Зависимость

— Белковая, как работает этот ящик?! — Мико обречённо взвыла, натягивая на голову одеяло и стараясь сделать вид, что спит. — Белковая! — недовольно поворчав, Накадаи подняла свое бренное тело с мягкой постели, мельком глянула на часы, которые показывали те самые отвратительные 5:40 утра, и, шлепая босыми ногами, пошла вниз. — Вроде инопланетные роботы, вроде технологии у вас ого-го, вроде умные до безобразия, а с простым телевизором ты справиться не можешь? На кой черт тебе он понадобился в практически шесть утра?! — прошипела девушка, выхватив пульт у десептикона, направила его на экран и нажала красную кнопку. — О чудо, заработал! — выплюнула она и направилась на кухню, завязывая хвост. Мегатрон открыто потешался над этой непонятной формой жизни. Безусловно, как включить такое примитивное устройство как телевизор, он прекрасно знал, но ему нужен был повод, чтобы разбудить девчонку. В последнее время он перестал нормально спать. Сегодня Мег проснулся от очередного кратковременного приступа около четырех утра, когда только занимался рассвет. Дышать ему было до безумия тяжело, будто тисками кто-то лёгкие сжимал. Из груди против воли вырвался болезненный тихий хрип, и Мегатрон молился, чтобы девчонка не услышала. Не хватало ещё, чтобы его жалел какой-то человечишко. — Слышь, белковая, поесть приготовь. — Поесть ему приготовь, телевизор включи, я что, нянька? — бурчала себе под нос Накадаи, ставя чайник и доставая из холодильника яйца. «Зачем в дом пустила, дура?» — она покачала головой, включила плиту и налила в кружку кипяток. Девушка закусила губу и выглянула в зал. Не нужно быть врачом, чтобы понять, что ему плохо. Руки вцепились в ручки кресла, смотрел он в никуда, явно не слушая утренние новости; грудь неестественно медленно вздымалась, а тихий хрип Мико все же услышала. Прикусив губу, Накадаи вылила в чай микстуру, которую накануне ей дал доктор. Отхлебнула и поморщилась. «За такую гадость он мне спасибо не скажет.» — ставя на стол чашку и раскладывая яичницу по тарелкам, тяжело вздыхала девушка. Мегатрон вошёл тихо, и лишь скрипучий старый стул оповестил о его присутствии. Волосы он заколол заколкой, которую так любезно швырнула вчера ему Мико, круги под глазами стали ещё больше. Он отказался от своей тирании, Накадаи об этом слышала… Ей Рэтчет сказал. По большей части десептикон молчал, старался двигаться по-минимуму и смотрел на все происходящее неживым обречённым взглядом. «Если бы тебя закинули на Кибертрон в теле робота, что бы ты делала?» — рассуждала про себя девушка, поедая слегка пригоревшую яичницу. Всерьез задумавшись над этим, она содрогнулась, когда скрипнул стул и дес молча вышел. По спине пробежало стадо мурашек. Утро сегодня холодное. Накадаи выходит во двор, где валяются ее перчатки и грабли, вдыхает свежий воздух, что наполняет лёгкие, и понимает, что жутко скучает по старым денькам. Скучает по своим пятнадцати годам. Снова закусывает губу — вошло в привычку, стучит тонкими пальчиками по чугунным перилам — привычка. Хмурится, откидывая нерасчесанные волосы назад, — привычка. Вся ее жизнь состоит из этих самых привычек, от которых так сложно избавиться. Она слишком много думает о прошлом, вспоминает тот вкус радости и адреналина. «Наивная дура. В твоём доме предводитель десептиконской фракции, чем тебе не адреналин?» — или может Мико его не боится. Да, он высокий и страшный; да, злой; да, просто провальный экземпляр! Но ему нужна была ее помощь, он не отверг Накадаи, более того, до приступа общался с ней вполне сносно. Небо потихоньку светлеет, утопая в золотых лучах рассветного солнца, над прудом, заросшим камышами, летают разноцветные стрекозы. На соседней берёзе свили гнезда вороны. Вдалеке, где небо ещё то самое, ночное небо, покрытое россыпью мелких звёзд, белеет луна. Пальцы начинают замерзать, и Мико прикрывает дверь, заходя в дом. Тихо тикают часы в зале, где на диване, согнув колени, спит Мегатрон. На секунду девушке показалось, что он смирился со своим существованием в этом теле, со своими приступами и одиночеством. «Вот к чему приводит жажда