Афганский синдром

С того дня Бильбо занялся обучением мальчика. Конечно, оно было не систематическим, но Хоботов занимался с ребёнком каждый раз, как выпадала свободная минутка. Играя, Фили выучил буквы, научился придумывать слова на заданную букву, так он и учил алфавит. К – Кили. Красивый, конфеты, коньки, клюшка, конь. Ф - Фили. Фантазёр, фарфор, фрукты, финики, фея. Т – Торин. Требовательный, твёрдый, танк, тигр, тепло. Б – Бильбо. Благородный, беспечность, беседы, безопасность, благодушие. Правда Торин возмущался и требовал учить азбуку по порядку, как и положено, а не кое-как. Ученик и учитель, смеясь, согласились с его требованиями. Вообще Фили стал больше смеяться, не бояться учёбы и книжек, он меньше стал впадать в ступор. Хоботов сумел убедить Торина, что для всех будет лучше, если этот год мальчик ещё побудет дома, а со следующей осени пойдёт в школу. Он правда хотел в школу, в настоящую школу, куда ходят все обычные ребята, а не мальчики и девочки из детдома, но в то же время он чувствовал страх и жил в постоянном напряжении, он знал, что когда он станет таким большим, что надо будет идти в школу, его переведут в другой детский дом, и он никогда больше не увидит брата. Теперь он понимал, что никто не будет разлучать его с Кили, он верил Бильбо и Торину, но всё равно не мог ничего с собой поделать. Страх постепенно проходил. Фили полюбил находить буквы, теперь, когда они гуляли с дядей и братом, мальчик вглядывался в вывески и рекламные щиты, радовался знакомым буквам, и они вместе с мелким наперебой придумывали слова, трещали так, что от их болтовни могла разболеться голова. Торин понимал, что раньше он заставлял бы мальчишек замолчать, возможно, даже строго кричал бы на них, но теперь он терпеливо слушал детские звонкие голоса и улыбался, сам не понимая, чему. А потом случилось страшное, Фили оказался в больнице. В тот день всё начиналось как обычно, как любой день из их жизни, Торин принёс с кухни сковородку с гречневой кашей, поставил её на стол и ушёл за тарелками, а мальчишки решили померить температуру каши. Накануне дядя показал им градусник, объяснил, как он работает, у него была небольшая температура, он воспользовался старым ртутным термометром, и заодно наглядно продемонстрировал племянникам, как им надо пользоваться. Мальчишки очень заинтересовались, и Торин тогда порадовался новому проблеску интереса. И вот Кили уверенно схватил градусник, потряс его, как делал дядя, чтобы сбить показатель предыдущей температуры и случайно задел градусником о бортик сковородки. Термометр раскололся, и в кашу упали шарики ртути. Мальчик округлившимися от ужаса глазами посмотрел на старшего брата, тот испугался не меньше и, пробормотав: «Надо всё съесть, чтобы Торин не заметил и не ругался», схватил ложку и начал спешно запихивать кашу со ртутью в рот. В комнату зашёл дядя, он странно побледнел, и последнее, что запомнил Филипп были округлившиеся глаза Торина, как будто он тоже чего-то испугался, смешно ведь. - Торин, я.. – пробормотал мальчик и провалился в темноту. Он уже не слышал, как рыдал Кили, как Торин метался по комнате, звонил в скорую. А перед этим он почему-то позвонил Бильбо, сам потом не мог понять и объяснить странности своего поведения. Рявкнул в трубку: «Филипп отравился», и только потом уже набрал номер 03. Хоботов примчался одновременно со скорой помощью, взмыленный и испуганный он как-то быстро взял себя в руки и помог собраться Торину. Чётко ответил на все вопросы врачей, достал с полки папку с документами мальчика, его медицинскую карту и полис, сложил в небольшую спортивную сумку тапочки, смену белья и пижаму, положил туда же майку и носки для Торина и даже какую-то игрушку Филиппа в эту сумку сунул. Потом они все вместе ехали в больницу, Кили не рыдал больше, только всхлипывал и дрожал, Бильбо