живёт в соседнем посёлке. Вот уж личность интересная, я скажу вам. Семьдесят лет, вся сознательная жизнь связана с наукой, ни разу не в маразме. Только после пребывания с ним рядом сам в дурдом запросишься – так мозг выносит. В общем, он своего отношения к Хаугу, «убийце своего сына», даже не скрывал. Даже судиться хотел, когда всё случилось, но у него шансов не было – отпрыск его совершил вооружённое нападение на сотрудника полиции, находящегося при исполнении, и действия Эмиля были законными. Плюс – камеры чётко зафиксировали, что у Кристиана Риттера был пистолет, плюс – свидетелей полно. Судиться старшего Риттера отговорили, но мотив для мести Хаугу у него был железный. - А какой наукой он занимался? – Лукас ощутил странное покалывание в ладонях. - Он психиатр, - Ларс торжествующе поглядел на него. – Сейчас уже, правда, не практикует, на пенсии давно. Но статьи публикует до сих пор. - И, конечно же, в нашей больнице у него есть связи, - заключил Тео. - Конечно же. Врач, который занимался Мартой, его хорошо знает. - А значит, знает и о его ненависти к Хаугу, - Лукас поднялся и прошёлся по кухне. – И мог доложить тому психиатру о том, что его сын, так сказать, частично отомщён. - Вот-вот. Конечно, мы будем проверять эту версию, но теперь хоть конкретный подозреваемый появился. - Только как бы он всё это проделал? – засомневался Лукас, теперь избегающий любых поспешных выводов. – Я имею в виду – являться к Марте под видом её отца. Да ещё так, чтобы не разоблачили. Эмиль говорил, что сам пару раз при этом присутствовал – и подвоха никто не заметил. Хансен принял загадочный вид и моментально сделался похожим на продувного мошенника: - Ты лучше сядь, чтобы не упасть. Лукас настороженно посмотрел на Ларса, потом всё-таки плюхнулся на стул: - Уже сижу. Страшно довольный Хансен сообщил: - В числе прочего, он практиковал ещё и гипноз, и, судя по отзывам бывших коллег и пациентов, довольно успешно. А несколько его опубликованных научных работ посвящены массовому гипнозу. - Считай, что упал. - Ага. Сам видишь, работы тут до хрена. Версия, конечно, очень уж интересная, но проверять её… Как проверишь, было ли оказано на уже похороненного человека гипнотическое воздействие? Лукас повертел в руках кофейную кружку: - Думаю, уже никак не проверишь. - Вот-вот, - неизвестно чему обрадовался комиссар. – И дом Хаугов уже не проверишь на его следы – если они там и были, то сначала сами Хауги многократно перелапали всё, что могли, а потом ещё и уборка эта, - Ларс махнул рукой. – Чем дальше в лес… Кстати, спасибо, что сведения о Марте раздобыл. Я теперь от её лечащего врача не отстану. В этот момент в столовую заглянул нахохленный Торстен. Лицо его было заметно опухшим. И, судя по ряду характерных признаков, его явно трепало похмелье. Окинул всех мрачным взглядом исподлобья и бросил сквозь зубы: - Здрас-с-сь… Пап, а где моя куртка? - А куда это ты собрался? – подозрительно поинтересовался Тео, лично спрятавший вчера уличную одежду и обувь проштрафившегося сына, чтобы тот не вздумал снова отправиться развлекаться. - Куда надо, - Торстен покосился на Ларса и съязвил, некрасиво скривив лицо: - Я что, арестован? - Ты как себя ведёшь? – нахмурился Тео. – Что это за тон? Мало тебе того, что ты вчера устроил? Ещё хочется? Ступай сейчас же к себе, никуда ты не пойдёшь. - А ты мне не указывай! – огрызнулся Торстен, но всё-таки сердито затопал наверх. Через полминуты нарочито сильно громыхнула дверь в его комнату. Ларс аж присвистнул: - Ого! Этак и дом разнести можно. - Это чёрт знает, что такое, - в сердцах признался Тео. Посмотрел на Лукаса, которому явно было неловко от того, что он стал свидетелем чужой семейной ссоры, и, чтобы разбить эту неловкость, призвал его в свидетели: - Ну ты видел, что он творит? Заметь, это не в первый раз. - Возраст такой, - ответил Лукас. – Борьба за независимость и прочая. Мы в шестнадцать лет тоже ангелами не были. - Не были, кто ж спорит. Но пить надо тоже умеючи, разве я когда-нибудь в его возрасте напивался до бесчувствия? Друг резонно возразил: - А кто бы тебе ещё позволил, когда твой отец, помнится, и за сигареты тебя