Деловое предложение

— Ну, давай попробуем, — криво усмехнулся Леви, прокатывая по небу рислинг. — Ты ведь попал в приют почти подростком, в одиннадцать. Мы искали, но ничего не смогли найти о твоем детстве. Кем были твои родители? — Мать была шлюхой, а отец очевидно одним из ее клиентов. Я не успел спросить. Эрвин вопросительно поднял брови, а Леви продолжил: — Я вырос в Коулун-Сенчай, там такое было в порядке вещей. — Это реально было так кошмарно, как показывают в китайских боевиках? — В детстве на все смотришь иначе. Мне моя жизнь не казалась ужасной. Ну, да, соседи варили героин, к матери постоянно приходили какие-то мужики, пинками выставляя меня за дверь, и минимум раз в месяц мы, дворовая шпана, натыкались на чье-нибудь тело. Иногда это были напившиеся до беспамятства алкаши, а иногда трупы — передознувшиеся наркоманы или какая-нибудь мафиозная сошка с пером в боку. — Тебя забрали в приют, когда умерла мать? — Нет, она умерла намного раньше. Меня взял под опеку один китаец, он, в общем-то, меня и спас. Без него я бы в лучшем случае сдох от голода, а в худшем — меня продали бы в какой-нибудь жуткий подпольный бордель для педофилов. — Он тоже умер? — Не думаю, живучая была тварь. Обычно правительство к нам не совалось, но когда сносили гетто, таких вот беспризорников, как я, отлавливали и определяли в приюты. У меня ведь даже документов не было. — И он не пытался тебя найти? — Вряд ли. На кой черт ему сдался сопляк вроде меня? Я до сих пор не понимаю, почему он вообще со мной возился. Кенни всегда был одиночкой, мог пропасть на несколько дней, вернуться в драбадан, с кучей деньжищ, и вломить мне по первое число, просто так, от скуки. А потом снова куда-нибудь свалить. — А приют? — А что приют? Полсотни вечно голодных, озлобленных и никому не нужных детей. Мне повезло, что я попал туда относительно взрослым. Никогда не забуду лица малышей, которые все еще верили, что их могут усыновить и к каждому новому гостю ластились, пытаясь понравится. Надежда — самый ужасный яд. Я видел, как, умирая, она отравляла этих детей. Превращала их в настоящих монстров. Тебе этого не понять, ты-то вырос в добропорядочной английской семье, учился в частной школе, где были крикет, пони и все такое. — Будешь удивлен, но закрытые английские пансионаты не сильно отличаются от интернатов: та же муштра, железная дисциплина, а в некоторых даже разрешены телесные наказания. Но да, крикет и пони тоже есть. — Мне кажется, ты исчерпал лимит вопросов. — Хорошо. Твоя очередь. — Почему ты не женился? — Хах… — выдохнул Эрвин и посмотрел куда-то в сторону, — Я был помолвлен. Еще в Оксфорде. Но она предпочла другого. Моего лучшего друга. — Вот как? — Мари хотелось спокойствия, уверенности в завтрашнем дне, а меня все время бросало из стороны в сторону. Мой юношеский максимализм не давал мне покоя. А Найл… Он всегда был более амбициозным, чем я. Всегда ставил карьеру и деньги выше остального и мог обеспечить ей тот уровень жизни, на который она рассчитывала. — Тебя променяли на деньги? Да уж… великая любовь. И, подожди, Найл? Найл Док — президент Юникорн? — Да. Знаешь, по прошествии времени, я больше всего жалею не о том, что меня бросила любимая женщина, а о том, что потерял друга. Мы с самого детства были вместе — одна школа, потом Оксфорд. Но с тех пор как они поженились, он отдалился от меня. Я давно не держу обиду, а Найл так и не смог простить себя. — Ну, а потом? — Потом была армия. Отец хотел, чтобы я остался при университете, но меня аж наизнанку выворачивало от мысли, что если я останусь, каждый будет видеть за мной тень отца. Хотелось добиться успеха без чужой протекции, самоутвердиться. Ну, а поскольку нет лучше практики для военного врача, чем война, я подписал контракт и уехал в Афганистан. До сих пор помню, с какой горечью смотрел на меня отец, когда я сообщил ему, что отправляюсь в горячую точку. Хотя тогда я об этом, конечно, не думал. — Значит, это там ты награды получил? — Награды? — Мы же тоже собирали досье. — А, да. Я участвовал в нескольких секретных операциях. — Только не говори, что работал на МИ-6, — прыснул Леви. Но Эрвин вдруг внезапно помрачнел и словно разом постарел лет на десять: он пристально смотрел на собеседника, и было в его взгляде что-то тяжелое, пугающее. Леви почувствовал, как волосы на руках встают