Екатерина Дивуленко
Вне себя от негодования я вымелась наружу. Ну Алиска… ну овца… и сама сдохла, и меня под монастырь подвела! Я ж теперь под подозрением! И что делать прикажете? Небось, ни туда, ни сюда не сунешься — следить будут. А… вдруг оклевещут?! И что тогда? Здравствуй, Магадан? А что хуже всего? А хуже всего то, что недавний сон начинает воплощаться в жизнь… Сколько себя помню — я видела вещие сны. Порой их трудно осмыслить и понять — но они сбываются. Всегда. Пусть и не всегда так, как я сумела их истолковать. Однажды во сне я оказалась на пустыре в промзоне. Моё внимание привлёк отвратительный клёкот. Я оглянулась — совсем рядом десяток чёрных орлов терзал мёртвых медвежат. И точно — через несколько дней было обнаружено несколько трупов парней, членов молодёжной организации правящей Национальной партии. Таких ребят как раз и называют «медведями» или «медвежатами». А убили их наверняка бритоголовые отморозки из нелегальной Народной Армии Спасения, избравшие своим символом орла в подражание германскому «Союзу молодёжи». Изверги отрезали своим жертвам губы, носы и уши, выкололи глаза… но убийц так и не нашли. Мало ли, что я там знаю?.. А этот сон был на диво ярким, пугающим своей символичностью. Ночь. Зимняя ночь. А хотя… ночь ли? Зимой в этом мерзком месте ни рассвета, ни заката толком нет. Впрочем, конкретно здесь и сейчас закат почему-то был — ну, сон, что с него взять… Вот в направлении заката я и шла. Шла по незнакомой улице. Куда — сама не знала и знать не особо желала. Мимо меня проходили люди — точнее, еле переставляющие ноги серолицые полутрупы. — Гав! — Э?.. — я обернулась на звук. Волк. Молодой, поджарый, с густо-чёрной шерстью и… светящимися зелёными глазами. Как я рассмотрела? А он стоял в двух шагах. Подкрался бесшумно. Над его ушами подпрыгивал, издевательски подмигивая, кроваво-алый, какой-то больной глаз луны. (Бред какой-то…) М-да… попала я. Кинется, не кинется? Внезапно волк открыл пасть и заговорил человечьим голосом: — Закон, порядок и справедливость — вот что будет нашей целью! Я вынужден принять жёсткие меры… во имя Добра! Это временные трудности на пути к царству Света! Голос, знакомый до боли. Я же слышу его каждый день… да всё мимо ушей пропускаю. — Всё во имя веры! Всё во имя веры! — понеслось со всех сторон. Стая стекалась отовсюду, лезла буквально изо всех щелей. Место по правую сторону от вожака занял шелудивый волк с блеклыми, налитыми кровью глазами, явно больной бешенством — дёрганый, с капающей из пасти пеной, то и дело взрыкивающий. И тут волки внезапно прекратили распевать свою устрашающую мантру и двинулись вперёд в полной тишине. Я медленно, шажок за шажком, попятилась назад. Только бы не споткнуться… Ещё страшнее стало, когда тишину разорвал дикий рык, перемежающийся жалобным скулежом. Бешеный волк бился в конвульсиях, из глубокой раны на груди толчками выливалась густая, почти чёрная кровь. Волки окружили умирающего собрата. Когда же бедняга испустил последний вздох, все как один подняли головы и завыли. Звук разнёсся, казалось, по всему городу, превращая кровь в жилах в лёд и прошивая тело дрожью… Я всё же споткнулась, неуклюже плюхнувшись на задницу. И тут стая просто-таки взорвалась движением! Хищники практически беззвучно ринулись вперёд по улице, плавно огибая прохожих. Каким-то чудом меня не затоптали. Силясь не завизжать от ужаса, я с трудом вскочила и рванула в обратную сторону — к луне, к автовокзалу. На первый же автобус — и подальше, подальше, подальше отсюда! Бежала я долго, и долго не решалась остановиться, чтобы