Обычная практика курсанта Недоли

Дока с упорством, достойным лучшего применения, атаковала турник в спортивном зале. Ну почему, почему, почему все так получается? Двадцать. Капитан, чем-то так неуловимо похожий на папу и так безнадежно напоминающий, что его больше нет. Двадцать один. Механик, которого поначалу так сложно понять. Начинали-то почти жестами разговаривать, а потом уже приноровилась, легче стало. Да, сейчас и любимое дело не отвлекает, но потом-то у него можно будет отсидеться, если совсем припечет. Двадцать два. Пилот, ведущий себя так, словно она в чем-то виновата. Но это ладно, с этим можно разобраться. Двадцать три. Киборг. Снова киборг. Ну почему?.. Двадцать четыре. Не смей даже думать! Он не такой, как Лаборант, и тем более это — не Мышка! А если даже и такой… Двадцать пять. Ты видела, чем это обычно кончается. И больше от твоих экспериментов не пострадает никто. Так что даже не вздумай к нему подходить! Двадцать шесть. И все же, почему на него так странно смотрят? Будто ждут чего-то… Двадцать семь. Не твое дело, балда! Здесь, на минуточку, четверо взрослых мужчин, так что скрутят тебя, как миленькую, и досмотришь ты то зрелище до конца. Хочешь? Двадцать восемь. Вот то-то и оно! Молчи! Ты провинциалка, киборгов в глаза не видела и, как с ними обращаться, не знаешь. На том и порешили. Ясно? Двадцать девять. А если вдруг?.. Знаешь ведь, какими бывают срывы. Видео-то смотрела. Нет. Здесь срыва не будет. Ты все для этого сделаешь, Дока. И точка. Тридцать… Девушка спрыгнула с турника. Не думать, не думать, не думать! Вон беговая дорожка свободна. Лучше туда, побегать хорошенько. Потом отжиматься. И так, пока все мысли из головы не выйдут. Тренировалась она долго, и, кажется, помогло. В голове стало значительно яснее. А жизнь, между тем, постепенно входила в свою колею. Не так все оказалось и страшно, как представлялось Доке. В каюте отсидеться не получилось, но это даже и хорошо. Улыбчивая разговорчивая Полина почти сразу начала тормошить новенькую, закидывая ее сотнями вопросов и не оставляя времени на хандру. Девушка и сама не заметила, как рассказала и про то, как старшекурсники поначалу посмеивались: «О, новенькая! На нее дунь — ветром унесет!» И снисходительно-презрительную фразу Келли: «Тоже мне, дусечка-пусечка! Идемте, девочки! Пусть одна посидит, подумает». И про уважительное: «Ну ты даешь! Прям дока в этих железках! О, точно! Ты ж Евдокия? Докой будешь!» И про то, что был у отца когда-то давно хороший друг, Кимка, Евдоким Кабаргин с Новой Сибири. В его честь и назвали. Конечно, в ответ на перебор имен Дока промолчала. Пусть зовут как удобнее. Сдержалась, не обратив внимания на ехидные комментарии Теда, когда он увидел ее летный комбез. Да, старый. Да, курсантский. И что с того? Отцовский ведь. За последние пару лет Кимка здорово вытянулась, почти догнав отца, а вот фигура еще толком не сформировалась, так ведь и Павел богатырским сложением не отличался. А в его одежде чуточку спокойнее, как будто папа незримо стоит за правым плечом и не дает наделать глупостей. Пусть смеются, в конце концов, никто не заставляет слушать! Старательно сделать вид, что не замечаешь мелькнувшего во взгляде рыжего киборга сочувствия. Или понимания? Нет-нет, ни в коем случае не давать повода его подозревать! Мышку не уберегла, так пусть хоть этого никто не подозревает. Если надо будет прикрыть — прикроет. Но уж точно заметят его странности не из-за ее недосмотра. Один раз ее невнимательность чуть не стоила ее другу жизни. Второго раза не будет. Дойти до кресла, рухнуть в него, блаженно откинувшись на спинку, обвеситься окнами… Та-а-ак… Ну здравствуй, искинушка! Давай знакомиться. Куда нам, говоришь, лететь надо? А сроки? Вот спасибо! А теперь извините, ребята, мне надо поработать. Заработавшись, Дока, как обычно, совсем забыла о времени. Пальцы летали по клавиатуре, едва успевая касаться клавиш, картинки на экране менялись