Доброе утро

Арсений проснулся от громкого «ой» и шипения, но открывать глаза сразу не стал. Он вспоминал вчерашний вечер и ночь: как Антон прижимался к его груди, крепко сжимая руки мужчины в своих, будто боялся, что старший пропадет, уйдет и не вернется. Однако, когда Попов все-таки открыл глаза и перевернулся на спину, внимательно смотря на студента, тот стоял с джинсами и полотенцем в руках, обиженно смотря на чемодан. Тот немного повернут, видимо, из-за удара. Юноша прыгает на одной и потирает пальцы на другой, поврежденной, хоть и не сильно, от удара, ноге. Мужчина хмыкает, но взгляд не отводит. Шастун же переводит взгляд на преподавателя, пару секунд молчит, а потом (немного испуганно) приоткрывает рот. — Арсений Сергеевич? — спрашивает юноша, слегка надувая губы. Попов смотрит на студента, приподнимая бровь, — че пялитесь? — А чего это мы такие нервные? — передразнивает Арсений, даже не собираясь вставать с кровати. — Арсений Сергееви-и-ич, — тянет Шастун, отводя взгляд в сторону. Он стоит на месте, слегка покраснев и прикусив губу. Попов смеется и поднимается на кровати, прокашлявшись, — вы что, уже пойдете? — Как ты думаешь, насколько будет, — мужчина задумался буквально на секунду, чтобы подобрать подходящее слово, и лишь позже он продолжил, — насколько это правильно — преподаватель выходит из номера студента в середине дня? — Арсений смотрит на Антона, а тот лишь хмурится и выпячивает губу, которую так хотелось чмокнуть прямо сейчас. — А вам не все равно? — спрашивает Шастун, кидая на кровать джинсы с полотенцем, а затем подходит к Попову почти в плотную. Он смотрит в глаза мужчине и слегка улыбается, — Арсений Сергеевич, я уже взрослый и в праве сам решать, что и с кем делать, с кем спать и кому выходить из моего номера. — Антон, ты же понимаешь, что я все еще преподаватель? — интересуется Арсений. Его вопрос немного смутил студента, из-за чего в его глазах что-то блеснуло, будто пробежались ангелы, оставляя за собой блики, но Попов так и не понял, что именно это было, — взрослый мальчик, иди в душ, хорошо? — Арсений обнимает Шастуна за талию и целует в висок, задерживаясь губами буквально на пару секунд. Внутри пылает, а щеки мальчика покрываются детским румянцем, — я буду ждать тебя внизу, на завтраке. — Но Арсений Сергеевич, — стонет мальчик, недовольный тем, что его покидают и даже не поцеловали на прощание — нормально, по-взрослому. Но на виске горел только такой быстрый поцелуй-бабочка. — Никаких «но», — Попов идет к двери и выходит из помещения, оставляя Шастуна в одиночестве, с недовольной моськой и с неприятным ощущением, будто на душе кошки скребут. Арсений открывает дверь своего номера, стараясь просто не думать. Но, однако, это оказалось намного сложнее, чем мужчина предполагал. В голове крутились сотни, а то и тысячи, мыслей, губы приятно жгло, а в сердце, кажется, взорвали петарду. Попов стянул с себя футболку, кидая ее в сторону, но ему было совершенно безразлично, в какую именно. Он проходит вглубь номера, берет полотенце и направляется в ванную комнату. Водные процедуры освежали, бодрили, а еще направляли мысли в правильное русло. Возможно, поцеловать Шастуна было отвратительной идеей. Вообще, если брать в расчет «кодекс преподавателей», моральные устои и правила этикета, уставы и все остальное в этом направлении (будь то статьи, законы и так далее) — это и правда отвратительная мысль (не говоря уж о том, что, по сути, Попов нарушил еще и моральные ценности университета). Но, с другой стороны, если посмотреть на длинные ноги, обтянутые черными джинсами, затем на осиную талию, изящные, украшенные браслетами запястья, безумно эстетичные, длинные, будто музыкальные, окольцованные пальцы. Впадинки ключиц, по которым хотелось провести пальцем, тонкая, красивая шея, пухлые губы, красные, покрытые маленькими трещинками из-за постоянного облизывания. Ровные, белые зубки, терзающие как раз-таки вышеупомянутые губы. Прямой нос, аккуратные брови, а глаза — два изумруда. Арсений был готов продать все, что только имеет, лишь бы в этих глазах вновь не появились слезы. Потому что глаза Антона покраснели, цвет стал ближе к ярко-зеленому. Попов встряхнул головой, тяжело вздохнул и подставил лицо под струи воды. Да, он поцеловал Шастуна. Но сейчас это не так сильно его волновало, как тот факт, что он, извините, дрочил на стоны Антона за стенкой. Возможно, он был в совершенно неадекватном состоянии, а стоны лишь сильнее будоражили кровь, пьянили мозг и затуманивали рассудок, но историк просто не мог найти себе оправдание. Да, возбудился. Да, подрочил. Да, на студента. Еще и поцеловал потом, болван. И ночь провел в обнимку с этим же студентом. Твою мать, Попов, ты вообще думаешь, что делаешь? Нет, не думает. Он просто не хочет думать рядом с этим мальчиком. Шастун казался таким… Несуразным? Нелепым, неловким, неаккуратным. Иногда казалось, что с высоты под два метра мальчишка просто не видел, что происходит