передохнуть. Когда же решилась… Милосердный Боже, лучше бы я этого не делала!.. Сонмы крошечных летучих мышей вылетали из подвалов, торчащих наружу канализационных коллекторов, даже из окон немногочисленных заброшенных зданий. Они подхватывали разбегающихся, вопящих прохожих и утаскивали в свои логова. Надрывный, надсадный писк рвал уши… а в писке слышался чей-то хриплый хохот. Как я пронеслась сквозь этот ад — не помню. Снова бежала до тех пор, пока лёгкие не загорелись огнём. Снова остановилась отдышаться. Собственный организм подложил мне свинью, скрючив в приступе удушья. По мере сил стараясь дышать глубоко, чтобы восстановить запас воздуха, я медленно разогнулась. Красиво. Если сейчас этот ядовитый химический туман, так часто висящий над агломерацией, рассеется, я увижу Пальцы Мороза — угольно-чёрные горы с вечными белыми шапками. До гор, кажется, рукой подать, но ещё никто там не бывал. И точно — туман начал рассеиваться. Только вот скрывал он вовсе не горы! Семь гигантских сов безмолвно взирали на город с высоты своих размеров. При виде одной из них кровь остановилась в моих жилах: чёрный филин с бело-серой головой глядел будто бы прямо на меня единственным глазом — вместо второго зияла неприкрытая рана. Остальные, казалось, тоже сосредоточились на мне. И вдруг… — Ай! — кто-то пребольно цапнул меня за лодыжку, заставив выйти из оцепенения. Я посмотрела вниз. Крыса. Здоровенная, жирная, чёрная крыса нагло смотрела на меня умными, злыми глазёнками. Внезапно маленькая тварь молниеносно подалась вперёд и тяпнула меня ещё раз! От неожиданности я неловко дёрнула ногой, не удержала равновесия и упала. Снова. И тут сотни и сотни таких же чёрных крыс за какую-то пару мгновений заполонили улицу, надвигаясь прямо на меня. Мои нервы окончательно сдали, и я всё-таки завизжала. Волна оснащённых острыми когтями лапок и сотен пар горящих ненавистью карих глаз всё приближалась… Собрав всю волю в кулак, я сумела подняться и побежала. Снова. Когда же этот кошмар закончится?!.. От долгого бега поле зрения застилали красные круги. Из груди будто пыталась вырваться та же крыса, раздирая её когтями изнутри. Нет, всё-таки пора завязывать с выпечкой. Пышная фигура — это, конечно, круто… но умение бегать без одышки ещё никому не навредило! А буфера, как у заразы Нельки, мне всё равно не светят, так что и на булочки налегать незачем. Моя рука невзначай скользнула по одному из карманов зимней курточки. Что это там такое угловатое и твёрдое? Неужто коммуникатор? Я спасена! Сейчас позвоню папе, он меня спасёт! Ага, конечно! Едва комм вышел из спящего режима, как на дисплее загорелся зелёный пиксельный змей, пожирающий свой хвост. При каждом нажатии на экран или кнопки раздавался лишь чей-то звонкий хохот. Да что ж такое! Все надо мной смеются! Я едва удержалась от того, чтобы шарахнуть ставшим бесполезным коммуникатором о землю… но вовремя сдержалась: это ж самая дорогая и модная модель на рынке! Я аккуратно убрала машинку на место и побежала дальше. Милосердный Боже… Вот и автовокзал вдалеке! На крыше сверкает неоном надпись «Витрина». Над ней всё так же издевательски подпрыгивает луна. Минутку… я же должна была подходить со стороны остановки, а оказалась на плацу, где останавливались прибывающие и отъезжающие автобусы, как если бы прибежала из Нэрли. Ну, видимо, заплутала во вновь сгустившемся тумане, не разобрала толком, куда неслась… с кем не бывает? Мои надежды на то, чтобы выбраться отсюда, начали таять, как достопамятный отравленный дым. У вокзала сгрудились крошечные разноцветные