***
В лобби университета творился хаос, Ханджи орала на филиппинских рабочих, покрывая их отборным матом сразу на трех языках, Эрен нервничал и метался от контейнера к контейнеру, но сразу становилось понятно, кто в действительности руководит процессом: Энни и Микаса стояли в стороне, отмечая по списку уже разгруженные материалы. — Привет, все живы после вчерашнего? — Армин пал смертью храбрых, — хихикнул Эрен, — Но к обеду, думаю подтянется. Услышав знакомый голос, Энни оторвалась от бумаг, встречаясь взглядом с Эрвином. — Привет, большой босс. У нас все под контролем. — Отойдем ненадолго? — спросил Смит, подхватывая ее под локоть, — Я хотел поговорить о том, что произошло во Франкфурте… — Не переживай, — Энни откинула челку с лица, — Я никогда не сплю с одним и тем же мужчиной дважды. — Почему ты солгала? — Технически я не лгала, я ведь работаю не на тебя, а на Найла. Да и потом, какая разница? — Кстати, почему ты заключила контракт с “Юникорн”, а не с “Крыльями свободы”? — Потому что ваш контракт — форменное рабство, и для резюме Юникорн куда весомей, чем никому не известный венчурный фонд с сомнительной репутацией. — Это единственная причина? — Единственная, — и обворожительно улыбнувшись, Энни вернулась к Микасе.***
Леви вышел из Старбакса с Матча-латте, любимым напитком Петры. Он чувствовал себя немного виноватым, а ещё ощущал потребность сделать кому-то приятно. Новая работа шла ей на пользу — Рал буквально расцвела, она все ещё была скромной милой девчушкой, но в ней как будто пробудилась невиданная прежде сила и решительность. — Спасибо, — улыбнулась Петра, принимая из рук начальника картонный стаканчик, и прежде чем он открыл дверь своего кабинета, тихо добавила, — Я взяла на себя смелость… просто у вас там было так пусто. Леви шагнул в кабинет и не смог сдержать удивления: он был обставлен просто… идеально — холодный, лаконичный стиль хюгге. Письменный стол напротив окна, простой низкий диван с клетчатыми пледами, невысокие шкафы для документов и книг, несколько напольных светильников — Петра помнила, как ненавидел ее начальник безликий флуоресцентный офисный свет. Леви готов был поклясться, он сам не справился бы лучше, и коротко бросил: — Превосходно. Напомни выписать тебе премию. Его ассистентка зарделась: — Хотите чаю? — Да, пожалуй. — Я подумала, что вам такая идея придется по душе, — она открыла ящичек, напоминающий мини-бар, но внутри вместо бутылок и хрустальных бокалов стояли жестяные банки, круглые блины прессованного пуэра и чайный столик с керамическими крохотными чашечками. — Я в раю. Спасибо тебе, дальше справлюсь сам. — У вас на столе документы: в синей папке поставщики сырья, в зеленой заводы, которые удовлетворяют требованиям мистера Йегеря, в черной документы на патент. Мисс Зое хотела, чтобы вы их изучили, — сказала она, исчезая за дверью. Первое что сделал Леви — заварил себе крепкий пуэр. Мозги прочистились и стало как-то даже легче дышать. Подхватив папки с документами, он плюхнулся на диван, изучая их, и делая на полях пометки. Его терзало странное чувство: сюда, в этот кабинет, на эту должность, его привела трагедия. Вчера, он едва ли не разрушил все своей пьяной выходкой. Но вместо чувства вины или горечи, он ощущал невероятную гармонию, словно, наконец оказался на своем месте, и все события его жизни нужны были лишь для того, чтобы он сейчас сидел здесь, в своем кабинете и просматривал файлы.***
Дни замелькали как в калейдоскопе: лаборатория жила своей жизнью, Ханджи и Эрен пропадали там ночи напролет, Леви и Микаса возились с бумагами, а Эрвин вместе с Армином ездил по бесконечным встречам с китайскими партнерами и новыми инвесторами. Чем больше времени Леви проводил в обществе Микасы, тем сильнее удивлялся тому, как много у них общего: она так же рано потеряла родителей, так же как и он, обрела новую семью в лице Эрена и Армина, даже их увлечения были похожи — боевые искусства, с той лишь разницей, что страстью Микасы был кекусинкай. Скрытная и не особо разговорчивая, она постепенно открывалась. Подсознательно Леви понимал, что его подталкивают к ней старые, не затянувшиеся раны — его собственное прошлое — вот так, случайно, встретить девчонку с той же, довольно редкой фамилией? Он как бы невзначай расспрашивал ее о семье. Но все что смог узнать, это то, что ее отец был намного старше матери, и кажется, когда-то у него была другая семья, но что с ней случилось Микаса не знала, там была какая-то страшная трагедия, потому что ее отец всегда мрачнел, когда она пыталась узнать о его прошлом. Он был связан с якудзой, и во время очередных переделок клана всей семье пришлось пуститься в бега. Родителей убили прямо у нее на глазах, а ее хотели продать в какой-то подпольный бордель. Спасло чудо: старый друг семьи — Гриша Йегер, выкупил ее и оформил опекунство. Так Микаса обрела новый дом и новую семью. Она рассказывала об