гонял нещадно до совершеннолетия? Да и после не одобрял. - Да-да, - поддержал Ларс. – А я после выпускного, вусмерть косой, вообще по трубе к себе на второй этаж забирался, чтобы не попадаться моим старикам на глаза, иначе получил бы по башке. - Забрался? – поинтересовался Лукас. - А то как же! Правда, чуть не оторвал к чертям трубу, но это уже другая история. Тео замахал руками: - Это всё понятно, я тоже отличился, вон, Лукас в курсе. Но Торстен такой агрессивный, на всех волком смотрит, ты же заметил. Он и раньше эти фокусы демонстрировал, а сейчас вообще не считает нужным скрывать. Он хорош, все плохи. Я уже заговаривал с ним о посещении психолога – того же, к кому водили Клару – так сразу в штыки! «Я вам не псих!» – и всё тут. Клара и впрямь полгода посещала психолога, из новых специалистов – по настоянию тех же столичных экспертов, сразу заметивших, что её боязнь наступать на квадраты далеко не так безобидна, как кажется. Агнесс, послушавшись рекомендаций, регулярно водила её на занятия, и ситуация существенно выправилась. - Знаешь, то, что Торстен водит дружбу с Мёрками, всё-таки хреново, - покачал головой Ларс. – Не хочу тебя пугать, но у меня есть сведения, что они наркотой торгуют, только никак мы их поймать с поличным не можем, а одних подозрений для обыска в доме мало. Мой тебе совет, лучше всего сейчас будет его отправить куда-то от них подальше. - Да я и сам об этом думал. Но до выпуска и университета ещё полгода ждать минимум. Если бы он мог попасть в программу школьного обмена, как Маркус, я бы только порадовался, но он даже не подавал заявок. - Он поступать-то хочет или как? - Хочет. В Копенгагенский университет. *** Обгоревшие развалины на месте супермаркета запретили даже трогать, пока не завершится следствие, и выставленная охрана не уставала гонять от пепелища любопытных всех возрастов и просто мародёров. По убийству студента в подсобном помещении пока ничего определённого не было известно, однако Ларс буквально вцепился в едва оклемавшийся рабочий персонал, вытряхивая из них сведения бесконечными расспросами и очными ставками. - Это чёрт знает, что такое, - жаловался Могенсен, приковылявший в гипсе в маленький уютный бар неподалёку от пепелища. – Мало мне неприятностей было – ещё норовят добавить этими допросами, за каким чёртом я только принял этого парня на работу! Как сглазили меня, ей-богу! Однако сочувствовать ему никто не рвался. Как нарочно, в зале собрались большей частью те, кто был в супермаркете во время пожара. - Тебя одного, что ли? – фыркали ему в ответ бывшие клиенты. – Думаешь только о себе, на других посмотри! У нас, что ли, полный порядок и благодать? - Да идите вы знаете куда! - Тебе самому бы не грех туда смотаться, ещё спасибо скажи, что только эти двое погибли, а не пара десятков! – сообщил ему Ринк, до недавнего времени в том самом магазине работавший**. – Тогда бы из тебя вообще фарш сделали за то, что тебе на технику безопасности было насрать. - Спасибо! – вызверился Могенсен. – Совсем охренели! - Нет, это ты охренел, - ввязался Тарбен из почившего в бозе мясного отдела. На нём пожар практически не оставил следов, но воспоминания о том, как его от едкого дыма скрутил жестокий приступ астмы, как он задыхался, теряя сознание, а потом день провалялся в больнице, ещё не потускнели. – Тебе сто раз говорили, что проводку надо менять! А ты всегда что? «Мне лучше знать». Ну и что вышло? - Ты языком-то дотреплешься, - мрачно пообещал Могенсен. Не очень, впрочем, уверенно. - Ой, и что будет? – скривился Тарбен, будто раскусил лесного клопа. – Уволишь меня? Из сгоревшего магазина? Курам на смех. Даже если тебе удастся каким-то чудом провернуть новое строительство, я к тебе на пушечный выстрел не сунусь, я ещё жить хочу! - А ты, оказывается, скотина, - покачал головой Могенсен. – Надо же, а корчил из себя… - А ты не корчил? Над репутацией своей трясся, как кот шелудивый, да было бы над чем! - А ну, заткнулись оба! – загромыхал из-за стойки Эскесен, владелец бара. – На улицу выметайтесь – и можете хоть друг друга перебить, а здесь – захлопнулись! - А пусть он не делает вид, что ему хуже всех, - не