под его ногами, из-за чего вляпывался не только в неприятности, но и в кофе Попова. Ну или Попов из-за него вляпывался в свой кофе, это с какой стороны посмотреть. Шастуна хотелось прижать к себе и не отпускать. Хотелось держать его в кровати весь день, чтобы смотреть в эти прекрасные глаза, а еще слушать такие же прекрасные… Ой-ой-ой, Попов, не туда ведешь. Антон привлекает внимание похлеще любой блондинки весной. Он выглядит как маленький котенок, которому так нравится лосниться об ногу прохожих, которому хочется скрыться от суеты, дождя, проблем, которого хочется забрать к себе домой и никогда и ни за что в жизни никому больше не показывать. Попов покачал головой, провел ладонями по лицу, затем запустил руки в волосы, слегка оттягивая. Он выключил воду, вылез из душа, доделал оставшиеся водные процедуры и вышел из ванной комнаты. Он подошел к кровати, оставаясь в одном полотенце, которое едва держалось на бедрах. Мужчина взял телефон, посмотрел на время и увидел пару непрочитанных уведомлений. Это сообщения Ляйсан о совещаниях, новости от Паши и сообщение «Доброе утро» от анонима. Попов цокнул и подошел к шкафу, но громкий стук в дверь заставил его выглянуть из-за предмета мебели. Дверь резко открылась, а на пороге стояли немного напуганные Шастун и Алина. Они (оба) разглядывают тело мужчины, пока тот, не осознавая ситуации, смотрел в ответ. После он тихо выругался, открыл дверцу шкафа и спрятался за ней. — Что-то случилось? — спрашивает из своего «укрытия» мужчина. Он слышит, как рвано выдыхает (что?) Шастун, а Алина неловко тянет «э-э-эм». — Арсений Сергеевич, нас администратор попросил позвать вас к стойке информации, чтобы вы расписались по поводу поездки, — кашляет девушка. Попов быстро надевает на себя одежду, выходя в коридор. Он смотрит на студентов, проводит по мокрым волосам и вздыхает. — Пойдемте, — Попов выталкивает из дверей покрасневшего Шастуна, пока Матвиенко отодвигается в сторону, чтобы пропустить мужчину. Тот кивает ей в благодарность, закрывает дверь, проверив дважды — закрыл ли он ее? — затем идет перед студентами уверенным шагом, будто не его тело только что разглядывали молодые люди. — Арсений Сергеевич, простите, — пытается сдержать смущение Алина, но в глаза не смотрит — смотрит на Шастуна, которому дышать-то тяжело. Матвиенко прикусила губу и развела руки в стороны, — мы же не знали, что у вас открыто. — Да я тоже, как-то, не знал, — бубнит Попов, проходя к лифту и вызывая его. Мужчина прикрыл глаза, вспоминая то, как притягивал к себе Шастун, как обнимал, целовал в ответ. Сглотнув, мужчина попытался поймать на себе взгляд Антона, но тот упорно отводил его. Арсений покачал головой, тихо усмехнулся и вошел в кабинку, прислоняясь к стенке, — во сколько вас ждать обратно? — А вы не едете? — спрашивает Шастун робким, тихим голосом. Он не поднимал взгляд, лишь спрашивал, но историк прекрасно знал — смущается. — Нет, у меня есть некоторые дела. — Но, Арсений Сергеевич, — тянет Алина, удивленно смотря на преподавателя, — вы же сказали, что составите нам компанию. — Появились другие планы, — пожимает плечами мужчина. В кабинке слышится «тзынь», оповещающее, что лифт остановился. Двери открылись, Шастун вылетел первым, затем вышел Арсений, и только следом ничего не понимающая Алина. Попов прослушал речь инструктора, пару раз качнул головой, делая вид, что ему правда все это интересно, а затем поставил в нескольких местах подпись, улыбаясь собеседнику. Он уже почти дошел до лифтов, когда к нему подлетел Шастун, бледный и безумно встревоженный. — Арсений Сергеевич, можно я останусь с вами? — просит юноша, смотря прямо в глаза. Попов немного смутился, посмотрел на толпу у входа и вздохнул. — А этим что скажешь? — спрашивает Арсений, кивая головой на кучу участников конференции. Среди них он легко разглядел Алину, которая поправляла воротник рубашки Яны, слишком ласково смотря в глаза девушки. Возможно, следует спросить у Сережи насчет этого. Хотя, лучше у самой Алины, ведь последствия могут быть слишком… Ужасными (или слишком страшными, а может и вовсе пронесет?) — Что живот болит, — не раздумывая, отвечает Антон, смотря в глаза историку. Студент выпячивает губу, будто умоляя, чтобы Арсений разрешил остаться. А кто Попов такой, чтобы отказывать таким милым созданиям? — Первый и последний раз, Шастун, — бросает Попов, поворачиваясь обратно к лифту. Щеку Попова почти сразу же согревает что-то непонятное в первое время, а Шастун бегом ретируется, оставляя преподавателя один на один с собой. Его щеку обжигает смазанный поцелуй-бабочка, а губы слегка приоткрыты. Это не то продолжение дня, которое он ожидал. Арсений зашел в лифт, ткнул на кнопку с цифрой своего этажа и опустил взгляд на носки своих кроссовок. Шторм мыслей не давал возможности схватиться хотя бы за одну, чтобы адекватно оценить ситуацию. Двери почти закрылись, но между ними появляется нога, заставляя их открыться обратно. В кабинку заходит