этих событиях совершенно бесстрастно, словно бы весь этот кошмар произошел не с ней, а с кем-то другим. Единственной темой которая заставляла ее оживать, был Эрен. Каждый раз, когда речь заходила о нем, в ее серых, таких же холодных как у Леви, глазах загорался теплый огонек. А еще она была чертовски умна и подкована. Как начальник службы безопасности он не мог не отдать ей должного: Микаса видела связи между компаниями там, где он упускал, мгновенно просчитывала в голове сложные схемы и безапелляционно отвергала сомнительные контракты. Леви считал себя акулой, но эта малышка оказалась позубастее его самого. Незаметно для себя Аккерман оказался одним из трех столпов фонда, наряду с Зое и Смитом — костяком, на котором держалось все. С удивлением он понимал, что нахальная мелюзга больше не раздражает, более того он увидел как они все похожи: Эрен и Ханджи своей горячечной одержимостью, которая граничила с фанатизмом, Эрвин и Армин — дипломатичностью, умением выстраивать стратегию и смотреть наперед, он сам и Микаса — холодной логикой и расчетливостью. Они, словно пазлы, идеально подходили друг другу, создавая волшебную мозаику, совершенный механизм в котором все работало безупречно. Работа отнимала все силы. Они почти не виделись с Эрвином. Вся их жизнь была подчинена жесткому графику. Леви просыпался раньше, уходил в горы, а когда возвращался, Смит либо был в спортзале, либо убегал на очередную встречу. Леви чувствовал, что с той вечеринки у Закклая, что-то неумолимо изменилось в их отношениях, изменилось в самом Эрвине. Он и раньше мог позволить себе приобнять Леви, потрепать по голове, или сесть слишком близко. Самодостаточный, уверенный в себе — ему и в голову не могло прийти, что такое вторжение в личное пространство может быть кому-то неприятным. И сейчас, повинуясь старым привычкам, он вел себя так же, но в то же время иначе. Прежде в этих жестах читалось грубоватое панибратство, сейчас же он словно безмолвно извинялся после каждого такого выпада. Леви не раз возвращался в то утро, когда Эрвин напрямую спросил его — так ли это важно? Он корил себя за малодушие, потому что иногда казалось, что признаться в собственных чувствах было действительно правильно. Но это означало сделать свою проблему проблемой Эрвина. Переложить ответственность на него. Леви с горечью понимал, что это не просто страсть, не юношеская влюбленность — он был болен этим человеком, который ворвался в его жизнь ураганом, отобрал и уничтожил все, что ему было дорого, и внезапно стал центром вселенной. Но и сам Эрвин не понимал, что с ним происходит. Он получил все что хотел: подписанный договор с Йегерем, на условиях о которых фонд не мог и мечтать, карт-бланш от Закклая, сильную команду лучших профессионалов, но удовлетворения не было. Он привык держать под контролем эмоции, избавляться от чувств, оставляя лишь холодный рассудок, но он не мог не признаться себе, что вечеринка Дариуса выбила почву у него из-под ног: все его убеждения, ценности, все летело в тартарары. В отношениях Эрвин считал себя человеком поверхностным и каждой двусмысленной ситуации с Леви находил рациональное объяснение, но этот пьяный поцелуй стал откровением, обличившим новую грань его личности. Он копался в себе, задавал неудобные вопросы, вроде “Влечет ли меня к мужчинам?”, перебирал в голове знакомых, актеров, моделей и четко отвечал себе: “Нет”. Но с Леви было как-то иначе. Почему-то этот угрюмый и упрямый коротышка заставлял думать о себе, а мысли о близости не вызывали отвращения, а напротив, волновали. “Хотел бы я повторить этот поцелуй?” — спрашивал себя Эрвин, с ужасом понимая: “Да, хотел бы”. Но рациональное подсказывало — держи дистанцию. Эрвин боялся не собственных демонов, а того, что может дать ложную надежду. Сделать шаг навстречу, а потом струхнуть и дать заднюю. Меньше всего на свете он хотел бы ранить чувства Леви. Эрвин вспоминал юность, как был одержим Мари, но эмоции, которые он испытывал сейчас были совершенно другими: спокойнее, глубже. Леви, в отличии от Мари ничего не ждал, не требовал. Его привязанность была деликатной, но от этого она не становилась менее значимой. Днем Эрвин погружался в работу, но вечерами, возвращаясь домой, ловил себя на том, что хочет застать там Леви, перекинуться парой фраз, обсудить работу и перспективы. Аккерман словно стал для него маяком, светом, на который хотелось плыть.***
Впереди ждали командировки в Шэньчжэнь и Гуанчжоу: Эрен и Ханджи настояли на том, чтобы лично проверить каждый завод-претендент. Эрвин с головой погрузился в работу, все чаще появляясь в офисе. Его отвлек деликатный стук в дверь, на пороге стоял Леви. — Уделишь мне минуту? — Конечно, присаживайся. — Помнишь, ты говорил повнимательнее присмотреться ко всей команде Йегеря? В особенности к девчонке, что работает на Найла — Леонхарт. — Вы что-то нашли? — Да, и тебе это не понравится.