Фото к главе: https://pp.userapi.com/c850436/v850436409/149e78/gUYDjPxxuE4.jpg https://pp.userapi.com/c852232/v852232473/147a30/OjKZDQWRvII.jpg
— Я по-хорошему советую тебе завязать с наркотиками, Гарольд. — Да я не понимаю, о чем вы? Днём первого января в лабораторию прибыли анализы взятой из вены крови Луи и Гарри. В образце, принадлежащем Луи, следов наркотических веществ не было обнаружено, но зато анализ крови Гарри показывал обратное. Но даже показатели не стёрли окончательно подозрения в сторону Томлинсона. Бывает, что тот, кто продвигает товар, сам его не использует. — Миссис Стайлс на грани срыва. Я надеюсь, что хотя бы здоровье собственной матери тебе важнее, чем своё? Миссис Спаркс сидела в кресле в своём кабинете и качала ногой. Морщинистые руки были сцеплены в замок на колене, а во взгляде виднелась нарастающая буря. — Я не употребляю наркотики! — повысил голос Гарри и слегка дёрнулся на своём кресле. Больничная пижама, в которую был облачен парень, была ещё помята после крепкого сна, а копна кудрей не расчесана. Как только прибыли результаты анализов, психотерапевт незамедлительно вызвала к себе в кабинет своего драгоценного пациента, в связи с чем тот не успел даже толком оклематься ото сна и умыться. — Я поняла, что ты либо что-то таишь, либо действительно ничего не можешь сказать мне, — парировала миссис Спаркс, встала со своего кресла и потянулась опускать жалюзи. Тёмные мужские брови насупились, а чёрные зрачки превратились в две горошины. — А зачем окно закрывать? Темно же, — вне понимания поинтересовался Гарри, но внутри непроизвольно напрягся. — Может я сделаю все утренние процедуры, выпью кофе, а потом мы с Вами продолжим беседу? Но миссис Спаркс молчала. В этот день женщина была настроена куда серьёзней, чем в предыдущие дни терапии. Она открыла свой ноутбук и с видом, словно в кабинете кроме неё никого нет, принялась открывать приготовленные для приема видеофайлы. Небольшой проектор, что висел под потолком, прямо над двумя макушками, тихо загудел. — И что Вы делаете? — все ещё не уразумевая, спросил Гарри. — Во-первых, Гарри, никакого кофеина, — удосужилась обеспечить ответом пациента женщина, но не отрывалась от экрана ноутбука. — Во-вторых, расслабься. Я подготовила к нашей встрече пару видеоматериалов, которые помогут в твоём лечении. Пожалуйста, внимательно смотри на экран. — Миссис Спаркс махнула рукой вправо, прямо в стену, на которой висело светло-серое полотно, на которое и была направлена линза проектора. — Если почувствуешь тошноту или головную боль, то все равно продолжай смотреть. Песня: Vincent Gallo — so sad Гарри нервно сглотнул, а в груди после сказанных терапевтом слов вырос комок тревоги, что распространялся по телу подобно опухоли, но стремительно быстрее, порабощал каждую клетку и доводил конечности до оцепенения. Панель на стене засветилась от появившихся кадров, что передавал прямо с экрана ноутбука проектор. В зеленом напуганном взгляде отразились прямоугольные блики, а нижняя челюсть мелко задрожала. На большом экране всплыли картины из жизни одной счастливой семьи: мать, отец и сын. Крохотное дитятко, ещё не понимающее, почему мама и папа никогда не разговаривают при нем и не смотрят друг на друга с любовью, играл в своей комнате в игрушечные машины. Большой камаз перевозил солдатиков Лего на их базу, что располагалась возле дивана, прямо около широкой щели под дверью, где активно передвигались две тени. Теперь глаза ребёнка — глаза Гарри. Он смотрит на свои машинки, озвучивает детским, спокойным голоском, как прошла секретная операция по перевозу солдатиков, но разговор за дверью становится все громче, а женский и мужской голоса переплетаются в явном споре. Ребёнок смотрит на дверь и видит, как колышутся туда-сюда две тени на коричневом паркете. Раздаётся шлёпок пощёчины, а затем голоса на пару секунд умолкают. Мальчик поднимается на ноги и с огромным интересом, чем там заняты его родители, тянет за ручку и открывает дверь. Неясная для него картина: мама в пол-оборота стоит к отцу, одной рукой закрывая половину лица, а из глаз ее крупными каплями сползают к щекам слезы; грудь отца вздымается от тяжелого дыхания, а лицо все красное от ярости, кулаки крепко сжаты до набухания вен вдоль запястий. Его полные бешенства глаза устремляются к сыну и тот кричит ему: «Закрой дверь! Гарри, закрой дверь!». Маленький Гарри не понимает, почему на него кричит его отец и почему молча плачет мать. Крохотные слезки появляются в уголках его глаз, а изображение отца и матери перед ним становится размытым. В страхе мальчик закрывает дверь. А затем темнота. Гарри в полном оцепенении сидит в кресле и следит за происходящим на экране, пока не в силах уловить ту связь между ним и маленьким мальчиком из ролика. Миссис Спаркс спокойно сидит в своём кресле и теребит между пальцами письменную ручку — женщина ждёт. На экране вновь всплывают картины. Снова глазами Гарри. Но уже он не маленький мальчишка, не смыслящий в происходящем, а подросший паренёк, что уже наверняка заканчивает шестой или седьмой класс. Перед ним включенный телевизор, а кругом — темнота. На дворе явно вечер. В доме абсолютная тишина, никаких посторонних звуков, кроме озвучки героев из фильма на экране. Раздаётся хлопок входной двери, а затем громкий мужской голос. Язык мужчины сильно заплетается, а женский голос за стеной язвит нравоучениями. Мужчина рычит на свою жену, а Гарри убавляет звук телевизора, чтобы подслушать за родителями. Сердце его быстро-быстро отбивает глухой ритм в грудной клетке. В коридоре что-то с грохотом упало — что-то большое, — и Гарри спешит проверить. Во внимание попадает освещённый яркой лампой коридор, на полу которого лежит мать парня. Женщина дрожит всем телом, а руками прикрывает голову в защите. Глухое «пожалуйста, не трогай меня» доходит до слуха Гарри. А затем стеклянный от алкоголя взгляд направляется в его сторону. Отец с полупустой бутылкой стоит в проеме дверей и с ярко выраженной ненавистью смотрит на сына. «Ты уроки все сделал, щенок?». Гарри мотает головой, хватается за дверной косяк