мужчина, лет 50-ти на вид, седина в волосах еле заметна, морщины на лбу, неприятного, почти серого цвета глаза. Попов почти сразу узнал его — это один из организаторов поездки, он общался с ним, пока студенты готовились к выступлению. — Арсений Сергеевич, — кивает мужчина, складывая руки в замок, — здравствуйте. — Доброе утро, Михаил Федорович, — прокашливается Попов, засовывая руки в карманы джинсов. Настроения на разговор с организатором явно не было, да и в принципе, хотелось остаться один на один с собой, снять напряжение, возможно даже пропустить пару бокалов виски. — Где ваши студенты? — спрашивает Михаил Федорович, смотря на историка. Тот тяжело вздыхает, смотрит на своего собеседника и, явно не хотя, отвечает: — Поехали на экскурсию, насколько я понимаю. — А вы не сопровождающий, разве? — Нет, они с инструктором по управлению персоналом поехали. Все-таки, я не москвич, да и не интересуюсь подобным направлением, — отвечает Попов, выдавливая очень наигранную, неискреннюю, сдержанную улыбку. — А зря, знаете, данная область очень интересна, — начинает мужчина, но лифт останавливается. — Извините, мой этаж, — кидает Арсений и выходит из кабинки, даже не попрощавшись. Он уверенно идет к номеру, открывая дверь и сразу хлопая ей, пока, немного шокированный таким отношением к себе, Михаил Федорович хлопал глазами. Арсений разувается и проходит к кровати, падая на нее. Глаза устало закрываются, но скорее от моральной усталости, чем от физической. Он совершенно не понимал, что происходит в его жизни, что не так с анонимом, который будто пропал на сутки. Он не понимал, что делать с Антоном, с Алиной, которая постоянно говорит про «свидания», делает какие-то намеки Шастуну, о которых только и мог догадаться Попов. Арсений тяжело вздохнул и потер глаза большим и указательным пальцами, слегка жмурясь и буквально застывая в таком положении. Он бы пролежал в такой позе и большее время, но перед глазами уже фейерверки, а в дверь тихо стучат. «Неужели Шастун», — думает мужчина, вставая с кровати и медленно подходя к двери. Он открывает, но по ту сторону стоит девушка-горничная, мило улыбаясь Попову. — Уборка номеров, — щебечет девушка. Мужчина немного смутил ее тем, что смотрел на нее сверху-вниз. Попов отходит в сторону, пропуская девушку в номер, затем возвращается за телефоном и ключами от номера, берет бумажник с комода у двери и выходит. Он медленно, почти лениво, идет к лифтам, вызывая в очередной раз кабину. Двери открываются, но Арсений не успевает сделать шаг, как на него налетает Шастун, сразу же заливаясь краской. — Шастун. — Арсений Сергеевич, — одновременно с историком тянет парнишка, прикрывая на секунду глаза. От мужчины пахнет так приятно: он даже забывает, что почти висит на руках преподавателя. Попов ставит юношу на ноги, улыбаясь, — Куда идете? — спрашивает Антон, смущенно смотря на Арсения и поправляя челку. Арсений смотрит по сторонам, затем на Антона и не может прекратить улыбаться. — Пойдем позавтракаем? Мужчина заходит в лифт и складывает руки в замок, в упор смотрит на студента. Тот растерялся, но почти в последний момент заскакивает в кабину, улыбаясь мужчине. Улыбка вышла такой довольной, что Арсений готов был сравнить юношу с котом, который только что съел сметаны, а теперь лежал на солнышке, утопая в лучах. Мужчина тихо хмыкнул, улыбнувшись своим мыслям. — Антон, не сделай в моей щеке дырку, — просит Попов, почти смеясь, но уже над мальчишкой. Тот покраснел, перевел взгляд на свои руки и покрутил кольцо на указательном пальце. — В каком смысле? — спрашивает Шастун, будто не понимая, о чем вообще идет речь. — Ты пялился. — Нет. — Пялился. — Нет. — Пялился. — Нет, — уперто настаивает на своем Антон, но Арсения лишь раззадорило это. Он поворачивается к парню, наклоняет голову вбок и смотрит. Внимательно, прищурившись, но так по доброму улыбаясь. — Пялился. — Да не пялился я, — пыхтит мальчишка, слыша громкий смех мужчины. Арсений не может перестать улыбаться, но Антон лишь выходит из лифта и, не оборачиваясь на преподавателя, идет к кафетерию. — Пялился, — бросил Попов в след студенту, но тот уже не слышал. Когда Арсений зашел в кафе, Антон уже сидел за столиком и улыбался официанту. Попов мгновенно оказался рядом, притворно улыбаясь сотруднику и садясь напротив Шастуна. Антон переводит взгляд на преподавателя, стараясь не залипнуть снова, — Антош, солнышко, что-то будешь? — спрашивает историк, смотря на студента. Тот почти разбил свою нижнюю челюсть об стол, но вовремя собрался и прокашлялся, непонимающе смотря на Попова, — тортик какой-нибудь, а, сладкий? — Арсе., — начинает юноша, но Попов переводит взгляд на сотрудника и, все также наигранно, улыбается. — Знаете, принесите, пока что, капучино и зеленый чай, хорошо? — Сотрудник кивает, отходит от столика, а мужчина берет в руки меню и погружается в изучение блюд. Антон сидит с уже открытым ртом, будто увидел настоящего Месси в холле отеля. Попов кидает