Петля

Похороны Эмиля Хауга состоялись через два дня. Как и планировалось изначально – за счёт охотничьей общины и добровольной помощи жителей посёлка. Их почтил своим присутствием и Ларс Хансен. Несмотря на ощутимый холод, народу на кладбище было много – большей частью, коллеги и знакомые Хаугов и Эмиля в частности, кого-то Лукас знал, кого-то лишь шапочно, кого-то и вовсе видел впервые. Один из таких, впервые встреченных, невольно привлекал внимание – незнакомец лет семидесяти на вид, высокий, худой и очень прямой, стоявший в некотором отдалении ото всех. Лицо его, хотя и с классически правильными чертами, не было особо выразительным – этакий обезличенный эталон, но зато глаза – светло-серые, почти прозрачные – смотрели жёстко и холодно. Никакого сожаления и сочувствия. «Олаф Риттер, - догадался Лукас. Собственно, тут и гадать не нужно было. – Конечно, не мог не прийти на похороны своего заклятого врага. На похоронах Марты и девочек его точно не было. Не мог видеть тех, кого практически убил? Хотя на Эмиля-то спокойно смотрит. Глупо поступил, что пришёл – что Эмиль мёртв, он и так в курсе, а смотреть на поверженного врага или, как в таких случаях говорят – плюнуть на могилу – кому это нужно? Впрочем, чужая душа – потёмки, откуда я могу знать, что у него на уме…» На какое-то мгновение взгляды Риттера и Лукаса пересеклись. Лукас выдержал этот ледяной взгляд с удивившим его самого спокойствием. Хотя чему тут удивляться? Успел уже и не такого навидаться. Впрочем, главное сейчас не это, а чтобы Риттер не принялся, чего доброго, вещать о том, что Хауг получил по заслугам. Этого только не хватало. Лукас поискал глазами Ларса – комиссар стоял неподалёку и безмолвный сигнал принял – едва заметно кивнул, всё, мол, под контролем. Впрочем, напрасно Лукас беспокоился. За всё время прощальной церемонии Риттер не произнёс ни слова. «Эмиль, если действительно он виноват в том, что случилось с тобой и с твоей семьёй, то он за это заплатит, - думал Лукас, чувствуя, как по позвоночнику поднимается знакомая вибрация, а в солнечном сплетении зарождается назойливое болезненное жжение. – Надеюсь, тебе удалось встретиться с Мартой и девочками». Когда церемония закончилась и толпа потянулась с кладбища, Риттер подошёл к Ларсу Хансену, собирающемуся сесть в машину, и безо всяких вступлений произнёс: - Я хочу сделать заявление. Признаться в совершённом преступлении. Ларс, конечно, удивился, но постарался этого не показывать: - В таком случае, попрошу вас проехать со мной в участок. Можете позвонить своему адвокату. - Я готов, - кивнул Риттер. – Адвокату звонить не стану. Мне это не нужно. Но у меня есть просьба. - Какого рода? - Я прошу пригласить для разговора и его тоже, - он кивнул в сторону Лукаса. - Хорошо, - согласился Ларс. – Лукас, ты можешь ехать? - Да. - Тогда садись. - Мне поехать с тобой? – предложил другу Тео. - Я не знаю, насколько это может затянуться. Явно не на один час. Лучше отправляйся домой, а я приду, как только освобожусь. - Хорошо, - Тео подбадривающим жестом сжал его плечо. – Ждём тебя. Риттер не стал ни увиливать, ни отпираться. Не упуская подробностей и охотно отвечая на вопросы, он рассказал всё. Как и предполагалось изначально, идею отомстить за гибель сына он не оставил, несмотря на то, что судиться ему категорически отсоветовали. - Ничего добиться не сможете, зато позора не оберётесь, - без обиняков заявил ему адвокат. – Ваш сын, уж извините за прямоту, сам нарвался. Совершил вооружённое нападение на полицейского, находящегося при исполнении, да ещё и был под воздействием наркотиков. Есть видеозапись, подтверждающая факт вооружённого нападения, свидетели. Есть заключение экспертов. Мой вам совет – о судебном разбирательстве забудьте сразу. Ни один вменяемый адвокат не возьмётся за это. Ну разве что какой-нибудь жучок захочет вытянуть из вас побольше денег. Будет мурыжить вас и кормить «завтраками», обдерёт до нитки, и всё равно ничего не сделает. Хауг, если хотите знать, подал рапорт об увольнении из полиции. Считайте, сам себя наказал. Риттер это знал, но