точки… а на всём немаленьком плацу не было даже завалящего «Бычка»! Несостоявшиеся пассажиры как-то боязливо жались к зданию. Не зная пока, что делать, я поплелась к ним. Обычно я редко размышляю о том, что означает сон, в самом сне… но, раз есть немного времени — почему бы и нет? Итак, на город готовится нападение. Волки — члены банды «Красный ислам». Эти ребята традиционно ассоциируются с волками, изображениями которых они размалевали полгорода, перемежая их серпами и молотами. (Лунопоклонники фиговы! Тьфу!) Насчёт остальной вакханалии даже думать не хочется. Нападение, думаю, должна спровоцировать гибель кого-то из этих безумцев. А что же я? А ничего я. Если удастся хотя бы убедить семью убраться отсюда на время — это уже будет большой удачей. Увы, мне очень редко удаётся убедить этих недалёких в истинности видений. Ей-богу, каждый раз чувствую себя чёртовой Кассандрой… А не удастся убедить — так и фиг с ними, дураками! Я важнее! Я-то сумею почувствовать, когда начнётся… Да кто там цокает за спиной?! Раздражённо сопя, я обернулась… только для того, чтобы едва ли не нос к носу столкнуться с конём. Высокий гнедой жеребец казался ещё больше за счёт длинной и тощей, какой-то высушенной фигуры всадника. Не в силах сдвинуться с места от сковавшего тело и разум ужаса, я продолжала его разглядывать. Тусклая броня, испещрённая маленькими и не очень дырами, насквозь проржавевшая. В дырах проглядывала разложившаяся плоть. Всадник поник головой, казалось, что он просто уснул в седле… впрочем, не убирая одной руки с поводьев, а другой — с рукоятки здоровенного двуручного меча. Конь тупо сделал ещё шаг, ткнувшись мордой мне в лицо. Толчок получился достаточно сильным для того, чтобы я упала снова. Только сейчас этот Кощей встрепенулся в седле и озадаченно посмотрел вниз. Смерив меня взглядом красных угольков-глаз — только их да длинную и тонкую седую бороду и было видно из-под тяжёлого шлема — он нетерпеливо махнул рукой в изъеденной ржавчиной латной перчатке — с дороги, мол. Я откатилась в сторону и умудрилась встать на четвереньки на ледяном плацу. Всадник гордо проехал мимо меня. Я взглянула на величавую фигуру, а затем, на свою голову, чуть ниже… Из брюха коня свисал какой-то неаппетитный сизый ворох… Да это же кишки! Конь был мёртв. Всадник на нём вряд ли был более живым. Тут уж не выдержали не только нервы, но и желудок… Всласть проблевавшись, я судорожно утёрлась рукавом куртки. Уже было плевать на то, что стоила она бешеных денег. Хотелось всего лишь проснуться… С превеликим трудом я поднялась на ноги. К автаку… там люди… там помогут… хоть чем-то… Опять цоканье… кто там ещё? Опять прямо за спиной… откуда ж вы берётесь-то, а?.. Огромный вороной жеребец. Здоровенный, грузный всадник — когда-то видела такого в учебнике истории. Польский крылатый гусар. Только вместо белоснежных перьев в крыльях — изрядно потрёпанные чёрные. Ну, и красивая когда-то броня вся в дырках и проржавела. Второй всадник тоже будто бы спал. Конь его неторопливо вышагивал по снегу, несмотря на проникающую рану под левой передней ногой. Лица опять было не разглядеть за стальной полумаской — только красные глаза и светились. Но этот хотя бы за дорогой следил — под копыта я не попала. За спиной всадника покоилось жутковатое оружие — огромная секира. Длинное тонкое древко переходило в два идеальных полукруга, соединённых странной конструкцией посередине. От навершия рукояти куда-то за плечо «гусара» уходила цепь. Всадник, негромко посапывая, проследовал за старшим товарищем. Сразу за ним из морозного