взгляд поверх меню, но сразу же возвращает все внимание наименованиям, — так что ты будешь? — Что это только что было? — слегка (нет) удивленно спрашивает юноша, не в состоянии оторвать взгляд от лица преподавателя. Мужчина со вздохом отложил меню, сложил руки на столе и посмотрел прямо в глаза Антону. — Шастун, ты заигрывал с официантом? — Нет, Арсений Сергеевич, — опускает взгляд на свои руки Шастун, но после поднимает чуть светящиеся глаза. Его щечки мгновенно краснеют, а губы так и расплываются в улыбке, но он сдерживает ее, прикусывая уголок, — Вы ревнуете, что ли? — спрашивает он, но, когда Попов наклоняется через весь стол, откидывается на спинку дивана, сильнее смущаясь. — Ты только вчера сам лез целоваться, а теперь просто флиртуешь с официантом? — почти рычит Попов, смотря прямо в глаза парню. Он недовольно пыхтит и скрещивает руки на груди. — Так я лез целоваться? — возмущенно восклицает Антон, даже не посмотрев на то, как громко это было сказано. Попов возвращается на свое место, также откидываясь на спинку дивана, берет в руки меню и пробегается по очередному названию. — Выбирай, — строго говорит преподаватель. — Это вы, вообще-то, первый меня поцеловали, — продолжает Шастун. Он обижено выпятил губу, смотря прямо на преподавателя. Тот тяжело вздыхает, потом смотрит на зеленоглазого и щурится. — Выбирай гребаное блюдо, Антон, — просит Арсений, чеканя каждое слово. К столику подходит официант с подносом в руках. Он аккуратно выставляет перед мужчиной кофе, а перед Антоном чашечку и чайник с чаем и улыбается младшему. — Выбрали что-нибудь? — Мне «Цезарь» и вот этот тортик, — не смотря в меню, тыкает пальцем Шастун, улыбаясь самой ехидной улыбкой Арсению. У историка сжимаются кулаки, а глаза вспыхивают яростью, но Антон уже начал игру, и заканчивать так быстро явно не собирался. Он поворачивается к сотруднику кафетерия и мило улыбается, хлопая ресницами, — а вы не знаете, он вкусный? — Многие постояльцы берут его, — кивает головой Никита, чей бейдж почти испепелил взглядом Попов. — Тогда точно его, — кивает Антон, переводя взгляд на мужчину, — а вы что будете, Арсений Сергеевич? — Шастун громко произносит обращение, замечая, как напряглись мускулы на лице Попова. Он глубоко вздохнул, перевел взгляд на официанта и, сквозь сжатые зубы, сделал заказ. Как только Никита отошел от столика, Арсений молча уставился на Шастуна. Тот пил свой зеленый чай, ехидно улыбаясь мужчине, но спустя пару секунд отводил взгляд. Как вообще возможно постоянно краснеть? — Ты специально? — спрашивает Попов, стоило ему в очередной раз поймать довольный взгляд Антона. — Нет, что вы, Арсений Сергеевич, — издевается Антон, поджимая губы. Он обхватил руками кружку, согревая пальцы. Чай почти обжигал, но это было больше приятно, чем больно. — Не паясничай, — злится Арсений, прищуривая глаза. Внутри все пылало, будто органы облили бензином, а потом кто-то кинул спичку. Мужчину рвало изнутри, но он не хотел признавать, что ревнует. — А вы признайте, что ревнуете, — мальчишка сложил руки на груди, снова выпячивая губу. «Это не так, Шастун студент, а я преподаватель, да и у Антона же не такие прекрасные, теплые, пухлые губы, к которым хотелось бы снова… А-а-а, почему я вообще об этом думаю», — проносится в голове мужчины, но Попов лишь отводит взгляд в сторону и хмыкает, — «пиздец». — Я не ревную, — утверждает Попов. — Ревнуете, — настаивает на своем Антон, прикусив губу, — а еще вы первый меня поцеловали. — Ты заткнешься, если я закажу тебе еще один кусок торта? — спрашивает Попов, скептически смотря на мальчика. Тот задумывается буквально на секунду, но после отрицательно качает головой, смотря в ответ, — хорошо, что мне сделать, чтобы ты заткнулся? — Поцелуйте меня, Арсений Сергеевич, — просит Антон, смотря на губы мужчины. К столику снова подходит официант, расставляя посуду с заказом посетителей. Собеседники сидят друг напротив друга, но молчат. Один молчит, сверля взглядом другого, который так сильно покраснел, что не знал, куда себя деть. Шаст был готов залезть под стол, лишь бы не видеть этот взгляд — полный злости и непонимания. Лишь за этой пеленой можно было разглядеть желание сделать то, о чем просил юноша, желание прикоснуться к губам Антона, прикусить одну, провести по ней языком, прижаться и никогда не отпускать. Перед молодыми людьми уже поставили их завтрак, которому сразу уделил внимание Шастун. Он явно пытался забыть о том, что только что сказал, старался спрятаться хотя бы в своих мыслях от этого настойчивого взгляда голубых глаз. Завтракали они в полной тишине: Попов быстро расправился со своей пастой, а Шастун — с салатом, и теперь довольно лакомился тортом. Арсений продолжал молчать, разглядывая довольное лицо Шастуна. Он совершенно не знал, что сейчас в голове у этого наглого, но одновременно с этим постоянно смущающегося, мальчика. Он даже почти списал это на то, что достаточно стар, но двадцать девять — не так много. Как