унимался Тарбен. – То, что в его сраной лавочке люди погибли и чёрт знает сколько пострадало – ему начхать. Могенсена ожидаемо понесло, как с горы на санках: - Сам-то лучше, что ли? Чистоплюй хренов, раньше-то тебя мои правила устраивали. - Ты что мелешь? - А то и говорю, что… - Нет, это мне надоело! – отчеканил Эскесен. – Пошли вон оба! По счёту платите – и валите нахер отсюда! Сию секунду! - А ты какое имеешь право меня выгонять? – не растерялся Могенсен. – Это незаконно! - Насчёт закона молчал бы, - приложил его из зала Диттман – не столько ядовито, сколько зло. – Как самому покупателей выгонять, так ничего? А как тебя – так незаконно? Твоих барбосов, кстати, это тоже касается. - Че-его? – дружно отреагировали Могенсен, Ринк и Тарбен, проявляя трогательное единодушие. - Забыли? – недобро прищурился Диттман и поднялся, шумно двинув стулом. – Ну так я напомню, с меня не убудет. Лукаса из магазина кто выгнал? А лицо он сам себе разбил? Да так расстроился, что возьми и приложись пару раз головой? Вы тогда по закону себя вели? – теперь в голосе Диттмана была только холодная ярость: - Заткнулись бы насчёт закона и про двойные стандарты валите учить, кретины! Все трое застыли, хватая ртами воздух. Крыть было нечем. Ринк, впрочем, сделал попытку вякнуть, мол, кто ж тогда знал, что Лукас не виноват и к детям не лез. На что ему ещё раз и уже хором посоветовали заткнуться. Тот, почуяв, что, не ровён час, может разразиться гроза, и впрямь заткнулся. Повисло гнетущее молчание. У Тарбена впервые за долгое время вдруг зверски заныл давно уже заживший сломанный нос, да так, что ему невольно пришлось до него дотронуться, проверяя, всё ли в порядке. Лукас тогда, год назад, в ответ на нападение, тоже в долгу не остался – засветил ему от души, так, что Тарбену, узревшему звёзды без телескопа, подумалось: ну всё, не только без носа остался, но и череп вдребезги разнесло. Не разнесло, а вот перелом носа со смещением он получил прямо классический, месяц потом лечился. Уже тогда ему пришло в голову, что он, пожалуй, в своей неприязни зашёл слишком далеко – не стоит недооценивать противника. Он-то думал, Лукас дать сдачи точно не сможет, духу не хватит, а вышло иначе. А уж потом, когда всё выяснилось, Тарбен каждый раз при появлении Лукаса в магазине так и ожидал нового удара или хотя бы злых слов. Всё ждал, что он его публично уличит, унизит как-то. Только вот Лукас плевать хотел и на его ожидания, и на него, и на всё остальное. Даже, кажется, на самого себя. Приходил стабильно раз в неделю за стандартным набором продуктов, говорил мало и только по делу, смотрел безжизненными глазами, оплачивал покупки на кассе и уходил. А во время пожара… Да чёрт бы побрал всё на свете! Тарбен слишком хорошо помнил, как задыхался, глотая дымный воздух, цепляясь за толкающих его людей, теряя равновесие и думая, что не выберется, задохнётся, сгорит. Как возник на его пути бледный Лукас с перекошенным лицом – хоть какие-то эмоции за прошедший год, - и как именно на его руки Тарбен рухнул, словно колода, потому что ноги подкосились окончательно. Как Лукас тащил его к выходу, чертыхался, но тащил, не бросил, сдал врачам со «Скорой». Да провались оно всё пропадом! Тарбену стало до того паршиво, что захотелось напиться в стельку, да только разве же это выход? Никуда тяжесть не денется. Он вдруг подумал: а правильно, что сгорел у Могенсена этот магазин. Поделом ему. И им всем. И мало ещё… Уже выпитое пиво встало в горле колом. Допивать оставшееся он не стал. Заплатил по счёту и вышел на улицу. После бесконечных дождей резко ударил мороз. Снег, улёгшийся на мокрую землю, не таял, зато стало на удивление скользко – того и гляди шлёпнешься и ноги переломаешь. Тарбен немного постоял у обочины, потом, осторожно ступая, побрёл по улице. Лишь через несколько минут до него дошло, что курс он взял к дому Лукаса – после известных событий только ленивый ещё не знал, где он живёт. В доме, несмотря на вечер, не светилось ни одно окно. Впрочем, это ещё ничего не значило – Лукас спокойно мог сидеть за компьютером или смотреть телевизор, не включая верхний свет. Тарбен дёрнул калитку – открыто. Прошёл во двор – снег везде, в том числе и на дорожке, лежал ровным слоем, переливался алмазной крошкой под фонарями. Непохоже, чтобы по нему ходили. На звонки в дверь тоже никто не отвечал. Похоже, Лукаса просто нет дома. Где же он, в таком случае? Да где угодно. И номера телефона нет, чтобы позвонить. Тарбен в задумчивости замер у двери, почему-то внимательно разглядывая ручку, в которой не было ничего особенного. Зачем он, собственно, сюда пришёл? Поговорить? И о чём это, интересно? Спасибо, что спас? Мне жаль, что я так себя вёл? Извини за то нападение? Ерунда какая-то. Ерунда-то ерунда, а внутри словно что-то рушится, как карточный домик. То ли скандал в баре на него так подействовал, то ли воспоминания о пожаре, впрочем, неважно – кажется, это и называют «муки совести». Тарбен вышел за ворота. Пустынная улица, прямая, как стрела, была вся белая от выпавшего снега, который всё летел хлопьями с тёмного неба. Взгляд упал на стоящий в некотором отдалении дом – кажется, там живёт Тео, а они с Лукасом в последнее время снова стали неразлучны. Может быть, поискать его там? Да, скорее всего, он там. Тарбен решительно двинулся вперёд. Тео открыл дверь почти сразу. Вслед за ним за порог выплыла волна звуков – включённый телевизор, детский голос, какая-то приглушенная музыка совсем в глубине дома. Нос уловил запах рыбы и печёного теста. - Ты? – удивился Тео, впрочем, не особо сильно. – Привет. Какими судьбами? - Привет, - Тарбен сделал попытку заглянуть ему за плечо. – Лукас у тебя? - А в чём дело? – сразу насторожился Тео. - Мне нужно… на пару слов. Позови его, пожалуйста. Тео ещё раз просканировал его глазами – Тарбен явно чувствовал себя хреново – и посторонился: - Проходи, не напускай холод. Тарбен вдвинулся в прихожую. Тео повернулся и позвал: - Лукас, тут к тебе пришли на два слова. - Сейчас, - донеслось в ответ. Лукас вышел, вытирая мокрые руки полотенцем. Наверное, мыл посуду – рукава свитера были небрежно закатаны до локтей, поверх одежды повязан простой полотняный фартук. - Если это Ларс… - начал он, потом увидел, кто пришёл, оборвал фразу на полуслове и медленно кивнул: - Добрый вечер. - Добрый… - Тарбен почувствовал себя дурак дураком: топчется на месте в чужой прихожей, с ботинок уже лужа натекла от растаявшего снега, смотрит на бывшего оппонента – кажется, желанного гостя в этом доме, почти родственника, и не знает, что вообще надо говорить. Потому выдал первое же, что пришло в голову: - Нужно поговорить. Ты не против? - Не против, - Лукас был явно в замешательстве, даже не заметил, как Тео забрал у него полотенце. – Только мы вроде бы всё выяснили уже? - Выяснили, как же… Я помню, что это ты меня на пожаре на улицу вытащил. Лукас уклончиво ответил: - Возможно. Тарбен энергично замотал головой: - Какое там «возможно», я это точно помню! - Ты, по-моему, не в том состоянии был, чтобы что-то помнить точно. - И всё-таки это был ты. Спасибо, я серьёзно говорю, - Тарбен набрал побольше воздуха и выдохнул: - Извини меня. Я идиот. Извини за прошлое. За то, что ударил тогда и вообще, за то, что повёл себя, как сволочь последняя. Пожалуйста, прости. Не успел Лукас и рта раскрыть, как в дверь снова позвонили. Тео открыл – на пороге стоял Оле с загипсованной рукой и пластырем на рассечённой брови – всё последствия пожара. Весь в снегу и взвинченный до такой степени, что напряжение волнами исходило. Он ещё и говорить не начал, а остальные уже догадались, в чём дело. Тарбен уж точно – Оле тоже был в баре во время крупного разговора. Видимо, и пришёл по той же причине. - Я так и подумал, что найду тебя здесь, - заявил Оле, обращаясь к Лукасу. Потом кивнул Тео: - Привет. Слушайте… извините, что мешаю, Лукас, можно тебя на два слова? - Тогда очередь займи, - предложил Тарбен. - А-а, и ты тут… Лукас, я должен извиниться. Я так больше не могу, понимаешь? Так на душе погано, хоть вешайся. Весь год ждал, когда ты об этом заговоришь, а ты всё молчишь и молчишь, как отрезало, а у меня самого духу не хватало первым разговор начать. Я же смотреть не могу тебе в глаза спокойно, зная, как по-дрянному с тобой поступил. Прости! Лукасу было