Доброе утро

И снова они на сцене. Ведущий произносит множество красивых фраз, почти не заглядывая в текст, зажатый скрепкой на планшетке. Антон немного щурится, смотрит на зал. Внутри непонятное чувство, вроде как восторг, но он такой настороженный, что хочется выплюнуть его. Мужчина-ведущий сжимает в руке конверт и показывает его залу: народ, которого было так много, что заняты оказались почти все места в помещение, начинает хлопать и громко улюлюкать. Ведущий улыбается, поддерживает овации зрителей, направляя свои взгляды и слова самим участникам: краснодарские студенты спокойно стояли, поправляя очки на кончиках носа и поглядывая на свои золотые часы. Да, у каждого из студентов (а их тоже было трое — два парня и девушка) на запястьях виднелись часики. Они отсвечивали золотом, а (если присмотреться) сбоку была видна гравировка «Лучшим из лучших». Арсений знал это и тихо фыркал, поворачиваясь к своим студентам. Он стоял посередине, зажатый взволнованными студентами. Историк прекрасно все понимал, но расстраивать студентов не собирался, особенно заметив взгляд юноши. Девочки жмутся ближе к преподавателю, стараясь сдержать нервы. В финал они, конечно, прошли, но не факт, что выиграют. Да, их подбадривает Попов, они знали — выступили студенты прекрасно, а первое место достойны занять только они. Но нервишки шалили, да и уже так хотелось домой, что минуты тянулись, как часы. Антон же стоял и кусал губу. Он теребил кольца и чувствовал себя, мягко говоря, не очень. Хорошее настроение пропало, как и ощущение защищенности. С учетом того, что Арсений стоял (хоть и почти рядом, но) за спиной, а сам студент и пальцем не мог его тронуть, сердце сжималось так сильно, что хотелось спрыгнуть со сцены, пробежаться по залу и выпрыгнуть из окна. Арсений, будто чувствуя это, делает небольшой шаг вперед и приобнимает парнишку за плечи. Антон поворачивается и смотрит в глаза мужчины, благодарно улыбается и просто не может ничего сделать, кроме как расслабленно прикрыть глаза и выдохнуть. — И побеждает среди этих прекрасных двух команд, — начинает дразнить ведущий, — Команд Петербурга и Краснодара, — тянет мужчина, смотря то на участников, то на зал, — побеждает команда из Краснодара. Бум. Свет софитов слегка слепит. Рука на плече сжимается, но пустота уже успела заполнить не только грудь, но и, казалось, все тело. Сколько всего может испортить всего одна фраза? У Антона перед глазами пролетает вся жизнь, кофе, улыбки прекрасного историка, черная рубашка, а потом губы-губы-губы. Проигрыш. Руки девушек опустились, улыбки сползли с лица. Сердце больше не бьется в том темпе, чтобы радоваться и обнимать всех вокруг, чтобы пожать соперникам руки и поздравить их с победой. Единственное, что хочет сердце — ухнуть в живот и стучать там: медленно, почти незаметно, неслышно и, возможно, останавливаясь. Арсений заметил смену эмоций. Он сразу же притянул студентов ближе к себе, крепко обнимая и прижимая друг друга к себе так крепко, как только мог. Студенты и преподаватель стояли, смотря в пол, но крепко обнявшись. Их руки слегка сплетались на спинах, но Антон мог с уверенностью сказать, что прикосновение к его руке сейчас было не случайным — он мог поклясться, что теперь везде узнает эти руки. — Главное не победа, так ведь? — тихо прошептала Алина, но после шмыгнула носом. Ей стало так обидно за то, что победу отдали не им, что не хотелось находиться в этом помещении больше ни секунды. Попов смотрел на грустные лица, но лишь покачал головой и улыбнулся. Так по доброму, искренне. Вновь прижал студентов к себе и произнес: — Вы уже победили, так