только Шастун закончил с тортом и чаем, Попов подозвал официанта и попросил счет. — Наелся? — спрашивает Арсений, на что получает краткий кивок, — ты такой худенький, я думал, ты вообще не питаешься. — Я не худенький, — смущается парень, отводя взгляд в сторону. Он вытаскивает из кармана карточку и смотрит на Арсения, который лишь качает головой и достает в ответ бумажник, — да Арсений Сергеевич, сколько можно платить за меня? — Это наш первый совместный завтрак, а ты почти умудрился его испортить, — хмурится голубоглазый, качая головой, сразу предотвращая все попытки Шастуна оплатить заказ, — давай ты уберешь свою карту, мы встанем и просто пойдем чуть-чуть поспать? — Но, у вас же дела? — тихо спрашивает Антон, все же убирая карту обратно. Он был готов убить мужчину или удавиться сам, ведь платить за себя он мог. Но историк был неумолим. — Я не думал, что ты такой надоедливый, — хмыкает Арсений, открывая книжку с чеком. Он быстро закинул туда пару купюр, не забыв оставить на чай, и посмотрел на мальчика, — ты со мной или здесь останешься? — В смысле? — все еще тихо спрашивает Шастун и удивленно смотрит на мужчину. — Ну, может, тебе Никита, — Арсений кривится. По его лицу видна неприязнь, которую он испытывает к самому официанту, — понравился, построишь ему еще глазки. — Арсений Сергеевич, — вскакивает с места Шастун, краснея, — да как вы вообще могли подумать о таком? — Будто не строил, — фыркает Попов, поднимаясь с дивана, — идем? — Да пошли вы, Арсений Сергеевич, — злобно фыркает Антон и вылетает из кафетерия. Арсений зовет его, но парень показывает средний палец и сворачивает к лифту. Попов лишь хмыкает и снова качает головой. Он идет следом за юношей — Антон стоит у лифта и нервно кусает губу, хмуря брови. Попов улыбается, рассматривая профиль юноши, слегка наклонив голову в бок, — теперь пялитесь вы. — А я и не скрываю этого, — продолжает смотреть Попов, нагло улыбаясь, — как думаешь, это красиво — показывать такие жесты преподавателям? — Вы не ведете у меня лекции, — грубо отвечает Антон, но как только двери лифта открылись, а они оказались вместе в кабине, тяжело вздохнул. Он оказался прижатым к стенке, а пальцы Попова как-то нашли кнопку «Стоп», останавливая лифт между этажами. Шастун приоткрыл рот, чтобы возразить, но его губы почти сразу же накрыли губы Арсения. Это был не аккуратный, нежный, позволяющий дышать, поцелуй. Он был резким, почти сразу же углубленным и таким жарким, что у Антона дыхание перехватило. Когда кислорода почти не осталось, Арсений нажал на кнопку с номером этажа наобум, но от губ отстранился лишь на секунду — вздох — и его зубы терзают нижнюю губу Шастуна. Антон сжимает в руках плечи Попова, пока руки последнего крепко стискивают талию юноши в руках. «Тзынь». Арсений отходит от мальчика, поправляет футболку и выходит из лифта, направляясь в свой номер. Он открывает дверь и усмехается, потому что до сих пор не слышал шагов за спиной. Как только заходит внутрь, захлопывает дверь и прижимается к ней затылком. Он прикрывает глаза, тяжело дышит, а в голове салюты. Он снова сделал это — он снова поцеловал Антона, который так сильно смущался. Который постоянно спорил, не давал возможности спокойно вздохнуть, не ревновать, спокойно, блять, жить. Антон же стоял в лифте, прижимая к губам пальцы. Он провел подушечками пальцев по слегка опухшему месту, которое, буквально пару минут назад, терзал зубами историк. Лишь когда створки съехались, Антон опомнился и в панике начал долбить по кнопке со значком открытия дверей, он вышел из лифта, но далеко не ушёл — прижался к ближайшей стенке и снова пробежался по губам пальчиком. Щекотно, но приятно. Парнишка развернулся на носочках и, подпрыгивая, пошел в сторону своего номера, но застыл у соседнего. Он смотрел на деревянную дверь, разглядывая то, как блестела лакировка на ней. В голове слишком много мыслей, заставляющих замереть на месте. Антон пару минут мялся, думая, стоит ли заходить? Потом кивнул сам себе, занес руку для удара по дереву, но дверь открылась, а Попов за руку притянул к себе. Как только Шастун оказался в номере, мужчина захлопнул дверь и прижал гостя к ней, находя его губы своими. Возможно, ревновать Попова не такая уж и плохая мысль? Антон быстро скинул с себя кеды, наступая на пятку сначала одной ноги, потом другой. Арсений не отстранялся ни на миллиметр, прижимаясь ближе, целуя увереннее, настырнее и грубее. Губы горели, как и некоторые участки кожи на талии, до которых дотрагивался Арсений. Антон почти забыл, как дышать, из-за чего историк засмеялся, притягивая ближе к себе. Он медленно шел спиной назад, немного расставив ноги, чтобы Антону было удобнее идти следом. Ни на секунду не оторвавшись от юноши, Попов несильно ударился об кровать ногой, сразу же падая на нее и утягивая Шастуна с собой. Когда они оба оказались на кровати, Арсений тихо засмеялся, а Антон, который устроился между ног мужчины, сложил руки на его груди и