тумана, как из засады, поднялся третий. Нечто, напоминающее старинный костюм для верховой езды. Потёртый такой, в чёрно-фиолетовых тонах. Голову наездника венчала изящная шляпка-цилиндр, а лицо украшала маска... Нет, даже не маска, а сложный грим, повторяющий очертания черепа. Но даже так, на фоне других всадник казался каким-то... дружелюбным, что ли. Может, из-за намалёванной гримом улыбки? Всадник вдруг посмотрел прямо на меня, подъехал поближе и… заговорил. Хотя нет, это был не всадник — всадница. Она будто говорила сразу двумя голосами: один — ласковый, томный, странно знакомый, второй — горькие, безудержные рыдания. — Так приходи же к нам По чужим следам, Прорасти в пути в бесконечность! На пороге сна Правда лишь одна: Что живому обман — то мёртвому Вечность! Что живому обман — то мёртвому Вечность! — изрекла всадница, дружелюбно буравя меня всё теми же красными точками. Затем мягко потрепала по волосам и поехала себе дальше. Да нам, похоже, по пути! Эти трое тоже к людям спешат. — Эй! Ну где вы там? — вдруг позвала всадница. И добавила, обращаясь уже ко мне: — Катюшка, ты б ушла с дороги! Затопчут! Я едва успела дёрнуться в сторону. И правда, чуть не стоптали. Ещё один… двое… трое с воем и гиканьем пронеслись мимо. За ними неспешной рысцой проехал последний… надеюсь, последний. Рожа под старой, ещё времён Последней войны каской показалась мне отвратительной: оскаленная пасть, светящиеся красные глаза… Сейчас-то я поняла, кто это был. Тот лысый хмырь, встретившийся мне в кутузке. Во сне на нём была старая униформа вермахта, за спиной висело ружьё, а к седлу был приторочен какой-то древний пулемёт. Добрались! Всадники уже собрались вместе и ждали только последнего. — Ну шо... поехали? — загоготал всадник в грязной и рваной армейской форме. Голову его венчала синяя фуражка с красным околышем — верный признак офицера НКВД, главного типажа антагониста фильмов про войну последних лет. Последний подъехавший отстегнул пулемёт от седла и сноровисто приготовил к стрельбе. Затем установил на плечо спешившегося товарища. — Ку-уда?! — рявкнул «гусар» — Мы чьто договаривались делать? Мы таки ловить договаривались, не убивать! Кг’овь попусту не лить, мясо не пог’тить! — дефект речи показался мне подозрительно знакомым. Где ж я его встречала?.. Двое кровожадных разочарованно вздохнули, убрали пулемёт, и достали из подсумков сети. То же самое сделали и остальные. — Вот теперь — поехали! — рявкнул рыцарь, появившийся первым. Луч луны проскользнул над отрядом. Группа пришпорила мёртвых скакунов и устремилась к зданию. Я побежала следом. Что тут началось… Всадники набрасывали на разбегающихся и кричащих людей сети, ловили их арканами. Из здания автовокзала выбежали двое полицейских. Однако их появление ровным счётом ничего не изменило: один тотчас же рухнул навзничь, а последний всадник, усмехнувшись, перезарядил ружьё. Что-то мелькнуло за спиной у второго, заливаясь визгливым смехом — и он разделился надвое. По вертикали. Мерзкое зрелище... На меня почему-то внимания вообще не обращали. Дружелюбная всадница спешилась и подошла к съёжившейся у стены здания женщине с ребёнком. Небрежным взмахом мясницкого тесака зарубив мать, она наклонилась к ребёнку… и поцеловала. Тот рухнул замертво. — Не тот! — горестно заключила живодёрка и... разревелась. Через несколько минут всё было кончено. Оглядев связанных и опутанных сетями жителей, «гусар» хрипло захохотал: — Эх, наживёмся! Возбуждённый гомон празднующих победу чудовищ прервал свист ветра. — А вот и особая гостья! — обрадовался