и вновь в непонимании смотрит на мать. «Ты что, ударил ее?» «Иди к себе в комнату.» «Ты ударил ее?» «Гарри, проваливай в свою комнату.» Мужчина без особых усилий переступает через беззащитное тело под ногами и направляется к сыну с сжатыми кулаками. Женщина начинает кричать и пытается встать на ноги, кровь из ее носа льёт алой струей, а висок разбит. Гарри пятится спиной в темный коридор — туда, откуда пришёл. Мать парня хватает за ногу мужа, чтобы остановить его. «Не трогай моего сына, сволочь. Ударь меня, но его не трогай.» «Отвали, потаскуха.» Мужчина размахивается и ударяет со всей силы по затылку женщины, что она вновь со слезами на глазах падает на пол. Гарри срывается с места в сторону отца. Пелена вновь застилает глаза. Он налетает на мужчину и начинает в истерике кричать что-то невнятное, бить его тяжелую и крепкую грудь крохотными кулаками. Хаотичные крики, шум, страх — безобразная каша на экране, сопровождающаяся страшными картинами семейного абьюза. Мужчина хватает своего ребёнка за грудки и швыряет с грохотом на пол темного коридора. Сердце Гарри бешено бьется о грудную клетку, явно просится вырваться наружу, чтобы больше не терпеть подобного, что происходит на экране. Что-то неприятное после просмотра скопилось на душе, какая-то обида, из-за которой парень едва сдерживает слезы. Но почему? Ему жалко ребёнка из видеоролика? Ему жалко ту женщину? Он зол на этого мужчину? Гарри считал, что никогда с подобным не сталкивался, но от чего-то задался вопросом, почему его отец не контактирует с ним уже который год? В сердце неприятно кольнуло иглой обиды. Перед глазами яркими вспышками замельтешили зигзагообразные линии. Юноша зажмурил глаза, но линии только больше начали рябить. И эта боль в висках и затылке. — Гарри, смотри на экран, — напомнила томным голосом миссис Спаркс, и Гарри открыл глаза. Перед ним снимки. Презентация из его личных фотографий и фото из семейного альбома, который мать никогда не открывала при Гарри. Вот он маленький мальчик, который играет в машинки на коричневом паркете и перевозит в маленьком грузовичке своих солдатиков. Вот он в кресле, окутанный тьмой и светом телевизора, хрустит чипсами и улыбается. Вот его отец — мистер Дейн Стайлс. Статный мужчина, высокий, крепкий. В его мускулистых руках шланг для полива, а на голове кепка с изогнутым козырьком. Мужчина улыбается. Вот миссис Элизабет Стайлс, облачённая в яркое платье по колено с пестрящими цветами и без рукавов, стоит возле входной двери, что была тогда другого цвета — голубого, под цвет ставней, — и держит в руках огромный необъятный букет белых лилий. Гарри улыбается, вспоминая эти моменты из жизни. Он как сейчас помнит, как на тридцатый день рождения его отец подарил матери букет ароматных нежных лилий. Тогда они всей семьей ездили в парк аттракционов в Лондон и ели ананасовое мороженое в желатерии. На следующих снимках мистер Дейн без улыбки и особого желания фотографироваться сидит на диване в их гостиной, на столе три бутылки темного пива, майка его заляпана в жирных пятнах, а недельная щетина беспросветно закрывала нижнюю челюсть. В его ногах ползает семилетний Гарри, собирает конструктор. Гарри нахмурил брови. Он совершенно не может вспомнить этого дня. И он никогда в жизни не видел отца в подобном образе — безобразном и заброшенном. Миссис Спаркс все продолжает нажимать на кнопку мыши, чтобы продолжить перелистывать фото. Из травянистых глаз уже безостановочно скатывались слезы без ясной для Гарри причины. На следующем снимке миссис Стайлс сидит на диване, а рядом с ней ее мать — бабушка Гарри, которой уже пару лет нет в живых. Рядом с подлокотниками стоит знакомый Гарри чемодан, а сам парень, только на лет шесть младше, грустный сидит на диване, в руках его любимый робот. Мистера Дейна нет на этом фото. На следующем снимке снова Элизабет. Женщина слабо улыбается в камеру, стоя вполоборота, а на лице ее едва заметные взгляду ссадины и фингал под глазом, слегка прикрытый соломенной шляпой. Стоял жаркий день, и тень падала на ее печальное лицо. В руках женщина держала белого кролика. — У нас был кролик? — полушепотом спросил сам у себя Гарри, не отрывая взгляда от панели перед собой. Дней, когда сделаны эти фотографии, он не помнил. — А откуда у мамы эти царапины на лице? Миссис Спаркс молча перелистывала слайды. Следующий снимок — ксерокопия. Большими потертыми бумами в верхней части листа было написано «заявление о причинении тяжкого вреда здоровью.» Неоновым выделителем были отмечены определенные слова: «избиение», «синяки на теле», «избиение законной жены и ребёнка». На следующем снимке крупным планом кожные повреждения. Тощая рука, женская, покрытая множеством синяков в виде отпечатков от крупных мужчин пальцев. Затем лицо миссис Элизабет, словно на паспорт, но на документы так не фотографируются: вздувшийся фингал под залитым кровью глазом, рассеченная бровь, опухшая нижняя губа и вздутый нос с глубокой раной на переносице. Гарри не заметил, как поднялся со своего места, заколдованный снимками экрана. Его рот приоткрылся от шока, а сердце забилось ещё быстрее и громче. — Это ненастоящие снимки. Кого вы обманываете? — закричал Гарри и резко повернул свою голову на терапевта. — Моя мама никогда так не выглядела. Голова запульсировала от боли, Гарри зажмурил глаза и зашипел. Подушечки тонких пальцев прильнули к вискам, а тело повело в сторону. Парень вновь плюхнулся в своё промятое под весом кресло. Миссис Спаркс молча приняла в свою сторону обвинения и продолжала листать. Снова видеоролики. Теперь это просто отрывки: то мужчина поднимает кулак и замахивается, то он трясёт тебя за грудки и плюётся словами в лицо, то он бросает тебя на пол и ты видишь собственные руки и капли крови на паркете. Гарри завёл руки в сплетенные кудри и принялся тяжело дышать. Было трудно вдыхать кислород, а вокруг стало в миг до тошноты душно. Неприятный комок встал поперёк горла и норовил вылезти наружу, но Гарри продолжал смотреть. «Гарри, малыш, скажи, что ты вчера видел?» На весь кабинет раздался голос, а на экране появились кадры словно