смущенно улыбнулся. — Привет, — тихо говорит мужчина, смотря в зеленые глаза, полные детской радости, доверия и счастья (что?). — Здравствуйте, — также тихо отвечает Антон, подаваясь вперед, чтобы уткнуться носом в щеку Арсения. Попов качает головой, но потом прикрывает глаза, устраивая руки на пояснице Антона. Тот лишь зевает, удобнее устраиваясь, будто ютясь на мужчине, и закрывает глаза. Арсений был прав — спать хотелось больше, чем ездить по Москве и дышать воздухом, где кислорода меньше, чем газов. Да и когда рядом теплое, мужское тело, особенно если это тело самого Арсения Сергеевича — о какой жизни может идти речь? Антон немного съезжает с Арсения, оставив на его бедрах свое, а рукой обнимает поперек талии, устраиваясь головой на плече. Попов же обнимает его за талию, а второй рукой ищет пальцы юноши, сплетая их между собой. Сталь колец слегка холодит кожу, но руки Антона такие горячие, что Арсения мало это волнует. Как и то, что творится в его голове. Он просто счастлив, что сейчас обнимает этого прекрасного мальчика. В комнате было безумно душно, из-за чего Арсению пришлось вылезти из крепких объятий мальчика, чтобы подойти к окну и открыть его. Как только в комнату медленно начинает поступать свежий, но холодный воздух, Попов втягивает его носом и улыбается. Он слышит за спиной тихий кашель, а потом на кровати начинают елозить. Поэтому Арсений поворачивается, смотрит на мальчишку, который сворачивается клубочком, но одной рукой начинает гладить по кровати, будто пытаясь нащупать хоть что-то теплое. Мужчина тихо смеется, обходит кровать и стаскивает с себя футболку и джинсы, переодеваясь в спортивные штаны. Верх надевать он явно не собирается, проходит к небольшой кухне, ставит чайник и открывает мини-холодильник, заглядывая в него. Внутри было пусто, из-за чего Попов явно расстроился. Он вернулся в комнату, и на него уставились два зеленых глаза. — Арсений Сергеевич, вы чего ушли? — тихо спрашивает парнишка, руками сжимая подушку. Его голова поднята буквально на пару сантиметров. Он выглядит таким милым, домашним, таким… По комнате снова раздается кашель. Арсений хмурится, подходит ближе к Антону и прислоняется к его лбу щекой, — я в порядке, у меня явно нет температуры. — Заткнись, пока я не заткнул тебя сам, — грубо отвечает Попов, из-за чего на руках у Шастуна появляются мурашки (или, возможно, это все-таки ветер виноват?), — у тебя подозрительно теплый лоб, — хмурится мужчина. Он вытягивает из-под мальчика одеяло и хочет накрыть его, но тот вскакивает и чуть обижено смотрит в ответ, — Шастун, немедленно вернись в кровать. — Я не хочу, Арсений Сергеевич, — восклицает юноша, сидя на коленках на той же самой кровати, — вы не даете мне сказать! — А ты обидеться еще не забудь, — бросает Попов, резко наклоняясь к парнишке и буквально заваливая его на кровать. Антон верещит, пытаясь вылезти из-под теплого, накаченного, такого… Господи, да как еще можно назвать тело Арсения, когда ты руками упираешься в теплую грудь, а кубики пресса и v-образные косточки так и манят взгляд? — Отпустите, — требует Антон, хмуря брови. Арсений качает головой, хмыкает и наклоняется к лицу Шастуна, чтобы поцеловать его в уголок губ, но тот сразу же отводит голову в сторону, — отпустите, Арсений Сергеевич. — Не хочу, Шастун, — отвечает ему Попов, с вызовом смотря в глаза. Мальчишка снова ерзает, пытаясь выбраться, — успокойся, червяк. — Сами вы червяк, — пыхтит Шастун, поворачиваясь набок, из-за чего Попов быстро обнял его поперек талии и прижал к себе. Юноша снова попытался освободиться от этих теплых оков, но почти сразу же сдался, расслабляясь в тех самых теплых руках, — что вы хотите? — Лечить тебя. — Я хочу переодеться, — бросает Антон, прикрывая глаза. Арсений встает, освобождая Шастуна лишь на секунду, вытаскивает из чемодана футболку и шорты, улыбаясь. — На. — Арсений Сергеевич, у меня вещи, вообще-то, в соседнем номере, — хмурится юноша, скрещивая руки на груди. Он медленно встает с кровати, смотря на то, как прищуривается мужчина. Арсений стоит у чемодана, так и не двигаясь. Он просто наблюдает за действиями студента, слегка прикусив щеку изнутри, — Арсений Сергеевич? — историк продолжает молчать и смотреть. Шастуна слегка перетряхивает, но потом он встает с кровати, поправляет футболку и медленно идет к выходу из номера. Попов продолжает стоять на том же месте, из-за чего Антон разворачивается у двери и смотрит на мужчину, — вы даже не скажите ничего? — Если ты не вернешься через пять минут — можешь вообще не приходить, — Попов улыбается одной из самых отвратительных улыбок, из-за чего Антона слегка передергивает, но он послушно кивает и выходит из номера. Арсений же ложится на кровать, достает телефон и медленно погружается в изучение пришедшего материала. Он открывает диалог с Пашей и немного хмурится, прикусив губу и пытаясь понять, что от него хотят. Хотя время на телефоне было около пяти вечера, выходило это не очень.