ведь? Вы в Москве, в финале международного форума лучших из лучших почти со всего мира — зачем вам купленный кубок? — студенты непонимающе уставились на историка, но его нагло перебил голос ведущего. Попов покачал головой и дал понять, что поговорят они позже. — Команде из Петербурга предоставлены сертификаты и дипломы участников, а, так же, прекрасные, серебряные медали, — произносит ведущий, после чего к ребятам подходят две девушки: одна держит в руках небольшую коробочку с тремя медалями, вторая развешивает их по очереди на шеи ребят. Попову также жмут руку, протягивают диплом и сертификат на 50 тысяч рублей — на прохождение студентов курсов по какой-нибудь из специальностей. Историк подталкивает ребят к краю сцены, чтобы спуститься с нее. Они послушно ступают к лестнице, невидящими глазами смотря перед собой. Антон ничем не выделился, тоже невидящим взглядом смотрел вперед, чувствуя несильные толчки в спину от Яны или, возможно, Арсения Сергеевича, но сейчас ему как-то все равно. Он идет, еле переставляя ноги. Проиграли. — Проиграли, — шепчет он, останавливаясь в коридоре, — проиграли каким-то уебищам из жопы мира. — Шастун, — тихо цокает Попов, из-за чего мальчик смотрит на него немигающим взглядом. Внутри Антона начинается пожар — он готов рвать и метать, но рвется наружу лишь его сердце и истерика. — Что «Шастун», а? Арсений Сергеевич, вы понимаете, это же пиздец, — выдыхает Антон, хмурясь. Его губы надулись, а глаза так и блестели, будто он — ребенок, у которого забрали игрушку, а истерика вот-вот начнется: крики, слезы, топот ножками и удары кулачками в грудь папе, чтобы отдали ему его любимую машинку. — Ты как с преподавателем разговариваешь, а? — передразнил Арсений, хмурясь. Его голос мгновенно поменялся с «малыш, успокойся» на «я-блядский-альфач-как-ты-со-мной-разговариваешь», чему не удалось скрыться ни от кого. Шастун непонимающе посмотрел на мужчину, а после повернулся и пошел в сторону своего номера. Он быстро передвигает ногами-циркулями, из-за чего Арсений только цокает. Алина тихо зовет его, пытаясь остановить, но Антон лишь показывает средний палец и продолжает свой путь. Около входа в зал остались трое, которые провожают взглядом высокого ребенка с прекрасными зелеными глазами — расстроенная Алина, ничего непонимающая Яна и разозленный Попов. Арсений медленно разворачивается на пятках и смотрит на девочек. Он тихо вздыхает и прячет руки в карманы. — Вы-то не так сильно расстроились? — спрашивает учитель. Яна пожимает плечами и вертит в пальцах медаль. — Знаете, вроде, в груди пусто, но мы ведь вышли в финал, — снова пожимает плечами девочка и переводит взгляд на подругу, — вы же сами сказали — нам главное не победа. — А Антон вас выиграл, — буркает Алина, тоже поворачивается и (совершенно не характерно для нее) медленно топает в сторону своего номера. За ней отправилась и Яна, оставляя Арсения одного — покрасневшего, смутившегося и не знающего, что делать дальше: с ребенком-Шастуном, расстроенными девушками и горящей проблемой в своей редакции. С одной стороны, стоило догнать юношу и хорошенько поддать ему по заднице за его обращение к учителю. С другой же, он прекрасно понимал, что это — не вариант, а мальчика нужно прижать к себе, чмокнуть в висок и успокоить. Он знал, что Антон сильно расстроен, разочарован и прочие синонимы слова «пиздец, мы проебали», но поддаваться своим ощущениям и эмоциям не был намерен ни старший, ни младший. Точнее, Шастуна разрывала обида за проигрыш, а Попов просто молча ушел в свой номер, кидая в чемодан все свои вещи и набирая давно заученный