из любительской съёмки. Камера шаталась из стороны в сторону, пока не поймала в крупный план опустившего кудрявую голову парня. Мальчик боялся смотреть в камеру и теребил свои крохотные пальчики на коленях синих джинс. Незнакомый мужской голос заботливо старался вывести мальчика на диалог. «Твой папа не узнает, что ты был здесь, не бойся», продолжает голос, а мальчик все ещё не смотрит в камеру, «ну же, скажи нам, что вчера случилось?» На фоне послышался такой знакомый для Гарри голос — голос его матери. «Гарри, солнце, не бойся. Ты можешь сказать этим дядям правду, тогда меня больше никто не обидит.» И тут мальчик поднимает голову. Гарри побелел от увиденного. В его заплаканных глазах отражался эпизод с его же участием, которого он снова не помнил. Детское личико смотрело за камеру, явно на свою мать, а сам малыш не решался заговорить. Это были кадры из полицейского участка. Допрос потерпевших. Голова загудела ещё сильнее, теперь чуть ли не оглушая происходящее на экране. «Он ударил меня», сообщил маленький Гарри с экрана, с надутыми губками и теребящими штанину пальчиками, «ещё он кричал и не слышал, что мне больно.» «А маму он трогал?» задал вопрос полицейский за кадром. Гарри только энергично закивал головой и вновь расплакался. Миссис Стайлс подлетела к своему сыну и принялась успокаивать его, поглаживая по кудрявой макушке. Картины перед глазами стали мутными. Голова закружилась. Приглушённый голос миссис Спаркс звал Гарри по имени, словно из-под воды, но юноша не мог повернуть к ней голову. Она до безумия болела. Парень зарыдал от такой боли и сложился пополам в просторном кресле, роняя горячие слёзы на хлопчатую белую пижаму. Боль в висках не унималась, Гарри ее никогда не испытывал. Ощущения были подобны тому, словно кто-то просится из черепной коробки наружу. Тошнота гипертрофировалась, из-за чего Гарри глубоко задышал. Зигзагообразные линии перед глазами вновь запестрили яркими молниями, а затем слишком громкая тишина и слишком яркая темнота. Грудь стремительно вздымалась и отпускалась, а тяжелое дыхание одиноко разносилось по всему терапевтическому кабинету. Зеленые глаза в страхе распахнулись, несмотря на неуходящую боль в висках, и тут же максимально округлились в стремлении покинуть глазницы от удивления. Марсель не ожидал, что очутится в таком нелюбимом кабинете, рядом с миссис Спаркс. Женщина внимательно наблюдала за болезненным поведением пациента в полутемноте, но когда две напуганные бусинки, все ещё сверкающие от пролитых слез и экрана на стене, в невиданном для неё ранее ужасе вновь распахнулись, то она заговорила: — Марсель? Парень молча продолжил смотреть на своего врача и выравнивать дыхание. — Марсель, — для самоутверждения повторила миссис Спаркс. — Не бойся. Я здесь, чтобы помочь тебе избавиться от этих болей. Но парень не особо старался размокнуть от ее слов и кинуться в объятия, чтобы проплакаться и выговориться. Он наоборот твёрдым камнем уселся в кресле и состроил самую неуязвимую мину. Кабинет вновь погрузился в тишину. — Хорошо, Марсель. Я знаю, что ты избегаешь встреч со мной, но сейчас у тебя нет выхода, кроме как побеседовать со мной. Ты же понимаешь, что я только хочу помочь тебе разобраться со всеми тревожными мыслями. Юноша только хлопает ресницами в ответ. — Иногда каждому из нас становится одиноко до такой степени, что мы начинаем искать спасение в чём-то. Кто-то напивается, кто-то начинает курить. Ты понимаешь, что я имею ввиду? — Марсель даже не кивнул. — Но спасти себя мы можем, лишь поговорив с кем-то. Открыв кому-то душу и рассказав о своих проблемах. Тогда-то ты и понимаешь, как легко становится на душе. Лишь скрежет зубов друг о друга раздался в ответ. Гнев подпирал гланды в горле миссис Спаркс, но женщина сделала медленный вдох, а затем такой же протяжный выдох. Натянутая и неискренняя улыбка, скорее для самоуспокоения, растянулась по бледному лицу в полутемноте. Лишь через некоторые узкие створки между жалюзями проскальзывал дневной свет и оставлял на деревянной поверхности стола и седой макушке мутные полосы. — Я прекрасно понимаю, что не заполучу твоё доверие так быстро, Марсель. Ты же сильный духом парень, — продолжила доктор, — но я все равно твой друг, помни об этом. Ноги, облачённые под капрон под столом вновь задергались от натянутых нервов. Марсель молчал. Свои тайны и переживания он точно не собирался вываливать на своего психотерапевта. — Хорошо, я поняла твой настрой, — на выдохе расслабилась Оливия и приподняла полукруглые светлые брови. — Тогда скажи, где ты берёшь наркотики? Вопрос ударил в лоб, что парень даже покачнутся. Миссис Спаркс заметила это едва промелькнувшее перед глазами движение и самоутвердилась, как психотерапевт. Если человеку нечего скрывать, то он продолжит быть спокойным, как удав. Пульс его не увеличится, а мышцы по всему телу в миг не напрягутся. Но Марсель сам себя сдал с поличным, когда замер в немом страхе, впившись взглядом напуганных глазёнок в уверенно настроенного терапевта. — Ничего не скажешь? — В ответ то же с ума сводящее молчание. — Твои анализы все говорят за тебя. Мы не знаем, откуда ты берёшь эту дрянь, либо кто тебе ее поставляет. Но у тебя есть ещё время, чтобы передумать и сказать все самому, прежде чем миссис Стайлс подпишет договор о твоём постоянном нахождении под присмотром медицинских работников. Но уже не здесь, а в психиатрической клинике. Кудрявый юноша едва заметно заерзал в кресле и почти беззвучно вздохнул, но все еще молчал. Миссис Спаркс неискренне улыбнулась, выдохнула, сложила руки в замок на стол, снова выдохнула, а Марсель просто сидел и смотрел на неё нечитаемым взглядом. — Довольно, — достаточно громко для обусловленной беседы заявила терапевт. — На сегодня сеанс окончен. Твоя палата 404, приготовь свои вещи, завтра вечером тебя заберут. Без слов прощания Марсель встал с нагретого под телом кресла, пробежался взглядом по облаченной в полутьму утвари и мебели и покинул кабинет. Как только двери захлопнулась, скрывая пациента в коридоре, тяжелые веки накрыли уставшие глаза, а гнев в груди терапевта увеличивался в геометрической прогрессии. Женщина сжала челюсти, наполнила грудь таким плотным от духоты кислородом, и со всей силы треснула кулаком по поверхности своего стола. Чайная ложка задребезжала в фарфоровой чашке, а карандаши в органайзере ударились глухим звуком друг о друга.***