Павел Добровольский: Арс, тут проблемы огромные.

Сообщение было отправлено буквально минут 10 назад, что очень обрадовало Попова. Он сразу же напечатал ответ, оставляя все остальные мысли позади. Арсений Попов: Что случилось?

Павел Добровольский: У вас какие-то проблемы с внештатным сотрудником же были, да?

Органы живота будто скрутили, а на горло — надавили ногой. Или чем там надавливают так, что в легкие перестает попадать кислород? Арсений еще больше нахмурился, негромко прокашлялся, но шебуршание за стенкой все же услышал. Хотя, это его не обрадовало, даже не заставило хоть как-то улыбнуться. Друг писал непонятные вещи, заставляющие его, Попова, безумно переживать. А вдруг что-то случилось с редакцией? Да быть не может, его нет всего несколько дней, и два из них — выходные. В субботу и воскресенье редакция не работает, а Ляся — с пятницы. Что не так? Арсений Попов: Да. Что случилось?

Павел Добровольский: Лясе угрожает какой-то непонятный тип. Что делать — не знаю, но она утверждает, что все в порядке.

Арсений Попов: Что за тип?

Павел Добровольский: Какой-то мужик. Не знаю, она не говорит.

Арсений Попов: Попробуй посмотреть ее социальные сети?

Павел Добровольский: Это не правильно.

Павел Добровольский: Что делать-то?

Арсений Попов: Я позвоню?

Павел Добровольский: Не стоит, Ляся спит с малыми.

Арсений Попов: А ты где?

Павел Добровольский: На кухне. Пью вискарь и жду друга домой.

Павел Добровольский: Я без тебя тут рехнусь.

Павел Добровольский: Когда ты домой?

Арсений Попов: Два дня, и я буду дома.

Павел Добровольский: Хорошо.

Павел Добровольский: У тебя есть что-то новенькое?