наказание достаточным не считал. Шансов добиться чего-то при помощи суда и впрямь не было – Риттер это отлично понимал. Но что же, других способов нет? Да полно. Только вот какой предпочесть? Убить, нанять убийцу? Этот вариант исключался сразу уже потому, что Риттер понял: смерть Хауга ему не нужна. Он хотел заставить его страдать. Чтобы ему было так же плохо. Покалечить на всю жизнь? Мало. Хауг счастливо женат, у него две маленькие дочери? Отлично, значит, нужно отнять их, раз Хауг отнял сына у него. Нужно только продумать способ. Риттер не понимал, что теряет человеческий облик, всерьёз собираясь убить ни в чём не повинную женщину и двух маленьких девочек – пусть даже и не своими руками. В своей ненависти к Хаугу он зашёл так далеко, что презрел всякую мораль. Общие контуры замысла созрели быстро, стоило только ему узнать от знакомого врача, что Марта Хауг потеряла нерождённого ребёнка и перенесла операцию и окончательный диагноз – бесплодие. Внушить ей идею о бессмысленности жизни, довести до самоубийства, только перед этим пусть и дочерей убьёт. И способы должны быть разными - чтобы у окружающих создалось впечатление, что Марта свихнулась. Единственное вызывало у Риттера опасение – что кто-то из Хаугов может не поддаться гипнозу. Редко, но такое случается. Однако опасение не подтвердилось. - Почему вы решили всё рассказать? – спросил Ларс. – Вы ведь специально для этого пришли. - Вы догадываться стали. Я же вижу, - заявил Риттер. – На мой счёт справлялись, я в курсе. О моём отношении к Хаугу и прочая. Да к тому же вы, - обернулся он к Лукасу, – так на меня посмотрели на похоронах, что только слепой не понял бы – вам всё известно. - И всё же это не объясняет того, почему вы признались добровольно, - не отступал Хансен. - Думаете, я могу кого-то прикрывать или преследую корыстную цель? – спокойно спросил психиатр. - Не исключаю и подобные варианты. Риттер только неодобрительно фыркнул: - Кого мне прикрывать? Родственников никаких не осталось, друзей так и не завёл. Что до корысти – так в науке я уже состоялся, а больше мне ждать нечего. «Он умирает, - вдруг догадался Лукас. – Скорее всего, ему осталось совсем немного. Потому ему, в сущности, всё равно, посадят его или нет. А вот чтобы оценили проделанную им работу, он явно хочет. Ему больше не с кем поделиться, только с нами разве что. Для этого он пришёл и сдался добровольно – одиночество стало невыносимым». - Давно вы узнали? – обратился Лукас к Риттеру. – О том, что вы… что у вас мало времени осталось. - Что я умираю? – будничным тоном подтвердил тот его догадку. – Вы правильно поняли. Рак, неоперабельный. Нет, узнал не очень давно. В прошлом году. Мне в какой-то степени повезло, у меня врождённая нечувствительность к физической боли. Но сил остаётся всё меньше и меньше. Правда, на мои способности к гипнозу это не повлияло. А знаете, ведь для своих целей я изначально планировал использовать вас. Лукас недоумённо вздёрнул брови: - Меня? - Да, - кивнул Риттер. – Благодаря вашей истории. Я в курсе, что с вами сделали. Я хотел тогда, кстати, участвовать в расследовании, ведь местные специалисты – безграмотные недоучки, но мне не разрешили. Так вот, я думал, вы – идеальный кандидат, захотите отомстить вашим обидчикам. Но вы выбыли из строя, попав надолго в больницу, а времени у меня не было, пришлось начинать самому. Да и потом вы не захотели иметь дела с психотерапевтами. А больше никак не получилось бы к вам подобраться, и о вашей кандидатуре я забыл в итоге. Пришлось обходиться своими силами – я очень прилично владею техникой гипноза. И это была моя лучшая практика, уж можете мне поверить. Идея встроить в свой план Торкилля Скорупа, отца Марты, была неслучайна – Риттер его знал в своё время, когда тот был преподавателем, сын Риттера успел поучиться у него. Разумеется, Риттер о нём ещё тогда наводил справки, так что теперь просто вспомнил нужную информацию. Вспомнил, как Торкилль одевался, как говорил, какой у него был голос, тембр и так далее. Плюс – не очень сильно, но они были похожи внешне, у них был примерно