номер. — Алло, Паш? — Да, Арс, что-то случилось? Как ваши результаты? — начинает Добровольский, но Попов быстро тормозит его, шикая. — Антон обиделся на ебучее второе место, наорал на меня матом и съебал в номер, че мне делать с этим тупым ребенком? — Ему девятнадцать. — Да хоть сорок пять, — фыркает Попов. Он садится на чемодан, тяжело вздыхает, а свободную от телефона руку запускает в волосы. Он не знал, как себя вести, что делать и что говорить дальше, — он блядский ребенок, а я понимаю, что я, блять, не хочу сейчас сидеть в своем номере, а хочу за… — Арсений, — тихо зовут его со стороны входной двери, из-за чего Попову приходится повернуть голову и посмотреть на вошедшего. Антон смущенно жался у двери, опуская голову, чтобы не встретиться взглядом с историком; но после подошел к мужчине и встал напротив, теребя в руках один из браслетов, — я, это, — начинает Антон, совершенно не замечая того, что Арсений в руке сжимает телефон, а из динамиков только что закончилось громкое «бля, Попов, да ты заебал ныть», — извиниться хотел, — продолжает Шастун. — Паш, я перезвоню, ребенок вернулся, — быстро говорит Арсений, из-за чего Добровольский смеется, но резко прекращает и тихо ойкает. Попов откладывает телефон в сторону и смотрит на мальчика, — ну, ребенок? — Я не ребенок, Арсений Сергеевич, — начинает Антон, но Попов лишь немного приподнимает брови, заставляя Антона вздохнуть, — хорошо, я — ребенок, но, блин, — он садится на кровать, поджимая под себя ножку, — я очень сильно расстроился, не должен был я на вас поднимать голос и, тем более, ругаться матом. — Антон, — начинает Попов, но тот лишь качает головой и продолжает свой монолог, крутя в руках браслет. — Я должен был выиграть, потому что по-другому мне просто не дадут нормально жить, — тихо говорит мальчик, опуская голову вниз, — не, типа, понимаете, мои родители, они просто. — Антон, — снова пытается Арсений, но Антон качает головой, пытаясь продолжить говорить. Попов не выдерживает, подходит к мальчику и целует его. Медленно, нежно, аккуратно, будто боясь, что его оттолкнут (или что Шастун просто растает). И, знаете, он ведь и правда тает: глаза блаженно прикрыты, руки подрагивают, а губы немного приоткрыты, будто ожидая продолжения, — Антош, — тихо зовет Арсений, заставляя юношу открыть глаза. Антон смотрит на историка своими зелеными глазками, немного покрасневшими, но очень, очень добрыми и ласковыми, — поехали домой? — Я, да, поехали, — тихо отвечает Антон, снова прикрывая глаза. Он устал. Он хочет домой. Но не в тот дом, который ждет его в Петербурге. Антону было так комфортно с Арсением, что он был готов всю жизнь провести вот так — сидя на кровати, уткнувшись в грудь мужчины, который обнимал его крепко-крепко, целовал везде, где доставал и просто шептал «Антош», касаясь кожи теплыми губами. Сразу пропали все мысли о «доме», о проигрыше и поезде, о несобранных вещах и ноуте, который полетел в стенку, как только Шастун зашел в номер. Но так долго продолжаться все равно не могло — телефон Арсения снова дал о себе знать, а горячий поцелуй-бабочка в лоб заставил Антона снова вздохнуть и открыть глаза. Пока Арсений о чем-то говорил, на что не обращал внимания Антон, последний медленно поднялся и тихо вышел из номера, прикрывая за собой дверь. Арсений, когда повернулся и заметил, что дверь тихонько прикрывается, покачал головой и вздохнул, возвращаясь к осмотру номера на количество забытых вещей. Когда все было собрано, а внутри уже снова горело от ощущения, что он поддается этому малому за стенкой слишком просто и быстро, Арсений взял чемодан и вышел из помещения, отправляясь