откровенно не по себе – он ещё толком не отошёл после объяснения с Тео, а тут – пожалуйста, новая атака, похоже, приобретающая массовый характер. К такому он точно был не готов – его вытолкали на сцену, а пьесу написать забыли. - Ну, не молчи же, скажи хоть что-нибудь, - попросил – практически взмолился Оле. - Всё хорошо, Лукас, - подбодрил друга Тео. – Не волнуйся. - Я зла не держу, - наконец, заговорил Лукас. – Я простил, серьёзно. Попытался поставить себя на ваше место - и тогда простил. Врать не буду, мне это нелегко далось, целый год понадобился. И не говорил обо всём этом просто потому, что не хотел больше это обсуждать. Я по этому поводу уже сказал всё, что мог, и повторяться не буду. Кто захотел, тот услышал. - Вся проблема была в том, что мы услышать не захотели, - угрызался Оле. - Значит, всё-таки услышали, - возразил Лукас. – Иначе бы вы не пришли. В этот момент в прихожую выбежала Клара, сходу схватила за руки Тео и Лукаса и только потом поздоровалась со всеми. - Привет, - улыбнулся Оле. Девочка слегка дёрнула руку Лукаса: - Наклонись, а я тебе что-то скажу! Лукас послушно наклонился, Клара приставила ладони рупором к его уху и что-то зашептала. - Ну и дела, - удивился Лукас. – Что, она так и сказала? Клара энергично закивала: - Да! Так и сказала! - Это очень хорошо. Просто отлично. А теперь беги к маме, мы с папой сейчас придём. Тарбен и Оле переглянулись: вот вам, пожалуйста! - Да, дорогая, иди к маме, - поддержал Тео. – Мы сейчас вернёмся. Клара убежала. Оле протянул руку Лукасу: - Мир? – и во взгляде была надежда. Лукас уже без колебаний пожал его ладонь, после – Тарбену: - Мир. Откровенное облегчение проступило на лицах визитёров, и они даже не пытались его скрыть. Всё это здорово напоминало ситуацию, когда человеку сказали, что у него неизлечимая болезнь, а потом выяснилось, что диагноз ошибочен. Где-то совсем близко словно щёлкнули сошедшиеся в пазах детали. - Ну и отлично, - тоже облегчённо вздохнул Тео. – Зайдёте? От приглашения Оле с Тарбеном отказались – обоим нужно было идти по домам. Зато они очень хорошо поняли, что выражение «будто камень с души упал» далеко не всегда имеет фигуральное значение. Выйдя на улицу, Тарбен спросил, кивнув в сторону дома: - Ты это видел? Девчонка в нём души не чает. - Не говори… А ты в курсе, что в детском саду его восстановили, но он сам ушёл? - Все в курсе, по-моему. Уйдёшь тут, пожалуй… Как думаешь, если позовут обратно туда – пойдёт? - Не знаю. Мне кажется, он зарёкся вообще с детьми дело иметь. Дочка Тео – исключение только потому, что они общаются. - Где одна, там и другие. Может, просто нужно больше времени. Раз уж оттаял… - По-моему, это отлично просто, что они сами к тебе приходят, - Тео помогал Лукасу накрывать стол к ужину. – Давно следовало бы. - Думаю, всему своё время, - ответил Лукас. – Приди они раньше, я был бы попросту не готов к разговору с ними. - А сейчас? Мне показалось, что ты дара речи лишился, ушам и глазам своим не веря. На пару минут, правда, но всё-таки. Лукас замер со стопкой тарелок в руках: - Если сумел в итоге с ними поговорить, значит, время пришло. Но, видимо, быстро привыкнуть всё равно не получится. Придётся постепенно. Это точно, подумал Тео, а то как бы ему с катушек не брякнуться от обилия впечатлений. Их объяснение в ту «пожарную» ночь вымотало Лукаса подчистую, пропустило через мясорубку – это уже вторично, после прошлого-то года. Оказывается, перерождение может быть не менее мучительным, чем разрушение. Ломать, ясное дело, не строить, а восстанови разрушенное из мельчайших осколков, попробуй! Да ещё и не как придётся, а чтобы каждый осколок – даже если он размером с пылинку – занял своё место. Спешка здесь точно помощник не из лучших. Лукас между тем вспомнил про тарелки и принялся расставлять их на столе. Глядя на него, Тео подумал, что друг, кажется, уже вполне нормально чувствует себя в их доме, в их компании – почти ушла та самая «деревянность» или «замороженность», которая делала его похожим на ходячий труп. Хотелось бы думать, что со временем и с остальными всё наладится. Начало, во всяком случае, уже положено. И весьма удачное.