тот, кто, по-видимому, был главарём. — Почти уже всё. С небес плавно, вираж за виражом, спустилась… Алиса. На метле. Одетая в нечто, напоминающее маскарадный костюм ведьмы — балахонистое платье, островерхий колпак, загнутые туфли... Из воздуха вокруг неё соткались шесть фигур в балахонах с капюшонами. Последний всадник также встал в круг. Алиса торжественно воздела руки… и взорвалась изнутри, окатив собравшихся вокруг дождём из крови и внутренностей. Повисла гнетущая тишина... А через мгновение люди в балахонах начали один за другим валиться на мёрзлый асфальт. Очередная фигура перед тем, как упасть, повернула голову в мою сторону. Неверный свет от вывески автовокзала вдруг скользнул по её лицу, позволив мне увидеть, кто скрывается под капюшоном. Я завизжала… и проснулась.***
Школа. Ненавижу… Сборище дегенератов — что ученики, что учителя! Временами мне этих недоразвитых даже жалко… но это редко. К ничтожествам, неспособным оценить меня по достоинству, иначе относиться и не стоит. Математика. Самостоятельная работа. Опять весь класс умолял дать списать. Ага… щас! Перебьются! Английский. Та же ситуация. Как вы все мне надоели… Обществознание. Лихоманка (в миру — Прасковья Степановна Лиходеева) трещит, не переставая. Я буквально кожей ощущаю, как уходит моё время. Начинаю жалеть о том, что выбрала социально-гуманитарный профиль. Скорее бы физкультура. Там будет он… Наконец-то звонок! Гомонящая толпа одноклассников несёт меня по коридору, затем по лестнице и делится надвое, разбегаясь по раздевалкам. Весёлая, толкающаяся стайка молниеносно меняет одежду и выметается разминаться перед уроком. Все мы ждём… все мы жаждем… Жаждем встречи! И вот, в коридоре раздаются тяжёлые шаги, и в спортзал входит он. Физрук. Девочки с трудом сдерживают восхищение. Ещё бы! Огромного роста, руки бугрятся мускулами, благородная седина, волевое лицо, бездонные голубые глаза… Дмитрий Владимирович, моя любовь! Само воплощение мужественности! Такой сильный, величавый, доброжелательный, такой… женатый! Внутри меня как будто что-то оборвалось. Каждый раз, каждый чёртов раз при мысли о его жене словно горячий нож с размаху вонзается в сердце. Я же вижу, как он мучается с ней, бедный… Вокруг столько девчат вертится, глаз с него не сводят — а он хранит верность этой дуре-завучихе! Взяла бы и своими руками убила!.. Волейбол. Физрук подаёт. Я стою сзади, вижу, как напрягаются перед броском литые мускулы под футболкой. Ах, нечестный приём! Дмитрий Владимирович сделал вид, что вот-вот подаст вверх… но в решающий момент просто-напросто «уронил» мяч через сетку с высоты своего роста. Моя (и его) команда разразилась воплями ликования, соперники — негодующим свистом. Так их! Разгорячённые, ждём своей очереди в столовую. Вообще, все средние и старшие классы должны есть одновременно… но одиннадцатый «А» изволит трапезничать в тишине. А остальные (включая мой класс) предпочтут скорее опоздать на урок, чем связываться с этими… Последние пытавшиеся возражать до сих пор из больницы не выписались. Отведав нехитрой казённой снеди, старшие удалились. Несколько параллелей почтительно расступились перед ними, образовав своего рода почётный коридор. Страх сделал равными людей с пятого класса по десятый. Лишь немногие храбрецы (включая меня, разумеется) остались стоять, где стояли. Страшно — аж поджилки трясутся. Но отступать нельзя, не то вмиг потеряю лицо. Кто-то неаккуратно оттеснил меня в сторону. Настолько неаккуратно, что я не удержалась на ногах. Пока поднималась — возмутители спокойствия бесшумно прошествовали мимо. Я