в кафетерий, не забыв покрасоваться и полюбоваться собой в зеркале лифтовой кабины, а после оставив все тот же «сундук-на-колесиках» (пр. автора — не хочу тавтологии, простите) у администратора. Когда Попов зашел в помещение, он молча прошел до барной стойки, заказал молочный мусс и, заприметив неподалеку знакомую фигуру, отправился к ней. — Михаил Федорович, — снова кивает Попов, а после переворачивает стакан с напитком и смотрит, как стекает жидкость по неприятному лицу и попадает на рубашку. Лицо у организатора вытянулось, а руки пытались исправить ситуацию. Попов поставил перед ним стакан и притворно улыбнулся, — ой, какая жалость. Наверное, такого не было в вашем сценарии, — делает акцент на последнее слово преподаватель, а после наклоняется и тихо произносит, — в следующий раз, чтобы наш университет не звали на купленные мероприятия, мы, надеюсь, договорились? — мужчина улыбается и, поклонившись, развернулся на пятках и пошел обратно к стойке, чтобы взять с собой два кофе, один горячий шоколад и зеленый чай. Присутствующие в помещении снимали происходящее, тихо смеялись, а кто-то лишь покачал головой со всем недовольством, на которое вообще возможно человечество. Но Попову было совершенно все равно. За подкуп судей и прочую хуйню в виде коррупции — можно было еще и без лица остаться. Арсений молча забрал свой заказ, вышел из кафетерия и поставил на стойку регистрации две подставки с напитками — от лифтов уже отходила Алина с Яной. Арсений помахал им, не сдерживая улыбки, на что девочки (уже менее расстроенно) улыбнулись в ответ и подошли к нему. — Горячий шоколад для Алины и американо с бананом для Яны, — улыбается преподаватель, протягивая девушкам напитки. На их лице расцветает более уверенная улыбка, они берут в руки стаканы и немного ежатся, отпивая предоставленные им лакомства. К этому времени в коридор вываливается Антон, который пытался справиться со своим чемоданом, но колесики явно не хотели крутиться. Юноша психанул и взял его за ручку, но, когда между ним и Арсением осталось чуть меньше двух метров, она удачно отвалилась. Чемодан оказался на полу, а Антон так сильно покраснел, что был похож на спелый помидор, — зеленый чай для Антона или лучше без «звука» помочь с чемоданом? — тихо спрашивает Арсений, стараясь не засмеяться от того, какой у него неловкий и неудачный мальчик. Да, именно, вы не ослепли, а автор не ошибся — Антон теперь Арсения. Антон хватает стакан с напитком и делает большой глоток, но (вместо ожидаемого «блять, как горячо») ребята услышали лишь «ох, Господи, мне нужно выкинуть эту махину, она не хочет ехать, не хочет нестись, а я — не железный». Причем это было сказано так тихо и спокойно, что девушки даже переглянулись. Попов молча смотрит на чемодан, после подходит к нему и берет за ручку, выдвигая ее вверх и аккуратно и спокойно, без особых усилий, подвозя чемодан ко всем остальным. — Антош, — тихо начинает Алина, стараясь не смеяться, — мне кажется, тебе нужен отдых. — Я приеду в Питер и сначала отгребу пиздюлей, а потом поеду на пары, — фыркает молодой человек. Арсений делает вид, что пропустил фразу мимо ушей, делает глоток своего кофе и смотрит на часы. — Ребят, такси подъехало, — объявляет преподаватель, оглядывая студентов, — проверьте, все ли взяли? Паспорта на месте? — спрашивает историк, на что ребята сразу же показали корочки документа в руках, — хорошо, билеты у меня. После он отвернулся к стойке регистрации и оставил пару подписей для отчетов. А ребята в это время — с ошарашенными глазами и приоткрытыми ртами — смотрели на то, как выходит из кафетерия