Счастье переполняло грудь Луи, оно выплёскивалось наружу в виде широкой улыбки и заразного блеска глаз. Парень на крыльях любви спешил на встречу к своему другу, что обещал ждать его сегодня у себя в палате. Луи крутил меж аккуратными тонкими пальцами свой пропуск и, поздоровавшись с ярко улыбающейся девушкой за стойкой, принялся прикладывать его к турникету. Турникет запищал, а на квадратном табло засветился красный пиксельный крест и фраза ‘В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО’. Улыбка в миг исчезла с лица Луи, а брови насупились от неожиданности. Томлинсон отошёл на два шага и попробовал снова. ‘В ДОСТУПЕ ОТКАЗАНО’. — Хлоя, — позвал Луи, глядя на бейдж рыжеволосой девушки, — подскажите, мне этот пропуск на днях выдали. Сказали, что я могу приходить в часы посещений и самостоятельно без записи заходить по этому пропуску. Но этот дурацкий турникет не хочет меня пускать. Хлоя миловидно улыбнулась и привстала, чтобы убедиться в наличии яркого красного креста на табло турникета. — Скажите свою фамилию, сэр, — потребовала девушка и прильнула взглядом зелёных глаз к яркому экрану компьютера за стойкой. — Томлинсон. — Луи Томлинсон, верно? — Все правильно. Девушка с сочувствием вздохнула. — Сожалею, но сегодня у Вас не получится пройти. У Гарри Стайлса отменены все посещения на два дня даже для близких родственников и назначен строгий покой до завтрашней выписки. — Почему это отменены? Почему строгий? — в непонимании поинтересовался парень и сложил руки на шершавой темно-синей столешнице перед ним. — Я был здесь буквально вчера и все было хорошо. — Увы, эту информацию я разглашать не имею права, — надув губы, жалобным голосом парировала девушка и взглянула на возвышающегося над ней парня. — Ну хорошо. А во сколько выписывают? — У меня этой информации пока нет, простите. — А тогда Вы можете передать ему, что я заходил? — Никакого контакта с внешним миром, сэр. Луи удивился до невозможного, даже выдвинул вперёд челюсть и нахмурил брови под острым углом. Хлоя сидела на своём стуле перед Луи и без возможности помочь хлопала нарощенными ресницами. — О’кей, — выдохнул Луи, полностью обескураженный происходящим вокруг. — До свидания. Даже не взглянув напоследок на девушку, Луи со всей силы толкнул стеклянные двери от себя, пропуская в посещение морозный свежий воздух, и с поникшим настроением покинул здание. Дрожащими от холода пальцами Луи напечатал Гарри сообщение на телефон с надеждой, что тот ответит. Кому: Гарри «Как ты себя чувствуешь? Я приходил, но меня к тебе не пустили. Сегодня ты без пирога, детка. х» Но прежде, чем у Марселя конфисковали телефон, парень только и успел, что отправить Зейну в фейсбуке сообщение, заранее зная, что тот прочитает его только в полночь. Сообщение Луи он и прочитать даже не успел. Кому: ZombieBoy «Я в порядке. Завтра выйду на связь.» 2:15 p.m. Миссис Спаркс решила, что изолировать пассивное альтер-эго пациента от связи с внешним миром будет правильной стратегией, чтобы вывести того в конечном итоге на диалог и подстраховать от употребления наркотических веществ. Миссис Стайлс уже ни раз тошнило водой от нарастающего чувства тревоги. Бледные осунувшиеся щеки казались такими контрастными с темными и тяжелыми мешками под глазами. С каждым днём женщина становилась все худее, а острые лопатки, позвонки и рёбра уже были хорошо видны под плотью облегающего платья. Но нервировал женщину больше тот факт, что миссис Спаркс не спешила делиться с ней своими наблюдениями и предположениями. «Всему своё время, — говорила она. — Марселю необходим покой». Сейчас покой не помешал бы и Бетти. Женщина еле стояла на ногах из-за стресса и лезущих в голову несуразных и неприятных мыслей. Миссис Спаркс отправила Марселя на выписку второго января в четыре часа дня и приказала миссис Стайлс исключить из рациона Гарри кофе. Кроме этого никакой информацией женщина беспокойную мать не обнадежила. — Пока мы не решим вопрос с наркотическими веществами, я советую Вам поставить на окна прочные замки и потратиться на снабжение дома камерами видеонаблюдения хотя бы на пару дней. Кто знает, может он прячет их прямо у Вас под носом? — предложила терапевт. — Но я не найду таких денег, — возразила Бетти. — Тем более на камеры. — Тогда я предлагаю Вам подписать соглашение на перенаправление вашего сына в другую клинику. Бесплатную. Там его точно заставят позабыть о такой дряни. Вариант звучал куда заманчивей, нежели перестройка условий дома. Тем более финансы — уязвимая точка миссис Стайлс. Женщина не успевает отдыхать от работы, все свои сбережения и заработанные средства отдавая на лечение сына. Выражение лица Элизабет сразу же поменялось, мышцы ослабли, а уши навострились. — И что это за клиника? Почему я не слышала о ней ранее? — Это психиатрическая больница, миссис Стайлс.***
Второго января весь день лил дождь. Луи не знал, почему стоит на мокром пороге клиники уже почти три часа в ожидании, когда Гарри выйдет через эти двери. В холл желания после вчерашнего визита заходить не было, поэтому парень мёрз на улице. Время близилось к полднику, а желудок неприятно крутило от голода. Парень стоял под темно-синим зонтом и докуривал свою сигарету. Крупные капли дождя развевали смог по воздуху и упорно колотили своими кулаками по плотно натянутой ткани зонта. На парковку сквозь столб ливня въехало чёрное авто. Луи видел эту машину ранее, именно на этой же парковке — это была миссис Стайлс. Дворники не переставали работать, смахивая воду со стекла влево и вправо. Женщина припустила солнцезащитные очки, что прикрывали красные от пролитых слез глаза, и посмотрела сквозь мутное лобовое стекло на стоящего на пороге клиники парня. Луи постарался незаметно выбросить сигарету восвояси и выпрямился натянутой на гриф стрункой. Женщина