со страшной скоростью, а трасса постепенно переставала быть пустым набором деталей, а складывалась в единую картину. Правда, не ту. Что-то мешало, тревожило, казалось лишним — и она снова перемешивала детали, тасовала их, перекладывала иначе. Какое-то время за спиной слышался разговор Теда и Полины, потом они куда-то ушли. Потом пробежала куда-то корабельная кошка, по дороге опрокинув что-то гремящее. Вроде в гостиную заходил сам капитан, хотя Дока могла ошибаться. Она не обращала внимания, работа была важнее. Потом на безопасном расстоянии от локтя сами собой материализовались чашка чая и бутерброды. Она взяла не глядя, автоматически сказав: «Спасибо! Ты настоящий друг!» — и едва сдержала испуганный вскрик. Ой! Да, чай был замечательный. В меру крепкий, вкусный, сладкий. Но кружка-то была не ее. И подсунул ей еду совершенно посторонний киборг, от которого не знаешь, чего ожидать. Больше некому — пультогостиная пуста. Чей это был приказ — позаботиться о стажерке? Или не было приказа?.. Но это неважно. Здесь не ее комната в общежитии и даже не этаж с лабораториями в летном училище, где можно было сутками копаться в двигателях! Она на чужом корабле. Среди незнакомых людей, которые знать не знают о прошлом Доки и не должны о нем даже догадываться. Так что ведем себя естественно, не показываем ничего лишнего. Она еще раз, уже осмысленно, поблагодарила за чай. В светло-голубых глазах биомашины на долю секунды что-то мелькнуло. Или нет? Может, она просто слишком хочет увидеть это сходство? Но нет, это не Борька-Лаборант, не верная Мышка. И сходства искать она не имеет права. Впрочем, кажется, лишнего Дока сболтнуть не успела. Времени потратила не так уж много, и ее вариант трассы вполне устроил как пилота, так и капитана. Не то чтобы они были в восторге. Тед и рад был бы придраться, да не нашел к чему, а капитан… Кто знает, о чем думал капитан, глядя на форму времен своей юности? Дока не знала и даже представить опасалась. «Со мной из военкомата двадцать два пацана летело. А в живых из нашего призыва остались только я, Кешка Булавин да Стас Петухов. Трое. А двадцать пацанов, которым жить бы да жить… Кимка… Ким был девятнадцатым. Когда казалось, что все самое страшное уже позади. Там я должен был остаться, понимаешь? Я. Не Ким. Кто угодно, только не он! Хотя что ты можешь сейчас понимать?» Так кого же папа поминал каждый год, двадцать шестого июня? Кто такой этот Евдоким Кабаргин с Новой Сибири? «Кимка, Кешка, Славка…» Молодые, безусые мальчишки, широко и беззаботно улыбающиеся со старого снимка, который стоял у папы на столе. Неужели широкоплечий статный паренек в надетой набекрень пилотке — это и есть Станислав Федотович? Наполовину седой, какой-то усталый и будто придавленный к земле неподъемной тяжестью ответственности? Евдокия прекрасно понимала, что называться Докой с ее стороны по меньшей мере самонадеянно. Ну какой она спец здесь, в давно сработавшейся, слетанной команде? И именем погибшего друга называться неловко. Так что она согласилась отзываться на полное имя и поначалу старалась как можно реже показываться на глаза капитану. Вдруг она ненароком напомнила о чем-то неприятном? А капитану действительно было не по себе. Как ни крути, разбередила эта хрупкая и на вид такая безобидная девчонка воспоминания, которые так хотелось затолкать как можно глубже в память и забыть. Но как тут забудешь, если за навигаторским пультом торчит такая знакомая белобрысая макушка и невольно кажется, что ему опять восемнадцать. Как забудешь, если девочка так похоже копирует голос погибшего друга, его манеру речи? Если понимаешь, что сейчас занимаешься тем, что должен был сделать Пашка. А ты даже не знаешь, был ли он похоронен по-человечески, не говоря о том, наказали ли виновных в его гибели. Хотя… Кто знает, может, Пашка все еще жив?.. Да где ж его теперь найдешь, чем поможешь? Пять лет назад Ким, полгода назад Пашка. Кто следующий?..