главный организатор с разводами на рубашке и заметной белой жидкостью в волосах. — Как думаете, он просто гей или, — начинает Алина, но сзади раздается громкий кашель, заставляющий ее замолчать, — да ну вас, Арсений Сергеевич! Компания из четырех человек быстро оказалась внутри машины. Арсений спереди, студенты — сзади. Антона решили посадить посередине (на всякий случай), но доехали они быстро, а главное — водитель вез аккуратно, будто перевозил самый дорогой клад. Арсений быстро расплатился, а после помог девушкам выгрузить их чемоданы. Как только они ушли вперед, Попов вытащил свой, а затем и антоновский чемодан, чмокнул мальчика в висок и быстро всучил в руки Антона свою передвижную сумку (пр. автора — снова тавтология, господи, извините, но знайте — здесь именно чемодан, но тавтология не дает покоя). Шастун удивленно смотрит на мужчину, но после лишь благодарно покрывает мужчину поцелуями с ног до головы (конечно же, только мысленно, что вы думаете, фу, извращенцы), потому что чемодан историка в три раза легче и в пятьсот миллионов раз удобнее. Билеты Попов достает из своей сумки только у вагона — они быстро находят пятый вагон с «головы состава», а потом и сами места. Им досталось одно купе на всех, но решили сделать все по-другому (и не через жопу, неа). Было обсуждено то, что мужчины — сверху, девушки — снизу, но потом Яна предложила Алине лечь к ней, а Алина — Антону к Арсению. Все бы ничего, но Попов лишь хмыкнул и промолчал, расстегивая куртку и вешая ее на крючок. Девушки быстро покинули купе, в целях переодеться и, как выразилась Алина, попудрить носик. Как только дверца была закрыта за подругами, Антон сразу же вцепился в Арсения, громко выдыхая. — Ты чего? — удивленно смотрит Арсений, но после лишь смеется и целует мальчика в нос. — Спасибо, что помог с чемоданом, — тихо отвечает Шастун и прижимается крепче, — я бы давно его выкинул, но родители потом, скорее всего, выкинут меня. Прошло около пяти секунд, прежде чем расслабленный Антон понял, что сказал. Точнее, он не собирался думать до того момента, пока не почувствовал напряжение в руках и спине мужчины. — Что? — переспрашивает Попов. На его лице играют мышцы, а дыхание настолько горячее, что кажется вот-вот обожжет студента. — Арс, ну, знаешь, — начинает оправдываться мальчик, но почти сразу оказывается прижатым в углу купе, — мы можем поговорить об этом позже? — просит Шастун и смотрит такими глазами, что лишь тиран мог отказать. Но Арсений не тиран, он просто… Просто хочет кое-что проверить. — Можем, — легко соглашается Арсений, но не отходит от Антона. Тот с вопросом смотрит на мужчину, но после жалобно скулит и откидывает голову назад. — Хорошо, — вздыхает юноша, но голову не опускает, — хорошо, Арс, ты слишком близко, — пытается выбраться парнишка, но не выходит. — Хорошо кто? Ухо Шастуна будто отправили в ад, котел, печку бабы Яги, баню и прочее, где можно испытать такой жар. Антон был готов поклясться, что еще пару секунд, и он просто расплавится, воспламенится и, в последствии, от него останется ровно столько же, сколько от евреев во времена второй мировой войны (пр. автора — ух, черный юмор, обожаю, но если вы — не я — примите мои очередные извинения). Антон прикрыл глаза, но потом вздрогнул и понял смысл этой игры. Шастун прикусил губу, чувствуя обжигающие поцелуи в районе шеи. — Хорошо кто, Антош? — переспрашивает Попов, на что Антон лишь тяжело вздыхает, но не получается. Кислород не выходит из легких, да и внутрь-то особо не бьется попасть. Уже весь красный, рвано дышащий и с парой точек на шее, Антон тихо выдает: — Хорошо, Папочка.