посигналила ему и едва заметно для парня помахала рукой в приглашении сесть в машину. Недолго думая, парень сомкнул губы в узкую линию и помчался к авто, так как уже достаточно замёрз ожидать Гарри в одиночку. Как только мокрый и холодный зонт упал на резиновые коврики под задними сидениями, а сам Луи не гулко хлопнул дверью машины, женщина развернулась вполоборота и поздоровалась: — Добрый день, Луи. Не думала, что ты тоже придёшь встречать Гарольда. Женщина расплылась в усталой улыбке, но не снимала с лица темных линз. — Здравствуйте, — поздоровался Луи и отряхнул свою каштановую чёлку от попавших на волосинки капель дождя. — Гарри тоже не знает. Вчера не смог попасть к нему, вот ждал его уже несколько часов самостоятельно. — Ты не шутишь? Ты тут пару часов провёл под дождём? Какой ужас. Когда поедем, я просто обязана купить тебе что-нибудь согреться. — Не стоит, все правда в порядке. — Ну смотри мне. Если ты снова заболеешь, то я буду себя винить. — Обещаю, что болеть не буду, — с улыбкой произнес Луи и заставил такую же лучезарную появиться на лице женщины. — Скажите, Вас вчера к нему тоже не пускали? Но улыбка в миг ослабла, а кончики губ женщины стремительно упали к подбородку. Бетти отчаянно вздохнула. — Да. Но не беспокойся, в этом нет ничего страшного, все наоборот для блага Гарри. Луи едва заметно кивнул головой и взглянул на свои мокрые после дождя штанины. В салон машины в это время просочилось одиозное напряжение. Миссис Стайлс за секунду вновь оживилась, заерзала на своём сидении и нажала на сигнал на руле. Луи поднял макушку и увидел, как по ступеням от клиники спускается кудрявый юноша, совершенно не стесняясь льющего сверху дождя. Его кудри выравнивались под напором дождевой воды, а капли скатывались по носу и подбородку. Когда Марсель открыл заднюю дверь авто, то практически моментально встретился взглядом с Луи. Кого-кого, но его в этот противный день он никак не ожидал увидеть. Зелёный взгляд округлился, а слова приветствия встали поперёк горла. — Привет? — поздоровался первым Луи, пока Бетти наблюдала за двумя парнями через зеркало заднего вида, слегка припустив темные очки. — П-привет, — тихо ответил Марсель, а на душе в мгновение стало не так боязно. Услышав этот сомнительный запинающийся звук в начале предложения, Элизабет отпустила руль ослабленными руками. Миссис Спаркс совершенно ничего не говорила ей о том, что светом правит Марсель, а не Гарри. Все органы внутри перевернулись, а мышцы вновь напряглись. — Едем домой, мальчики? — с просачивающейся боязливостью поинтересовалась Бетти и сняла ручник. — А есть вы-выбор? — приподняв одну бровь и скривив губы в ухмылке, спросил Марсель и удобнее сел в своём кресле. Луи зачесал затылок. Вопросы прогрызали червем себе путь наружу до зуда в натянутой на череп коже. Слишком много вопросов просилось на свободу, но ни на одни из них никто не хотел пока дать ответы. Миссис Стайлс натянуто улыбнулась через зеркало заднего вида своему сыну, словно по приказу кукловода, и принялась выруливать на проезжую часть. — Как часто ты вообще заикаешься? — тихо поинтересовался у товарища Луи. — Ин-ногда. Луи мотнул головой и отвёл взгляд на боковое окно. Капли болезненно врезались в стекло и оставляли после себя мокрые извилистые дорожки. Дождь барабанил по крыше, по окнам и совершенно не собирался останавливаться. Большую часть пути до дома Луи они ехали в тишине. Миссис Стайлс была удручена своими мыслями о словах терапевта и следила за размытой водой дорогой, а парни смотрели по разные стороны в окна на мельтешащий сквозь пелену серый пейзаж. — Что тебе попалось в предсказании? — вспомнив одну вещь, поинтересовался Луи и тепло улыбнулся. Зелёный взгляд в непонимании уставился в голубой напротив. — Каком? Луи вскинулся. «Последствия мигрени». Парень мотнул головой. — В печенье. Или ты забыл? Марсель попал в заблуждение. Он не сумел на ходу придумать, что ответить, чтобы не вызывать у своего товарища сомнений насчёт Гарри и подозрений насчёт себя. Луи заметил, как парень замешкался, поэтому опустил вопрос. Тем временем миссис Стайлс свернула на родную и наизусть знакомую Томлинсону улицу. Через три крыши виднелся его дом. — Знаешь, Гарри, ты такой хороший, добрый, здравомыслящий, но иногда полный кретин, честно, — усмехнулся с толикой обиды Луи и мельком взглянул на парня, чтобы убедиться, что тот не обиделся тоже. — Все мы не идеал, конечно. Но иногда не до такой степени. Получается, что и человек ты не такой хороший, и мысли твои не так чисты. Луи слегка был взбешён, но с натянутой улыбкой попрощался сначала с миссис Стайлс, а затем почти безмолвно с Марселем, прежде чем хлопнуть дверью авто и скрыться в столбе дождя. Фраза Луи вольной птицей врезалась в сознание Марселя и забилась в нем, будто в клетке с надеждой вырваться наружу. Марсель запомнил ее. Весь оставшийся вечер парень черпал только из этой фразы вдохновение. Она — как удар в солнечное сплетение, как забвение в глубокой старости, как взрыв сверхновой звезды. Она — фраза Луи. Луи — новое вдохновение Марселя. Но сам Луи не был в восторге от поведения своего друга, получая очередной удар ножа от него прямо в сердце. Такую боль не смоет даже такой сильный дождь. Миссис Стайлс, обескураженная спокойным поведением сына, этим неагрессивным состоянием и сносными ответами на ее бытовые вопросы, предпочла оставить эту ситуацию без комментариев и только пообещала сама себе время от времени заглядывать к Марселю и проверять его самочувствие. Марсель Стайлс — как духота перед дождем, как затишье перед бурей. Лишний раз проверять, в порядке ли он в порыве льющегося из всех дыр и щелей спокойствия, будет полезно как и для него, так и для Элизабет. Женщина отпустила нагнетающие мысли об оконных створках, о замене замков и просто закрыла дверь на ключ, убрав тот не в привычное для всех место, а себе в комнату. Бумага, скомканная в ненужные клочья, летала от письменного стола к урне, иногда долетая, а иногда нешумно отскакивая по паркету. Некогда плотный ежедневник сейчас редел на одну треть страниц. В основном на