один и тот же рост и комплекция. И небольшая доработка при помощи грима довершила сходство. Риттер всегда являлся в образе Торкилля в тёмное время суток – вечером или глубокой ночью. Подобрал ключи к воротам и входной двери дома Хаугов – жители небольших посёлков, где все друг друга знают, как правило, довольно беспечны, и Хауги не были исключением. Если успеть влезть с мощным гипнотическим воздействием в момент пробуждения после фазы глубокого сна, то можно внушить человеку практически всё, что угодно. Риттер действовал разумно и осторожно – убеждая Марту покончить с собой и перед этим убить дочерей, он одновременно подавлял волю и реакции Эмиля, чтобы он не заподозрил неладного и не попытался образумить жену. - Запрограммировать на убийство или самоубийство не всякого можно, - откровенничал Риттер. – Только тех, у кого есть мотив или психика расшатана. И это не такой быстрый процесс, как обычно невежды в фильмах демонстрируют. Чаще всего это кропотливая работа. Марта уже была травмирована. С Хаугом пришлось повозиться. Кстати, его самоубийство – его решение. Я планировал оставить его в живых. В этом был весь смысл. Я выиграл битву, но войну проиграл. Он, Хауг, переиграл меня. Понимаете? Ушёл туда, где мне его точно не достать. Что ж. Уважаю. - Откуда вы вообще взяли идею о мёртвых сподвижниках? – поинтересовался Лукас у которого от откровений Риттера возникло стойкое ощущение, будто его с головой засунули в бочку, кишащую червями. Риттер покачал головой: - Я её не брал. Она просто есть. - Что значит «форзи»? - Это и значит. Вы не поняли? Это не моя идея. Это вообще не концепция. Я просто это знаю и всё. Только понятия не имею, откуда. Впрочем, учитывая, что я смертельно болен и мне уже никакой врач не поможет, эти завиральные идеи я мог сам себе неосознанно внушить, вероятно, почерпнув их из сновидений. У меня есть несколько публикаций о природе религиозного фанатизма, я изучал этот вопрос, но ничего подобного в материалах не припоминаю. И я был убеждённым атеистом всю жизнь, если что. На секунду Лукасу показалось, что он смотрит на самого себя, хотя они и не были похожи. Потом пришло понимание: этот же мёртвый взгляд он совсем недавно видел в зеркале. А теперь – со стороны. Наверное, так и выглядят те, что сгорели изнутри заживо. У всех на лице эта сметная печать. Только у Риттера не осталось никого, кто помог бы ему воскреснуть. Возможно, и его болезнь – результат этой безысходности. «Я что, жалею его? – удивился Лукас. – Вроде не должен бы, учитывая, что он сделал. Он не заслуживает ни жалости, ни сочувствия. Но всё-таки понимаю его состояние, потому что сам побывал на его месте. Потому мне так хреново сейчас – разрывает между закономерной жалостью к Хаугам и невольной – к нему. И что со всем этим делать, совершенно непонятно». Когда Ларс вызвал охрану, чтобы проводить Риттера в камеру, Лукас вдруг, встряхнувшись, окликнул его в дверях: - Пожалуйста, подождите! - Да? – спокойно обернулся к нему Риттер. - Ответьте мне без протокола, на один вопрос, для меня это важно. Это не вы внушили Эмилю Хаугу позвать меня? На лице Риттера отразилось недоумение – вроде бы вполне искреннее: - В каком смысле – позвать вас? - Когда он обнаружил мёртвыми жену и дочерей, он попросил позвать меня, хотя у него не было для этого никаких оснований, - пояснил Лукас. – Это не вы внушили ему такое? - Нет, - Риттер помотал головой. – Если честно, про вас я вообще забыл. Других забот хватало. Лукас кивнул. Слава богу, ему стало легче. Риттера увели. Хансен встряхнулся почти по-собачьи, отгоняя не то оцепенение, не то вполне понятное отвращение: - Ну и тип, однако… нет слов. Вернее, есть, но приличного вообще ни одного. Слушай, а как ты понял, что он смертельно болен? Внешне по нему и не скажешь. - Я не понял, скорее угадал. Он повёл себя… как-то нетипично, что ли. Казалось бы – отомстил и живи дальше, радуйся, что доказать ничего нельзя – а не признайся он, доказать и впрямь ничего бы не смогли. Но нет, совершил идеальное преступление и тут же пришёл признаваться. От адвоката отказался