дыбом, а вдоль позвоночника пробежал холодок. Сейчас Смит меньше всего напоминал добродушного топ-менеджера крупной компании, умеющего удачной шуткой расположить к себе любого. Перед Леви был жестокий и опасный хищник в теле смертельно уставшего человека. Кто бы мог подумать, что случайно брошенная фраза окажется точным попаданием в яблочко? Аккерман понимал, что стоит на краю и поспешил сменить тему: — Ты мне так и не ответил про женщин. Только не говори, что Мари была любовью всей твоей жизни и после не было ни одной. — Да нет, разумеется, у меня были другие, — Эрвин смягчился, — Просто, знаешь, я не умею привязываться. Есть много людей, рядом с которыми мне хорошо, и я люблю их. Однако когда жизнь нас разведет, я не буду скучать. Ни одна женщина такого не вытерпит. Каждой хочется быть на первом месте, а я этого дать, увы, не могу. Расскажи мне про Фарлана и Изабель, как вы познакомились? Теперь настала очередь Леви погрузиться в печальные воспоминания. Боль еще была, но не такой острой, перехватывающей дыхание, бьющей в самое сердце. Он наконец-то смирился и неожиданно для себя улыбнулся: — С Фарланом, знаешь, смешно получилось — решил со своей бандой проучить новенького. Он ведь не знал, откуда я. Нос ему сломал, но мне, конечно, тоже досталось. Там тогда и пятнадцатилетки были, но больше ко мне не лезли, а прозвище “Бешеный” так до самого выпуска за мной и ходило. Все отстали, а он нет. Таскался за мной, как собачонка, все твердил “научи драться”. А Изабель… девчонки вообще особняком держались, а она особенно. Вечно таскала каких-то котят помоешных, даже крысу один раз умудрилась приручить. Помню, как она летит по коридору, к груди какую-то птаху прижимает, а за ней наша шпана несется. Иззи схватила меня за рукав, посмотрела глазенками своими зелеными, умоляюще и так отчаянно. Никогда этот взгляд не забуду. Навалял ее обидчикам, конечно, и вот тогда что-то щелкнуло у меня в голове. После этого я даже из приюта перестал сбегать. Понял, что Кенни уже не найду, а тут, эти двое, и им я нужнее. Они ведь тоже меня спасли. Когда на тебя смотрят как на небожителя, страшно облажаться. Осознаешь, что если покатишься в пропасть, то и они за тобой. Вот и приходилось из кожи вон лезть: учиться, стипендии выбивать. Все что угодно, лишь бы вырваться из этого ада. А так… черт его знает, где бы я был. Почти весь наш выпуск хреново кончил — кто сторчался, кто с мафией связался, а кто просто исчез. — Мне жаль, но я точно знаю, что они меньше всего хотели, чтобы ты так убивался. Прости, что начал эту тему. Может тоже про первую любовь расскажешь? Это в приюте было? — Мне кажется, на сегодня вопросов достаточно, — тихо отозвался Леви, допивая вино. — Как скажешь. Кстати, мне нужно уехать на пару дней. В Германию, не хочешь полететь со мной? Самолет — ночью. — Переговоры с Йегерем? — Да. Финальные. Надеюсь вернуться уже с ним и его командой. — Я же сказал, что не стану снова на тебя работать. — Я и не прошу тебя работать, просто развеешься, увидишь новые места. Был во Франкфурте? — Я нигде, кроме Гонконга, не был и не горю желанием. Так что спасибо — воздержусь. И еще, — Леви плюхнул на стол папку с контрактом, — Считай это моей благодарностью. Леви соскользнул с барного стула и принялся сгружать в посудомойку грязные тарелки. — Оставь это, Джина завтра уберет, — сказал Эрвин, не поднимая глаз от бумаг и тихо бубня под нос, — Восхитительно, черт, просто великолепно, я должен уволить нашего юриста. Леви почувствовал удовлетворение от этой тихой похвалы и, заварив себе чашку горячего крепкого чая, плюхнулся в кресло с книгой. В голове уже крутились планы на завтрашний день: утренняя тренировка, а потом он должен пойти в полицию и все выяснить. Прошло больше недели, и у них должны быть какие-то зацепки. Он вспомнил, что подписывал бумаги на кремацию, но так и не смог заставить себя получить их прах. Леви понял, что не сможет спать спокойно, пока он или правосудие не найдет убийц его друзей. В том, что это было убийство, он не сомневался ни капли. В душе вновь воцарился порядок, и даже присутствие Смита больше не смущало Леви. Если будет нужно, он даже готов вернуться к работе в фонде, но Эрвину лучше пока об этом не знать. Победа, которая дается слишком легко — это не победа. Отхлебнув горьковатого чая, Леви погрузился в чтение.