оставшихся листах копились тексты песен Марселя, неудачные четверостишия или каракули от хаотичных разводов ручки. Этот ежедневник был для Стайлса неотъемлемой частью жизни. Скорее всего он и был его жизнью. Парень так подчинился нахлынувшему вдохновению, что позабыл о назначенной встрече с Зейном после полуночи. Он просто непрерывно писал, писал, писал, перечеркивал, снова писал, вырывал, писал заново. Пока солнце полностью не скрылось за горизонтом, пока третья кружка ягодного чая, что так любит миссис Спаркс, принесённая матерью, не стояла опустошённой на поверхности стола, пока не кончились чернила у пресловутой ручки с логотипом заправочной станции Донкастера. Кудрявый юноша не мог поверить, что к нему возвращается былое вдохновение, что скоро он сможет написать целую песню и исполнить ее, если хорошо постарается. Маленькое уютное счастье покоилось в грудной клетке, не подвластное влиянию посторонних людей и не созерцаемое никем больше.***
Марсель отрубился прямо за письменным столом. Тусклый свет изредка мигающей лампы лениво падал на каштановую макушку, пришвартованную на деревянной поверхности стола, и пригревал каждый вьющийся по спирали локон. Пыль в медленном, словно прощальном танце, безмолвно играла на свету, а открытый на исписанных чернилами страницах личный ежедневник Марселя, покинуто ждал, пока выцветут при лупящем свете лампы его листы. Но этому не случиться — ровно в час ночи затрезвонил телефон. В кармане домашних штанов в потрепанную клетку с широкими штанинами завелась вибрация. Вытерев слюну, что уже свисала из приоткрытого рта на налаченную поверхность, Марсель протер едва открывшиеся глаза, прежде чем схватиться за звонящий мобильник. Сердце в страхе заколотилось, словно один звонок поздно ночью мог обескуражить парня и выбить ему почву из-под ног. Особенно, если это звонок от Зейна. Головная боль снова напомнила о себе. — Алло, — хриплым, тихим голосом проговорил Марсель и устремил беглый взгляд на освещенную оранжевым светом светлую стену перед собой. — Кудрявый, ты снова опаздываешь, — оперируя стремительно бредущей к утру стрелке часов, проговорил в трубку темноволосый парень. — П-прости, Зейн, — незамедлительно принялся извиняться перед своим знакомым Марсель и потёр переносицу подушечками двух пальцев свободной руки, — я со-совсем позабыл о встрече, а п-потом заснул. — Мы настаиваем, — протянул в трубку Зейн, — и ждём тебя. Марсель только прерывисто вздохнул прямо в динамик, отправляя на тот конец трубки фонящий шум. В ответ на фоне сладостного голоса Малика едва различимо слышались многочисленные поддакивающие уговоры Шерил. Марсель легко подчинялся другим, но не был силён подчиниться самому себе. Самоподчинение — это искусство. Это согласие с гармонией. Это апогей нахождения себя. В своём случае Марсель находился на станции «перигей», ожидая поезд, что довёз бы его до конечной высшей станции. Но локомотив каждый раз обнадеживающе проносился мимо парня, лишь развевая на ветру его волосы, многочисленные клочки газет и прочий мусор вперемешку с пылью, что отскакивает от полыхающих на солнце рельс. «Мест нет», гласила бегущая строка на носу умчавшегося вдаль поезда; «каждый сам за себя», появлялось на экране. Но вместо того, чтобы следовать пешим ходом с огромным грузом рюкзака на спине, набитого отягощающими сомнениями, страхами и угрызениями совести, вдоль рельс по деревянным гниющим шпалам, Марсель продолжает ждать, пока нечто отвезет его к спасению, пока другие люди бредут вдоль рельс, постепенно опустошая набитый тягостными мыслями рюкзак, чтобы придти к победной линии налегке. Все мы знаем, что любая дорога куда-то в конечном итоге приведёт. Тупик или бесконечная тропа по кругу — тоже путь. А Марсель стоит с грузом собственных терзаний на станции в ожидании, пока кто-то другой сделает всю работу за него. К двум ночи Марсель уже стоял около ободранной и подвергшейся коррозии двери. Все тот же смердящий дух людей низшего класса заполонял душный подъезд и въедался в слизистую носа, оскверняя оболочку. Как только дверь распахнулась, чуть не снося с трясущихся ног Марселя, в проеме показалось радостное лицо Шерил — как и всегда, — а из дальних комнат сочилась великолепная музыка на подобие регги. Песня: ZAYN — do something good — Мы уж думали, ты сдох, кудрявый, — вместо приветствия отрапортовала Шерил и, похлопав неуверенного парня по плечу ещё мокрого после растаявших снежинок пальто, предложила пройти внутрь их скромного пристанища. В квартире витал дым, не изменяя традициям; в запах шмали уже впитался в мебель с забившейся меж швов в ткани пылью. На диване сидел сам хозяин квартиры: прекрасный профиль пакистанца сиял при свете лунного света и включённого экрана ноутбука. Обнаженные от бедра ноги, с многочисленными изящными изгибами, выпуклостями костей и чернильными волосинками, были подобраны к груди, а смоляную шевелюру приминал, словно стог сена, ободок огромных чёрных наушников. На столе, что явно был притащен из небольшой кухни, присоединенные с ноутбуком стояли микрофон и инструмент шумоподавления, а сам парень пел. Пел так, что на шее вздувались вены, а подбородок сотрясался, руки с изящными тонкими пальцами, подобно дирижеру, танцевали в воздухе, и никто не смел приостановить Зейна. Марсель, оккупированный ригидностью, встал в проеме двери и наблюдал. Наблюдал за тем, как парень, не замечая ничего вокруг, чувствовал играющую музыку из притащенных колонок и пел. Шерил свела на груди руки и со всей гордостью усмехнулась, проходя мимо кудрявого парня. Девушка деловито подбирала с пола пустые банки пива и прочий мусор, виляя в такт музыке бёдрами с опущенными на них тканевыми штанами, а иногда даже подпевала не хуже самого Зейна. Каштановые волосы девушки в этот день лоснились при свете яркого экрана пышными локонами, убранными на одну сторону. Нагибаясь, девушка шустро убирала их за ухо и возвращалась к незначительному занятию — ночной уборке и фоновому пению. — Давай сделаем что-нибудь крутое сегодня, пока не стало поздно, — пропел Зейн. — О-о! Сделаем что-нибудь крутое сегодня, пока