крепко прижимал к себе мальчика, чтобы тому не было совсем уж страшно. А другую руку он положил на плечо Торину, и тот чувствовал странную уверенность, которую давала тёплая ладонь друга. Хоботов ничего не говорил, и это было самым правильным. В больнице мальчика сразу куда-то увезли, а дяде и брату велели ждать в коридоре. Бильбо сел на стул, усадил Кили на колени, тот крепко вцепился в старшего друга и заснул, утомлённый слезами и страхом. Торин метался от одной стены к другой, жалел, что не может хорошенько помолотить по этим стенам кулаками, чтобы хоть как-то выпустить свои эмоции. - Неужели он боится меня? – снова и снова спрашивал он друга. – Неужели он думает, что какой-то грёбанный градусник мне важнее племянника? Он не верит мне? - Да, он тебя боится. И не до конца ещё верит тебе. Не требуй от мальчика слишком многого, он видит, что ты всё ещё не можешь полюбить и принять их окончательно, он видит, что ты всё ещё не можешь понять, как общаться с Кили, и что это за зверёк такой. – Который раз спокойно отвечал Бильбо, и странно, его голос действовал успокаивающе. Наконец, вышел врач, устало улыбнулся и сказал, что маленький пациент вне опасности, и родственники могут пройти к нему в палату. Кили мгновенно проснулся, слез с колен Хоботова и деловито поспешил за врачом. Торин и Бильбо кинулись за ними. В палате мелкий бросился к брату на кровать, прижался к нему всем телом и жалобно попросил: «Не умирай больше, Фили, никогда не умирай без меня». Филипп обнял братишку и слабым голосом пообещал, что никогда-никогда не будет умирать. Потом посмотрел на Торина, вспомнил про разбитый градусник, про бледное лицо дяди, решил, что тот сердится и твёрдо сказал: «Торин, это я разбил градусник, Кили не виноват». Младший тут же вынырнул из-под обнимающей руки, поднял зарёванное лицо и громко сказал: «Нет, Торин, это я. Не ругай его». Дядя присел на стул рядом с кроватью, осторожно положил свои тяжёлые ладони мальчикам на макушки и очень-очень серьёзным голосом объяснил своим бестолковым племянникам, что никогда никакие самые дорогие вещи не будут дороже человеческой жизни и здоровья, что для него нет ничего важнее его дорогих мальчиков и пусть они никогда не боятся его, ведь вместе они смогут поговорить и решить любую проблему, главное, чтобы все были живы и здоровы. Мальчики поверили серьёзным дядиным словам и пообещали, что больше не будут его бояться. В голосе Филиппа всё-таки прозвучали нотки сомнения, но Торин был рад хотя бы этому, ведь слова были сказаны, теперь они будут вместе решать возникающие проблемы. Врач сказал, что Филиппа можно будет отпустить домой уже на следующий день, но пока надо оставаться в палате. Они договорились, что Торин останется с ребёнком, а на следующий день Бильбо с Кили придут за ними, чтобы всем вместе идти домой. Хоботов оставался в палате до самого позднего вечера, потом уже, когда время посещений закончилось, они с Кили поехали домой. Фили почти весь день спал, безропотно сносил процедуры и уколы, глядя на дядю улыбался тихой доброй улыбкой. Перед сном он попросил рассказать ему сказку или какую-нибудь историю, и Торин долго рассказывал про смешную и смешливую девчонку Дашку, про то, как она раскидывала руки, стоя на парапете Воробьёвых гор и обнимала весь город, про солнце, которого тем летом было очень много. Фили давно уже спал, крепко уцепившись за дядину руку, а Торин вглядывался в темноту и улыбался своим мыслям. В это время дома Хоботов уложил мелкого, и сам прилёг с ним рядом. Кили тоже схватил Бильбо за руку, уютно устроился у него под боком и уверенно сказал: «Торин не будет на нас ругаться. Торин нас не бросит, он нас любит. И мы его любим. И тебя тоже очень любим». - Это прекрасно, - улыбнулся Бильбо и чмокнул мальчика в макушку. - Ты спи давай. Теперь всё обязательно будет хорошо.