власти.» — она укрывает его пледом, ведь окна открыты, и свежий ветер развивает шторы. Девушка расчёсывает волосы, одевает какую-то мешковатую одежду, пытаясь скрыть фигуру или ее отсутствие, берет с полки деньги и выбегает на улицу. Кто был с ней, когда ей было плохо, когда она так скучала по автоботам, не ела днями, дожидаясь весточки от Балкхеда? Рэтчет. Как бы глупо это не звучало, но медик стал единственным утешением в ее жизни, единственным напоминанием и первым, кто сказал ей те самые слова. «Он занят. Он не придет, не поздравит тебя с твоим восемнадцатым днём рождения. Он забыл.» — мысли путались, а воспоминания разъедали изнутри. Мико болела. Долгие два года болела анорексией из-за Балкхеда, превратившись во что-то непонятное, облезлое и худое. — Можно мне четыре гвоздики, — тихо произносит она, передавая мелочь бабушке, что протягивала ей морщинистую руку, по-доброму улыбаясь. Гвоздики — ирония. Мико любит этот цветок, он красив. Она любит белые. Но какими бы ни были цветки: розовыми, белыми или кроваво-красными — все они у всех людей ассоциируются со смертью, кладбищем и конфетами на мраморной плите. Мико любит все мертвое, все, что давно ушло из жизни в никуда. На кладбище как всегда тихо, скамейки пустые и только ветер гуляет между оградами. Глазами Накадаи находит ту самую, немного заросшую травой могилку с потухшей свечкой. Она кладет на мраморную плиту скромный букетик, выдирает пару сорняков и садится на мокрую от росы траву. — Привет бабушка, привет дед, как ваши дела? — она переводит взгляд на голубое небо. — Как видите, я уже не валюсь с ног от голода. Закончила школу, приехала сюда. Спросите, почему так рано? Меня больше ничего не держит в Джаспере, даже Рэтчет улетел. Я осталась одна. Знаете, в вашем доме живёт десептикон, и, кажется, кроме меня ему никто не поможет. — она поправила букет, поднялась с травы, и выбросила свечку в ближайшую урну. Подходя к дому, Мико заметила деса, стоящего на веранде и дымящего. Рядом с ним лежала уже пустая пачка сигарет, хотя девушка могла поклясться что утром, она была почти полная. — Ты больной?! Это ненормально столько выкуривать за раз! — Накадаи старалась придать себе грозный вид, но выходило, честно говоря, плохо. Ноги подкосились, когда он устремил на неё тяжелый взгляд. — Как там автошлак поживает? — проигнорировал, потушив сигарету о перила. Накадаи замерла, забывая, о чем вообще хотела ему сказать. — Белковая, ты же должна знать, что там творится. — Я не знаю, — она опускает голову, скрывая подступившие слезы челкой, и не замечает, как напрягся десептикон, как странно покосился на неё. Она слышала только, что он тяжело вздохнул, сминая пачку, и, кажется, пошел в дом. Кажется ушел. Девушка вытирала слезы, которые нескончаемым потоком лились из глаз. «Не знаю. Я ничего больше не знаю.» — мысли с каждой секундой добивали ее, не давая сделать нормальный вдох. Мико посмотрела на свои костлявые руки (выглядели они уже нормально), во взгляде читался дикий ужас. Что же она с собой делает? Неужели один неверный вопрос со стороны этого мужчины, и ее уже трясет? Мешковатая толстовка отвратительно висит на острых плечах, а под ней кости, синие вены и обиженная душа. Мегатрон с интересом наблюдал за ней, замерев возле двери. Он сказал что-то не то. Когда он видел ее на базе, то была смышлёная девчонка с хвостиком, сейчас перед ним стояло непонятное создание, которое, по неизвестным ему причинам, решило его приютить. «Неужели автошлак позабыл о своих земных питомцах?» — он сложил руки на груди, скептически глядя на ревущее перед ним создание. «Что в таких ситуациях делать-то? О, Праймус!» — он закатил глаза, когда девушка снова всхлипнула. — Не реви, белковая, — она не ожидала. Девушка взвизгнула, подпрыгнув на месте, и затихла. — Не реву, — дрожащими губами, пытаясь связать слова, произнесла Мико. — Ну да, конечно. Ты говорила, что тебе нужно что-то починить? — В гараже, — кивнула девушка, размазывая слезы по щекам. — Ну так пошли. — он спустился по ступенькам, наблюдая, как Накадаи медленно, вцепившись в перила, передвигает ноги.