***

Эрвин забросил наверх ручную кладь и откинулся в кресле, принимаясь изучать обновленный договор. Аккерман был хорош, теперь желание работать с ним усилилось во сто крат, превратившись в навязчивую идею. Мысли все время возвращались к Леви и их последнему разговору. Кто бы мог подумать? Парню здорово досталось в жизни, и тем не менее он находил в себе силы заботиться о других. Смит хорошо знал себя и свою природу: все поступки в его жизни были продиктованы одним чувством — чувством долга. Перед своей страной. Перед отцом. Перед Мари. Он думал о том, что сделал ей предложение не потому, что хотел семью, детей и тихую гавань, а потому, что она ждала этого, а он должен был оправдать ее ожидания. Неудивительно, что в итоге она предпочла ему Найла. Аккерман удивил Эрвина своей деликатностью: уже запустив по локоть руку в его старые грязные тайны, тот одернул ее и не стал лезть в душу. Эрвин судорожно выдохнул вспоминая годы военной службы. Чувство вины никогда не оставит его. Долг — единственное, чем он мог оправдать свои поступки. И отец… Раз столкнувшись с правительством, он понимал, чем грозят отцу отказы работать на спецслужбы. Он убеждал, просил, умолял. Но тот был непреклонен, и вместо того чтобы пойти на поводу у властей, переехал в Гонконг в надежде получить свободу, а вместо этого встретил тут свою смерть. Эрвин оглядывался на свою жизнь и понимал, что она похожа на гонку — вечную попытку кому-то что-то доказать. Сначала отцу, потом Мари, и вот теперь и Закклаю. Эрвин не сомневался в том, что отца убили, вот только кто это — фармацевтические корпорации, триады или правительство — он не знал. За эти годы он так и не приблизился к разгадке, и Йегер был ключом ко всему. Поэтому так важно было заполучить контракт с ним. Прошедший вечер никак не шел из головы. Было в нем что-то такое спокойное, уютное, домашнее. Последний раз он испытывал подобные чувства, когда приезжал вместе с Мари к ее родителям. В их доме всегда пахло свежей выпечкой, пряностями и табаком, который курил отец Мари. «Тебе не кажется, что уже поздно жалеть об утраченном Эдеме?» — тихо спросил себя Эрвин. Но все же, что-то щемило в груди, и он не мог вспомнить, когда последний раз подпускал к себе кого-то так близко, как Мари когда-то, как… Аккермана сейчас. Стараясь пробить чужую броню, он не заметил, как сам обнажил собственное мягкое, уязвимое… от этого вдруг стало страшно, и Эрвин резко выдохнул, вцепившись в подлокотник. — Вы боитесь летать? — улыбаясь, поинтересовалась соседка, миловидная блондинка с убранными назад волосами. Смит отрицательно покачал головой. — А я до смерти! Можно я буду держаться за вас пока не взлетим? — узкая рука с наманикюренными пальчиками опустилась на его ладонь, — Кстати, меня зовут Энни.