постаралась поскорее подняться — ещё не хватало быть растоптанной изголодавшейся толпой. Мимо мелькнуло что-то типа колёс со спицами… Ученики выстроились в очередь у стойки. Мне это не требовалось — я устроилась прямо напротив закутка кухни и достала из рюкзачка лотки с домашней едой — всем напоказ! Вскоре послышался многоголосый гомон на турецком — лингва франка для тех, кто не хочет, чтобы об их тёмных делишках стало известно посторонним. Только один класс активно использует этот язык — 9 «А», мужская часть которого в последнее время приняла ислам под влиянием какого-то Дэна. Он, кстати, и к нашим разок заявился — целую проповедь прочитал, всю большую перемену разорялся… Двое или трое согласились с ним пойти, вернулись сами не свои — самые настоящие «юноши бледные со взорами горящими». Странным зелёным светом горящими… Я удобно устроилась аккурат напротив окошка раздачи. Хорошо, всё видно. И меня видно — пускай полюбуются. Ага, вот и Дэн — в тот раз видела его мельком, да и потом замечала: низенький, тощий, с вечно взъерошенными волосами, имеющий привычку нервно скалить зубы. — Эй, повара, кто там?! — окликнул кто-то из собравшейся толпы. Распахнулась дверь подсобки. Оттуда даже не вышли, а буквально вывалились поварихи — раскрасневшиеся, довольные… Нелли тащила за собой еле передвигающую ноги Наталью. Девушки принялись впопыхах кашеварить. — Здравствуй, милая! — голос Дэна показался мне до боли знакомым. Где-то я его уже слышала… — Дэн! Здра… ой! Кажется, кто-то сегодня останется без обеда… Эта криворукая ухнула в котёл с кашей полную пачку соли. Правду говорят: если повар что-то пересолил — значит, влюбился. В случае этой парочки — верно на все сто процентов. — Мёдова! Ты что натворила?! У кого-то проблемы... Ольга Дмитриевна. Завуч. По совместительству — жена Дмитрия Владимировича, как следствие — моя главная соперница. Дико (и совершенно безосновательно, хочу заметить!) ревнует мужа ко всем вокруг, в первую очередь — к Нелли. Ну, я бы на её месте тоже ревновала… к такой-то красоте! Однажды завуч принялась костерить повариху за какой-то надуманный пустяк, а этот рыцарь-недомерок, Дэн, по случайности оказавшийся рядом, полез заступаться. С тех пор и спелись — Дэн, по какой-то причине яростно ненавидящий физрука, и Нелли, презирающая его жену. — Ты ж мне весь класс без обеда оставила! — разорялась завуч. — Спокойно, Ольга Дмитриевна! Мы потерпим! — мигом встрял Дэн. Из рядов его братии кто-то что-то вякнул. — Потерпим, я сказал! — оборвал коротышка. — Менделаев, ты опять?! Тебя кто просит её выгораживать?! — зарычала женщина. — А то я не знаю, что вы спите и видите, как бы Нелечку на некомпетентности поймать! — парировал коротышка. — Ах, она уже Нелечка?! — едва не перешла на визг завуч. — А что, завидно? Тебя-то саму, небось, лет десять Оленькой никто не называл, — хмыкнула повариха. — Ах ты!.. — Ольга Дмитриевна дёрнулась вперёд… и в мгновение ока оказалась перехвачена крохотной, жилистой ладошкой. — Не тронь, — прошипел коротышка сквозь зубы. Его товарищи тоже подобрались, готовые накинуться. Место по правую руку от вождя занял его рыбоглазый подпевала. — Не лезь не в своё дело, Менделаев, — начала звереть завуч. — Я всё ещё твоя классная руководительница! Недомерок отпустил её руку, но прожигать взглядом не прекратил. — И это даёт тебе право лезть в его личную жизнь? В нашу личную жизнь? — снова вмешалась Нелли. — Ты вообще молчи! Даже не знаю, что хуже: твоя некомпетентность… или роман с учеником! — Не твоё дело! — рявкнули голубки в унисон. Ну, как в унисон... Дэн