не стало поздно! — Пока не стало поздно! — подхватила Шерил, не отвлекаясь от полуночной уборки. В этот миг Зейн выглядел потрясающе: таким искренним и живым. Некогда ютившийся меж его длинных пальцев скуренный свёрток словно никогда и не существовал в этот момент. А наполненные дурью и колёсами шкафы оказались наполнены выглаженной одеждой. Но все только казалось, ведь человека внутри нас не погубит до конца даже такое незатейливое занятие, как употребление наркотиков. Поэтому рождающий приятные и такие правильные на слух ноты и слова голос Зейна наводил на Марселя чувство конфронтации — когда в понимании ты видишь его как сурового, колючего, покинутого всеми парня, а в эту ночь он предстаёт перед тобой таким живым, человечным и изящным. Изготовленная в программе музыка все сочилась из колонок, но Малик уже молча опустил карий взгляд с квадратными бликами от экрана на колени и потянулся к наушникам. — Мы стали зависимы от числа подписчиков в твиттере, в фейсбуке, все бежим за лайками, — сказал Зейн, когда снял наушники, — мы стали давать пустую оценку тому, что на самом деле не имеет никакого значения, — продолжил он вместо приветствия, — мы — самые настоящие животные. Марсель все ещё в ступоре стоял на месте, уже впуская корни в чужой паркет, а возможность пошевелиться казалась ему запредельной из-за все ещё бегающих по спине и затылку приятных мурашек. Они — словно фантом прелестного пения Зейна. — То, что ты сейчас услышал, — это личная информация. Не для обретения популярности, не для погони за чьим-то одобрением. То, что ты услышал это, — чистая случайность. Зейн скрутил наушники, отключил приборы и с приглушённым грохотом захлопнул ноутбук, а затем протянул оцепенелому юноше свою ладонь для приветствия. Марселя словно шарахнуло током, он вздрогнул на месте, прежде чем перевести ошарашенный взор на протянутую ладонь и пожать ее в ответ. — Я не думал, что ты т-тоже поешь. Это сюрприз д-для меня. — Липкие ладони сцепились, а Марсель почувствовал заскорузлые мозоли на ладонях парня. — П-почему ты не х-хочешь, чтобы это кто-то услышал? Твоё п-пение вел-ликолепно! Серьёзный монолог был для Марселя настоящим адом, пройдя который, он уже чувствовал себя опустошённым. Но не выразить свой восторг парень не мог. Зейн только немногословно усмехнулся. — А ты бы хотел, чтобы в твою душу заглядывал кто-то чужой? Марсель замолчал. Ответа больше, чем этот, он не требовал. — Я тоже сочиняю и п-пою, — донёс свои откровения до ребят Марсель. — Но м-много кто слышал это. Не по м-моей воле. — Каким сраным ублюдком нужно быть, чтобы поиметь совесть посягнуть на твои личные песни? — тут же возмутилась Шерил и нахмурила темные брови. Зейн только молча усмехнулся и принялся собирать своё оборудование со стола. — Это же бесчеловечно. А если я на виду у всех стяну с этого человека штаны вместе с трусами? Марсель скромно хихикнул и от непривычной неловкости, из-за того, что его защищают, непроизвольно пустил зелёный взор, подобный кронам деревьев в жаркий июль, по обшарпанным стенам и переходящей из рук в руки второсортной фурнитуре. — И как тебе вкус славы? — ехидничал Малик. — Н-не в моем вкусе, — парировал Марсель, тем самым веселя себя и своих товарищей. — Вот и я о том же, — на выдохе согласился Зейн и устремил свой поникший взгляд в картину с обнаженными девами, словно какой-то фрагмент из жизни ворвался в его черепную коробку без спроса и перевернул там все вверх дном. — Ну что-ж, — продолжил он, наполнив грудь новым вдохом кислорода, как новой попыткой жить, — что будете заказывать сегодня, сэр? — С-сегодня расс-слабляюсь. — Вас понял, — отозвался Малик и прильнул к своему любимому месту в квартире — заполненному шкафу возле окна. С каждой очередной встречей Марсель все меньше похаживал на аскета, а Зейн и Шерил все расширяли свои услуги. Начиналось все с простой продажи дозы на дом, затем коллективное употребление прямо в их квартире, а сегодня даже совместная вылазка в город под действием небольшой дозы ЛСД. Марсель не представлял, как строятся отношения между людьми. В его понимании все было недосягаемо и сложно, с заранее продуманной стратегией, просчитанными действиями. Но на деле все оказывалось до одури спонтанным. Стоит ввязаться в дело с наркотиками, как ты, уже гораздо меньше заикаясь от неуверенности в себе, беседуешь с двумя новыми знакомыми о жизни, либо проваливаешься под лёд, чтобы вечером вместе с Луи уже лежать в уюте и смотреть «Один Дома». Каждая встреча в нашей жизни — спонтанная, но в то же время неслучайная — запланированная самой судьбой. Набережная озера Боттинг в эту ночь питала тишину, наслаждалась отсутствием людей, но до появления трёх пар обуви. Оледенелый песок вперемешку с галькой приятно похрустывал под тяжелой подошвой, ступающий на него сверху. Яркие высокие фонари освещали периметр тротуарной плитки вдоль песчаного неширокого пляжа, петляющего в танце влево-вправо. А крошечные фонарики испещрили темное небо и отражались в слабо колышущейся глади воды в прорезях между оледенелой коркой. Умиротворяющий вид спящей зимней природы приводил в мелкое приятное оцепенение. Из-за обнаженных крон оледенелых деревьев сандала, что покачивались при дуновении морозного зимнего ветра и жутко поскрипывали, яркими белыми буквами на желтом фоне светилась вывеска с круглосуточной забегаловкой KFC. Яркие пятна озаряли уставшие лица трёх ребят, заставляя их щурить уставшие, но в то же время ещё не готовые сомкнуться глаза с расширенными до краев цветастой радужки зрачками. — Я всегда храню в рюкзаке использованные чеки из кейэфси с различными номерами, — заискивающе глядя на яркую вывеску, произнесла Шерил, выдыхая каждую букву в виде тёплого пара на мороз. — По ночам в основном на табло высвечиваются цифры заказов, редко доходящие до десяти. — И к чему это ты? — нахмурил брови Зейн и засунул слегка покрасневшие и огрубевшие руки в карманы кожаной чёрной куртки, искусственная кожа которой в некоторых местах то полопалась, то потерлась. Шерил всегда предлагала парню к пострадавшим местам прикреплять различные значки