Попов тяжело вздохнул и перевел взгляд на стенку. Он не знал, стоит ли говорить мужчине о том, что он и Шастун как минимум раз пять целовались. Он не знал, в том ли его друг состоянии, чтобы оценить эту ситуацию правильно, чтобы поддержать или порадоваться за него, поэтому Арсений быстро напечатал «все окей ;)» и отправил. Дверь открылась тихо, но Арсений сразу же перевел на нее взгляд. Он отложил телефон в сторону и, молча, перевел взгляд на гостя. Антон стоял в серых спортивных штанах, ярко-красных носках с желтым рисунком, но Попов не особо рассматривал. Также Шастун стоял в синей футболке, а кольца и браслеты отсутствовали. — Я думал, ты их никогда не снимаешь, — бросает мужчина, кивая на руки Шастуна и сразу же двигаясь ближе к краю. Как только Антон оказывается у кровати, Арсений приподнимается, хватает его за руку и утягивает к себе, накрывая одеялом, — хочешь еще поспать? — тихо спрашивает Арсений, утыкаясь носом в затылок Антона. Тот жалобно стонет, но головой все же качает, после переворачивается лицом к историку и поджимает ноги. Под одеялом тепло, но открытое, хоть и на микро-проветривание, окно заставляло немного замерзать. Хотя, когда рядом такой мужчина, о каком морозе может идти речь. — Тут прохладно, — говорит студент, носом утыкаясь в щеку Попова. Тот сразу же притягивает Антона ближе, обнимая за талию. Он немного приподнял голову и прижался губами ко лбу Шастуна, из-за чего тот вновь поежился и начал жаться ближе к историку. — Если я закрою окно, станет безумно душно, — тихо отвечает Попов, тяжело вздыхая. Ляся, болеющий Антон, который и дышать-то спокойно не мог. Арсений слышал хрипы, заставляющие его слегка хмурить брови. Антон бы не признался, что заболел, и Арсений уверен в этом. — Если вы встанете, чтобы закрыть окно, станет еще холоднее, — так же тихо отвечает Антон, прикрывая глаза и сжимая кулаки. Он почти не касается голой кожи торса Арсения, но так бы хотелось. Поэтому Шастун слегка подался вперед, утыкаясь носом в ключицу Арсения, ноги поджимая под себя, а руки все-таки прижимая к груди Попова, — а так тепло. — Боже, Антон, — тихо говорит мужчина, смотря на такого маленького, свернувшегося в клубочек студента, нос которого был где-то между шеей и ключицей старшего. Попов погладил Шастуна по пояснице, слушая его тихое дыхание и закрывая глаза. Арсению было тепло, ему было безумно хорошо, но мысли о новостях Добровольского покоя не давали точно. Арсений лежал на кровати, прижимая к себе Антона, который тихо дышал ему в плечо. Юноша хватался за Арсения руками, утыкался лбом в плечо и немного подрагивал. Попов цокнул, провел рукой по кровати в поисках мобильного телефона. Холодок прошелся по коже, но он почти не был замечен, так как в комнате стало достаточно прохладно. Мужчина взял его в руку и разблокировал его, зашел в «сообщения», прокручивая диалог с Пашей снова и снова. В голове прокручивались события последних дней.

*flashback*

— Ты серьезно? Тут судебное извещение, а ты про рубашку? — интересуется Арсений, слегка хмурясь. — Тебе не о чем волноваться, — тянет Ляйсан, вздыхая, — это всего лишь наглый внештатный сотрудник, которому не понравился пункт в договоре, который изначально был им же и подписан. Это не проблема.

*end flashback*

Попов качает головой, сильнее заворачивает Антона в одеяло, поднимается с кровати и подходит к окну, чтобы закрыть его. В помещении достаточно прохладно, а если Антон заболеет сильнее — Арсений может смело искать себе место на кладбище. Все-таки, двадцать девять — возраст, когда сердечко шалит, а инфаркты частое явление. Ладно, возможно, я преувеличиваю, но что поделать; волнение — оно и в Африке волнение. Внутри замирало все. Попов прекрасно понимал, что волнуется, что, в принципе, не должен этого делать. Это чувство так засасывало в пропасть, что Арсению пришлось хвататься за хоть какие-то оставшиеся ниточки морали. Поэтому он подошел к шкафу, открыл его и достал оттуда футболку. Надевал ее он по пути к двери, потом быстро засунул ноги в кроссовки, даже не завязав шнурки. Мужчина взял с тумбочки пачку сигарет, прихватил толстовку и вышел из номера, доставая из кармана телефон. Он тихо прикрыл дверь, чтобы она не хлопала и не разбудила юношу, затем уверенной походкой отправился к лифтам. В это же время, он разблокировал телефон и перешел к диалогу с никем иным, как с «Именем Фамилией», перелистывая вверх сообщения. Потом он мысленно дал себе подзатыльник, вышел из лифта, а затем из отеля, вставая под козырек. Он быстро прикуривает сигарету, нажимает на имя собеседника, потом выбирает «показать вложения» во всплывшем окне. Арсений открывает фотографию, которую ему отправили относительно недавно, и снова рассматривает ее. Длинные ноги в спортивных штанах серого цвета укутаны в одеяло. Ярко-красные носки, длинные, с желтыми утятами. А еще чемодан, ноутбук, зарядки. И бежевый стеллаж, почти такой же, как и тот, что стоит в номере самого Попова. — Какого черта? — спрашивает мужчина сам себя вслух, делает затяжку и пытается сложить картинку в голове. Он был уверен, что уже видел и эти длинные ноги, и эти тупые носки, и, тем более, ноутбук. Хотя ноутбуки могут быть одинаковыми, ладно, но эти носки, — Что за хуйня? — ругается мужчина, снова затягивается и выкидывает сигарету, наплевав на то, что там осталось больше половины, быстрым шагом направился к лифту. Кажется, кого-то ждет серьезный разговор.