наотрез. Выводы, конечно, тут разные можно делать, я просто предположил. - Верно предположил, - усмехнулся Ларс, указывая при этом почему-то на телефон. – Я запрос сделал ещё вчера. У него действительно рак сердца, неоперабельный. Судя по всему, долго не протянет. Не жилец. - И что будет дальше? – напряжённо спросил Лукас, сцепив ледяные пальцы в замок. - Ты имеешь в виду, будет ли суд? До суда он может и дожить. А вот срок отбывать долго не придётся. Или отпустят домой умирать из соображений гуманности, или поместят в больницу под охраной, но первое вероятнее. Тебе ведь хочется, чтобы хотя бы Марту перестали считать убийцей детей и самоубийцей? - Хочется, - подтвердил Лукас. – Она всё это сделала не по своей воле. Её заставили. И она не сошла с ума. Это все должны знать. - Вот об этом можешь точно не беспокоиться, - заверил его комиссар. – Знаешь, что, иди-ка сейчас домой, или ещё лучше – к Тео и постарайся отдохнуть. Выглядишь страшнее атомной войны. Я зайду завтра. Заодно обсудим другие дела, их никто, между прочим, не отменял. Позже, дома у Тео, рассказав ему всё, Лукас добавил: - Я не заметил, чтобы Риттеру хоть немного полегчало. Выговорился, даже похвастался – тем, как ловко всё провернул. А легче ему не стало ни на грош. Он ведь так и умрёт с ощущением проигранной войны. А самое паршивое – он так и не понял, что всё было зря. Что его сына никто не заставлял с оружием бросаться на полицейских. И в смерти Кристиана Риттера никто не виноват, кроме него самого. - Даже не знаю, что тут можно сказать, - Тео протянул ему чашку с горячим чаем и уселся рядом с ним на диван. – Вроде дело раскрыто, а гадко на душе, аж мутит, и вообще отмыться хочется. Железной щёткой. Лукас, чувствовавший то же самое, кивнул: - Знаешь, что? Я рад, что не работаю в полиции. Хотя невольно пришлось участвовать в расследовании. Тео выкопал откуда-то бутылку «Аквавита»*, налил две рюмки: - Хотя у Хаугов поминок не проводили, но как-то нехорошо будет с нашей стороны не сказать вообще ничего. - Да, ты прав, - Лукас поднял свою рюмку. – Эмиль, Марта, дети… Мы сделали всё, что могли. Когда Агнесс вышла в гостиную, то застала обоих мужчин в печальной задумчивости. К алкоголю они больше не притронулись, так и держали в руках опустевшие рюмки. Мгновенно оценив ситуацию, Агнесс распорядилась: - А ну-ка, марш оба дорожки чистить, а то нас тут до весны снегом завалит. Лукас и Тео ухватились за это поручение, как за спасительную соломинку. С готовностью вскочили с дивана, в прихожей накинули на себя куртки и вышли на улицу. Снег падал так густо, что в трёх шагах ничего не было видно – бесконечные проливные дожди сменились таким же щедрым снегопадом. Взяв в пристройке лопаты, друзья принялись за работу. Физический труд и холодный воздух немного отвлекли обоих. - Теперь пошли к твоему дому, там почистим, - предложил Тео, когда они, наконец, управились с дорожками. – Там, наверное, уже под крышу скоро наметёт. Тут только до Лукаса дошло, что он вот уже неделю практически живёт у Тео. - Слушай, наверное, мне лучше будет вернуться домой, - завёл он. - А ты и в самом деле хочешь? – прищурился друг, опираясь на лопату. – Или просто не хочешь никого стеснять и прочая в таком духе? - Не хочу стеснять, - признался Лукас. – У меня же есть, где жить, а я занимаю вашу гостиную. - Ну так вот запомни: никого ты не стесняешь. Дом большой, места хватает всем. Плюс – ни Агнесс, ни дети не против твоего общества. Про себя я вообще молчу. - И всё же это не совсем удобно. - Неудобно, Лукас, целоваться в противогазе, - заявил Тео. – Понял? – и удовлетворённо кивнул, увидев, что друг, очевидно, представив себе эту картину, невольно подавился хулиганским хихиканьем. – Давай, шевелись. Почистим снег у тебя – и надо будет заняться дровами, они заканчиваются. - Я только заберу из дома свой ноутбук. А то твой таскаю каждый раз. В результате мрак душевный, подмявший было их под себя, всё-таки отступил. Надолго ли – неизвестно, но лучше уж так, чем никак. Вечер прошёл спокойно. А под утро посёлок потрясло новое происшествие.