и заклепки различных форм, чтобы не выглядело так нищенки, но Зейн к ее советам не прислушивался. — А я к тому, что уставшие от однотипной работы и натянутых улыбок сотрудники на раздаче никогда не вникают в цифры на твоём чеке при выдаче заказа. Марсель и Зейн в унисон повернули головы в сторону девушки, но не переставали медленным шагом мерять набережную. — Мы можем просто взять чужой заказ по использованному чеку. Карий взгляд загорелся от энтузиазма подруги и желания осуществить предложенный план, а зелёный взгляд наполнимся неуверенностью и страхом. Две бусинки впились в изящный профиль Шерил, пока Зейн уже сворачивал в сторону огромного фуд-корта. — А если п-поймают? А если з-заметят? — плёлся, словно трусливый щенок позади Марсель, но без особых усилий старался переубедить своих знакомых. — Давай сделаем что-нибудь крутое сегодня, — начала петь Шерил в ответ Марселю. — П-пока ещё не п-поздно, — тихо подловил Стайлс и тихонько, с грустью от поражения вздохнул.***
— Ты не мог позариться на другой заказ, Малик? — возмутилась Шерил, когда открыла крафтовый пакет с сочащимся ароматом вредных добавок и вытащила оттуда один скромный гамбургер и салат в пластиковой таре. Марсель непроизвольно залился смехом в то время, как Зейн со всем разочарованием взглянул на бессовестно ухваченный чуть ли не из-под носа заказчика провиант. — Там кроме нас всего два человека было. И то повезло, что один из них вместо того, чтобы следить за табло, сверлил взглядом свой телефон, — приступил оправдываться и взмахивать руками Зейн в нескрытном возмущении. Шерил взяла в руки упакованный, но все ещё тёплый гамбургер, а затем надломила на три примерно одинаковых части, чтобы досталось каждому. — Каждому по кусочку. Прямо как в «мечтателях». Марсель молча наблюдал за диалогом своих товарищей, метая заинтересованный взгляд от Зейна к Шерил и обратно, и в глубине души восхищался этими людьми и их смелостью. — Я думал, ч-что вы не страдаете нехваткой д-денег… с-спасибо, — отвлёкся от изложения своих мыслей Марсель, когда принял в руки скромный кусок бургера. — П-почему вы не могла сами купить то, что н-надо? — Ну, кудрявый, — засмеялась Шерил откусила крошечный кусок своей половинки, — просто так вкуснее. Марсель не уразумел. — Когда в твоих руках чуть ли не весь мир, кудрявый, то все вокруг теряет свою ценность, — сказал Зейн, уже пережёвывая ухваченный кусок. — Зачем эти зеленые бумажки, что делают нас бесчеловечными? Вкус настоящей жизни в нищете. И говорил он все это с таким воодушевлением, с такой уверенностью, что нематериальный дух сказанных слов с загадочным трепетом забирался через уши прямо в грудь Марселю. И зимний парк, окутанный в тишину ночи, казался таким громким: скрип ветвей на ветру усилился, прибившиеся надувшиеся от холода птицы добавили громкости своему сетованию, а шум трения шин об оледенелый асфальт вдали ездил прямо по слуху. И так всю ночь напролет до появления алого заката на горизонте они гуляли по набережной и творили всякие несуразные поступки. Марсель все меньше чувствовал себя неуместной серой мышкой в их компании, но иногда все же побаивался вплести свое слово в беседу. Как оказалось, помимо заглатывания таблеток и шмали, с этими ребятами можно весело и полезно проводить время. Одна философия Зейна чего только стоит, от которой челюсть Марселя от восхищения волочилась позади, а зеленые глаза загорались ярким огнём вдохновения. Зейн — настоящий прототип его мечтаний. Зейн — истинная муза для создания новых песен. Вновь Марсель заваливается через окно домой, но уже не под утро, а после рассвета в семь утра. Когда риск пересечься с недавно проснувшейся матерью увеличивается, а работоспособность снова возрастает. Последние несколько часов ночной прогулки сказывались на его лице в виде выразительных мешков под глазами, полопавшихся вокруг глаз капилляров и побледневшей коже с алыми неровными румянами на щеках и носу. Голова слегка кружилась, а голос был непривычно хриплый под первыми бликами вылезающего из-за горизонта нового солнца. Дрожь пробирала все расслабленное и уставшее тело, а замёрзшие руки забирались поглубже в карманы пальто. Розовые краски окинули все кругом своими пастельными цветами, окрашивали даже лица уже бредующих хмурых прохожих, а в ещё темных окнах домов отражались яркими бликами цвета фуксия — блики поднимающегося солнца. Подоконник был мокрым после недолгого ночного снегопада и скользил под ногами. Оледенелая корка снега казалась приятного розового оттенка вместо накрахмаленного белоснежного. Мышцы рук и ног ослабли, что парень еле как подтянулся к окну, но Марсель шустро справился с преградой и перевалился через него прямо на тёплый паркет уютной, пропахнувшей домом комнаты. Парень завалился в слегка влажной и пропитанной зимней свежестью одежде на спину и лежал так, не двигаясь, минуты три. По телу побежало приятное расслабление, а зелёный взгляд с каждым мгновением все больше покрывался полупрозрачной, мутной пеленой. Темные зрачки уже давно были привычного размера, Марсель просто хотел спать. За ещё распахнутым окном раздался шум открывающейся входной двери. Звон ключей, топот каблуков женских сапог вдоль каменной кладки возле дома, а затем звук снятия сигнализации с машины. Три минуты разделяло Марселя от столкновения с матерью, уже спешащей на работу с утра пораньше. Порой одно лишь мгновение решает за нас целую жизнь. Миллионы, миллиарды мгновений — это все, что представляет из себя наша деятельность. Мгновение, которое можно просто исправить, повторить, не заметить. Иногда мы придаём им нехарактерное значение, присваиваем, ненавидим, пытаемся забыть, вспоминаем, снова ненавидим. Это только кадр за кадром в нашей киноленте, просто мгновение, просто ничто. Наша жизнь — множество таких ничто, значение которых мы утрируем, припорашиваем, приукрашиваем, устрашаем. Предпринимаем все, чтобы сделать из ничего целую трагедию. В этом заключается человеческое естество. И человек ты не такой хороший, И мысли твои не так чисты. Здесь оценок не имеет эта ноша. Мы лишь пред Господом будем честны.