всё-таки не забывал о субординации, поэтому выдал «ваше». Ольга Дмитриевна спасовала... но отступать не собиралась. — Мёдова, и не стыдно тебе? Ты ж вдвое его старше! — Да какой «вдвое»?! Мне всего двадцать! — Что?! А где ты ещё семь лет потеряла?! — Да нигде я не теряла! Мне столько лет, на сколько я выгляжу, а выгляжу я — дай Бог каждой! Спор стремительно перерос в отвратительную бабью свару. Неинтересно… Ну, насчёт «дай Бог каждой» повариха не врёт. Я ей, конечно, сто очков вперёд дам, но всё же… — Как вы мне надоели… Ещё одна такая выходка — вылетите из школы, как сопли в платочек! Оба! — и Ольга Дмитриевна вымелась из кухни, цокая каблучками. — Вот с-с… терва! — выдохнула Нелли, половником пытаясь выловить из котла с безнадёжно испорченной кашей хотя бы упаковку из-под соли. Дэн, успешно разогнавший остальные классы и отпустивший своих людей, с удовольствием наблюдал за этим зрелищем. Наблюдать там действительно было за чем... — Не парься, лебедь моя! — легкомысленно отмахнулся коротышка. — Самое худшее, что она может сделать — это нажаловаться мужу. А тот наверняка не пойдёт жаловаться своему папаше-директору. Уж я-то его знаю… — Хотелось бы верить… Милый, а тебе на учёбу не надо? — спохватилась повариха. — У тебя же сейчас как раз химия вроде… — Ой-ё!.. — недомерок перегнулся через стойку, поцеловал возлюбленную и умёлся быстрее ветра. «Санта-Барбара», а не школа… Это ещё если не считать, что вторая повариха, блондинка Наташа, влюблена в другого ученика — флегматичного до полной отмороженности бугая-старшеклассника Ису Немого. А причина, по которой обеих до сих пор не выставили вон, проста, как три копейки — поди найди ещё таких, что будут так вкусно готовить за жалкие гроши в качестве зарплаты! «Скучно. Не хочу на последний урок. Хочу домой», — думала я, сгребая пустые лотки в рюкзачок и набирая номер на коммуникаторе. После короткой перебранки с отцом (он отказался прислать за мной своего водителя!) я прошмыгнула мимо спящей на посту вахтёрши в гардероб, подхватила свою курточку и выскользнула на улицу. Что делать? Дом далеко. А! Автобус! Только бы наскрести мелочи… Ну, даже если не наскребу — проеду «зайцем», чего мне. Добежала до остановки. К ней как раз подруливала синяя НОМАДовская колымага. Лицо водителя за стеклом показалось мне каким-то странным. Автобус был пустой, так что я преспокойно плюхнулась на одно из свободных мест в передней его части. А где кондуктор? Впрочем, неважно — мне же проще. Устроившись поудобнее, я отправилась в путь под негромкое пение водителя. Что он там бормочет? Ну-ка… — Так говорил, так говорил гордыни полный лорд… А ныне над землёй его лишь дождик слёзы льёт… А ныне над землёй его лишь дождик слёзы льёт... И где я подобное уже слышала? Доехала наконец! Не поняла… А почему открылась только дверь справа от водителя? Ах, вон что… Рядом с ним лежит ящичек с отсеками для монет... и портативный карт-ридер! А мимо водителя я при всём желании прошмыгнуть не смогу. Придётся раскошеливаться. Давно я не ездила в автобусе… Настолько давно, что прозевала момент, когда даже в автобусах ввели безналичный расчёт. Едва я приложила карту к прибору… как водитель схватил меня за руку! — Эй, красавица! Меня парализовало страхом. Единственный — правый — голубой глаз водителя глядел на меня насмешливо и снисходительно... Но один взгляд в дырку, заменяющую левый, заставил ноги подкоситься, да так, что я едва не вывалилась из автобуса. — Берегись крыс! Хотя… Что «хотя», я дослушивать уже не стала, на первой космической припустив в сторону дома.